Kорпорация «АйДи»

Вернувшись домой, я очень долго думал над словами Позера и Ольги о том, что произойдет после того как копье судьбы попадет в черный монитор «ока потребления». Поначалу мне казалась более правдоподобной версия Ольги, потом Владимира Владимировича, и так по кругу. На следующий день я решил рассказать о разговоре с Позером Ольге. Ее ответ убедил меня в любом случае попытаться выполнить возлагаемую на меня миссию.

– Что произойдет, когда копью пробьет монитор, неизвестно никому. Возможно, произойдет то, о чем рассказывала тебе я, возможно, то, о чем говорил Позер, а может быть и что-то совершенно другое. При этом, как моя, так и версия Владимира Владимировича содержат единый стержень – удар копья может изменить текущее положение дел, ход истории – вернет человечество на истинный путь, придаст смысл его жизни, который заключается в осознании или духовном росте, но никак не в потреблении, – объяснила она.

Ольга была права во всем. Надо было хотя бы попытаться сделать бросок. Быть, как Позер, я точно не хотел. Предсказанные любимой женщиной перемены действительно произошли в скором времени. В один из обычных рутинных дней Аннушка передала мне материал, который я, после детального изучения, пустил в работу. В этот раз мне выпало противодействовать очередному муралу, который недавно появился на одном из домов в районе станции метро Лыбедская. Ключевым персонажем картины выступала сухопутная черепаха, заходившей в озеро, чтобы добраться до несильно отдаленного финиша, изображенного в виде натянутой между двумя распорками красной линией. Передние лапы черепахи были уже в воде, а задние пока оставались на суше. Сверху на пресмыкающемся сидел белый кролик в строгом синем костюме, который держался за удила, намотанные на морде тортилы. Вода была красного цвета, на поверхности которой не часто, но и не редко виднелись обезображенные огнестрельными и колото-резанными ранами трупы белых кроликов. Некоторые были в зеленой военной форме с зажатыми в руках автоматами Калашникова, другие в обычной гражданской одежде. За финишной чертой была нарисована уплывающая на большом коричневом быке с заплетенными в рога цветочными гирляндами красивая женщина в светло-синем платье и золотой тиаре с закрепленными на ней 12 пятиугольными звездами. В руке она держала веревки, которые вели к распоркам с красной лентой, которые на самом деле отдалялись от берега вместе с быком. Перед черепахой был нарисован сверхзвуковой стратегические советский ракетоносец Т-160, который ковшом разрушал экскаватор американской компании Caterpillar. Верху над кроликом – в противоположном направлении улетал лебедь, чем-то похожий на Т-160. Стратегия противодействия этому антиконтенту с рабочим названием «Прощай, немытая Россия» строилась на видеообращении бывшего премьер-министра Яйцесюка с заявление об успешном внедрении в стране новой экономической модели под названием «Минус 40%», основанной на деиндустриализации государства и демографической корректировке под нужны аграрного сектора, когда в коридоре офиса раздался громкий звук, похожий на хруст ломающегося дерева. Аннушка и Георгиевский встали со своих кресел и резко направились к выходу. Я последовал за ними. Возле кабинета Владимира Семеновича мы увидели около 10 работников нашего ведомства – классический офисный планктон, имена и должности которых едва вообще кто-то знал, а также четырех преторианцев в стальных латах, темных лацернах и узнаваемых нацистских шлемах. В самом кабинете происходила какая-то возня: звон струн, крики, приглушенный звук ударов. Я попытался пройти в кабинет начальника, но гвардейцы преградили мне путь, заявив, что мероприятие санкционировано канцлером ордена рыцарей ступенчатого стола. Потом они расступились, чтобы выпустить из кабинета своих побратимов, которые выносили из помещения Владимира Семеновича. Тело начальника было покрыто синяками и ссадинами, из золотого шлема в области шеи текла кровь. В руке он сжимал гриф гитары с разбитой декой. Казалось, что Высоцкай без сознания, но когда его тело проносили возле, он посмотрел мне в глаза, и, собравшись с силами, начал выкрикивать стихотворение:

– В стае диких гусей был второй,

Он всегда вырывался вперед,

Гуси дико орали: «Встань в строй!»

И опять продолжали полет.

А однажды за Красной Горой,

Где тепло и уютно от тел,

Понял вдруг этот самый второй,

Что вторым больше быть не хотел…

Один из преторианцев с размаху ударил Владимира Семеновича по голове рукояткой испанского меча, после чего начальник сник. Вслед за преторианцами из кабинета вышел Степан Гаврик в длинном черном плаще с золотым подбоем, лицо которого скрывала уже знакомая золотая маска с миндалевидными прорезями для глаз – без черт лица и эмоций.

– Здарова, Вадатурский, – сказал он привычно в хорошем расположении духа, явно не придавая никакого значения происходящему насилию, – хорошо, что встретил тебя, есть разговор. Давай, чтобы не затягивать, заходи в кабинет.

Закрыв за мной дверь, он подошел к столу и поднял офисное кресло, на котором обычно сидел Владимир Семенович.

– Рабочая суета, – сказал он, опускаясь в кресло.

Повсюду в кабинете были видны следы борьбы – разбросанная бумага, папки, деревянные щепки от гитары, взъерошенный ковролин, перевернутая офисная мебель. В некоторых местах, особенно много возле стола начальника, в глаза бросались сгустки крови.

– Что с Владимиром Семеновичем? – просил я.

– А Владимир Семенович, Глеб, полез туда, куда не следовало, и дела то, чего не стоило. Если тебе, вдруг, когда-то захочется сделать что-то такое, что противоречит этике клерка корпорации «АйДи», рекомендую тебе хорошо подумать, поскольку последствия этого могут быть глубоко инфернальными, – сказал Степан, придвинувшись ко мне максимально близко.

На моих щеках заиграли желваки. Гаврик достал откуда-то из своего плаща портсигар, вытащил сигарету и задымил.

– Как ты смотришь на то, чтобы занять должность директора департамента антиконтента? – прервав непродолжительную паузу, продолжил он, – начальство считает, что ты вполне сможешь обеспечить плановые показатели этого ведомства.

– Кресло Владимира Семеновича еще не остыло? – спросил я довольно злобно.

– И что, попка нового начальника ведь должна быть в тепле, – захихикал он в ответ.

Мне так захотелось подскочить к нему, чтобы врезать по морде, что я уже сжал кулаки и сделал первый шаг.

– Твой начальник сам мне позвонил и во всем признался, – сказал Гаврик, чувствуя возникшее напряжение.

Я остановился.

– Вот, значит, как, – подумал я, и от этой мысли у меня по телу пробежали мурашки, – Непросто Ольга говорила о том, что скоро все измениться. Неужели Владимира Семеновича принесли в жертву общего дела? Неужели он сам пригвоздил себя к кресту?

– Конечно, обо всех своих делишках он говорить не захотел, поэтому, увы, пришлось прибегнуть к силе, – продолжал Гаврик, – но вернемся к делу. Что скажешь на счет нашего предложения?

– Это большая ответственность, – понизив голос, пробормотал я, – постараюсь оправдать оказанное доверие.

– Ну и прекрасно. Тогда перейдем к «плюшкам». Начнем с того, что твой оклад повышается до 666 золотых. Теперь тебе не придется пользоваться общественным транспортом, у тебя появиться корпоративный мерс с личным водителем. Жить ты теперь сможешь в пентхаусе на Печерских липках. Но самое приятное, – захихикал Стен, – теперь ты можешь абсолютно бесплатно пользовать любых девочек сети «Носорог».

– Это, конечно, самая ценная плюшка к должности, – съязвил я.

– И я так считаю, – радостно согласился Гаврик.

– Кроме того, как новый директор департамента антиконтента ты будешь введен в зал рыцарей ступенчатого стола. То есть, станешь полноценным членом ордена тени кожаного крыла. В ближайшее время ты пройдешь посвящение в архары. Подробности этой церемонии тебе расскажет хранитель тайн. И еще, больше тебе не придется пользоваться масками клерков, для тебя будет отлита одна единственная золотая маска. Какой твой любимый поэт, политик, военачальник или любой другой известный исторический персонаж. Только хорошо подумай перед тем, как дать ответ? – предупредил Гаврик.

Не знаю почему, но именно этот образ всплыл в моей голове в этом момент. Не могу сказать, что я выделял этого поэта среди других. Более того, мне значительно больше цепляли строки Булата Окуджавы, Анны Ахматовой, того же Владимира Высоцкаго, но почему-то в этот момент в моей голове звучали строки этого человека:

– Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот и веселый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!

Много в жизни смешных потерь.

Стыдно мне, что я в Бога верил.

Горько мне, что не верю теперь.

– Сергей Есенин, – сказал я Гаврику.

– Принято, – ответил он, и протянул мне карточку с телефонным номером, где традиционно перемешивались цифры 13 и 666, – это телефон твоего водителя. Звать его Роберт. Он заблаговременно предупредит тебя обо всех действиях, которые ты должен будешь выполнить в рамках церемонии посвящения. Что касается твоей работы, ты продолжишь разрабатывать стратегии противодействия антиконтенту, но, кроме того, теперь ты будешь больше вникать и следить за работой своих подчиненных – прежде всего речь идет о поиске антиконента и практической реализации твоих стратегий, включая маневры армии ботов. Но все же главная твоя миссией станет участие в разработке и корректировке трендов потребления. Такие вещи обсуждаются на уровне Уильяма Виндзора. Постепенно со всем разберешься. На этом пока все. Государственные дела не ждут.

Гаврик встали из-за стола, потушил окурок в кровавую лужицу возле стола и направился к выходу.

– Леночка, пусть здесь все уберут, – сказал он, выходя из кабинета, после чего остановился и, указав рукой на меня, добавил – теперь Глеб Аркадьевич ваш новый руководитель.

В коридоре послышались редкие аплодисменты.

День архара

Коллеги по департаменту отнеслись к моему повышению спокойно, если не сказать безразлично. Возможно, они просто создавали такой вид, скрывая истинное отношение к ситуации с Владимиром Семеновичем, и моему внезапному продвижению по карьерной лестнице. В этот же вечер я пригласил их к себе домой, где мы распили несколько бутылок спирта, но и там после энного количества стопок они не сказали мне ничего стоящего, даже в лицо никто не плюнул. Устав слушать алкогольные разговоры на пустые темы я попросил их оставить меня, после чего допил весь оставшийся спирт, и заснул, сидя за столом. Утром у меня ужасно болела голова, к тому же сильно тошнило. Нужно было приходить к рабочему состоянию, поэтому пришлось применять старую рабочую формулу – лечить подобное подобным. После стакана спирта, мне действительно стало полегче, но и вновь окунуло в состояние алкогольного опьянения, пусть и не такое сильное, как вчера вечером. Отыскав карточку с телефоном водителя, я набрал Ростислава. Приятный сильный мужской голос сообщил мне, что машина ждет меня напротив подъезда. Ростислав оказался худощавым молодым человеком до 30 лет с лицом, сильно напоминающим известного австралийского актера Рассела Кроу. Когда я вышел на улицу, он был не в машине, а стоял у пассажирской двери. Я протянул ему руку, он крепко сжал ее, представился и открыл заднюю дверь черного корпоративного мерса.

– Глеб Аркадьевич, ваша новая маска готова, – сказал Ростислав уже в машине, – когда хотите забрать?

– Хоть сейчас, – сказал я, и водитель, одобрительно кивнув, нажала на педаль газа.

Автомобиль привез меня к «Украинскому дому», который в прежние времена был посвящен низвергнутому вождю Октябрьской революции. Ростислав быстро выбежал на улицу, чтобы открыть пассажирскую дверь, но я опередил его. Впрочем, на заметку взял, что отныне мне не стоит утруждать себя дерганьем ручки. Вход в здание охраняли преторианцы, которые никак не отреагировали на мое приближение, вероятно, черный мерс выступил определенным маркером, подчеркивающий статус вышедшего из него человека. В темном вестибюле в глаза бросилась большая скульптура человека из белого камня, в котором читались черты Владимира Ленина, несильно замаскированного под демона – к голове Ильича были приделаны небольшие рога с заведенным назад, а затем вздернутыми к верху концами. Но в большей степени демонический эффект создавали не эти отростки, а подсветка – к подбородку Ленина крепился небольшой фонарь, который бил в голову статуи снизу вверх ярким пучком красного света, затемняя впадины и выделяя выпуклости его лица. Из-за игры света под носом, под глазами и надбровными дугами формировались темные зоны, а щеки, нос и зона над глазницами наоборот были сильно подсвечены. Поэтому лицо Ленина больше походило не на человеческое, а на глиняную маску персонажа фильма «Гости из будущего» – космического пирата Весельчака У, только с пятачком вместо носа. Впрочем, демонический вид идеально и гармонично дополнял образ вождя захлебнувшейся у западных границ империи мировой революции. За памятником располагался огромный стеллаж с бесчисленным количеством полок, на которых виднелись сотни золотых масок. Подойдя ближе, я разглядел в некоторых ликах черты известных деятелей культуры, науки и политики. Неожиданно в вестибюле зажегся свет, и я увидел перед стеллажом небольшой стол, за которым спиной ко мне сидел какой-то мужчина. Вся столешница была завалена каким-то хламом: стаканами, бутылками, бумагами, столярными и слесарными инструментами. Почувствовав мое присутствие или услышав шаги, мужик обернулся ко мне, вытянул руку, широко улыбнулся и радостно воскликнул протяжное «о». Человека я сразу узнал, но почему-то не удивился. Я давно догадался, что Кузня собирает лучших представителей культурной интеллигенции в рамках своей зоны ответственности. А это был топовый персонаж, хорошо зарекомендовавший себя в деле потребления вербального и визуального контента, как в среде либерально-гомосексуального истеблишмента, так и в рядах патриотически-анальных элит. Михаил Рефремов был в форме советского подполковника времен Великой Отечественной войны. Китель его был расстегнут, волосы растрепаны, лицо опухшее, а глаза заторможенные и стеклянные. Все признаки затяжного и беспробудного пьянства.

– Глеб Аркадичь, заждались, заждались. А, собственно, маска ваша давно готова. Прикажите подавать? – сказал Рефремов, прожевывая слова и глотая окончания.

Не дожидаясь ответа, он засунул указательные пальцы рук в рот и свистнул, после чего несколько раз хлопнул в ладоши. Со стороны стеллажей послышались шаги. К столу приближался еще один Михаил Рефремов, только выглядел он совершенно иначе. Актер был гладко выбрит, причесан, подтянут, но главное – трезв. В руках он нес поднос с большим квадратным черным футляром и бутылку водки. Выложив содержимое на стол, Рефремов презрительно посмотрел на свою гротескную копию. Сидящий за столом Михаил, скорчив гримасу, прожевал: – Че пялишься, черт. Пошел вон.

Опрятный Рефремов театрально закатил глаз, покачал головой и безмолвно удалился. Аутентичный Михаил резким движение смахнул со стола перевернутые пустые бутылки из-под водки, нашел стакан, дунул в него и наполнил до краев прозрачной жидкостью из нового флакона. Выпив содержимое залпом, он занюхал водку рукавом. Затем Рефремов поднял крышку чехла и в свете ламп засверкал золотой лик Сергея Есенина.

– Примерим-с? – спросил Михаил.

– Пожалуй, – сказал я и приблизился к столу.

– Повернись спиной, – сказал Рефремов.

Маска состояла из двух частей – лицевой и задней, которые соединялись между собой в верхней части специальными петлями. Для лучшей фиксации лиц скреплялся в районе ушей специальными защелками. Чтобы закрепить их, Рефремову пришлось подняться из-за стола. Закончив работу, он попросил меня развернуться к нему лицом. Внимательно посмотрев в мои глаза, он внезапно растрогался и с его глаз потекли слезы.

– Сергей Александрович, родненький, с возвращением, – сказал он, и крепко обнял меня.

– Я сам смогу снимать маску? – спросил я.

– А зачем? – удивился Рефремов.

– Чтобы окончательно не потерять себя, – зачем-то ответил я.

– Как можно потерять себя, не осознав? – спросил он.

– У вас же получилось, – съязвил я.

– Э, нет, – усмехнулся Рефремов, – думаю, еще литров 300, и все окончательно прояснится, осознается.

– Как маску снять? – переспросил я чуть жестче.

– Защелки раскрыть, лицо поднять вверх, как забрало, и маска снимется, – сказал Михаил.

– Спасибо, архангел, – пошутил я.

Рефремов удовлетворительно кивнул головой. Вместе с маской в коробке лежала какая-то свернутая ткань. Рефремов взял ее в руки и легким движением развернул длиннополую льняную рубаху бежевого цвета.

– Это составная часть образа. Так что, снимайте свой костюм, – сказал Михаил, – снимайте, снимайте. Все свои.

Пока я переодевался Рефремов вновь присел за стол и наполнил свой стакан, правда, теперь до половины.

– А теперь давайте поговорим о церемонии посвящения в рыцари-архары, – предложил Рефремов.

– А вы хранитель тайн? – удивился я.

– Да че уж там, хранитель, – отмахнулся от меня Рефремов, – так, пересказчик традиций.

– Внимательно слушаю, – продолжил я.

Рефремов взял в руки стакан, выдохнул в сторону и выверенным профессиональным движением опрокинул водку в глотку, опять занюхав ее рукавом.

– Церемония посвящения в архаров очень давняя и состоит из трех основных элементов, – начал Рефремов, положив голову на сложенные в замке руки с упертыми в колени локтями, – примерки латных доспехов, дуэли с магистром и рыцарского бала. Первый ритуал – примерка – проходит в джигитской. Он начинается с омовения в жертвенной ванне с кровью горного барана, и, собственно, надевании лат. После этого магистр посвящает тебя в рыцари. Происходит это по стандартной средневековой процедуре – акколаде, заключающейся в прикосновении меча к плечу, с незначительными вкраплениями современных веяний – сэлфи процесса с последующей публикацией на странице ордена архаров в instagram с обязательным лайканьем от всех рыцарей ступенчатого стола. На этом заканчивается первая часть церемонии и начинается вторая – дуэль с магистром. Уильям Виндзор вызовет тебя на дуэль, и ты должен будешь вступить с ним в схватку. На самом деле бой – театральная постановка, которая закончится, когда магистр дотронется до тебя своим оружием, так сказать условный летальный укол клинка.

– Это несет какой-то символизм? – перебил я Рефремова.

– Естественно. У нас все несет какой-то символизм. Даже оттопыренный мизинчик при опрокидывании рюмки водки в горло, – ответил хранитель тайн с чрезмерно серьезным выражением лица, – Конкретно в этом случае смысл действа в неуязвимости магистра, в крепости и непоколебимости его власти. При чем это не голословное заявление. Даже если ты попытаешься драться с ним на полном серьезе, у тебя ничего не получится.

– Это потому что меня сразу отметелят другие рыцари? – предположил я.

Рефремов вновь рассмеялся: – Этого не потребуется, Ванька крайне вертлявый, к тому же весьма опытный дуэлянт. Уровень мастерства даже самого опытного рыцаря просто не дотягивает до класса Вилла.

Я зачем-то хмыкнул в ответ.

– Ну и последняя часть церемонии – рыцарский бал, в котором принимают участие все архары, ключевые менеджеры корпорации и гости из других филиалов Кузни. Это неформальное светское мероприятие, где можно хорошенько выпить, пофлиртовать с дамами и, при желании, кого-то помять, – сказал Рефремов, не убирая довольную улыбку с лица.

– Вопросов больше не имею, – сказал я, и в качестве знака прощания показал хранителю тайн раскрытую ладонь.

– О, – как бы опомнился Рефремов, – чуть не забыл, дурья башка, у каждого рыцаря должно быть оружие, с которым он обязан прийти на церемонию. Кто-то выбирает меч, кто-то булаву, лук. До церемонии ты должен сделать свой выбор. У меня в наличие есть полный арсенал.

– Я уже сделал свой выбор, – ответил я, на прощание кивнув Михаилу головой.

– И что же это? – спросил Рефремов.

– Копье, – крикнул я, открывая дверь.

– Прелестный выбор, – разлетелось по залу вместе с раскатистым хохотом.

На улице я сел в автомобиль, который повез меня в офис. Я смотрел на здания и людей, мелькающие за окном, а в голове звучали строки:

– Я люблю этот город вязевый,

Пусть обрюзг он и пусть одрях.

Золотая дремотная Азия

Опочила на куполах.

А когда ночью светит месяц,

Когда светит… черт знает как!

Я иду, головою свесясь,

Переулком в знакомый кабак.

Шум и гам в этом логове жутком,

Но всю ночь, напролет, до зари,

Я читаю стихи проституткам

И с бандитами спирт пью.

Церемония посвящения в рыцари-архары была назначена на вечер пятницы. В обозначенное время ко мне в кабинет зашел Степан Гаврик, который был облачен в черный длинный плащ с золотым подбоем и плоскую золотую маску без черт лица и двумя овальными прорезями для глаз, накрытую капюшоном. При ходьбе из плаща то и дело выныривали ноги Гаврика в кольчужных чулках и стальных наколенниках.

– Оружие не забыл? – поинтересовался он.

Я взял в руку опертый о стену пилум и продемонстрировал его Степану.

– Странный выбор. Почти все архары предпочитают мечи, боевые топоры, в крайнем случае, моргенштерны. Хотя, ты же у нас особенный, – сказал Гаврик, и в очередной раз неприятно захихикал.

На лифте мы поднялись на самый верхний этаж, но в этот раз двери открылись не в огромном зале, а небольшом фойе, в центре которого была установлена масштабная скульптура. Худощавый человек с терновым венцом на голове и потрепанной рубахе нес на плечах огромный крест. На перекрестии сидел известный российский журналист-пропагандист Дмитрий Кисельвов, лицо которого застыло в процессе плевка. Вылетающая капля слюны, напоминающая комету, была нацелена в не менее известного российского блогера Юрия Дуря, который сидел повыше из-за своего роста и показывал Кисельвову язык. Под скульптурой размещалась табличка с надписью: «Однояйцевый поцелуй». Сразу за скульптурой располагалась огромная двустворчатая дверь, а по бокам две небольшие створки с буквами М и W.

– Сюда, – сказал Гаврик, указав на вход с литерой М.

За дверью оказалась небольшая темная комната, которую освещал только огонь большого каменного камина, выполненного в виде готического портала с резными колоннами. На них были изображены фигуры черных рыцарей в шлемах, увенчанных закрученными рогами, и со щитами, на которых размещались гербы в виде вставшего на дыбы золотого козла с красными рогами, противостоящего серой туче и торчащей из нее руки со сжатой в кулаке молнией. Козел был размещен слева, серая туча с кулаком – справа вверху. В комнате находилось два человека. Одеты они были примерно одинаково: черные папахи, красно-черные черкесски, на которые были накинуты черные бурки, в руках пастушьи посохи с загнутыми в форме крюка концами. Лица их также были практически идентичными – длинные горбатые носы, черные глаза, сросшиеся черные брови и длинные черные бороды. Они внимательно посмотрели на меня сверху вниз и синхронно указали рукой на большой медный таз, который находился с левой стороны от камина. Я подошел к нему.

– Заходи, не стесняйся, – сказал один из джигитов с ярко выраженным кавказским акцентом.

Я выполнил просьбу, и сразу же был облит из ведра то ли уксусом, то ли вином или настойкой, пахнущей странным сладковатым и терпким запахом.

– Погрейся у огня, – сказал второй с аналогичным акцентом.

Как только я обсох, мне указали на небольшой подиум, установленный вблизи камина. Я встал в круг, и один из джигитов расправил мои руки по сторонам. Другой мужчина сразу же стал натягивать на меня какую-то плотную рубаху черного цвета, которая завязывалась специальными шнурками по бокам. Как только он закончил, его напарник стал закреплять у меня на шее стальной воротник. Затем руки закрыли оплечье, налокотники, наручи и металлические рукавицы. Торс закрыл мощный нагрудник. На ноги мне натянули штаны из такого же материала, как и рубаха, а затем набедренник, налядвенник, наколленники, поножи и башмаки. Все металлические части доспеха были покрыты черной патиной. Финальным аккордом костюма стал черный шлема типа бацинет с забралом, украшенным по бокам закрученными бараньими рогами. Один из кавказцев надел его мне на голову прямо поверх маски Сергея Есенина. Когда процесс был закончен, костюмеры дали мне мой пилум, взяли под руки и провели к выходу. Доспех был тяжелым и сковывающим движения, но все же передвигаться самостоятельно в нем было можно.