Матрешка и Медведь

– У тебя что, нет ног? – спросил он озадаченно.

– Это у тебя нет ног, а только лапы, – пробурчала Матрешка через полупрожеванный леденец. – Это вот что, по-твоему? – и она изогнулась, выставив из-под платья нечто вроде широкой, гладкой и слегка вогнутой подошвы.

– Похоже на присоску, – сообщил Медведь, внимательно рассмотрев странный объект.

– Нога – широкое понятие, – авторитетно заявила Матрешка, – даже то, чем ползают улитки, называется ногой.

– Это такая же?

– Похоже только внешне! – посуровела Матрешка. – Моя нога – очень тонкий инструмент. Можно вот так делать, – и по поверхности присоски пробежала быстрая волна, – так я бегаю. Можно ей прилипнуть к любой поверхности, кроме кафеля, а можно вот так, – волна пробежала по краю, а потом обратно, – это чтобы быстро вращаться. Она богато иннервирована!

– Чем она богата?

– Нервов в ней много. Она очень чувствительная, – Матрешка втянула центр ноги, а края выгнула дугой так, что получилось что-то вроде двух щупалец, схватила Медведя за цепь, подергала и хихикнула. Тот закаменел лицом.

– Все-все, не обижайся, маленький! – Матрешка вгляделась вдаль, что-то увидела между деревьями и очень довольно воскликнула:

– О! То, что нужно! Пошли! – соскочила со скамейки и целенаправленно куда-то заскользила.

– А почему ты не можешь прилипнуть к кафелю? – спросил Медведь ей в спину, послушно направляясь следом.

– Соскальзываю.

Матрешка свернула на одну из многочисленных прогулочных тропинок, которыми городской парк был испещрен, как шарпей морщинами, и Медведь увидел, что ее так обрадовало. Среди плакучих ив и кустов невесть как здесь прижившегося олеандра расположился небольшой бар. Судя по всему, сначала его предполагали стилизовать под деревенскую таверну, но в разгар стройки дизайнера вдруг охватил дух Дикого Запада и уже не отпускал до самого конца. Поэтому в бревенчатом домике с резными наличниками появились распашные дверки высотой до пояса и пианино, за которым скучал тапер. А название «Нибиру и котик» было написано тем шрифтом, которым в вестернах обычно назначают награду за голову опасного грабителя. Матрешка бодро проскользнула в темноту бара и вскарабкалась на стул возле стойки.

– Налейте что-нибудь, у меня был трудный день!

Бармен вздрогнул, проснулся и расцвел от удовольствия – он любил свою работу, но клиентов днем было совсем мало и некому было показать искусство смешивания коктейлей, жонглирования бутылками и скоростного выжимания цитрусовых. Тапер тоже проснулся и взял тихий аккорд, готовясь создавать настроение.

– Предпочитаете классику или желаете попробовать какой-нибудь из наших новых оригинальных коктейлей? – певуче осведомился бармен. – Крепкий или не очень, сладкий или с кислинкой?

– Все равно, – сухо ответила Матрешка.

– У нас есть отличный новый коктейль «Весенний напалм», – продолжал бармен, едва сам не причмокивая от удовольствия, – в него входит куантро, немного гренадина, гранатовый сок, виски, кальвадос, вишневый сироп…

– Мне неинтересно, что туда входит, – прикрикнула Матрешка, – давайте, я уже полчаса жду, пока вы тут болтаете!

Бармен заметно сник, но обозначил почтение к любым пожеланиям гостя учтивым полупоклоном и принялся мелькать в воздухе бутылками и шейкерами.

– Апельсиновый фреш, пожалуйста, – Медведь тоже присел за стойку и с интересом наблюдал за манипуляциями бармена.

Тот, не отрываясь от приготовления коктейля, одной рукой отправил на соковыжималку три апельсина подряд, наполнил стакан, закинул в него соломинку и метнул по стойке точно в лапы Медведя, успев даже сопроводить отправление вежливой улыбкой. После чего завершил шедевр, предназначенный для Матрешки, – влил в шейкер еще пару ингредиентов из бутылок с малоизвестными вермутами и настойками, добавил мутноватого зеленого фреша, решительно все это встряхнул и вылил в высокий бокал. Затем снабдил содеянное ломтиком апельсина, бумажным зонтиком и соломинкой, придвинул под нос Матрешке и посмотрел на нее глазами, полными ожидания чаевых.

Матрешка подозрительно оглядела бокал со всех сторон, будто ожидала, что тот сейчас расскажет стих или прыгнет через обруч. После чего вынула зонтик, сняла с края апельсин, вынула и отбросила трубочку, взяла бокал поудобнее и выпила содержимое залпом. Выдохнула, причмокнула и съела апельсиновый кружок.

На бармена было жалко смотреть. Будто на его глазах Джоконду вырезали из холста, чтобы сделать из нее маску на Хэллоуин. Но он не успел как следует погоревать о том, что гостья так и не ощутила пикантных нот дубового мха и тропической полуночи, которые придала коктейлю особая травяная настойка с иссопом, можжевельником, бутонами настурции и экстрактом осиного гнезда. Потому что с Матрешкой произошли странные и очень быстрые перемены. Ее кокошник стал на глазах раздуваться и багроветь и вдруг стремительно покрылся лиловыми пятнами, которые постепенно превращались в крупные волдыри. Медведь с барменом в ужасе наблюдали за этим распухающим пурпурно-сизым шаром, пока Матрешка, ничего еще не чувствуя, удовлетворенно прикрыла глаза и прислушивалась к тому, как коктейль расплывался теплом по ее организму. Бармен имел большой опыт и крепкую барную закалку, полученную еще в берлинском Cookie’s Cream, поэтому он опомнился первым и деликатно, но настойчиво потряс Матрешку за плечо.

– Прошу прощения, у вас все в порядке? Мне кажется, у вас проблемы с кокошником.

– Что? Что случилось? – Матрешка недовольно уставилась на него, выпав из состояния блаженства.

– Ваш кокошник!

– Что еще?! – Матрешка ощупала кокошник и внезапно завопила так громко, что бутылки на стойке задребезжали и даже немного сместились под мощью звуковой волны. Впрочем, вопль быстро стал хриплым, а затем и вовсе прекратился – краснота с кокошника распространилась на лицо Матрешки, и она начала задыхаться.

– У вас там было виски?! – прохрипела она бармену в панике. – У меня аллергия на виски! Почему вы не сказали?!

– Я пытался! – сердито ответил бармен, набирая номер скорой, пока Медведь суетливо вынимал свой мобильный, ронял, поднимал, снова ронял, случайно отфутболивал под стойку и выуживал оттуда, не отрывая округлившихся глаз от быстро раздувающейся Матрешки и ее густо-багрового кокошника, который достиг уже размера баскетбольного мяча.

– Почему вы не сказали, что там виски?! – продолжала хрипеть Матрешка. – Я же могу умереть! Вызовите скорую!

– Я вам говорил, вы не стали слушать! – снова буркнул бармен. – Скорая? – озабоченно обратился он к трубке, – Примите вызов! Матрешка, размер крупный, аллергическая реакция и отек, находится в баре «Нибиру и котик», что на набережной, скорее пожалуйста!

– Вы не могли сказать, что там виски?! – хрипло бубнила Матрешка. – Не могли сказать?!

– Что вы говорите? – переспросил бармен диспетчера, сердито косясь на Матрешку. – Пятна сиреневые, да. Распух до размера арбуза. Да, спасибо, – и он положил трубку. – Скорая уже едет.

Медведь тем временем справился с телефоном и растерянно застыл с ним в руке, не зная, чем помочь.

– Все в порядке, сейчас приедут, – успокоил его бармен.

– Почему вы не предупредили?! Как же так можно?! – говорить Матрешке было все труднее, но она продолжала метать на бармена безумные взгляды и хрипло бормотать укоры.

– Да говорил я вам, вы не стали слушать! – сорвался бармен на крик.

Матрешка замолкла и начала еле слышно всхлипывать, ее колотил озноб. Бармен с Медведем переглядывались, не зная, что делать дальше. Это был тот неловкий момент, который всегда наступает, когда скорая уже вызвана, сделать что-то большее присутствующие не умеют, но больному все хуже. Тогда воцаряется неуютное молчание и хочется чем-то заполнить паузу. В таких случаях можно посоветовать дружно прикладывать к пострадавшему холодные компрессы – они не помогают, но создают атмосферу сотрудничества. Увы, ни Медведь, ни бармен не знали об этом простом и доступном средстве. К счастью, мучительное затишье прервалось шумом подъехавшей машины и топотом ног по мостовой. Двое сосредоточенных медиков вбежали в бар, огляделись и дружно ринулись к Матрешке.

– Адреналина пять кубиков, преднизолон, лазикс, – бросил один другому через плечо еще на ходу и стал натягивать латексные перчатки. Пока подчиненный гремел ампулами и наполнял шприц, врач ощупал кокошник, пытался открыть Матрешке глаз, но не смог найти. Приняв из рук помощника шприц с адреналином, он воткнул его в кокошник и медленно ввел содержимое. Затем медики вынули из объемной сумки нечто похожее на клюшку для гольфа, как она будет выглядеть через пару тысяч лет. В разложенном виде предмет оказался всего-навсего штангой для капельницы. На нее повесили пластиковый пакет с бесцветной жидкостью, отходящий от пакета шланг увенчали стерильной иглой, ввели ее Матрешке в вену и приклеили пластырем.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал доктор, осмотрев результат своих трудов, – теперь можно везти, – и, наклонившись к Матрешке, посуровел. – Как же вы так, а? Знаете же, что виски матрешкам нельзя! Вы о чем думали?

Кокошник на глазах спадал, покрывался морщинами и принимал бледно-розовый цвет. Лицо Матрешкино тоже стало проявляться из-под отека, и она гневно, но неразборчиво забурчала в ответ, еще хрипя и покашливая. Бармен устало вздохнул и поднял глаза к потолку.

– Молчите, молчите, потом расскажете, – отмахнулся врач.

Ему не требовался ответ, поскольку и вопрос-то не был вопросом, а всего лишь укором, который не предполагал обмена мнениями. Да и не хватало еще врачу выслушивать мнение пациента. Они же, пациенты, известно каковы – спят и видят, как бы наесться репьев, засунуть себе в нос велосипедную спицу или еще каким хитрым образом прибавить работы медикам.

– Вы с ней? – спросил он Медведя, пока помощник раскладывал носилки. – Поедете в больницу?

– Да-да! – Медведь засуетился, порылся в глубоком кармане юбки, выудил оттуда кредитку и протянул бармену. Тот молниеносно скользнул карточкой через щель терминала, выдал чек, и Медведь зазвенел мелочью, выискивая что-то подобающее для чаевых. Но тут у Матрешки наконец прорезался голос.

– Не смей! Не смей ничего ему давать! – заголосила она. – Он меня пытался отравить, а ты ему чаевые?! Ты с ним заодно!

– Послушай, ну хватит, – зароптал Медведь, – никто тебя не собирался травить, это просто аллергия, ты же сама знаешь!

– Он мне подсунул виски и не сказал, не смей ему ничего давать! – продолжала верещать Матрешка. – Что вы мне укололи? Покажите ампулу! – переключилась она вдруг на медиков. Те уставились на нее с недоумением.

– Лекарство мы вам укололи, полезное, – сообщил врач и переглянулся с напарником.

– Покажите ампулу! – настаивала Матрешка. – Я имею право знать!

– Я вам потом ее покажу и даже подарю, хорошо? – с явным нетерпением предложил врач. – Поехали в больницу, а? А то у нас еще дел по горло. Ложитесь на носилки, пожалуйста!

– Вы обязаны спрашивать мое согласие на лечение! – рявкнула Матрешка ему в лицо. – Показывайте ампулу!

– Мирослав, покажите ей ампулу, – устало приказал врач. Помощник с экзотичным для этих мест именем немедленно выудил первую попавшуюся ампулу, аккуратно поднес под нос Матрешке и дал прочитать.

– Все? Можем ехать? – предельно вежливо спросил врач, когда Матрешка, пошевелив сосредоточенно губами, сделала вид, будто название лекарства ей знакомо. И зачем-то посветил ей маленьким фонариком поочередно в оба глаза. – Да, можем, – ответил он сам себе, и медики стали укладывать потерпевшую на носилки, пока она продолжала строго отчитывать Медведя.

– Никаких чаевых в этом месте, никогда! – громко декларировала она, будто выступала на митинге профсоюза скандалистов. – Они отравители! Я подам в суд, я всех там знаю, эту лавочку вообще прикроют!

Медведь огорченно глянул на бармена и пожал плечами, как бы говоря: «Ну вы же понимаете!» Тот приподнял брови и устало покачал головой, как бы говоря: «Ну что вы, не стоит беспокоиться, подавитесь своей мелочью».

Пока Матрешку несли к машине, она снова стала всхлипывать.

– Я же могла умереть, – причитала она тихонько, – Я же реально могла умереть! Ну как же так можно!

Глава II

Больница вынырнула из-за деревьев вся сразу. Не было никаких предисловий в виде предупреждающих надписей, лабораторных корпусов или скопища скорых. Это все пряталось где-то в глубине, за главным зданием. Фасад же призван был настраивать посетителей на почтительный и даже благоговейный лад. Белая мраморная балюстрада, окаймлявшая крыльцо и просторную террасу, вполне сгодилась бы любому римскому цезарю, если бы тот вдруг пожелал произнести речь о побочных эффектах салицилата натрия. Фронтон над террасой был украшен мозаикой, которая изображала бога медицины Асклепия за работой. Одетый в тунику и растительный венок, он протягивал неряшливому старику с развевающейся бородой вполне современную пробирку и на нее же указывал пальцем. Старик принимал дар, странно скривившись, но под определенным углом в этой гримасе можно было опознать смесь изумления и восторга перед неминуемым исцелением. Также в сценке участвовала змея, которая удивленно смотрела в креманку, и еще аптекарские весы, одна чаша которых поднялась выше другой, хотя обе были совершенно пусты. Пока Матрешку укладывали на каталку и увозили в приемный покой, который скромно белел дверью с торца здания, Медведь невольно задержался перед этой композицией, впечатленный богатством палитры и остротой сюжета. Но вскоре его окликнула медсестра, и он поспешил внутрь, оставив античного бога символизировать, а весы – взвешивать невидимый груз.

Войдя в коридор приемного покоя, Медведь зажмурился, а потом заморгал, пытаясь унять резь в глазах. Яркий свет от флюоресцентных ламп, которыми был густо нашпигован потолок, вытеснял из белых стен и белого же пола любой намек на тень и заставлял их ослепительно сиять прямо в глаза всем входящим. Среди потоков света в панике носилась одинокая муха, которая давно уже поняла, что угодила в переделку, и тщетно пыталась найти выход. Жить ей оставалось до ближайшей дезинфекции. От коридора ответвлялись направо и налево небольшие кабинеты для осмотра тех пациентов, состояние которых не внушало опасений. Пока врачи задавали одним из них каверзные вопросы, накладывали повязки с химическим запахом и вносили в компьютер всю подноготную, другие ждали в коридоре, коротая время в живом общении. Человек с окровавленной рукой громко и подробно рассказывал всем, кого это могло заинтересовать, как он схватил на улице крысу, при этом последняя его укусила. Один излишне любопытный слушатель спросил, наконец: «А зачем вы схватили рукой крысу?» Рассказчик растерялся, умолк и погрузился в задумчивость. Рядом сидел пострадавший в аварии мотоциклист – его уже смазали мазями и перебинтовали, а теперь он ждал провожатого, чтобы отправиться в палату. Мотоциклист тоже начал рассказывать свою историю, но у него это получилось хуже – обработан и перебинтован он был почти целиком, включая рот и челюсть. За него стали говорить другие больные – они принялись обсуждать, не странен ли тот факт, что мотоциклист не сломал ни одной крупной кости, а отделался шлифовкой спины об асфальт, сотрясением мозга, ушибами, царапинами и ссадинами. Тот внимательно слушал дискуссию, шевеля иногда забинтованной рукой в знак несогласия.

Медсестра помахала Медведю из дальнего конца коридора, приглашая быстрее идти к ней. Он поспешно миновал забитый людьми коридор и оказался в главной смотровой комнате. Помещение это смахивало на офис, сотрудники которого в порыве энтузиазма решили поболеть прямо на рабочем месте. Просторный зал с неприятно низким потолком был уставлен каталками, друг от друга их отделяли невысокие пластиковые ширмы того же пронзительно белого цвета, что и стены в коридоре. К некоторым больным были подключены мониторы, рядом на хилых столиках лежали папки с медицинскими документами, которыми пациенты успели обзавестись за время путешествия на «скорой». Желтые стикеры с номерами палат, которыми врачи помечали каталки, доводили ощущение офиса до пугающей реалистичности.

Немного поплутав по лабиринту перегородок, Медведь заметил край ярко-брусничного платья, выбившегося из-под простыни, и потопал в его сторону. Обогнув еще пару ширм, он увидел Матрешку целиком и открыл было рот, чтобы узнать о самочувствии, ободрить и рассказать несколько случаев из жизни, когда все начиналось вот так же плохо, а закончилось более чем благополучно. Но та прижала палец к губам, замотала головой и вытаращила глаза, всеми силами призывая Медведя молчать и затаиться. И кивнула на соседнюю ширму. Медведь заглянул туда и встретил недобрый взгляд врача, который осматривал дородную даму с радикулитом. Из-за следующей ширмы доносились мужские голоса, они о чем-то спорили. Ничего подозрительного Медведь не заметил и вернулся назад. Цепь на шее звякнула, Матрешка вперила в него недобрый взгляд и снова прижала палец к губам.

В коридоре послышались шаги и отрывистые команды. Вскоре в дверях появился высокий сухопарый врач, толстые стекла его очков почти полностью скрывали близорукие маленькие глазки. Врач пошарил взглядом по залу, нашел брусничное платье Матрешки и двинулся напрямую к ней, задев попутно несколько ширм. Одна из них при этом опрокинулась, и соседи, которых она разделяла, с любопытством уставились друг на друга.

– Та-а-ак, что тут у нас, как дела? – громогласно вопросил врач, надвигаясь на Матрешку. Та нырнула под простыню и притворилась спящей. Врач тем временем на ходу пролистывал записи, разыскивая те из них, что касались Матрешки.

– Как себя чувствуем? Что болит? Виски пили? – продолжил он опрос, но заметил, наконец, некоторый дефицит ответов.

– Что она, спит? – перешел он на полушепот. – Это нехорошо после такой аллергической реакции! Мы же ей адреналин вводили, а она спит. Нет, это нехорошо! – и он наклонился над Матрешкой, осматривая ее голову со всех сторон. Потом протянул шершавую от постоянного мытья руку к Матрешкиному глазу, уперся пальцами в веки и широко их раскрыл, придав глазу изумленный вид. Матрешка вытаращилась принудительно открытым глазом на мучителя, отдернулась и заморгала.

– Чувствуете сонливость? – чуть громче осведомился врач. Матрешка покивала, сладко зевнула и запрокинула голову на подушку, доступно показывая, что она без сил.

– Нет, нехорошо, – твердо сообщил врач. – Отвезем-ка мы ее на всякий случай в интенсивную терапию, пусть ее там понаблюдают, – и взмахом подманил санитара, который проходил мимо.

Каталку с матрешкой вывезли в проход и повезли к лифту – как раз в ту сторону, откуда слышались из-за ширмы мужские голоса. Матрешка мирно посапывала и даже, войдя в роль, пару раз дернулась всем телом, как это бывает при засыпании у некоторых нервических натур. Врач начал негромко рассказывать Медведю о пролиферации лимфоцитов и движении иммунных клеток, умело изображая все в лицах. Но едва они поравнялись с голосами, которые спорили все громче, Медведь понял, почему Матрешка боялась выдать себя. За ширмой расположились те самые продавцы сувениров со смотровой площадки, которые пытались увезти ее в багажнике. Здоровый бугай лежал животом на каталке и был перебинтован поперек тела, при этом на спине под бинтами бугрилась вата, сквозь которую проступала кровь. Видимо, карданный вал, под которым он застрял в попытке укрыться от медвежьего гнева, долго его потом не хотел отпускать. Тощий морщинистый похититель сидел рядом на стуле и нянчил свое загипсованное запястье – размахивая руками во время бегства со смотровой площадки, он пронесся слишком близко от дорожного знака.

– Ты же теперь и виноват, что упустил! – ворчал он. – Кто тебя просил на себя это брать?

– Сказано было: увидим – сразу звонить… – оправдывался второй.

– То-то и оно! А ты полотенцами вязать!

– А ты – нет, что ли?!

– Тебя ж не остановить, я решил – ну доставим, благодарнее будут.

Худосочный похититель почувствовал взгляд, повернулся и уставился на Медведя. Мало кому доводилось видеть, как человек мгновенно, на глазах, потеет. А Медведю вот довелось. Похититель моментально покрылся испариной, а морщины, и без того делавшие его похожим на печеное яблочко, пролежавшее пару суток в антисанитарных условиях, сгустились еще сильнее. Он вскочил со стула, попытался сбежать в сторону стены, вернулся, буркнул неясное ругательство и скрылся от враждебного мира в глубокий обморок. Что с ним, кстати, случалось довольно часто. Хотя он очень этого стеснялся и всякий раз, придя в себя, старался выдать отключку за розыгрыш.

Врач прервал увлекательный рассказ о том, как макрофаги пожирают зараженную вирусом клетку, и встревоженно глянул поверх очков на похитителя, который свалился как раз ему под ноги.

– Что такое? Что? Вам плохо? Что болит?! – но снова не получил ответов. Напарник обморочного торговца натянул простыню до носа и смотрел на Медведя в ужасе, также избегая высказываться.

– Так, матрешку везите, а сюда бригаду срочно, – скомандовал врач санитару, – этого тоже в интенсивную терапию, будем разбираться, – санитар кивнул и повез Матрешку дальше, доставая на ходу рацию.

Когда они подъезжали к лифтам, навстречу уже бежали двое врачей, громыхая пустой каталкой и натягивая на ходу перчатки. Матрешка встревоженно приоткрыла один глаз и скосила его в сторону шума.

Остановив плавный бег каталки возле лифта, санитар стал обшаривать карманы халата, затем осмотрел Матрешку, заглянул зачем-то под простыню.

– Черт, забыл документы ваши! – пробормотал он. – У врача остались, забыл взять. Сейчас сбегаю возьму, – и он трусцой удалился назад за картой. Учет и контроль в главной больнице Города соблюдались неукоснительно.

– Не заметили? – вскинулась Матрешка, едва санитар убрался с глаз. – Они нас не видели?

– Меня видели, – признался Медведь, – но у них какая-то нездоровая реакция на меня была. А я же вообще молчал и ничего не делал. Одного сейчас тоже в интенсивную терапию повезут.

– Вот это номер! – всполошилась Матрешка. – Это что же, я с ним буду там одна в палате?!

Из приемного покоя появился санитар с добытой картой в руках. Но не один. Рядом с ним шел, поблескивая очками, тот самый высокий врач, что осматривал Матрешку. А следом двое его коллег везли каталку с похитителем – тот уже пришел в себя и что-то объяснял, помахивая рукой в гипсе.

– Мне уже лучше! – сообщила Матрешка врачу, садясь на каталке. – Намного лучше, спать уже не хочу!

– Святые угодники, да у нее гиперактивность! – пробормотал врач, сдвигая на нос очки. – Это нехороший признак, очень нехороший. Дайте-ка ей успокоительное и в интенсивную терапию!

Услышав знакомый голос, похититель привстал на каталке и оглянулся. Посмотрел на Матрешку и перевел взгляд на Медведя. Который уже совершенно не понимал, как себя вести в такой неловкой ситуации, поэтому просто дружелюбно помахал.

– Больной снова без сознания! Пульс! – заголосил врач, наметанным глазом заметив перемены в состоянии похитителя еще до того, как расслабленное тельце сползло к краю каталки. – Где лифт? Скорее! Пульс держите!

– Мне уже лучше! – напомнила Матрешка и дернулась – санитар равнодушным ловким движением сделал ей укол в плечо.

Двери лифта раздвинулись с торжественным жужжанием, и прибывшую в нем стайку медсестер впечатало обратно криками врача, который требовал расступиться. Каталку с похитителем втолкнули в лифт одним пинком, медсестры выпорхнули-таки на этаж, просочившись где-то с краю, следом за первой в лифт втянули и каталку с Матрешкой. Медведь шагнул было следом, но врач выкрикнул, нажимая кнопку верхнего этажа:

– Нельзя! Потом! Ждите!

С тем и уехали. Медведь стоял на опустевшей вдруг площадке. И очевидно было, что Матрешка снова в опасности – едва она останется с похитителем одна в палате, тот снова набросится на нее и свяжет. А напарник вызовет тем временем подмогу. Повезло им, ничего не скажешь. Медведь был мрачен, он негодовал. Гуманизм и чувство справедливости, заставившие его прийти на выручку Матрешке, тихо передали своего подопечного из рук в руки воинственному азарту. Который и повел дальше, как умел.

Через пару секунд коридор больницы огласил медвежий рев – но не тот, что снес, как тайфуном, половину населения смотровой площадки, а тонкий, жалобный. Не рев, скорее, а стон. Да, стон и плач одновременно. И вой. С оттенками жалобы и безысходной тоски. Медведи так тоже умеют, имейте в виду. Прибежавшая на скорбный звук медсестра обнаружила Медведя, скорчившимся перед лифтом в позе острого страдания и причитающим на все лады.

Коридор снова пришел в движение. Санитары забегали, громыхая очередной каталкой и волоча капельницы, медсестры возбужденно стрекотали по телефонам и рациям, больные тоже потянулись на шум и с любопытством выглядывали из приемного покоя, желая знать подробности. Подошел один из дежурных врачей, позвал медсестру, а потом не стал дожидаться и прикрепил на грудь Медведю пару датчиков, от которых тянулись проводки к переносному монитору. Датчики тут же отвалились от шерсти. Дежурный посмотрел на них укоризненно и обратился к пациенту: