Матрешка и Медведь

Игнат Сахаров

Матрешка и Медведь

Глава I

Красив настоящий бурый медведь на утренней заре, могуч. И когда ловит лососей в горной речке, мышцы так и ходят под плотной гладкой шкурой, истинный хищник! Вечером же, в заплывающей туманом тайге, силуэт медведя на фоне заката – как знак качества, поставленный на эту местность самой природой. Примерно такие мысли привычно струились в сознании Медведя, когда он рассматривал свое отражение в зеркале, собираясь на работу. Его уже ждал умелый, но малоизвестный фотограф, с которым они вместе работали на главной смотровой площадке Города. Той, что так угрожающе нависает над рекой и даже кажется иногда опасной для домов, стоящих на другом, низком берегу. Опасения совершенно безосновательны, впрочем, поскольку основание площадки укреплено мощными бетонными столбами. Если вы потрудитесь пролезть через заросли плюща, обвивающие сооружение до самого гранитного парапета, то легко сможете их увидеть.

Медведь уже сильно опаздывал, но продолжал оглядывать себя со всех сторон. В этот день ожидался наплыв туристов, а значит, стоило выглядеть поэффектнее. Он уже надел юбку Kenzo, имевшую откровенно восточный вид – с сиреневыми и фиолетовыми цветами на вишневом фоне. Многие выговаривали Медведю за юбки, считая такую манеру одеваться несколько вызывающей для животного мужского пола. Но получали в ответ решительную отповедь и демонстрацию последних модных каталогов. Из которых следовало, что юбка нынче стала допустимой и для мужчины. Как это повелось еще с давних времен – от римлян в туниках до шотландцев с их шерстяными килтами, что по сей день обнажают не менее шерстяные коренастые ноги. «Я обязан сохранять конкурентное преимущество! – горячо доказывал Медведь сторонникам традиционного дресс-кода. – Мой имидж делает меня уникальным в этом секторе рынка!» Спорить со знающим свое дело хищником было сложно, и критики отступались.

Последним штрихом рабочего костюма стала цепь на шее – фотограф выводил за нее Медведя к публике, умело изображая при этом нечеловеческое усилие. Позолота на крупных стальных звеньях облупилась и замок плохо застегивался, но это придавало цепи некоторую винтажность и вовсе не портило общую картину. К тому же Медведь всегда привыкал к вещам. И просто отдавал иногда аксессуар на полировку, не желая радикальных перемен. Уже перед самым выходом он подумал: а не стоит ли надеть темно-синюю соломенную шляпу с сиреневой лентой? Но сразу отказался от этой идеи. Юбка и без того была ярковата.

На смотровой площадке уже толпился народ. Туристы роились вокруг своих гидов, городские жители выгуливали обновки с распродаж и обменивались мнениями о погоде, дети вгрызались в сладкую вату.

– Вы взяли его из цирка или это дикий медведь? Он опасен? Он мог бы съесть человека? – допытывалась импозантная дама средних лет, только что сдавшая ребенка на фотографию. С ее отпрыском возился помощник фотографа, тщетно уговаривая не щипать Медведя, принять ненадолго вертикальное положение и не двигаться.

– Конечно, он опасен, – привычно взялся рекламировать свое хозяйство фотограф. – Однажды один-единственный медведь съел целую экспедицию, которая искала в тайге месторождение медного халцедона. Но не этот, – поправился он, усмотрев перемены в выражении лица любознательной дамы.

– Почему же он вот так просто у вас ходит?! Он должен сидеть в клетке! – и дама выхватила ребенка из расположения Медведя тем неуловимым цепким движением, на которое способна только опытная мать, вырастившая уже не одного квалифицированного хулигана.

– Он у нас под наркозом, – успокоил ее фотограф. – Мы прямо с утра даем хищнику оксибутират натрия и хватает на целый день. Посмотрите, какой он смирный!

Медведь послушно закатил глаза и отвесил губу, изобразив вялого одурманенного зомби. Хотя выглядело это так, будто он некстати вспомнил про свой ипотечный кредит.

Потом были еще празднично одетые пары с детьми и путеводителями, наглого вида юнцы с хихикающими одноклассницами и еще иностранец в панаме, пытавшийся ткнуть в Медведя зонтом, чтобы проверить, не сидит ли внутри шкуры специально натренированный артист. Медведь нисколько не расстроился – такие подозрения укрепляли его уверенность в своем артистизме. Да и тычок зонтом не причинил вреда. Несмотря на физкультуру и обезжиренные продукты, Медведь, как истинный представитель своего рода, имел внушительный слой подкожного жира. Каждую осень природа звала его наесться чего попало, окончательно разжиреть и впасть в спячку. И он терпел жестокие мучения, сопротивляясь инстинкту. А ведь природа – известная соблазнительница, не всякий человек может преодолеть ее козни. Так что уж говорить про Медведя, которому сохранение хорошей формы всегда казалось настоящим подвигом. Впрочем, выбора не было – зимняя спячка давно уже считается среди крупных хищников несовременным и простоватым досугом сродни боулингу или собиранию пивных этикеток. Да и рабочий график не позволил бы ему так себя разбаловать.

Утренние волны экскурсантов отхлынули к полудню и потянулись под зонтики уличных кафе. Медведь тоже решил подкрепиться, тем более что из потенциальных клиентов вокруг слонялись лишь несколько пар молодоженов. А эти больше любят сниматься друг с другом, да еще с бронзовой чайкой, которой надо потереть под хвостом, чтобы семейная жизнь заладилась. Он развернул фольгу, где уютно лежал небольшой багет с разрезанным брюшком, которое было плотно нашпиговано сыром, ветчиной, влажными листьями салата и сразу выпадающими наружу, а потому бессмысленными оливками. Оторвав отбеленными клыками кусок резинистого деликатеса, Медведь принялся с энтузиазмом жевать, оглядывая знакомую до мелочей местность в поисках новых забавных персонажей. Мимо проезжали люди на роликах. Некоторые из них выделывали мудреные пируэты с участием бордюров и скамеек, при этом падали с гулким стуком, какой обычно производят пластиковые наколенники при столкновении с асфальтом. Провинциальные пенсионеры чинно шествовали в многослойных выходных одеждах, внуки их плелись рядом, глядя на обладателей роликов с жадной завистью. Несколько японских туристов, уже отснявших Медведя в самых невиданных ракурсах и масштабах, теперь занялись узорчатыми каменными башенками и медными шпилями замка, выстроенного в незапамятные времена основателем города. И запечатлели их так обильно и подробно, будто собирались чуть позже отправить сюда десант. А вдоль парапета выстроились лотки с сувенирами, за которыми скучали продавцы. Вялые на вид, они готовы были в любой миг взбодриться и наброситься на покупателя, чтобы очаровать несчастного и сбыть ему резную деревянную ложку, матрешку или вязанку сушеной паприки, неизвестно как затесавшуюся в ряд бестолковых вещиц. Вдоль лотков бродили туристы, которые время от времени выуживали из груды мелочей что-нибудь занятное – к примеру, плетеного веревочного оленя или фарфоровую копилку в виде желудя. И со смешками обсуждали добычу на своих непонятных языках. Впрочем, ясно было и без перевода, что олень уродился похожим на какого-то близкого или дальнего их родственника.

Кроме туристов, около лотков ошивалась еще довольно крупная матрешка и настойчиво расспрашивала о чем-то продавцов. Медведь оглядел ее мельком, отметил крупный розовый кокошник, что рос у нее на голове на манер петушиного гребня, только поперек. И уж было забыл о ней, переведя взор на последний ломтик ветчины, притаившийся в глубине сэндвича, но матрешка снова привлекла его внимание. Она громко спорила с одним из торговцев, который отвечал все раздраженнее, а затем вдруг вышел из себя. Он истошно кричал на матрешку, при этом потрясал руками, подпрыгивал и метал дикие взоры, словно воробей, ненароком склевавший горсть кофейных зерен. После схватил охапку сувенирных матрешек со своего лотка и стал их открывать, а вернее, разрывать в ярости пополам: хлоп! – и деревянная кукла распадалась надвое, рассыпая, как икринки, более мелких – тех, что жили внутри. На скандал потянулись другие продавцы. Один из них о чем-то спрашивал матрешку, а та все качала головой и уже попятилась, явно собираясь убраться подальше, как еще один из толпы, крепкий мужик, даже детские рисунки которого наверняка пахли пивом и дрянными сигаретами, схватил ее и потащил куда-то за лотки. Матрешка истошно завизжала, пытаясь освободиться, но ей зажали рот, а еще несколько рук ухватили за бока, помогая пропихнуть в укромное место на неизвестную расправу. Этого Медведь, конечно, не мог стерпеть. В конце концов, смотровая площадка была его рабочим местом и любые беспорядки грозили, в том числе, его репутации.

Решительно выхватив мобильный, как шпагу из ножен, Медведь набрал номер полиции, прослушал несколько гудков и приступил к беседе.

– Городское полицейское управление, – сообщил твердый женский голос в трубке, – оператор 1304. Что у вас случилось?

– У нас тут похищают матрешку! – пожаловался Медведь.

– Кто похитители, сколько человек? – в трубке послышалось клацанье ноготков по клавиатуре.

– Продавцы сувениров на смотровой площадке. Человек шесть и еще подходят!

– Вы знаете их лично?

– К счастью, нет, – Медведь следил за тем, как матрешка выскользнула было из цепких рук продавцов и пустилась прочь. Но из-за лотков выскочил щуплый человечек с лицом смятой салфетки и ловко бросился ей в ноги, словно вратарь за мячом. Схватил за подол платья и уронил, сверху гурьбой посыпались остальные похитители и завозились – очевидно было, что матрешку чем-то связывают.

– Вы впервые пользуетесь услугами городской полиции или были нашим клиентом раньше? – клавиши на невидимой клавиатуре продолжали буйно стучать, будто обладательница голоса писала роман с продолжением. Из тех, где Жозе бросает страстный взор на Генриетту и сжимает ее дрожащую от волнения руку, а предатель дворецкий вонзает кинжал в спину Жана-Батиста, и тот падает навзничь, и кровавая пена пузырится на искривленных страданием устах его, но из последних сил он хрипло шепчет: «Нет, никогда, никогда она не будет твоею!»

– Что? Нет. Не был… Пришлите, пожалуйста, кого-нибудь срочно! Они ее связывают! – Медведь по-настоящему встревожился, увидев, что продавцы впали в охотничий азарт и опутывают пленницу сувенирными полотенцами с вышивкой. Превращая ее в подобие кокона неизвестного науке насекомого весьма домотканной внешности.

– Не волнуйтесь, помощь придет, – успокоил голос в трубке, продолжая печатать. – Скажите, откуда вы о нас узнали? Радио, телевидение, пресса?

– Я не помню, – честно ответил Медведь, – пришлите, пожалуйста…

– Может быть детективы? Рассказы родителей? Вас пугали полицией в детстве? Матрешка тем временем выпростала одну руку и стала наугад лупить врагов по спинам, глухо визжа под слоем полотенец.

– Да, наверное. Детективы и рассказы родителей. Будьте добры, ее уже уносят…

– Пожалуйста, оставайтесь на линии, – поставил голос точку в беседе и допечатанном наконец документе, – я соединяю вас со специалистом по похищениям.

Телефон заиграл концерт Дворжака для виолончели с оркестром си минор, но тот сразу оборвался, уступив место уверенному баритону.

– Здравствуйте, Городское полицейское управление, отдел борьбы с похищениями, – представился баритон. – Слушаю, что у вас случилось?

Медведь снова перевел взгляд на поле боя. Матрешку запеленали в полотенца полностью, а самый габаритный из продавцов взвалил ее на плечо и понес в потрепанный пикап, где за рулем сидел уже тот самый тщедушный ловкач, пытаясь завести мотор.

– Алло! Что у вас случилось, говорите! – вежливо настаивал баритон.

Медведь решительно захлопнул раскладушку и направился к пикапу.

– Эй, послушайте! – Тащивший матрешку здоровяк мельком глянул на Медведя, словно на крикнувшую некстати чайку, и стал открывать багажник, чтобы сгрузить добычу внутрь.

– Прекратите хулиганить! Я вызову полицию! – Медведь подошел еще ближе. Он начинал злиться, и даже не вопиющее похищение матрешки средь бела дня было тому причиной. Уверенность хулиганов в безнаказанности – вот что задело Медведя сильнее всего. И еще этот неуважительный взгляд, конечно.

– Выньте сейчас же матрешку и распеленайте!

На этот раз его не удостоили даже взглядом. Торговец уже затолкал матрешку в багажник, хотя она извивалась, насколько позволял кокон из полотенец, и продолжала глухо подвывать. Багажник не закрывался полностью – добыча все же была довольно крупной. И на помощь здоровяку из-за руля вылез его тощий собрат. Не повернув головы в сторону Медведя, который продолжал громко требовать порядка, он уселся на багажник и стал на нем подпрыгивать, стараясь утрамбовать матрешку и защелкнуть замок.

Марвин Джеймс, кем бы он ни был, сообщает в своем фундаментальном труде «Медведи Заполярья и Аляски», что «при агрессии медведь ощетинивается и прижимает уши к голове, загривок его вздыбливается». Примерно так все произошло и на этот раз. Медведь почувствовал, как верхняя губа его задрожала, обнажая клыки, а это был нехороший признак. Он попытался взять в себя в руки, но стало только хуже – негодование рвалось наружу, шерсть встала дыбом, глаза налились кровью, а наманикюренные когти растопырились так, что можно было порезаться от одного их вида. И, не в силах больше себя сдерживать, Медведь издал оглушительный рев, жуткую смесь рычания и воя, которая была записана глубоко в его генах, но до сих пор ни разу не представлялась публике. Рядом оказался ни в чем не повинный мим, раскрашенный под статую, – обычно он стоял неподвижно и лишь изредка совершал резкие телодвижения в сторону туристов. Что доставляло им приятный испуг, а ему – скромный гонорар. От медвежьего рева мим скакнул в сторону прямо с места, как огромный стальной кузнечик, споткнулся, упал, кувырнулся и, набирая скорость, молча понесся куда-то вдаль. Наряду с мимом пострадали еще несколько существ разной степени разумности, некстати оказавшиеся рядом. В частности, питавшаяся из мусорного бачка галка влетела в него целиком, словно от порыва ветра, и притаилась за только что обкусанной булкой. Несколько любителей роликов, не сговариваясь и не тормозя, свернули в гущу кустов и затрещали ветвями, продираясь прочь от опасного места. Торговец попкорном застыл с полной коробкой в руках и устремил взгляд на трещины в асфальте – он слышал, что хищникам нельзя смотреть в глаза. Хотя медведям, по правде говоря, это совершенно безразлично. На похитителей матрешки выплеск дикорастущей ярости произвел столь же магическое впечатление, как и на всех прочих. Тот, что был крупнее, сделал заранее обреченную попытку спрятаться под машину, застрял под карданным валом и завизжал – тихо и неожиданно тонко для мужчины его комплекции. Щуплый злоумышленник свалился с багажника, попытался встать и бежать одновременно, потерпел неудачу и стал удирать, как был – на полусогнутых ногах, помогая руками. Певцы дарвинизма могли бы зафиксировать это явление, как неоспоримое доказательство своей правоты. Впрочем, им, вероятно, было бы не до научных изысканий. Даже матрешка затихла на несколько секунд в своем расписном коконе, но потом вновь стала глухо орать и извиваться всем телом.

Сам пораженный тем, что учинил, Медведь нервно подскочил к багажнику, вытащил матрешку наружу, поставил вертикально и попытался распеленать. Но пальцы не слушались, он никак не мог успокоиться – остатки негодования смешивались со стыдом за неприличное для культурного животного поведение, и от этого в душе у Медведя разгулялся целый тайфун чувств. Поняв, что ювелирно размотать полотенца не получится до вечера, он решил рискнуть. Слегка проткнул их когтем где-то в районе предполагаемой матрешкиной головы, прислушался, не случится ли крика боли, а после резко распорол кокон сверху вниз. Матрешка со стуком выпала на асфальт, голова ее, как оказалось, была снизу. Полежав пару мгновений и потаращившись на небо, она внезапно вскочила и понеслась прочь, целясь попасть на аллею, что вела от смотровой площадки вниз к набережной.

– Эй! Вы в порядке? – крикнул Медведь ей вслед.

Решив, что матрешка испытала сильный стресс и теперь находится в смятении, он заволновался: а не свалится ли она, чего доброго, в реку. Подумал и потрусил вслед за ней. В конце концов, роль спасителя положено исполнять до традиционного финала, где благодарность спасенного безгранична, его родственники жмут руки и зовут захаживать, а герой скромно улыбается и чувствует себя смущенным от всеобщего внимания. К тому же Медведю неловко было возвращаться на смотровую площадку сразу после учиненного там скандала. Ситуация вообще начинала его беспокоить. Он знал, как стремительно расходятся и плодятся слухи – даже цунами на их фоне выглядит весьма бледно. Особенно это касается слухов о хищниках. Без малого год назад один тигр в городском цирке случайно задел дрессировщика зубами за горло, так газеты до сих пор терзали это событие, будто речь шла не о паре царапин, а о взрыве бомбы с начинкой из гвоздей. Да, у Медведя, пожалуй, были причины для волнений. Вот завтра будут говорить: «Медведь на смотровой площадке сорвался с цепи, вы слышали?» И кто после этого отдаст детей с ним фотографироваться? Какой турист сунется смотреть на Город с высоты, восхищаться мозаичной крышей насупленной древней церкви и цветочной геометрией парка позади нее, если где-то рядом бродит в зарослях обезумевший зверь с капающей из пасти пеной? А через неделю Интернет будет пестреть заголовками: «Медведь в юбке растерзал нескольких человек, мэрия вызывает спецназ». Как тогда восстанавливать репутацию? И, хотя у него с фотографом был заключен долгосрочный контракт… Нет, даже думать об этом Медведю не хотелось.

Матрешка скользила по неровному асфальту парка довольно резво и даже создавала турбулентность, от которой традиционное матрешечье платье – брусничного цвета и расшитое угловатыми узорами – полоскалось у нее на спине, как флаг. Листья платанов, начавшие в этом году опадать раньше обычного из-за слишком жаркого лета, вспархивали вихрями, когда она проносилась мимо, и общительно шелестели, оседая обратно на обочину. Медведь бежал рядом размеренной рысцой и примеривался вступить в разговор, чтобы заболтать и остановить несущуюся вдаль бедняжку, удостовериться, что она пришла в себя, и отвести, куда потребуется, если потребуется. Но матрешка вдруг остановилась сама.

Только что она неслась с легким шорохом по парковой аллее и в одно мгновение будто вросла в теплый асфальт. Кокошник и платье собрались было продолжить движение, полагаясь на силу инерции, но, слабо трепыхнувшись вперед, решили в итоге остаться на хозяйке.

Только через пару секунд Медведь осознал, что продолжает бег в одиночестве, и тоже резко затормозил. Но у него это вышло не так эффективно. Задняя часть сразу ушла в занос, и, разлиновав асфальт когтями, как нотную тетрадь, он остановился уже на обочине, едва не столкнувшись со скамейкой, выполненной в основательном деревенском стиле. Матрешка стояла и пристально вглядывалась в сторону смотровой площадки – туда, откуда они только что примчались. Медведь трусцой вернулся к ней и кашлянул, обозначая начало беседы.

– Никого вроде нет, – перебила она еще не начатую его фразу. – Никого не видно. Может, и не гонятся, а решили подождать у выхода, хитрецы. Или пошли поперек через парк. Подними-ка меня!

Медведь молча ухватил Матрешку подмышки и приподнял. Почему бы не выполнить мелкую просьбу. В конце концов, это ее пытались похитить и она, вероятно, лучше знает, как уклониться от новых встреч с негодяями. Так они простояли почти минуту, весьма украшая парк этой новой композицией, но у Медведя стали затекать передние лапы.

– Что-нибудь видно? – сдержанно спросил он. Вложив в свой тон достаточную дозу намека, чтобы любое воспитанное существо задумалось, а не злоупотребляет ли оно чужими временем и силами.

– Да вроде нет… – Матрешка не заметила слоености вопроса и продолжала всматриваться вдаль. Но, убедившись наконец, что погони нет, хлопнула Медведя по лапе.

– Долго мне тут висеть?

Очутившись вновь на земле, она поправила платье и хозяйским движением, не глядя, ухватила спасителя за цепь.

– Идем с другого выхода, я тут все знаю.

Медведь не шевельнулся. Цепь служила ему не только любимым аксессуаром, но и рабочим инструментом, дотрагиваться до которого было прилично лишь коллегам при необходимости. Даже фотограф, берясь за цепь, привычно спрашивал: «Позволь?» Поэтому сейчас, когда Матрешка позволила себе не просто схватить цепь, но еще дергать за нее, будто собралась выгуливать сонного ретривера, Медведь был глубоко обижен. Он демонстративно стоял, не меняя позы и стиснув зубы, и смотрел так холодно и обвиняюще, что любое воспитанное существо быстро обратилось бы от такого взгляда в камень. А потом, поразмыслив, рассыпалось бы в песок, чтобы вовсе исчезнуть с глаз.

– Ну, что такое?! – не сумев сдвинуть объект с помощью цепи, Матрешка наконец повернулась к Медведю и вгляделась в его оскорбленную физиономию, будто впервые увидела.

– Что ты напыжился, не хочешь идти? Ну, пускай тебя в зоопарк забирают, мне-то что! – и, отпустив наконец цепь, она снова заскользила в сторону набережной, которая уже мелькала из-за сытых парковых деревьев белесой мостовой и ажурным чугуном старинного ограждения. В узоры которого, между прочим, вплетены чугунные же фигурки всех известных местных животных и одного неизвестного – некоторые исследователи считают, что это неудачно выполненная саранча, другие утверждают, будто опознали в фигурке детеныша ондатры. Если будете на набережной, непременно взгляните, это довольно любопытно.

Медведь колебался, хотя оскорбленное самолюбие и подбивало его развернуться да пойти прочь. Фраза Матрешки о зоопарке ухнула в потайной закоулок сознания, где жили в тиши и неге многие его тайные опасения. И те вырвались наружу, будто стая разбуженных летучих мышей. Зоопарк был пределом падения для любого городского животного. Туда помещали только тех, кто откровенно выбился из канвы общественной жизни и сделался неуправляем. Говорят, что тот тигр, который случайно заглотнул голову дрессировщика и оцарапал клыком горло, как раз попал в зоопарк. Правда, потом его признали невиновным и позволили вернуться в цирк, теперь он сидит на тумбе и ловит зубами горящий факел. Медведь хотел было позвонить фотографу, чтобы узнать, какова ситуация – не ищут ли, все ли успокоилось. Но приветливый женский голос сообщил, что абонент временно недоступен. Это, конечно, был плохой признак. Возможно, на смотровую площадку уже приехала полиция и опрашивает публику по поводу разбушевавшегося медведя, поэтому фотограф не хочет беседовать с ним у всех на виду. Но почему Матрешка предложила идти с ней, как это может замять проблему?

– Эй, ну-ка постой! – и Медведь снова ринулся за ней следом.

Красное платье мелькнуло впереди за поворотом, Медведь галопом нагонял Матрешку. Уже у реки, когда асфальт перешел в нагретую солнцем, маслянисто блестящую отполированными камнями набережную, он поравнялся с ней и перевел дух.

– Что это значит насчет зоопарка?

– Ты ведь обиделся, зачем общаться с тем, кто тебя обидел! Лучше просто уйти, и неважно, что кто-то нуждается в твоей помощи… – Матрешка скорбно поджала губы и устремила страдальческий взгляд вдаль. Пролетавшая ворона обернулась – уж очень несчастный был у Матрешки вид. Обернулась, засмотрелась, выронила только что украденный у прохожих пончик и сердито каркнула.

– Обида ни при чем. Просто, согласитесь, у каждого есть свое личное пространство, – запротестовал Медведь, – и вмешиваться в него недопустимо!

Ему очень хотелось напомнить Матрешке, что не приди он на помощь, ехать бы ей сейчас в багажнике ветхого пикапа в сторону серьезных проблем. Но пришлось смолчать. Ведь могло показаться, будто он помог ей только из ожидания благодарности, а это было совсем не так. Правда, совсем не так!

– Да ладно, не оправдывайся, я тебя насквозь вижу! – Матрешка свернула к скамейке, шлепнулась на нее и заерзала, устраиваясь поудобнее. – Уж интеллектом не обделена. Уф-ф-ф, как я устала!

Она стала вдруг ощупывать свой бок, а потом что-то там ухватила и рывком расстегнула молнию, которая шла, как оказалось, поперек ее живота, но была не видна из-за пестрого узора на платье. Потом засунула руку – нет, не в карман или проем, который мог предполагаться под молнией, а прямо вглубь самой себя. И стала там шарить. При этом внутри что-то шелестело, звенело и погромыхивало. После недолгих поисков вытащила леденец в форме слоника, откусила ему голову и захрустела.

– Сладкое бодрит! – пояснила она.

Любой на месте Медведя удивился бы. Во-первых, все знают, что леденцы в форме слоников давно уже сняли с производства в Городе, сочтя это нарушением прав животных. А значит, он мог быть просрочен. Во-вторых, внутри у Матрешки явно не было матрешек помельче – тех, что должны там жить одна в другой по всем правилам матрешечьего устройства. Но Медведь не обратил на все это внимания. Он обнаружил нечто более интересное и внимательно рассматривал подол Матрешкиного платья, пытаясь заглянуть под него.