Степь 2. Расцвет. Часть вторая

И тут началась драка. Хотя то, что делалось дальше скорее называлось издевательство. Шушпан махал могучими ручищами сотрясая воздух и нагоняя ветер, но так ни разу по обидчику и не попал. Юркий и проворный Кайсай то и дело ускользал от его замахов с размахами, всякий раз оказываясь за спиной Шушпана и издевательски пиная толстого борова под раскормленный зад, обрывая с толстяка остатки разорванной рубахи.

Всё происходило настолько быстро в единой круговерти ни-понять-чего, что вскоре в безветренном воздухе стояла непроглядная пылевая туча, откуда раздавались приглушённые вскрики и ругань до слёз обиженного Шушпана и глухие поджопники, коими его рыжий награждал из раза в раз.

В один момент Шушпану померещилось, что он поймал противника в захват и даже успел громогласно порадоваться, но в руках опять оказалась пустота, а по заднице прилетел очередной унизительный пинок. Кайсай просто развлекался от всей души и судя по выражению лица, так весело он давно себя не чувствовал, а может быть и никогда.

Поначалу восприняв драчуна за серьёзного противника, проанализировав его габариты, рыжий вёл себя осторожно, но быстро поняв, что неприятель мешок с дерьмом, не более, к тому же глупый как пень и абсолютно неумелый в кулачном бою, рассчитывающий лишь на силу, стал откровенно изгаляться, теша своё самолюбие. Даже в порыве азарта начал издевательски поддаваться, чтобы у противника появился хоть какой-нибудь интерес к происходящему. Кайсай давал себя «почти» поймать, но тут же ускользая и увёртываясь из неповоротливых медвежьих лап, наносил до слёз обидные пинки и подзатыльники.

Вдруг откуда ни возьмись в пыльной толчее «нарисовался» щупленький старикашка с редкими волосиками и штопанной в нескольких местах рубахе. Маленький такой, плюгавенький, с жидкой бородёнкой с щуплую ладонь, в широких матерчатых штанах, и при всём замызганном одеянии ещё и бегая в пыли босиком.

Этот дедок проявлял нешуточный азарт заядлого болельщика. Махал сухенькими руками выпучив глаза и повизгивал, подбадривая Кайсая: «В глаз ему дай. В харю его свинячью!». Рыжий в принципе калечить обидчика не хотел. Так лишь, проучить и на место поставить, вернее, оставить валяться в пыли, измотав до изнеможения. Но разошедшийся дедок своим заразительным азартом, будто в Кайсая ведро «озверина» влил, пагубно влияя на его благодушный настрой, неведомым образом передавая толику, притом изрядную, буйного запала непонятного старичка.

И рыжий войдя в кураж и поддавшись на его возбуждающие «кричалки» с эмоциональными победоносными призывами, врезал Шушпану в глаз как требовал непонятно откуда взявшийся болельщик, да так, что здоровяк перестав пылить и размахивать руками, срубленным деревом рухнул мордой в дорожную пыль и затих, прикидываясь совсем мёртвым.

Кайсай тоже перестал крутиться и видя, что противник не шевелится и кажется не дышит, нагнулся чтобы перевернуть глыбу жира и оценить результат удара, но тут резкая боль обожгла спину и в глазах резко потемнело…

Глава третья. Сказка – это то, во что категорически не верится, но куда непременно хочется попасть.

Первый раз Кайсай очнулся в полузабытьи и не понял, где находится. Осознал только, что ему совсем хреново, и он чуть ли не при смерти. Успел лишь стиснув со скрежетом зубы заставить себя бороться за собственную жизнь чего бы ему это ни стоило, после чего опять впал в беспамятство.

Потом ещё несколько раз вываливался в этот болезненный мир и вновь падал во мрак обратно, словно камнем на дно шёл в кромешную темноту. Наконец рыжий пришёл в себя. Вроде как проснулся и при этом хорошо выспался, только шевелиться не мог по непонятной причине. Ни то что боль или ещё что, просто тело не слушалось. От слова «совсем» до слова «полностью». Одни глаза открылись и то кое-как и лишь узкими щёлками, хотя в голове мысленно себя чувствовал бодро и легко.

Ощущение какое-то странное, будто он такой молодой и здоровый сидит в чужом и дряхлом теле как запечатанный в скорлупу. Вот чувствует, что он – это «он», а тело не «он». Голову повернуть не может, а глаза из стороны в сторону в щёлках бегают. Стал вглядываться в полумрак и пришёл к пониманию, что находится в каком-то ветхом жилище. Даже сначала показалось что оно нечеловеческое. Стены, потолок и всё докуда дотягивался взгляд, увешано пучками разных трав, вениками, букетами давно завядших и высохших цветов.

Тут размазанной тенью промелькнуло светлое пятно. Кайсай не смог поймать его плавающим взглядом, оттого не понял, что это. Но когда пятно лёгкой поступью скользнуло обратно, рыжий отчётливо разглядел голую задницу уплывающей от него бабы.

Видел только округлый зад, так как белый волос скрыл спину полностью. Он сначала подумал про седину и древнюю вековуху, вот только задница с выросшими из неё ногами твердила обратное. Ни на старуху седую и дряхлую она указывала, ни на бабу от лени жиром заплывшую, да и на кутырку – воблу сушёную не походила. Задница явно принадлежала молодухе, где-то между бабой и девкой навыдане. Что-то среднее. А волос скорей всего не седой, а цветом пересушенного на солнце сена.

Подобное видение с одной стороны его озадачило, но с другой, вроде как-то даже подвигло к жизни. По крайней мере, по телу пробежала сладостная дрожь, отчего почувствовал собственные руки, шевеля потихоньку пальцами. Голая молодуха опять прошла мимо, только на этот раз передом, вот тут-то он почти смог различить черты лица красавицы.

Она действительно оказалась молодая и, кажется, симпатичная, но разглядеть особо лик хозяйки не удалось и на этот раз, так как почти сразу ошарашенными глазами зацепился за обалденно красивые груди. С первого мутного взгляда подросток оценил завораживающую красоту этих дарованных бабе от природы выпуклостей. Ни маленькие, ни большие, как раз то что нравилось Кайсаю и какими грезил в мечтах. Стояли упругими шарами, не обвисая ни капли под своей тяжестью. Светлые ореолы, призывно топорщившиеся соски, только ещё больше украшали своей не броскостью и соразмерностью общую картину совершенства.

Залюбовавшись ими, он и не успел разглядеть как следует лицо, поэтому сначала воспринял лишь общие контуры, но даже по ним понял, что не чё так молодуха, ладная. Вот лишь как только взгляд отцепился от прелестей, Кайсай до оторопи замер в ступоре, узрев на её точенном теле разноцветные колдовские росписи, сплетённые в хитрые загогулины. Это зрелище невиданной живописи заставило даже зажмуриться от испуга, а взбесившееся сердце в раз попыталось выброситься из груди.

Наслышался он с полна от своего наставника про этих «меченых» ведьм – колдовское отродье бабьего мира, и от осознания того, к кому попал в загребущие руки, как-то сразу расхотелось оживать, рисуя для себя мрачные последствия от пробуждения. Лучше сдохнуть ни понять от чего, чем стать игрушкой для издевательств вот у такой.

Некоторое время спустя он всё же заставил себя успокоиться, решив, что если хотела бы что-нибудь с ним сделать, то давно бы сделала, и продолжая прикидываться полудохлым вновь приоткрыл глаза-щёлочки, наблюдая за хождением голой красавицы туда-сюда.

Кайсай даже не задался естественным вопросом, почему эта дева перед всем честным народом, то есть перед ним разгуливает голая, будто так и надо. Потому что как глубоко озабоченный, рыжий занимался тем, что тайком подглядывал за развратной ведьмой в щёлки собственных глаз, оставаясь, как ему казалось не замеченным для неё.

Подобное постыдное деяние привело к ожидаемым результатам. Вторая часть тела, осознанная после оживших пальцев, стало его мужское достоинство, что в отличие от рук проявило себя сразу и в полную силу. Да и как понял Кайсай по его положению, возлегал он почему-то тоже полностью голый.

Заходя на свой очередной круг странного обхода, ведьма вдруг резко остановилась и пристально уставилась на ту часть предательского тела, что так неожиданно ожила у «полупокойника».

Сначала «меченая» с любопытством рассматривала оживший отросток, даже чуть наклонилась приглядываясь, а потом взяла и пожулькала его своей нежной ручкой, как бы проверяя, а не грезится ли ей. Лишь убедившись, что это всамделишное чудо, перевела взгляд на лицо горевшего от стыда страдальца, и узрев прищуренные щёлки глаз, вполне мило улыбнулась.

– Ни как очухался? – спросила дева журчащим голосом, и отпустив отросток, уже сходивший с ума от её прикосновения, погладила Кайсая по щеке ласково добавив, – красавчик. Погодь, пить подам…

Прошёл всего день, а он уже смог самостоятельно сесть. Правда, встать пока не удавалось. Ноги не слушались. Странно, но при больной спине лечащая его ведьма заставляла рыжего лежать именно на позвоночнике, не позволяя даже переворачиваться, притом лежак оказался жёсткий будто каменный. За это время он себе уже всё отлежал, что возможно. Кайсай к этому времени уже знал где находится. Знал и то, что с ним случилось. И кто есть хозяйка, по-прежнему расхаживающая голышом.

А произошло следующее. После того как он вырубил Шушпана и наклонился над его обмякшим телом, подлый Морша, про которого он в азарте избиения совсем забыл, практически в упор всадил рыжему в спину стрелу, как раз под задравшуюся при наклоне кожаную бронь.

Притом чуть ли не по самый хвостовик вогнал. Кайсаю дико повезло каким-то чудным провидением, что та прошла лишь вскользь по рёбрам вдоль хребта. Кулик, тоже захваченный потасовкой, вовремя не заметил, что Морша уже давно наготове держал лук и целился, вот только рыжий стремительно крутился и он никак не мог поймать момент для выстрела.

А вот после того, как тот ублюдок выстрелил в спину замершего и наклонившегося Кайсая, Кулик впал в неописуемую ярость, себя ни помня от бешенства. Рассказывал он всё это в красках и постоянно размахивая руками, то и дело твердя, что сам от себя подобного не ожидал. Словно в беспамятство впал. Помнил только, что кричал: «Нечестно так!» и вместо того, чтобы меч с пояса выдернуть, выхватил из-за спины плотницкий топор и ткнув коня пятками в два прыжка подскочил к подлецу.

Тот видать от неожиданности и ошалелого перепуга закрыл голову вытянув руки крест-накрест, а Кулик так и рубанул по тому «кресту» топором со всего маха. И лук разрубил и обе руки окультяпил будто ветки дерева.

Как в дурмане находился, постоянно твердил при рассказе белобрысый заступник правосудия, поэтому тот момент тоже помнил плохо, отрывочно. Только когда с коня соскочил и кинулся к Кайсаю, объявился рядышком какой-то старичок-недомерок. Мелкий такой, как не настоящий, а игрушечный. Но тогда в том состоянии Кулик не придал этому значения. Старичок матерно ругался да так загибочно, что белобрысый рукоруб с трудом понимал, что это могло значить по-простому.

Дедок визгливо кричал, верещал создавая панику и заражая ею и без того ошарашенного Кулика, требуя, чтобы он «такой-растакой-сикой» быстрей тащил убитого, каким видимо посчитал раненного Кайсая. «Тащи в лес!» – орёт, обкладывая матом Кулика, то и дело тыкая ручонкой куда-то в чащу. Ну, Кулик и потащил за шиворот волоком в лес куда этот «недодед» указал.

Уже совсем выбился из сил, а тут глядь, в лесу избушка стоит и дева при ней голая. Дед на Кулика орёт, тащи мол быстрей и опять «а-та-та», матершинник недоделанный, а Кулик деве орёт мол, что стоишь, дура голая, давай помогай.

В общем, все орали, все метались, но только Кулику так никто и не помог волочить неподъёмную тушу. А когда дотащил до избушки и заволок внутрь, то по словам белобрысого спасителя сам чуть не сдох от нехватки воздуха и полностью обессилив.

Еле отдышался и от кругов в глазах избавился. А как голожопая дева за нож схватилась и принялась заядлым мясником полосовать рыжему спину чтобы вынуть оттуда стрелу, залезшую целиком под кожу, Кулику вообще сделалось плохо от обилия крови, и он там же у стеночки себя потерял.

Колдовская дева, бегающая голышом, оказалась ни-кабы-кто, а посаженная еги-баба. Самая настоящая! Не сказочная! И кликали её Апити. Только откуда она здесь взялась, Кулик не знал, хотя этот лес пацан с малолетства излазил вдоль и поперёк по грибы и ягоды. Никакой еги-бабы в их лесу отродясь не водилось.

Да и дед тот, «недодед» пропал, как сквозь землю провалился. Чуть ли не на глазах Кулика в воздухе растворился. Белобрысый, придя в себя даже засомневался, а был ли он. Кулик рассказывал Кайсаю всё это почти шёпотом, постоянно намекая что тут ни всё чисто, и нежитью смердит на полёт стрелы, а у Апити вообще ничего не стал спрашивать, понадеясь на авось, что всё как-нибудь обойдётся.

Только к вечеру как еги-баба всё сделала и обнадёжила что раненый будет жить, решил украдкой наведаться к развилке. Только ни Шушпана, ни Моршу там уже не нашёл. Костёр потушен. Их коней в поле след простыл, а вот его конь, конь Кайсая и пристёгнутая к нему заводная лошадь с мешками, гуляли по степи дружной троицей, но ходили от леса поодаль, пришлось шлёпать за своим пешим ходом, так как окликать голосом побоялся, а вдруг ещё какую беду накличет.

Он вспомнил про золотой пояс, что Кайсай бросил на траву перед побоищем, но поискав его на том месте, не нашёл. Видать ушёл в чужие загребущие руки. Своего коня он забрал и к избе привёл, а вот конь Кайсая не дался, даже на попытку заводную отвязать, чуть Кулика не покусал. Так и остались они пастись сладкой парочкой. Кулик несколько раз ходил к ним, издали уговаривая животину топать к хозяину. Конь Кайсая смотрел будто выслушивая, но идти категорически отказывался, сразу убегая и уводя за собой подругу, как только белобрысый подъезжал ближе.

На следующее утро при солнечном свете Кулик увидел на перекрёстке отчётливый след крови, уходящий по дороге в лес в сторону их поселения. Он поехал по следу и на полпути к дому обнаружил дохлого Моршу, прижимающего культяпками отрубленные руки к груди. Видать истёк кровью, сволочь. Ума не хватило культяпки в костре прижечь. Вместо этого рванул в поселение, даже про коня забыв. Да только далеко не убежал. Расплата настигла гниду…

Как только Кайсай смог самостоятельно двигаться, он тут же стал порываться сходить за конём, коего кликали Васой, но еги-баба сразу осадила «нетерпёжного» торопыгу, притом довольно спокойно, но очень убедительно:

– Не переживай, касатик, – прожурчала молодуха, хитренько улыбаясь, – никуда твои коняги не денутся. Там за ними присмотрят кому надо. Пусть походят, травку пощиплют. От тебя дурня маленечко отдохнут.

Как ни странно, но её слова подействовали самым волшебным образом. Кайсай сразу успокоился и уверовал в то, что говорит странная хозяйка, притом уверовал безоговорочно и даже спорить не хотелось с голой девой. Как будто именно так всё и должно было быть.

Вообще эта ведьма производила на него странное и непонятное воздействие. Сначала, пока лежал, она всякий раз как появлялась, одним видом без зазрения совести безжалостно возбуждала. Рыжий отчаянно боролся с этой постыдной напастью, только всё тщетно. Даже глаза зажмуривал, чтобы не видеть её прелести. Так этот предатель возбуждался от одного её шороха и лёгкого дуновения воздуха, что молодуха создавала прохаживая мимо.

Потом толи привык к её оголённому виду, толи ведьма ослабила своё колдовство, а он больше склонялся к последнему варианту, еги-баба перестала Кайсая возбуждать как бывало и если на ней не задерживать внимание, то вообще ничего с его предательским органом не делалось.

А когда рыжий стал самостоятельно ходить, эта напасть навалилась с новой силой. Правда тогда он уже штаны одел, и это выделялось не так заметно, хотя местами и топорщилось, но эта пакостная колдунья с титьками, видать всё про него знала, поэтому всякий раз проплывая мимо молодца ехидно ухмылялась.

Странное какое-то возникало чувство. К самой деве, что вообще никогда не одевалась Кайсай относился настороженно, откровенно побаиваясь, а вот его мужское достоинство будто ему не принадлежало и жило своей самостоятельной жизнью даже очень реагируя на «меченую колдовку».

Наконец Кайсай не выдержал и решил разобраться с этим раз и навсегда без недомолвок, и не кривя душой.

– Апити, – вполне приветливо обратился он к ней, – вот скажи, зачем ты это делаешь?

– Чё? – переспросила та, осматриваясь по сторонам, всем видом показывая, что не понимает о чём речь.

– Зачем ты заставляешь «это самое» при виде тебя вечно вскакивать как у бешеного жеребца? – спросил он бесстыжую напрямую, глядя в её маслянисто серые глаза и не желая больше ходить вокруг да около.

– А чё? – повела плечиками местная колдунья, взаимно решив поиграть в предложенную игру, и так же вперила наглые зенки в глаза рыжему дознавателю, – тебе чё жалко чё ли? У тебя не убудет, а мне нравится.

С этими словами соблазнительно крутанулась и пошла дальше по своим ведьминым делам, расплывшись в ехидной улыбочке. Вот и поговорили, называется. Вот и разобрался со своими проблемами.

– Прекрати! – заковылял он в след издевательнице, буквально крича бесстыднице в спину, – он у меня уже болит.

– Гляньте на него, – тут же отреагировала белобрысая на его страдальческие вопли, не останавливаясь и не оборачиваясь, – болит он у него, видите ли. Не тереби руками вот и не будет болеть.

– Ничего я не тереблю! – чуть не заорал обиженный Кайсай.

Она остановилась. Кокетливо обернулась. И всё с той же ехидной улыбкой уставилась ему на кожаные штаны, как раз в то место куда он прижал обе руки, как бы удерживая «торчок» чтобы не выскочил. Заметив пристальный взгляд ведьмы, рыжий тут же отдёрнул руки от надоедливого «позорища» и поднял вверх, показывая пустые ладони. Кайсаю вдруг стало стыдно до безобразия, будто еги-баба поймала его на месте преступления, хотя это было совсем не то что она подумала. Он просто.… Ну, в общем, опять облажался.

Следующий раз Кайсай набрался смелости и решил подойти к проблеме с другой стороны.

– Апити, – обратился он к голой ведьме, как бы между прочим, нейтральным и абсолютно безразличным голосом, – а почему ты никогда не одеваешься? Тебе не холодно?

Он надеялся где-то в глубине души, что если вынудит одеться бесстыжую колдунью, то его ненавистный отросток, наверное, прекратит реагировать на еги-бабу. Но не тут-то было.

– Я у себя дома, гость. Как хочу, так и расхаживаю, – ответила дева также запросто и обыденно, – я всегда так хожу. Удобно и ничего не мешает. Сам попробуй, глядишь понравиться.

Какая бешеная муха укусила Кайсая, он тогда не знал, и после случившегося не мог объяснить, но толи из принципа, толи от безысходности тут же взял и разнагишался. Полностью. И как только в психе скинул с себя последний сапог, зашвырнув его с ноги в разросшиеся кусты и стараясь себя всего продемонстрировать с презренной ухмылкой, чтобы та подавилась его хозяйством, ну естественно в переносном смысле, как утомившийся «позор» его обмяк, повис, а чуть погодя и вовсе скукожился.

А эта белобрысая дрянь принялась хохотать, тыкая пальцем в измельчавшее мужское достоинство, да так заливисто и обидно, что Кайсаю захотелось чем-нибудь прибить эту сволочную ведьму притом самым изощрённым способом и несколько раз подряд.

После этого так и ходил по округе всё то время, что гостил у еги-бабы поправляя здоровье и откармливаясь на дармовых харчах, и больше этот «огрызок позора» даже ни разу не дёрнулся, похоже, вообще забыв, как это делается.

Кулик о своих переживаниях на эту щекотливую тему помалкивал и старательно делал вид будто голая и соблазнительная молодуха его железную психику совсем не задевает, но всякий раз старался держаться подальше от непредсказуемой ведьмы, то и дело уезжая на своём коне кататься в поля и проведывать парочку скакунов, всё это время так и пасшихся на том поле как привязанные.

Кайсай шёл на поправку быстрее чем ожидалось, и он даже не считал это за чудо, понимая кто занимается его лечением. Отношения с «меченой» еги-бабой после того, как он разделся, урегулировались сами собой. Голая ведьма стала для него привычным делом и реагировал рыжий на раздетую деву как на ободранную от коры берёзу. Только дерево жалко, а эту, ни разу. А вот отношения с Куликом Кайсая наоборот почему-то стали напрягать, но не в смысле, что рыжей поменял ориентацию, здесь дело оказалось в другом.

С одной стороны, этот парень считай ему новую жизнь подарил, и он пацану признателен, и чувствовал, что чем-то даже обязан. Но с другой, рыжий всю жизнь провёл в одиночестве, предоставленный сам себе. Даже дед, что его учил и воспитывал в душу никогда не лез, да и в свою не пускал. Так и жил с ним всю жизнь почти с самого малолетства как ни с родным. Да они в общем-то такими и были.

В точности Кайсай про своё родство с дедом никогда не спрашивал. Отца вообще не знал, а мать уже почти не помнил. Так лишь в общих чертах. Маленьким ещё бегал, когда её не стало, а куда делась, не понятно. Чуть-чуть помнил тётку, что его подобрала. Детей её помнил, но тоже плохо, только мельком вспоминая какие-то детали, потому что вскоре пришёл дед и его забрал.

Сначала они долго ездили вдвоём. Вот эту постоянную кочевую жизнь рыжий уже помнил, а потом вдруг осели в этих краях за рекой, обустроились и стали жить. Кайсай сначала думал тоже ненадолго, временно, а оказалось навсегда.

С самого раннего детства, когда он что-то начал осознавать в собственной жизни, дед никогда не проявлял к нему даже капли родительской теплоты или хоть какой-нибудь родственной заботы. Рыжий вообще не знал, что это такое, лишь изредка вспоминая странную теплоту мамы и тётку с её детьми, и то в большей части во снах.

Дед всегда обращался с ним холодно и жёстко, воспитав в пацане точно такое же отношение к окружающему миру. Кайсаю не было знакомо ни чувство доброты, ни чувство жалости и тем более понятие чего-то родного. Когда подрос до начала понимания, творящегося вокруг него, то узнал от пьяненького деда, что, воспитывая и уча его боевым премудростям, этот старый хрыч просто выполняет какой-то особенный зарок, отвертеться от коего не мог при всём желании.

Кайсай вырос диким и нелюдимым, злым и беспощадным ко всему миру, к тому, который он абсолютно не знал, впитывая в себя как губка познания о творящимся за пределами забора их заимки лишь с рассказов деда, отзывавшегося о большом мире исключительно негативно. Наставник даже себя заставлял его ненавидеть, пресекая в корне малейшую привязанность.

Даже когда провожал Кайсая в путь, по сути, прощаясь с воспитанником навсегда, сделал это с неким облегчением. Будто избавился наконец от рыжего как от чего-то тягостного.

Прожив с дедом всю свою недолгую жизнь, рыжий так и не узнал, как его по-настоящему звали! Он всегда так и обращался к нему – дед, и ни как иначе, а тот по-другому и не откликался.

Кулик совсем не соответствовал его пониманию людей и казался каким-то мягким и светлым. К Кайсаю относился уважительно, даже услужливо, стараясь во всём раненому угодить, но вместе с тем, тут же мучаясь стыдом от излишней как ему казалось навязчивости.

Рыжий привыкшей всё делать самостоятельно и никогда ни в чём не испытывая помощи со стороны, от его заботливости в глубине души раздражался. Но держал себя в руках и вида не показывал, что ему не нравится такая обходительность. В то же время постоянно чувствовал себя обязанным, абсолютно не понимая мотивов поведения белобрысого.

Да и ведьма, несмотря на свою, казалось бы, пагубную сущность, вела себя с ним совсем не соответствуя стереотипу, заложенному в голову рыжего с детства. По сути дела, только что начав по-настоящему жить, вырвавшись за приделы дедовой заимки, Кайсай сразу столкнулся с реальным миром, о котором, как оказалось, он вообще ничего не знает. Мир предстал перед ним не таким, каким себе представлял. Рыжий неожиданно понял, что дед либо его обманывал, либо его стараются обмануть эти двое. Но чем больше Кайсай наблюдал и анализировал Кулика и Апити, тем больше склонялся к тому, что врал дед, притом сознательно.

Положение в отношениях с белобрысым сложилось нестерпимо тягостным и Кайсай решил, что надо бы об этом с приятелем потолковать по душам. В конце концов он ничего не потеряет, а вот приобрести или разобраться в себе может получиться.

– Слышь, Кулик, – начал он как-то разговор, присев к белобрысому на поваленное дерево, – тут такое дело. Нам с тобой надо почестному поговорить и разрешить наши отношения.

– А какие у нас отношения? – переспросил Кулик, явно напуганный его словами, видимо решив, что товарищ хочет его прогнать.

– Да понимаешь, – замялся рыжий, вытягивая из себя тяжёлые слова, – благодарствую в общем тебе за спасённую жизнь. Глупо было помирать, даже не начав как следует жить.

– Да не за что, – потупился Кулик, почему-то покраснев и закусив губу, – разве ты поступил бы иначе?

– Не знаю, – тут уже рыжий замялся, и натужно усмехнувшись вполне искренне добавил, – я даже как-то об этом не задумывался.

Они замолчали. Разговор не клеился. Та беседа что он начал для снятия напряжения, только ещё больше добавила напряга.