Многоликий странник

– Фу, какая гадость! – поморщился Мадлох. – Ну почему ты считаешь, что имеешь право портить всем аппетит? Было бы мясо, а костер развести – плевое дело.

Хейзит вопросительно смотрел на Фейли. Тот лежал на спине, прикрыв глаза, и пощипывая зеленую травинку. Казалось, разговоры о еде волнуют его куда меньше, чем раненая нога, о которой он почти забыл.

– Предлагаю заночевать здесь, – неохотно подал голос Фокдан. – Уже вот-вот начнет смеркаться. Охоту отложим до утра. Еще одна ночь без еды вряд ли нам сильно повредит.

Фейли выплюнул травинку.

– Орехи, – сказал он, не открывая глаз. – И ягоды.

Остальные путники переглянулись.

Первым на ноги вскочил Исли. Перепрыгнув через ручей, он на удивление прыткой трусцой устремился обратно, туда, где заканчивался орешник. Утоленная жажда возвратила способность воспринимать мир таким, каков он есть, и недавним воякам оставалось лишь посмеиваться в душе над своей недогадливостью, наивностью и полнейшей неприспособленностью к дикой жизни. На заставе их кормили специально обученные этому ремеслу повара, причем кормили мясом, лепешками, кашами да соленьями – пищей мужской и сытной, – а дома они привыкли к тому, что о них заботятся жены и матери, так что мыслей довольствоваться лесными ягодами и орехами у них отродясь не возникало.

Вскоре у Хейзита устала нижняя челюсть, а зубы ныли от постоянного раскусывания твердой скорлупы. Нельзя сказать, чтобы хотеть есть стало меньше, однако появившаяся приятная тяжесть в желудке и снятая рубаха с завязанными рукавами, наполненная зелеными орехами, придавали уверенности в завтрашнем дне. Судя по всему, остальные его спутники испытывали то же самое. Исли сидел в гуще кустов, окруженный горками темнеющей скорлупы, и блаженно развлекался тем, что раскалывал орех об орех. Хейзит попробовал проделать то же самое, но у него ничего не вышло: требовалась просто-таки недюжинная сила в руке и твердость пальцев, потому что орехи, кроме того, что не желали ломаться, норовили выскользнуть на свободу. Фокдан приспособил для этих целей пень, на котором, как заведенный, колол орехи рукояткой ножа. Не все орехи поддавались с первого удара, но он упорствовал и добивался своего. Мадлоха не было видно. Равно как и Фейли.

Прижав превращенную в мешок рубаху к груди, Хейзит вернулся к холму.

Фейли сидел там, где они его оставили, и как будто спал. Хейзит тихо сел рядом, решив не будить нового товарища. Если тот проснется, у него хватит орехов, чтобы его угостить.

Что-то в облике спящего насторожило Хейзита. Сначала он принял это за катящиеся по щекам слезы, но, приглядевшись, понял, что это бусинки пота. У Фейли был жар.

Хейзит потрогал раненого за плечо. Фейли тяжело поднял веки и попытался улыбнуться.

– Сглупил я. Не надо было мне пить. Ничего, скоро пройдет.

– Как бы не прошло вместе с ногой, – беспокойно оглянулся на шевелящиеся кусты орешника Хейзит. На его памяти было несколько случаев, когда ему приходилось помогать матери, вынужденной принимать последнюю меру, чтобы спасти человеку жизнь: отрубать палец или руку, или отпиливать зараженную неизлечимой заразой ногу. Зрелище было не для слабонервных, и Хейзит старался не отводить глаз от сосредоточенного, забрызганного чужой кровью лица матери. – Нога болит?

Вопрос прозвучал глупо, однако Фейли, подумав, мотнул головой.

– Плохи дела, – потер подбородок Хейзит. – Если не болит, значит, уже немеет. Все от наконечника. Трудно ожидать от этих дикарей, чтобы они кипятили каждую стрелу, прежде чем выпустить ее в нас.

К ним подошел явно посвежевший после импровизированной трапезы Фокдан. Сразу почувствовав неладное, покосился на торчащий из щиколотки кусок стрелы и перевел взгляд на Хейзита.

– Заражение?

– Боюсь, что похоже на то. Есть, правда, надежда, что жар через некоторое время спадет, но я не знаю, что придется делать с ногой, если мы опоздаем.

– Да знаешь ты все, – подал голос Фейли, продолжавший лежать с закрытыми глазами. – Чикнуть топориком – и вся недолга.

– Если тебя эта мысль не смущает, – заметил Фокдан, усаживаясь, – давай свистну того сумасшедшего всадника, он тебе с удовольствием обе укоротит. – И, посерьезнев, продолжал, обращаясь к Хейзиту: – Что ты предлагаешь?

– Вынимать надо, – коротко ответил тот. – Вынимать и прижигать. Других средств я не знаю.

В душе Хейзит удивлялся тому, что оказался самым разбирающимся в подобных вещах. Отправляясь на заставу, он наивно предполагал, что несущие там службу эльгяр лучше любого лекаря умеют залечивать раны и делать все необходимые операции. А тут выходило, что ему все придется брать в свои малоопытные руки.

Скоро вернулся Мадлох. Выяснилось, что он пожалел зубы, не отличавшиеся крепостью, и занялся поиском и поеданием ягод, в чем весьма преуспел, хотя теперь, придя в себя после приступа жадности, пожалел о том, что не внял голосу рассудка: по размышлении некоторые из ягод показались ему несъедобными. Оставалось разве что ждать неминуемых последствий. Тем не менее, он, пусть и не с готовностью, согласился на просьбу Хейзита побродить еще некоторое время по округе и подыскать побольше стеблей травы, образец которой был ему не только продемонстрирован, но и вверен для сличения.

– Помогает забыться, если будет больно, – пояснил Хейзит.

– А может быть и не больно? – недоверчиво заметил Мадлох, косясь на лезвие ножа, которое раскалял над маленьким костерком Фокдан.

Мать называла эту траву вербена. Из вербены обычно приготавливался густой отвар, приводивший пациентов в настолько слабое и сонливое состояние, что они на время буквально теряли сознание и приходили в себя уже тогда, когда операция была позади. Вербена встречалась в лесу в довольно больших количествах, и Хейзит не сомневался в том, что Мадлох с честью выполнит доверенное дело. Сложность заключалась в другом: у беглецов не было ничего, в чем траву можно было сварить. Была вода, был костер, но ни котелка, ни даже каски.

Решение пришло в голову Хейзита само, когда он увидел тяжело выбирающегося из орешника Исли. Щеки толстяка мягко покачивались в такт ходьбе, а сам он лучезарно улыбался, не ведая о происходящем.

– Жуй, – сказал Хейзит, чуть ли не насильно засовывая в рот Фейли ту вербену, которую удалось наскоро собрать вокруг холма. – Глотать не обязательно. Можешь сплевывать. Главное – глотай сок.

– Какая гадость! – поморщился раненый, но спорить не стал.

Судя по тому, с каким смирением он принял из рук вернувшегося Мадлоха охапку травы, ему и впрямь полегчало, а вид раскаленного лезвия возбуждал разве что желание забыться и заснуть.

Не дожидаясь, пока вербена начнет действовать, Хейзит принялся осторожно разматывать раненую ногу. Когда тряпки спали, открывшаяся под ними картина чуть не вынудила всех собравшихся пожалеть о том, что они поели. Посиневшая кожа, запекшаяся кровь, вздутость и зеленоватое нагноение. И посреди всего этого – деревянный кончик стрелы.

Спохватившись, Хейзит бросился к ручью мыть руки. Он понятия не имел, с чего начинать. Вырывать стрелу силой было опасно: наконечник по-прежнему прятался где-то в глубине раны, а потерять его при неловком движение значило обречь Фейли на долгие муки с непредсказуемым исходом.

– Надо резать, – повернулся Хейзит к Фокдану, на что тот, пожав плечами, протянул ему нож.

Опущенное в воду ручья, лезвие зашипело. Прижигать рану имело смысл после операции, если она пройдет более или менее удачно. Пока же нужно только чистое и острое оружие, которым можно лезть в живую рану, резать гниющее мясо и делать вид, будто знаешь, как это делается.

Фейли стонал и остервенело жевал траву. Исли с ужасом прижимал его ногу к земле и старался не следить за действиями Хейзита. Он стал таким бледным, что казалось, его вот-вот вырвет. Мадлох сидел рядом на корточках, на всякий случай держа в дрожащих ладонях воду.

Надрезав в двух местах рану и выдавив прямо на землю густой гной, Хейзит легонько потрогал обломок стрелы. Стрела шаталась, но сама выходить наружу отказывалась.

– Жуй, жуй как можно больше, – приказал вяло кивающему пациенту Хейзит.

Поиграл стрелой еще раз. Из раны хлынула кровь, что было первым хорошим признаком. Если проявить решительность и не совершить ошибку, ногу удастся спасти.

Хейзит уже удостоверился в том, что стрела не задела кость и засела где-то рядом. В противном случае пришлось бы делать надрез в ладонь шириной и полпальца глубиной, чтобы высвобождать наконечник. Который тем не менее не поддавался.

– Зазубрины мешают, – предположил Фокдан, все это время наблюдавший за мучениями лекаря и пациента с деланным равнодушием. – Если не вырезать с мясом, обратно не пойдет.

– Спасибо за совет, – не оглядываясь, процедил сквозь зубы Хейзит. – Есть еще один способ.

Он подумал о нем сразу же, стоило Фокдану упомянуть про зазубрины. Если стрела не желает уступать и выходить обратно, почему бы ни помочь ей двигаться вперед? Тем более что Фейли уже почти не подает признаком жизни, а Исли давно отпустил его колено и теперь молча сидит спиной к происходящему.

Хейзит положил ногу Фейли к себе на колено и постарался прикинуть на глаз, куда нацелена стрела. В этом месте он двумя взмахами сделал глубокий надрез в виде креста.

– Брось воду и разогрей второй нож, – сказал он Мадлоху. – Раскали до красна, если получится.

Не обращая больше ни на кого внимания, он подобрал с земли кусок твердой коры, приложил его к торчащему концу стрелы, набрал побольше воздуха, и что было сил надавил. Раненый взвыл, разбуженный болью, и отдернул ногу, опередив Исли, но дело было сделано: похожий на мелкую рыбешку с острыми плавниками наконечник выглянул с противоположной стороны щиколотки.

– Ногу, ногу держите! – крикнул, забыв об осторожности, Хейзит, а сам вцепился в наконечник окровавленными пальцами.

Обломок стрелы медленно ушел в ногу и потом плавно выскользнул следом за наконечником.

– Нож!

Хейзит чуть не обжегся, перехватывая рукоятку. Кровь под раскаленным лезвием зашипела. Аппетитно потянуло жареным мясом. Операция закончилась. Только теперь все увидели, почему Фейли в самый тяжелый момент сохранил молчание: Фокдан отнял от его рта прокушенную до крови ладонь и с кислой миной направился к ручью ее мыть. Хейзит кинул ему использованную тряпку, велев заодно ее простирнуть.

Пока Фейли заново перевязывали ногу – на сей раз не туго, просто, чтобы случайно не попала грязь, – Мадлох и Исли брезгливо, но внимательно изучали стрелу.

– Либо шеважа научились ковать железо, – сделал заключение толстяк, – либо они используют против нас наши же собственные наконечники. Нужно будет при случае подсказать оружейникам, чтобы делали поменьше зазубрин – себе дороже выходит.

– А лучше вообще делать стрелы без наконечников, – неудачно пошутил Мадлох и сам же перевел разговор на другую тему: – Что теперь будем с ним делать? – Он кивнул на Фейли, который находился под воздействием вербены и мирно спал на спине, вытянув ноги и разметав руки по цветочному склону холма.

– Кажется, он уже это делает. – Хейзит указал в сторону кустов орешника, где Фокдан, орудуя ножом и здоровой рукой, срезал стволы подлиннее да потолще, превращая их в жерди. – Если я не ошибаюсь, у нас скоро будут вполне приличные носилки.

Можно было бы отложить сборы на утро, но всем явно хотелось завтра отправиться в путь поскорее, так что если Мадлох лишь наблюдал за действиями Фокдана, хотя и с благодарностью, то Исли не стал сидеть сложа руки и решил ему помочь. Вдвоем они быстро соединили две самые длинные жерди двумя покороче, и стали оплетать получившийся прямоугольник гибкими прутьями.

– Надо было поймать того наездника и отобрать у него лошадь. Тогда бы мы давно уже на заставе у Туллии отдыхали, а не здесь сидели, – с недовольным видом вздохнул Мадлох.

– Что ж ты его не поймал? – откликнулся Исли, затягивая прутья в тугие узлы.

Вместо ответа Мадлох отмахнулся и улегся рядом с Фейли.

– Почему у нас такая дурацкая погода? – заговорил он через некоторое время снова. – Днем от жары подыхаешь, а под утро дубеешь от холода. Видать, что-то в природе меняется.

– А давно ль ты последний раз на земле просыпался? – возразил ему, не прерывая работы, Исли. – Сдается мне, что все больше под крышей да возле костра. Вот и не замечал холода. А шеважа, те давно это заметили и теперь только на деревьях и живут.

– А ты почем знаешь? Можно подумать, с твоим ростом кто-нибудь решится взять тебя с собой в рейд на их стойбища.

Исли нисколько не обиделся и только покачал головой, продолжая мастерить носилки. Теперь он делал это один, поскольку Фокдан нашел себе новое занятие: сидя у ручья, он собирал камешки и пригоршнями носил их к затухающему костру. Когда набралась довольно приличная куча, он выбрал самые крупные, разложил их по кругу, наковырял в ручье рыжей глины и принялся мастерить нечто вроде маленькой избушки из камня. В конце концов, у него получился эдакий глинобитный домик с одним единственным отверстием сбоку, предназначения которого Хейзит не понимал до тех пор, пока Фокдан ни перенес в него несколько чадящих головешек и ни развел новый костер. Глина быстро высохла и затвердела, а вмурованные в нее камешки стали впитывать жар огня и распространять вокруг себя умиротворяющее тепло.

– Печка! – догадался Хейзит.

– Сегодня придется выставлять охрану, – не разделил его воодушевления Фокдан. – Если даже не вернется с подкреплением тот всадник, остальные шеважа наверняка почуют наше присутствие и пожалуют погреться. Кроме того, костер надо поддерживать.

С ним согласились. Начинало смеркаться. Исли подложил под себя носилки и улегся доедать орехи. Заерзал Мадлох. Почувствовав неладное в животе, он с кислой миной сообщил, что никуда далеко не уходит и скрылся в кустах. Когда он наконец вернулся, на лице его ясно читалось облегчение. Есть он отказался, сославшись на отвращение после пережитой операции.

Как ни странно, вопреки всем опасениями, ночь прошла относительно спокойно. Разве что под утро их разбудил не холод, а олень или лось, пришедший на водопой и наткнувшийся на спящих людей. Ломая ветки, он бросился обратно в чащу, а Хейзит, чья очередь была сторожить, успел открыть заспанные глаза раньше, чем остальные заметили его промашку, которая могла бы им всем дорого обойтись, окажись это животное не на четырех ногах, а на двух.

Фейли почувствовал себя выспавшимся и бодрым настолько, что не удостоил изготовленные специально для него носилки вниманием и попробовал сам спуститься к ручью. Хейзит только пожал плечами, когда он, не сделав и двух шагов, со стоном повалился на спину, держась за ногу.

– От пития я бы на вашем месте тоже пока воздержался. Сегодня потерпите, а завтра, глядишь, мы уже будем вне опасности, и Тулли угостит вас каким-нибудь полезным отваром.

Мадлох снова всех удивил, первым вызвавшись нести носилки. Сзади ему помогал Исли. Маленький отряд был вынужден покинуть гостеприимный холм с ручьем и отправиться в путь, стараясь не упускать из виду тропу.

Фейли получил на завтрак новую порцию вербены и всю дорогу дремал, просыпаясь и порываясь встать, лишь когда очередные носильщики клали его на землю, чтобы смениться новыми. Хейзит на правах лекаря цыкал на него, и отряд двигался дальше.

По мере приближения к заветной заставе путники начинали чувствовать себя в большей безопасности и временами утрачивали бдительность. Обычным явлением стали разговоры, скрашивавшие время не только коротких стоянок, но и долгих переходов.

Хейзит исподволь расспрашивал своих спутников о том, откуда они родом и чем занимались до прихода в Пограничье. Он не только предпочитал знать, с кем имеет дело, но и живо интересовался всем новым и необычным. А что может быть необычнее жизни и взглядов на нее другого человека!

Выяснилось, к примеру, что Исли с Мадлохом, несмотря на разительную разницу в облике и поведении, не просто друзья, а самые что ни на есть братья. Правда, по отцу. Матери у них были разные, однако это не помешало обоим сдружиться с самого детства. До вступления в пору возмужания и прихода на службу к Ракли они жили в маленькой рыбацкой деревеньке неподалеку от замка и честно думали продолжать дело отца, имевшего собственную сеть и все необходимые для этого ремесла снасти. Отец тоже не возражал, но судьбе было угодно, чтобы новый муж матери Исли вернулся из похода на стойбища начинавших в то время смелеть шеважа, и принес вместе с трофеями настоящий боевой арбалет, из которого можно было насквозь прострелить не только зимнюю меховую куртку отца, но и целую собаку. Это открытие знаменовалось для обоих крепкой взбучкой, почему-то не отбившей желания сделаться из рыбаков арбалетчиками. Упорство братьев заставило взрослых безнадежно опустить руки и заложило основу всем последующим событиям. Сначала в гарнизон Граки попал Мадлох, научившийся к тому времени всаживать в деревянную мишень размером с ладонь подряд по пять стрел с расстояния в пятьдесят шагов. Исли долго не брали в Пограничье из-за его чересчур внушительных размеров, грозивших его самого превратить в слишком удобную цель для вражеских луков. Таким образом, начал он свою службу среди эльгяр замка, где, собственно, и понаслушался хвалебных историй о поварских талантах матери Хейзита, хотя сам в ее таверне, действительно, не был ни разу. Нельзя сказать, чтобы все это время он роптал на судьбу, поскольку многим известно, в чем по большей части заключается служба в гарнизоне замка: подольше спать, дышать свежим речным воздухом, передразнивать крики чаек, слетавшихся под самые стены в поисках легкой добычи, да есть от души трижды в день. Исли умудрялся на дню есть раз по пять. При этом ему не представлялось ни малейшего шанса показать на деле свое искусство арбалетчика, не говоря уж о том, чтобы совершить нечто героическое, что послужило бы причиной его перевода поближе к брату.

– Но ведь тебя в конце концов перевели, – уточнил Фокдан. – Значит, что-то все-таки произошло?

– Да нет, – неловко пожал плечами Исли. Он бы и руками развел, да мешали носилки. – Я просто оказался слишком приметным. Вот Ракли и распорядился меня отправить туда, где я был нужнее.

– Что, сам Ракли? – не поверил рассказчику Фокдан. – Не слыхал, чтобы он принимал такие решения просто так да еще собственнолично. У него на это другие начальники имеются. Я в свое время тоже при замке начинал, так ни разу с ним даже поговорить не пришлось. Не желаешь рассказывать правду – не надо, но я тебе не верю.

Исли надулся и некоторое время молчал. Наконец не выдержал и неохотно сообщил:

– Ракли запретил мне об этом говорить.

Фокдан чуть не расхохотался, но спохватился.

– Давай подменю тебя, – внезапно предложил он. – Уж больно ты меня развеселил своими штучками.

– Это не штучки, – продолжал тащить носилки Исли. – Не могу же я все выбалтывать первому встречному. Я даже от матери до поры до времени скрывал, что у отца появилась новая женщина – мать Мадлоха.

– До поры до времени? А потом, знать, все-таки раскололся?

– Он сам ей во всем признался.

Фокдан не нашел, чем возразить, и тема была закрыта. Что до него самого, то Фокдан не баловал слушателей подробностями своего жития-бытия. Родился при замке, служил при замке, потом вместе с отцом скитался от заставы к заставе, пока не осел там, где теперь царило пепелище. Воспоминание об отце вынудило Фокдана закончить и без того немногословный рассказ и погрузиться в себя. И он, и его теперешние товарищи по несчастью не сомневались в том, что все прочие защитники заставы погибли. Да и не нуждался старый Шиган, отец Фокдана, в лишних представлениях. На заставе его знали и уважали как мудрого помощника Граки и проповедника культа Кедика, его убиенного брата.

– А ты, если не ошибаюсь, каменщик? – прервал затянувшееся молчание Мадлох, уступая Хейзиту свое место у носилок.

– Строитель, – поправил тот и поправился сам: – Пока что в чине подмастерья.

– «В чине подмастерья» звучит впечатляюще, – хохотнул Исли. – С таким чином впору замки возводить. Я вашего брата, извини, не слишком жалую, – добавил он, смачно сплевывая в сторону. – Может, хоть ты теперь сможешь доказать кому следует, что вабонам в Пограничье нужны настоящие заставы, а не те деревянные игрушки, что горят – ты и сам видел как.

– У нас мало каменоломен, – пробурчал Хейзит, самолюбие которого было больно задето.

– Но на замок, похоже, хватило? – снова сплюнул Исли.

– Без замка нам всем была бы хана, – неожиданно заступился за юношу Фокдан. – А деревянные заставы вон уже сколько времени служили нам верой и правдой. Его вины тут нет.

– Вина будет, если я не скажу об этом Ракли. – Голос Хейзита прозвучал на удивление твердо. – Я прекрасно знаю, что вы все думаете о нас, строителях, а тем более после того, что произошло. И хочу сказать, что это несправедливо, потому что мы говорим об одном и том же. Надеюсь, теперь у нас, к сожалению, есть неопровержимые доказательства нашей правоты. Нужно добиться незамедлительной встречи с Ракли.

– Исли нам поможет, – усмехнулся Фокдан. – У него с Ракли общие секреты. Правда, Исли?

– Кривда! – Толстяк от обиды тряхнул носилками так, что Фейли застонал и проснулся. – Ракли любого примет, если сочтет нужным.

– Надо добиться этого во что бы то ни стало, – повторил Хейзит. – Мой отец был у него мастером по постройке стен. Я сам рассказывал ему о своих задумках насчет укрепления нынешних застав. Он не может меня не выслушать и на этот раз.

– Вот ты куда хватил! – протянул Мадлох. – Уж не с Локланом ли ты дружен, что у тебя все так запросто выходит?

– А вам то что с того? Пусть и с Локланом. – Хейзит перевел дух. Он не привык пререкаться со старшими, и начавшийся спор давался ему нелегко. – Локлан ничуть не хуже, а то и получше отца знает, что нужно делать.

– Локлан знает, что нужно ему, – подал слабый голос Фейли, приподнимаясь на локте и с интересом разглядывая своих носильщиков. – В остальном я не был бы настолько уверен. Где мы находимся?

Его прямой вопрос поставил всех в тупик. Путники переглянулись.

– Я не вижу тропы, – продолжал Фейли. – Если вы умудрились ее потерять, то в лучшем случае мы ходим по кругу. Лес не прощает невнимательности к себе.

Фокдан понимающе кивнул и скользнул за деревья. По возвращении он с нескрываемым облегчением сообщил, что тропа никуда не делась, хотя и стала шагов на сто правее.

Фейли стало заметно лучше. Он первым предложил сделать привал и, воспользовавшись тем, что его добровольные носильщики устроили передышку с поеданием орехов и набранных по дороге ягод, попытался походить самостоятельно. Ему было по-прежнему больно и неудобно переставлять перевязанную ногу, однако не настолько, чтобы при необходимости отказаться от носилок. Сам он считал, что такая необходимость давно назрела, тогда как остальные полагали обратное и призывали его не гневить судьбу.

В спор вмешался Хейзит, подошедший к Фейли с несколькими сорванными листьями бурого цвета и заостренной формы.

– Вот что вам должно обязательно помочь. Это растение называется эколи и листья его просто замечательно заживляют раны. Давайте подложим их под повязку и очень скоро вам будет гораздо лучше.

– Где ж ты раньше был со своими эколи? – присвистнул, забыв об осторожности, Мадлох.

– А вы пойдите и найдите сами, – огрызнулся Хейзит, не обращая внимания на успокаивающий жест Фейли. – Я, между прочим, искал его всю дорогу от самого холма и случайно обнаружил только здесь. Не нужно обвинять других в том, чего не можете сделать сами.

– Парень верно говорит, – кивнул Исли. – А ты перестань брехать, братец. Мы должны быть ему благодарны за то, что он нас вывел из того пекла, и теперь мы можем надеяться на скорое избавление от этих напастей.

– Судя по всему, – заметил Фокдан, – ты собираешься вернуться в свою деревню и продолжить ремесло рыбака?

– А почему бы и нет? С меня всей этих приключений довольно. Можно подумать, вы со мной не согласны. Всем хочется пожить в покое.

– Пожить в покое? – переспросил Фейли, завязывая на щиколотке последний узел и блаженно вытягивая ногу. Он сидел, прислонившись спиной к стволу дерева и пробегал взглядам по кронам соседних, словно именно оттуда ожидая подвоха. – Да, о покое мечтает всякий. Только объясни-ка мне, о каком покое ты говоришь, если нетрудно догадаться, что завтра шеважа будут жечь очередную нашу заставу, отрезанную где-то в лесу, потом – еще одну, а потом наведаются и к тебе в деревню. Когда они спалят и ее, со всеми вашими удами, сетями и рыбаками, то подступятся к замку и когда-нибудь возьмут его если не силой, то измором. Для кого тогда наступит покой?

– Для всех, – в тон ему добавил Фокдан и усмехнулся. – И для наших павших братьев и сестер, и для переселившихся в наши дома шеважа.