Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

Правда платой за это, как того и следовало ожидать, стала потеря независимости. Свыкнуться с которой жителям некогда сильной державы было очень тяжело. Утешить их не могло даже то, что присоединив княжество к своим владениям, Святослав впервые собрал под своей рукой воедино все правдивые земли. После чего вполне резонно принял титул великого князя.

Однако если сплотить Русь перед лицом внешней опасности бесталанные потомки Чёрного не смогли, то постоянно подзуживать народ к восстанию и упрекать новую династию в самоуправстве, напоминая о былых славе и процветании, они были вполне в состоянии. Чем беспрерывно и занимались, начиная с момента смерти грозного князя.

И этот гной в теле Руси копился вот уже почти сотню лет.

За это время он прорывался два раза. Впервые – при сыне Святослава, Владимире, который силой отобрал престол у родного брата. В Чернограде тогда посчитали, что это достойный повод отложиться. Но новоявленный великий князь их очень быстро в этом переубедил, в кратчайшие сроки взяв под контроль главные города княжества и лишив голов зачинщиков бунта. Второй раз подобное произошло, когда между собой в смертельной схватке схлестнулись уже внуки великого полководца – Ярослав Хромой и Мстислав Храбрый. Последний из них предложил знатным родам Руси принять его сторону, обещая вернуть им в награду былые привилегии. И это помогло одержать ему знаменитую победу под Лиственом. Однако прожил он после этого недолго. Практически ни одного из своих обещаний он не выполнил, и ему вскоре устроили «несчастный» случай на охоте. Законных наследников этот князь после себя не оставил. А незаконным никто не захотел подчиняться – и своих, мол, хватает.

Кстати, один из потомков Мстислава служил сейчас в дружине среднего Соколовича. И даже стяжал там себе славу одного из лучших витязей. Это был тот самый Шебарша, заслугами которого была выиграна битва на Неспанке.

Вскоре после «несчастья» на охоте, над Черноградским княжеством снова нависла угроза. На этот раз со стороны благодатной степи. Русь же в который раз никто не смог объединить, и её лучшие люди опять пошли на поклон к великому князю. Святославов отец подумал для вида, и снова принял её под свою руку, но теперь уже значительно урезал права местной знати. Та покряхтела, но согласилась – другого выхода то всё равно не было.

Однако контролировать гадюшник, который составляли несколько десятков родов разной степени силы и влияния, из Столицы было проблематично. Поэтому одним из условий, которое выдвинул Ярослав Хромой, было то, что на Черноградском столе будет сидеть его сын. Вот и пришлось Святославу с головой погрузиться в эту кашу, кипящую без малого уже сотню лет.

С тех пор любое его действие, будь то решение на княжьем суде, или принесение жертвы богам в очередной праздник, вызывало ярые пересуды. Не прошло и года, как Святослав принял княжество, а он уже боялся сделать лишний шаг. Оттого и начал ценить средний Соколович редкие мгновения одиночества, когда ему удавалось оторваться от своей свиты на охоте и ускакать куда-нибудь подальше в лес.

Он обратился за советом к отцу – как же сломать этот лёд между ним и его подданными? Тот предложил сыну примкнуть к одной из группировок местной знати – лучше всего самой могущественной. Той, которой принадлежали земли в междуречье Снови и Десновой. Для этого надо было взять в жёны дочь её вожака – боярина Лютобора. Причём женой не младшей а ведомой. Только в этом случае – оценив честь, которую им оказали, лютоборичи приняли бы князя за своего. И он обрёл бы на Руси крепкую опору.

Однако посоветовать такое было куда проще, чем претворить в жизнь. Прежде всего потому, что у Святослава уже имелась ведомая жена, Киликия. Пусть и постылая. Да и была она не абы кем, а родственницей самого повелителя ромеев, сидевшего за Сенеморем в далёком Цареграде. Причём к тому времени она родила ему двоих сыновей. И сверстать её из ведомых можно было только за ОЧЕНЬ серьёзный проступок.

Вторая причина была не менее веской. Черноградский князь до этого несколько раз видел дочь Лютобора – Некрасу. И хотя к тому времени она уже слыла лихой воительницей, брать в жёны эту уродину ему хотелось меньше всего на свете.

Земляной змей! – С таким то страшилищем ложиться в постель? – не приведите боги! Лучше уж дальше мучиться с ромейкой!

Ярослав впечатлительного отпрыска как мог успокоил. И раскрыл ему глаза на истинное положение дел. Он давно уже выяснил, что скрывающаяся под маской покорной жены Киликия – шпионка василевса. И уже несколько лет исподволь способствует укреплению позиций ромейской диаспоры в правдивых землях. Которая, к тому времени, настолько усилила своё влияние, что начала играть в местной политике вполне самостоятельную роль. Этому не мешало бы дать окорот. Помочь могло, например, позорное изгнание княгини обратно на родину. Для чего вполне достаточно было уличить её в чём-нибудь предосудительном. Лучше – да и легче всего – в измене. Это был бы хороший щелчок по носу повелителю ромеев, который в последнее время возомнил, что может давать советы самому великому князю.

Ну а с некрасивым лицом и буйным нравом невесты ради успеха дела можно было и смирится. Тем более что никто не мешал Святославу находить утешение в объятиях более симпатичных наложниц.

Средний Соколович был по этому поводу другого мнения, но спорить с отцом снова не посмел.

Уличить Киликию в измене и вправду не составило большого труда. Тем более, что она особо и не скрывалась, почти в открытую встречаясь с одним ромейским купцом, который довольно часто наведывался в Столицу.

Как же его звали? – Святослав задумался.

Земляной змей – забыл!

Однако это всегда происходило на его подворье. Поэтому, чтобы поймать их с поличным, Ярослав организовал в своём великокняжьем дворце приём самых именитых и богатых гостей со всех правдивых земель и окрестных стран.

Само собой, был среди них и этот… как же его там?

Отец закатил для купцов грандиозный пир, который затянулся до глубокой ночи. Когда же он был в самом разгаре, Киликия и её полюбовник, посчитав, что за ними никто не наблюдает, потихоньку выскользнули из-за пиршественного зала.

Спустя полчаса Ярослав с сыном нежданно подняли шум и предъявили обвинение старосте ромейских гостей, мол, его люди не уважают хозяина терема, позоря его под собственным кровом. Само собой, это вызвало бурный всплеск заверений в невозможности подобного. Как витиевато говорил купец, степень уважения, которое он испытывает к хозяину этого дома, может сравниться только с его же любовью к собственному повелителю.

На что Ярослав ответил предложением воочию убедиться в справедливости обвинений. Когда толпа подгулявших бояр и прочих гостей с шумом вломилась в спальню Святославовой жены, все обомлели при виде голой княгини, гордо стоящей в позе львицы с задранным на голову платьем. И жилистой задницы ромейского купчика.

Полюбовника Киликии тогда едва не разорвали на куски. К счастью, самосуда удалось избежать – из рук разъярённой толпы, как было заранее оговорено, его спасла дворцовая стража. Двумя же днями позже, уже после суда, который единодушно приговорил смерть виновнику, Святослав попросил ристалища, не отказав себе в удовольствии лично зарубить ромея в честном поединке.

А его жёнушка с позором отправилась на родину, лишённая сыновей и всего имущества, нажитого в правдивых землях. Таким образом, осуществилась первая, самая лёгкая часть плана, составленного отцом.

Впереди был сложный этап. Средний Соколович, скрепя сердце и взяв волю в кулак, поехал в гости к боярину Лютобору – сватать его дочь.

Там он сразу понял, что Некраса откуда-то заранее узнала о цели его миссии. Поскольку уделяла князю чересчур уж много внимания. Пиры сменялись охотами, охоты состязаниями, состязания – пирами, и на каждом дубовая дева садилась подле Святослава. И всякий раз, улучшив момент, недвусмысленно предлагала ему уединиться.

Князь поначалу отмалчивался. Однако по прошествии нескольких дней, когда дальше тянуть стало попросту некуда, согласился.

Некраса решительно повела его на сеновал. Там она, не мига не медля, скинула с себя сапоги со штанами, которые имела обыкновение носить вместо платья, и упала спиной на большую охапку соломы. Её широко раскинутые ноги явно приглашали ухажёра к активным действиям.

От этих воспоминаний Соколовича даже передёрнуло.

Чтобы заставить себя лечь на неё сверху, ему пришлось сделать поистине героическое усилие. Возбуждение долго к нему не приходило, хотя Лютоборова дочь старалась как могла.

Наконец в памяти князя неожиданно всплыла та самая давешняя васильковоглазая незнакомка, встреченная на лесной опушке. Его естество тут же волшебным образом воспряло и Святослав бросился в «бой».

А для него это оказался именно бой, самый настоящий. Который, к счастью, длился совсем недолго. Излившись в Некрасу, Соколович приготовился с облегчением с неё слезть. Однако она не дала этого сделать. Крепко обняла его всеми конечностями, едва не переломав князю рёбра, и жарко зашептала на ухо. Она говорила, что с самого начала знала, зачем Святослав сюда приехал, и что он правильно сделал, прогнав от себя коварную ромейку. Ещё говорила, что она готова принять от него свадебный дар, и что будет верна ему до самого смертного часа, пока боги не разлучат их.

Чтобы выбраться из этого полона целым, князю ничего другого не оставалось, как вручить ей этот самый дар – первое, что попалось ему под руку – украшенное яхонтами золотое запястье.

Наутро он шёл к Лютобору с тяжёлым сердцем.

Тот, естественно, всё уже знал – князя встречала большая толпа людей, облачённых в праздничные одежды. Вокруг торжествующего боярина собралась, наверное, вся его ближняя родня.

По правую руку от него стояла буквально лучащаяся счастьем Некраса. На ней неожиданно были не привычные для неё мужские рубаха и порты, удобные для упражнений с оружием, а женское платье. Которое, правда, шло ей словно говяде – боевая сбруя. В ладони его «невестушка» сжимала подаренное ей ночью золотое запястье.

– С чем пожаловал, князь? – в упор спросил боярин.

В его голосе явно проскальзывали триумфальные нотки. Ещё бы – породниться со Святославом означало для него прочно занять первое место в местной иерархии. После самого князя, конечно.

– У тебя, боярин, есть то, что перед богами принадлежит мне – ответил Соколович ритуальной фразой.

– И что же это? – прозвучал столь же ритуальный вопрос.

Тут Святослав неожиданно замолчал.

Его внимание привлекла юница, которая стояла по левую руку и чуть позади от Лютобора…

Не может быть!

Это же она – та самая васильковоглазая незнакомка!

Правда, вместо прежнего скромного наряда на ней был роскошный убор из паволоки и целая россыпь драгоценных украшений. Её белокурых волос почти не было видно из под частой золотой сеточки, унизанной сотней мелких речных перлов.

И, тем не менее, это была именно она – князь не мог ошибиться.

Но почему она по левую руку от Лютобора?

Это же значит… Это значит…

Земляной змей!

Последние сомнения развеялись, когда юница озорно подмигнула ему, а потом едва заметно указала ему глазами на свою левую руку. Когда князь бросил туда изумлённый взгляд, узкая ладошка разжалась, и Святослав увидел в ней свой давешний дар – драгоценный перстень со смарагдом.

– И что же здесь принадлежит тебе?

Святослав стряхнул оцепенение. Пауза после заданного вопроса затянулась, поэтому боярин повторил его снова.

– Твоя дочь… – ответил он неожиданно охрипшим голосом.

Люди в толпе зашептались.

Они, конечно, и до этого догадывались, зачем здесь собрались, но теперь это предположение обрело под собой твёрдую почву.

– Мы были единым целым перед лицом богов – продолжал князь. – И она приняла от меня свадебный дар.

Он шагнул к боярину. Некраса радостно подалась ему навстречу и подняла вверх дареный браслет.

Однако тут же застыла в недоумении – Соколович протянул руку вовсе не ей, а её старшей сестре…

– Вот эту твою дочь я хочу взять в жёны – заявил Святослав.

Та показала всем смарагдовый перстень.

Собравшиеся вокруг ахнули…

– Ладислава… – изумлённо выдохнул Лютобор – это правда? Как это могло произойти?

– Правда… – тихо ответила та.

Её голос, услышанный впервые, показался князю небесной музыкой.

Однако дальнейшее объяснение скомкалось из-за впавшей в неистовство первой его неудачливой невесты. Она кричала, что убьёт свою проклятую сестру, которая отбила у неё жениха, и никто не сможет ей в этом помешать.

Помешать ей, конечно, смогли. Правда, для этого на юную воительницу пришлось навалиться сразу пяти здоровенным мужам. Да и те покряхтывали, удерживая неистовую родственницу.

Ситуация вскоре прояснилась для всех сторон.

Пятнадцать зим назад Лютобор чудом выжил в жестокой битве. В какой-то момент он оказался один против десятка врагов. Тогда боярин поклялся Хорсу, что если спасётся, то отдаст ему в жрицы свою старшую дочь. Как только она у него родиться.

Волею судьбы он спасся, и появившейся на свет спустя год Ладиславе выпала доля стать служительницей солнечного божества. Когда та немного подросла, её отдали на обучение в святилище, где юница и жила последние годы, лишь изредка появляясь в родительском доме.

Как в тот день.

Тем удивительнее было, где она умудрилась встретиться со Святославом. Но и это вскоре нашло объяснение. Оказалось, что она таким способом приносила жертву Хорсу, обязательную для посвящения в жрицы. Перед тем как пройти этот обряд, каждая послушница должна выйти в лес и отдаться первому встречному.

Считалось, что этим первым встречным обязательно будет сам бог, который примет её девственность и тем самым разрешит себе служить.

И так уж вышло, что этим первым встречным оказался черноградский князь.

Всех присутствующих такое объяснение вполне удовлетворило. Более того – многие увидели в этом руку судьбы. Ещё бы – Ладислава – старшая дочь, и свадебный дар князь преподнёс ей раньше, чем Некрасе. Да ещё и принял у неё девственность вместо бога.

В общем всё разрешилось так, что лучше Святославу, наверное, и трудно было представить. Он выполнил отцову волю, изгнал постылую Киликию и женился на желанной красавице. Да ещё и укрепил своё положение на Руси. Лютобор, а после смерти боярина – его брат Полкан, вместе с огромной сворой родственников стали верными сподвижниками среднего Соколовича. В накладе в итоге не осталась даже Некраса. В утешение Святослав предложил ей возглавить свою лучшую дружину. С прежним её воеводой в то время как раз произошла очень некрасивая история.

Та согласилась не раздумывая. И оказалось, что князь не прогадал – она словно родилась для воеводства. Дубовая дева сразу навела среди воев железную дисциплину. Дружинники поначалу ерепенились, недовольные, что ими командует баба, но она быстро заткнула рты всем недовольным. А потом авторитет командира поддержали несколько блестящих побед. После чего к ней валом повалили желающие вступить в боевое братство. Но она принимала только самых лучших. А отличившихся в боях жаловала доступом к собственному телу. При всей сомнительности такой награды в дружине она считалась одной из самых почётных. И принималась с должным пиететом.

Ну а жизнь с его Ладушкой после полудюжины зим мучений с заносчивой ромейкой показалась князю просто верхом блаженства.

Тогда он думал, что это счастье продлиться вечно. А как они оба радовались, когда молодая жена поняла, что непраздна!

А потом на свет появился ОН, и всё закончилось… Она умерла от горячки на третий день после родов.

Ладушка моя…

Глаза Святослава снова подёрнула пелена. Перед ними опять стояли алые языки пламени погребального костра, которые безжалостно пожирали прекрасное лицо его возлюбленной.

Вместе с её навеки закрывшимися бездонными васильковыми очами…

На этом счастье в его жизни закончилось. Едва его юница отправилась на небо, Некраса опять вспомнила о свадебном даре.

Соколовичу пришлось соврать, что он дал страшный обет – в знак траура по покойнице больше не сходиться с другими женщинами.

И первое время ему действительно этого не хотелось.

Но потом природа взяла своё.

Он был вынужден скрывать от всех, в том числе и от собственных ближников, все свои, даже мимолётные связи. Втихаря тискаться по углам со служанками и тайно оказывать честь жёнам гостей во время больших праздников. Да изредка на выездах в лес валять по кустам встречных весянок, в тайной надежде почувствовать нечто подобное тому, что случилось при первой его встрече с Ладиславой.

Потому князь и не любил таскать за собой большую свиту.

Земляной змей! За что ему такая жизнь?

Рядом громко фыркнул конь.

Князь очнулся от своих дум. Пока он был погружён в воспоминания, маленькая кавалькада достигла цели, и уже втягивалась в узкий проход между двумя холмами. Он был таким тесным, что проехать через него можно было, только выстроившись цепочкой по одному.

Внутри ущелья княжил полумрак. Чтобы хоть что-то рассмотреть пришлось изо всех сил напрячь глаза.

Вокруг вздымались почти отвесные стены, сложенные серым известняком, найти пристанище на котором смогли только островки вездесущего мха да редкие кустики ерника. Место было настолько мрачное, что даже звуки здесь разносились как-то зловеще.

И как только богам пришло в голову сотворить нечто подобное? Может это и вправду окаменевшая челюсть гигантского ящера? А ну как он не умер, а только уснул и вдруг решит проснуться? От таких мыслей Святослава мороз продрал по коже.

К счастью, путь через это странное место занял немного времени. За тот срок что конь князя добрался до противоположного края ущелья, хороший костёр едва успел бы сжевать некрупную охапку хвороста. Тут только ему в голову пришла запоздалая мысль – а почему его никто не встретил у входа в эту узину?

От хлынувшего со всех сторон яркого света князь ненадолго ослеп. Ему даже пришлось зажмуриться. Когда же он открыл глаза – остолбенел от удивления.

Тридцать три земляных змея! В лицо Святославу и полудюжине его спутников, выехавших из прохода раньше, хищно глядели несколько десятков трёхгранных жал бронебойных стрел. Уже готовых сорваться с тетив натянутых луков, которые сжимали в руках неизвестные кмети, выстроившиеся полукружьем у выхода из ущелья. Вид у воев был самый что ни наесть суровый и решительный. Хотя лица большинства и были скрыты под личинами. Не были видны и гербы на щитах.

Ну и положеньице! В голове у Святослава пронеслось сразу несколько вариантов дальнейшего развития событий. Попробовать прорваться? – Его тут же изрешетят стрелами. Нырнуть обратно в проход? – отбиваться в узине будет легче – но его спутники тут же погибнут, и ущелье им придётся удерживать вдвоём с Молчаном, который пока ещё не выехал наружу. Но враг легко сможет их обойти с другой стороны. Сдаться? – тогда война сразу безоговорочно проиграна.

Попробовать завязать переговоры? Это, пожалуй, стоило сделать. По крайней мере, поможет прояснить ситуацию.

Тут только в голову князя прокралась страшная мысль: как эти вои вообще здесь оказались? План провалился? И почему кмети ничего не говорят и не делают, а лишь стоят на месте? У Святослава только начали появляться догадки, как тут все сомнения разрешил его собственный телохранитель.

Молчан при выезде из ущелья почему-то не проявил никаких признаков удивления. Более того, никак не отреагировал на явную опасность, спокойно продолжив путь.

– Пошутили, и хватит! – бросил он незнакомым дружинникам и направил на них своего жеребца, явно собираясь проехать сквозь строй.

Святослав настолько удивился тому, что его спутник, из которого любое слово обычно приходилось тянуть чуть ли не клещами, вдруг заговорил, что поначалу даже не обратил внимания на реакцию вражьих кметей.

Те неожиданно расступились.

И опустили луки.

А потом окрестности сотряс их дружный хохот.

А потом они начали поднимать личины, и Святослав стал узнавать в них бойцов собственной первой дружины. В том числе и её воеводу.

Смялись они самозабвенно, обнажая белые зубы.

Ффу-у-у! Словно гора упала с плеч.

И как это он сразу не признал своих людей? Это всё сослепу!

Треклятый Пустельга! Что за глупые шутки!

Тем временем сам виновник временного княжьего замешательства выехал из общего ряда, снял шелом и виновато согнул шею, на которой посверкивала новенькая золотая гривна, полученная им за Неспанку.

– Прости, княже. Моя вина. Не смог удержаться.

С губ его при этом не сходила лукавая улыбка.

– Нашебаршишь ты себе приключений полон рот! – ответил ему Святослав его же любимой присказкой. – В другоядь можешь все и не вывезти.

Про себя он уже махнул рукой на эту выходку. И даже признал, что шутка и правда вышла смешной.

Пустельга же сразу смекнул, что средний Соколович зла на него уже не держит, и не упустил случая похохмить ещё.

– А я, княже, от людей беды не боюсь! Мне гадалка нагадала, что я от горла помру. По всему выходит – медами на пиру упьюсь!

Его слова сопроводил новый взрыв хохота. Причём к нему присоединились уже и вои Святослава. Да и его самого начало разбирать.

Но, как гласила известная поговорка, пошутили складно – надо было и дело делать ладно. Отсмеявшись, маленький отряд продолжил путь. В ту сторону, где хмурое зимнее небо прорезали несколько жидких столбиков дыма.

Оглянувшись напоследок на кметей своей первой дружины, которые снова возвращались на исходную позицию – охранять ущелье, черноградский князь разглядел в их рядах и Олега, на его неизменном воронке. Среди остальных он заметно выделялся ярко сверкающим в тусклых солнечных лучах поясом.

Последыш, как и все новоиспечённые вои, старался выставить напоказ эту недавно полученную сброю, подтверждающую его новый статус. Поэтому и заставил своего нового челядинца, как его там? – Сопливца? – надраить до блеска поясные бляшки. А хотя нет – скорее всего, начистил их сам.

Эту награду княжич получил за свои заслуги в сече на Неспанке. Вместе с собственным гербом. Олег тогда не последовал совету многих, предлагавших ему взять в качестве эмблемы сражённого витязя, который символизировал бы его небывалую победу над Дунаем. Он оказывается, давно уже всё продумал. По его указке менские оружейники изготовили щит. Там, на пурпурно-жёлтом поле был изображён приготовившийся к прыжку могучий степной барс, над головой которого парил традиционный тризуб, говорящий о принадлежности хозяина оружия к числу потомков легендарного Сокола.

Да-а-а – всё-таки родовая удача большое дело. Без неё неизвестно – сумел ли Олег хотя бы просто выжить в той сече. Черноградский князь перед началом битвы на это и вовсе не полагался, поэтому решил подстраховаться. Допустить гибель младшего сына, при всей нелюбви к нему он не мог. Ведь после смерти жены тот оставался его единственной скрепой с самым влиятельным родом Руси. Поэтому средний Соколович и попросил двух лучших своих дружинников – Огуру и Гундяя, прикрыть его младшего сына в бою. Эти гридни терпеть не могли друг друга и постоянно цапались между собой. Особенно по поводу словоплетения, к которому оба испытывали немалую страсть. На это Святослав и рассчитывал – отказать ему они не посмеют, да ещё и будут соперничать друг с другом. Кроме того, от Огуры ни на шаг не отходил его неразлучный приятель – Кремень. Это означало, что Олега в случае необходимости прикроют сразу трое опытных воев.

В итоге с поручением своего князя они не справились, хотя и старались. А Гундяй выполняя его даже лишился жизни. В вирии ему наверно было уготовано хорошее место – ведь известно, что для воя – гибель при спасении своего сюзерена – одна из самых почётных. Тем не менее, из-за упущения дружинников княжич оказался лицом к лицу с одним из самых страшных противников в правдивых землях. Для многих это означало бы верную смерть. К счастью, последыш сам оказался – вой не промах. Да ещё какой не промах! Видимо не зря Колюта гонял его столько зим.

А после битвы Олег попросился в первую дружину, под руку к Шебарше. Князь не возражал – там хоть и опасно, зато воинскую науку можно было постичь очень быстро.

Он вдруг поймал себя на странном ощущении, будто в глубине его закоченевшей за дюжину лет души начали пробуждаться искры симпатии к младшему сыну.

Возможно – вдруг подумал Святослав – со временем он мог бы даже простить своего отпрыска. Простить – но не полюбить. Любовь в сердце среднего Соколовича навсегда умерла в тот день, когда Олег появился на свет.

Отряд достиг конечной точки пути, откуда поднимались столбики дыма, виденные при выезде из ущелья. Это была маленькая весь, располагавшаяся в самом центре небольшой долины, образованной кольцом Пустых холмов – несколько десятков домов с дворами и хозяйственными постройками, разбросанные полукругом вокруг небольшого возвышения, на котором стояло капище. Со стороны, откуда на него смотрел Святослав, оно было прикрыто каменным пригорком, так что видны были только макушки идолов. Поселение окружал невысокий частокол. Он, скорее всего, был рассчитан на защиту от обычных хищников, а не от тех, что прячутся под личинами людей.