Тайны стихий. Часть первая

Пробираясь от центра, Лемов прошёл мимо пожарной вышки, с которой дежурный терпеливо высматривал нет ли где дыма или пламени. Он зазвонит в колокол, если что, в этом можно не сомневаться. Рыжая живёт чуть дальше – в доме на повороте. Не было в этом районе ничего примечательного, разве что улица Воробьёв изобиловала лавками, в одну из них и нужно Лемову. В бакалее трудились оба родителя Рыжей, её отец подвозил припасы на тачке и складировал в одной из комнат магазина, а мать была торговкой, но часто отец Рыжей подменял её. Собственно, семейство не только работало в лавке, но и жило в ней же. В задней её части, если точнее. Они жили здесь вчетвером: родители, Рыжая и её младшая сестра, совсем ещё маленькая девчушка. Жить в лавке было тесно и неудобно, почти всё пространство отвели под товар; Лемов каждый раз поражался, как семейство ещё не передралось в такой тесноте.

Сбоку от здания была лестница, ведущая прямо с улицы на второй этаж, где располагался «чердак». Точнее, каморка, тоже принадлежащая бакалее. Как так получилось, что над лавкой была каморка, – загадка, но отец Рыжей пользовался ей как дополнительным складом для некоторых товаров. И сама Рыжая обитала здесь, когда было достаточно тепло.

Рыжая, как всегда, сидела и рисовала что-то на листках. В этой каморке она либо читала, либо рисовала – третьего не дано. Ещё иногда они болтали, но она умела совмещать это с другими занятиями. Каморка была заставлена ящиками, из которых Рыжая соорудила себе стол и место для сидения, поставив ящики друг на друга. Лемов зашёл ей за спину и глянул на лист. Нет, зря он подумал про рисование: она решительно избегала художеств, и потому чертила под линейку простым карандашом. Её научили писать правой рукой, но чертила она всё равно левой.

– Символ п…плодородия, – сообщила Рыжая заикаясь.

– Марание бумаги, – прокомментировал Лемов.

– Дурак, – ответила Рыжая.

Содержательная вышла беседа. Лемов сел на один из ящиков и стал ждать, откинувшись к стене, когда она дочертит какой-то ромб с иероглифом внутри.

Лемов думал о Рыжей, своей единственной подруге. Девушка была косой на левый глаз, сильно заикалась, особенно когда нервничала. Спазмы так сильно искажали её лицо, что Рыжая начинала казаться откровенно уродливой. Её дразнили сверстники, а порой даже взрослые люди, намекая, что родителям будет трудно «сплавить» такую дочурку. Но Лемову нравилось в компании Рыжей. Она не была такой же серой и пустой, как городские стены, но и такой яркой, как надоедливые городские украшения. С ней было спокойнее.

– Видел п…праздник? – спросила она.

– Видел. А что?

– Думала, они ещё п…появятся.

– А, эти твои колдуны. Осьминогов, пожирающих души, я не видел. Зато точно видел хранителей коробок для пожертвований, они не пустят туда негодяев, не переживай.

– Они настоящие, Л…Лемов, – Рыжая повернулась к нему. – И это сдержать н…нельзя – оно приходит куда хочет.

– Может, есть оберег какой, ты там не вы?читала?

– Нет оберега!

– А жаль. Думаю, вот: повешу-ка на шею головку чеснока, там, или помидор какой, и бестии меня не тронут.

– Ты всё шутишь, Лемов. Отнесись с…серьёзно.

– Осина! – снаружи позвал знакомый голос.

Рыжая бросилась убирать рисунок (или, может, чертёж), а Лемов встал, чтобы посмотреть, что случилось. Каждый раз его посещала одна и та же мысль: почему родители назвали её Осиной? Назвать бы её рябиной, думал Лемов, но вновь гнал эти мысли прочь.

– А, это ты, – сказал отец Рыжей, едва дверь открылась. Он как раз только начал подниматься по лестнице. – Я-то думал, она не слышит. Скажи, там мать зовёт. А ты, пойдём-ка со мной!

Когда они оказались внизу, он указал на пару мешков, лежащих на дороге.

– Давай-ка подсоби. – Он взвалил на спину один из мешков. – Ты у нас парень молодой, здоровый.

Он воспринимал Лемова, похоже, как будущего зятя. Много раз Лемов порывался сказать ему правду. Да, Рыжая была его подругой и приятной собеседницей, в том смысле, что говорили они мало, а больше обменивались пустыми фразами. Порой она рассказывала увлекательные, хоть и бессмысленные, по мнению Лемова, вещи. Девушка интересовалась мистицизмом, но как-то по-особенному, не так, как это делала мать самого Лемова. Однако воспринимать её в таком ключе, как было угодно её отцу, господину Беллек, не хотелось совсем.

Слов для правды в лицо не нашлось, пришлось взять мешок и потащить его следом за отцом Рыжей. Заказ был обычным делом: не всякий покупатель хотел тащить мешки сам, поэтому за это платили отдельно. Услуга по доставке делала бакалею более популярной, увеличивала количество клиентов. Лемов на миг подумал, что с ним поделятся платой. Однако господин Беллек, похоже, считал Лемова плавно входящим в семью, потому перетаскивание мешков пребывало в статусе регулярных семейных обязанностей. Переубеждать его означало бы сказать неудобную правду в лицо, потому Лемов отказался от этого.

Когда они дошли до частного дома с небольшим садиком сзади, огороженным кованым забором с узорами, отец Рыжей сбросил мешок у входа и постучал. Дверь открыл сутулый чернявый парень с бегающими глазами, одетый в чёрную куртку, висящую на нём мешком.

– Мука по первому сорту, – заявил отец Рыжей. Затем он повернулся к Лемову: – Спасибо, парень, дальше я сам.

Скинув мешок, Лемов подумал, что спасибо всё же лучше, чем ничего. Пока чернявый рассчитывался, Лемов проскользнул в проулок между домами. Ему совершенно не хотелось идти обратно вместе с отцом Рыжей, ведь тот наверняка завёл бы нудный разговор, стал бы красочно рассказывать какую-нибудь жизненную историю. Во время таких бесед Лемову постоянно казалось, что вот-вот и господин Беллек перейдёт к щекотливой теме, начнёт намекать ему на семейные узы. По этой причине Лемов старался не оставаться наедине с родителями Рыжей.

Проулок между частными домами проходил как раз мимо кованного забора и садика, что позади дома чернявого. Это, скорее всего, не его дом, а парень просто управляющий. В тени небольшого каштана сидела девушка в симпатичном, но простом платье сливового цвета. У неё были красивые коричневые волосы и заплаканные глаза. О чём могут плакать жители таких домов? Наверное, о несчастной любви или о том, что станут вскоре жить попроще. Больше ничего в голову не шло.

– Чего ты хочешь? – резко спросила она.

Не нужно было, пожалуй, стоять и пялиться на неё через забор.

– Просто посмотрел.

Пора было отвернуться и идти уже, но хотелось ещё посмотреть. На фоне Рыжей эта девушка казалась ангелом, мифическим существом, спустившимся прямо с небес. Хотя слёзы немного портили впечатление.

– Ты же тут живёшь, в городе, да? – она продолжила и дала повод задержаться.

– Да.

– У вас тут правда есть колдуны?

– Видимо, да.

– Которых поймали и посадили в тюрьму? – Она заметно оживилась.

– Вроде посадили.

– Что они сделали? И зачем? Ты знаешь что-то об этом? – спрашивала она нетерпеливо, несдержанно. Девушка поднялась со скамейки, что стояла под каштаном, и подошла ближе к забору.

«И чего так нервничать?» – подумал Лемов, разглядев в её голубых глазах какую-то необычайную решимость. Лемов ответил:

– Говорили, будто рабочий с плавильни вдруг стал вещать на неведомом языке, прямо на площади. Но одна моя знакомая узнала из книг об исторических религиях, что это вроде… ну, бог там какой-то… Наподобие там… огня или ветра, я особо не вникал, да и запутанно всё это…

На самом деле Лемову было просто лень ей это пересказывать.

– Огня?

– Там много всяких разных сил. Там свои сложности.

– Подожди, ты сказал рабочий с плавильни? То есть это не чужие, а местные?

– Да. Продали души, как пишут на плакатах. Кому и почём – не пишут.

– Никто никаких душ не продавал! – неожиданно возмутилась девушка.

– Зачем тогда спрашивать, если ты и так знаешь?

– Я спрашивала как на самом деле, а не как они пишут! И я думаю, что эти люди ничего не продавали и ничего плохого не сделали!

– Видимо, им просто не повезло.

– Мне помощь нужна, – взмолилась она и испуганно оглянулась на дверь в огороженный садик. – Ты сказал, что знаешь кого-то, кто что-то прочитал, про утерянные знания, так?

– А ты сказала, будто не веришь написанному.

– Нужно же во что-то верить.

– Верить? Маги – тема популярная сегодня, но зачем тебе это? Боишься, они придут грабить богатые дома?

– Южнее уже грабят и жгут. И… мне ничего не говорят, отец запретил мне выходить из дома, мне нужно хоть что-то… я не могу больше просто сидеть и ждать.

– Ладно. Тогда как тебе версия, что древнее божество ищет себе сторонников среди плавильщиков, сапожников и мужиков, затарившихся на Обветшалом рынке? – Лемов понял, что с ней стало легче разговаривать.

– Как мне найти того, кто нормально ответит? Кто тебе рассказал про божество?

– Найди бакалею на улице Воробьёв и спроси Осину.

– А тебя как зовут?

– Я Лемов, – чётко ответил он, выделяя каждое слово.

– Это имя такое?

– Вообще-то, Инц, но лучше меня звать Лемов.

– А я Анна.

* * *

Несколько дней спустя Лемов, по своему обыкновению, сидел у Рыжей, в каморке. Это давно было вопросом привычки, и ноги сами шли сюда. В городе было мало мест, в которых можно скоротать время, там везде много людей, там шумно, серо и неуютно. Многие назвали бы город красивым, но он считал его красоту обманчивой. Манящий свет ночных фонарей, зажигаемых целой службой фонарщиков, дневные гудящие толпы, вечно спешащие прочь, плакаты, магазины, – за всем этим хорошо наблюдать со стороны, но не барахтаться в этом. Лемов представлял, что однажды заберётся на одну из пожарных вышек и посмотрит на город оттуда. Это будет верхняя сторона, но всё же уже не внутренняя. Дядя всегда говорил, что виднее тому, кто не увяз в суете. К слову, о дяде – тот опять пропадал на своих работах.

Люди всегда как-то кривились, услышав, что Лемов живёт с матерью и дядей. Это как-то неправильно, непонятно или несимметрично, как выразилась однажды Рыжая. Между матерью и дядей не было никаких любовных отношений, но после того, как отец Лемова неожиданно умер, дядя взял на себя заботу о семье брата, не имея собственной семьи.

Отец Лемова однажды просто схватился за сердце и умер. Говорили, он много трудился. Как дань этому, дядя трудился ещё больше. Он делал мебель не только на фабрике, но и умудрялся столярничать по выходным, накупив разных инструментов. Фанатичная приверженность труду и, в некоторой степени, дисциплине, вероятно, и разобщала их с племянником. Лемов предпочитал двигаться медленно, терпеливо, когда дядя говорил, что нужно спешить; Лемов скорее опоздал бы, чем позволил себе портить весь путь; он предпочёл бы уединение и тишину любому празднику. Дядя был не такой, и приходилось прятаться от него то на улицах города, то в каморке у Рыжей.

Между тем из головы не лезла девушка, что была за кованым забором. Категорически не умея рисовать, он всё равно попробовал вывести её лицо. Начинать осваивать это искусство с рисования женских лиц было дурной идеей, но думалось, будто сейчас рука сама пойдёт по листу, и нужный образ нарисуется сам собой. Однако не получалось.

– Зачем ты это д…делаешь? – спросила вдруг Рыжая.

– Мечтаю, наверное.

– О том, что будешь жить в богатом д…доме? А красавица в т…тебя?..

– Нет, не об этом.

– В…врёшь, – стразу отрезала Рыжая скривившись. Настолько сразу, насколько могла заикаясь. – Или ты хотел бы пригласить её к своему д…дяде? Познакомить с мамой оккультисткой?

– Просто мараю бумагу. Могу, если хочешь, начать рисовать символы плодородия. Настроение такое – порисовать чего-нибудь.

– Каждому своё, Л…лемов. Тот д…дом…

– Я и с первого раза понял, спасибо.

Дом, как узнала Рыжая у отца, принадлежал какому-то чиновнику с юга. Сейчас городской совет был в процессе обсуждения нового закона, позволяющего признавать колдунов виновными во всех грехах заочно, поэтому многих участников больших заседаний созывали со всех окрестных земель. Без Рыжей он и не узнал бы в своё время, что, оказывается, заседаний бывает целых три вида, и если небольшие вопросы совет решает малым составом, то крупные требуют участия целой толпы – кучи неких, никому неинтересных людей. Совету виднее, если они хотят повесить всех, кто попал под раздачу какого-то там древнего бога. Они ведь, в конце концов, самые уважаемые люди города. Хотя дядя всегда твёрдо учил Лемова, что они лишь набитые кошелки, владеющие фабриками, а не мудрецы и благодетели.

– Я помню, Рыжая: нельзя связывается с богатеями.

– Сам ты рыжий!

Прозвище ей не нравилось. А ещё она любит кидаться обидами в ответ, и даже перестает заикаться, иногда, когда злится. Но назвать Лемова рыжим, что назвать ночь красной. Он был черноволосым, круглолицым и зеленоглазым, при этом ему часто говорили, что у него тяжёлый, полупустой взгляд, навевающий скуку. Лемов не считал себя весёлым человеком, он почти никогда не смеялся, а из-за слов о взгляде старался реже смотреть людям в глаза. Он предпочитал держать свои мысли при себе, но получалось это не всегда. Люди обычно обижались, когда он говорил то, что думает.

– Пойми ты, это мечта меня подхватила. Это не из тех мечтаний, что должны непременно сбыться. Это такая мечта, вроде как… а что если бы сложилось так и эдак… – пояснял Лемов.

Он замечал, что ему плохо удается объяснять свои чувства. Кроме Рыжей, его мало кто понимал.

– Ладно, ты не такой уж и д…дурак, – сообщила ему Рыжая. – Но марать бумагу хватит! Нарисовал тут эту п…пучеглазую жабу, а не д…девушку совсем. А бумаги и так мало осталось!

Она отобрала листы, и теперь оставалось только сидеть без дела. За окном начинал моросить дождь – хороший повод задержаться. Не идти же домой под дождём? Но Лемов любил дождь, было в нём какое-то мистическое очарование. Во время дождя, от которого все бежали, как от пожара, человек, идущий по улице ровно и спокойно, принимая на себя каждую каплю, долетающую до него, – такой человек мог почувствовать себя всесильным, пусть всего лишь на мгновение. И всё же не стоило мокнуть зря. Если дождь затянется, можно будет сказать, что выбора не было и пришлось намокнуть, а то ведь короткий дождь всегда легко переждать под любым козырьком какого-нибудь магазина.

В дверь постучали. Бакалейщик, ровно как и его жена, стучать не стали бы. Помнится, когда они с Рыжей только подружились, её отец заходил сюда постоянно под всякими предлогами, будто подозревая что-то недопустимое. За пару лет его поведение полностью изменилось. Теперь он приходил, только когда действительно что-то было нужно, и приветствовал Лемова как дорого друга, а заодно и как бесплатного помощника.

Лениво открыв дверь, Лемов обнаружил на лестнице ту самую девушку, которую никак не мог выкинуть из головы. Дождь ещё моросил, не становясь сильнее, с её волос капала вода, она куталась в куртку, похожую на куртку того чернявого парня.

– Здравствуй, – взволнованно сказала Анна. Так её звали. Он точно помнил имя, но в мыслях упоминать его было как-то не нужно – «таинственная незнакомка» куда мечтательнее.

– Да, – ответил Лемов. Хотелось и вовсе просто кивнуть, но как-то само вырвалось. – Пожалуйста. – Он пропустил её в каморку.

Девушка вошла и с волнением стала осматриваться. Бегло оглядев комнату, она присела без приглашения на краешек ящика. Рыжая молча смотрела на неё, почему-то пару раз покосившись и без того косым глазом на листки, недавно отобранные у Лемова. Уж не сравнивает ли она гостью с «пучеглазой жабой» на картинке?

– Здравствуй, ты Осина? – наконец гостья нарушила тишину. Её вкрадчивый голос и полумрак каморки создавали эффект таинственности.

– Да.

– Я Анна. Анна Аян. Я сказала внизу, что я твоя подруга по школе. Мне сказали, можно подняться наверх.

– Значит, ты сразу начала в…врать?

И не просто врать, а нагло обманывать, так как все знали – с Рыжей никто не дружил, не было у неё никаких подруг. И чем более одинокой она была, тем больше погружалась в свои странные увлечения, и тем более одинокой становилась.

– Я не… – похоже, Анну смутило то, что Рыжая заикалась, да и начало разговора было какое-то резкое. – Простите.

Она как-то странно поглядывала на Лемова. С целью увильнуть от осуждающе-недоуменного взгляда, причины которого были неясны, он пошёл зажечь лампу.

– Твой друг сказал мне, что ты знаешь о колдунах… Можешь рассказать мне, пожалуйста?

– Ты по правде решила, что в магазине к…консервов тебе расскажут о колдунах?

Теперь Анна молча швырялась испуганными взглядами. Может, её напугало, что она пришла зря?

– Я могу немного заплатить, – вдруг предложила Анна. – Поймите, я убежала из дома, это не так-то просто. Мой папа он… очень боится. Кое-что случилось. У вас тут тоже такое происходит! Он сказал мне, ты читала книги и хоть что-то можешь подсказать! – она кивком указала на Лемова.

– Читала.

Конечно, читала, причём исключительно старые и странные книжки. Ящик консервов за потрёпанную книжку – хорошая сделка. Так Лемов познакомился с Рыжей: она попросила одинокого паренька помочь дотащить ящик втайне от отца, чтобы тот потом думал, что обсчитался. С тех пор таскать тяжести для этой семьи стало уже в порядке вещей.

– Расскажи мне, очень прошу! Знаю, это, наверное, легенды или… я с ума так сойду! Есть ли какой-то способ справиться с этим?.. Мы очень напуганы!

– Так это с тобой случилось? Ты у нас к…колдунья?

– Точно не знаю… наверное, – она кивнула, медленно.

Надо бы удивиться, но Лемов за последние дни сам уже пришёл к этой мысли. Зачем ещё она спрашивала бы его об этом? К тому же первого встречного – совсем, видимо, отчаялась.

– А почему ты явилась сюда? Встретила случайного п…паренька на улице и решила, что он тебе поможет?

– А куда мне ещё идти? – с отчаянием в глазах ответила Анна. – Говорят, колдунов будут вешать, чтобы не распространяли мракобесие среди мирных людей. У кого просить совета? Я подумала, это судьба… Я не верю в божества, но, может быть, ответ существует…

– Что ты ей рассказал?! – необычно резко спросила Рыжая.

– Всё, наверное.

– Ты н…наивный, Лемов! Думаешь, знаешь всё?

– Может быть.

– Что может быть? Знаешь всё или н…наивный?

– Что-то из этого.

Такая манера вести беседы была нормальной в этих стенах. Новенькую это малость выводило из равновесия, в котором она и изначально не пребывала в полной мере.

– Иди с…с…сюда. – Рыжая занервничала, подзывая гостью к полке с висящей лампой. Здесь были припрятаны книги.

Самая любимая книга Рыжей была заботливо завёрнута в тряпочку. Не очень толстая, без иллюстраций, что, должно быть, говорило о серьёзности автора. Того звали по-иностранному – Маньюэ, но Рыжая произнести его фамилию не могла и звала его Марнэ или как-то так. Читать книгу будет долгим делом, стоило объяснить своими словами. Впрочем, книгу она достала наверняка просто по привычке, а может, как подкрепляющий аргумент.

– Р…ры…рассказывай ей, я б…буду листать, если что. – Когда заикание становилось проблемой, Рыжая просила его о помощи. Пару раз даже в разговоре с собственной матерью, и когда он «помогал» ей, на лице мамаши появлялось худшее выражение из всех – умилённое. Обычно Рыжая застревала на какой-то букве, и её лицо искажалось, будто речь доставляла ей мучение.

Помимо книги, Рыжая вытащила сложенную картинку на отдельном листе, вырванную откуда-то ещё, и развернула её перед Анной. На картинке было изображено лицо с четырнадцатью глазами. А точнее, просто круглая голова на непропорциональной шее, в каждом из множества её глаз был знак. Такие же знаки окружали голову, находясь у каждого угла четырнадцатиугольника, внутри которого и было изображено лицо неизвестного существа. Каждая пара знаков соединялась линией, проходящей как бы за изображением существа, все вместе они образовывали семь пар.

«Семь – счастливое число», – невольно вспомнилось Лемову.

– Кто это? – спросила Анна, рассмотрев листок.

– Оракул, – ответила Рыжая. – П…переводится как «предсказатель» или «всевидящий». Наверное.

– Бог, в которого верит настоятельница магазина консервов, – добавил Лемов. Теперь Рыжая смотрела на него исподлобья.

– Он не б…

– Ну да, по сути, он не бог, а просто мелкая, но очень могущественная сошка.

Вид у Анны был непонимающий:

– То есть эта очередная религия… эм… легенда утверждает, что вот это существо создало мир, так?

– Не совсем. Мир, по легенде, создали вот они, – Лемов провёл пальцем по каждому символу на картинке.

– Знаки?

– Стихии. Их четырнадцать, как можно видеть. Много.

– Стихий же только четыре! Странно, но как это относится к колдунам?

– Хранителям. Так правильнее. Хотя дурацкое название, – пояснил Лемов и, вздохнув, продолжил: – В общем, стихии собрались и создали мир, в котором они представлены одинаково. В каждой точке есть каждая стихия. Получилась ерунда. Тогда они создали мир получше, где они уже представлены неравномерно как бы, но всё ещё на равных. Но вот тебе беда: возникает спор о том, кто лучший из стихий. Если ты можешь вообразить, что стихии спорят о чём-то…

– Стихии это: огонь, вода, земля и…эм…воздух. Вот! – перечисляла Анна. – Что за другие стихии и почему они спорят?

– Не знаю я почему. Нравится им.

– Сейчас п…перечислю, – спохватилась Рыжая.

– Давай лучше я. – Лемову хотелось ещё раз вздохнуть, но он не стал. – Да, огонь, вода, земля и воздух у нас на месте. Ещё тьма, свет, природа, магия, металл, молния, пространство, дух, эмоции и-и… шу.

– Это ещё что такое? – медленно проговорила Анна.

– Понимается как п…противоположность эмоциям, – поспешила вставить Рыжая, видимо, опасаясь, что Лемов опять что-то ляпнет не всерьёз.

– Я слышала о монахах на юге с таким названием! – удивилась Анна.

– Этот культ переехал туда, наверное, в п…поисках табличек. Они упоминаются в книге п…пару раз. Считается, что древние оставили послания для будущих п…поколений, предупреждая о наступлении таких времен, когда все будут п…превращаться.

– Это очень странно. Но, по-вашему, что случилось со мной? И с теми людьми, которые сидят сейчас в тюрьме?

– Они теперь хранят каждый свою стихию, – пояснил Лемов. – Будут биться, пока кто-то не победит или не найдут новых.

– Да это же безумие какое-то! Это их, получается, отбирают как… древних гладиаторов, на бойню?!

– Н…нет, – торопливо вмешалась Рыжая. – Это дар. П…пользуйся как хочешь. Но кто-то, самый сильный, может п…победить. И станет как бы в…всемогущим. Это не точно, авторы не п…поясняют…

– Такое не может быть правдой!

– Смотри, – Рыжая явно жаждала объяснить ей детали. – Человек – п…покоритель каждой из стихий. Каждый в равной м…мере может управлять м…материальной частью любой сущности. Эти силы подчиняются друг другу и взаимно же п…порождают. Но в какой-то момент, не понятно п…почему, появляются люди, в которых одна из стихий представлена с…сильнее. И один из таких людей, если научится управлять такой с…силой очень хорошо, будет победителем. Как бы.

– Это просто легенда, не верю я в эти сказки! Должно быть объяснение попроще! Что-то научное, более рациональное!..

– Всё сходится, – настаивала Рыжая. – Мир существует в цикле, где сменяются в…владения стихий и эпохи л…людей. Многие уже знают и объединяются в кланы, г…группы. Как те Шу.

– Откуда ты-то об этом знаешь?! Про стихии и божество особенно?

– Читала, – просто ответила Рыжая. – Много человечество н…напридумывало мифов, но очень п…показательно, что все они так или иначе вписываются в эту теорию. Конечно, я не знаю н…наверняка, но это самое убедительное…

– Серьёзно?! – поразилась Анна. – Божество, которого и быть-то не может, наделяет всех даром, чтобы они насмерть бились друг с другом? Это твоё объяснение?

– Не передёргивай, – теперь Рыжая уже злилась. – Нет никакого божества – это только образ. Людям нужна л…личность, на которую можно списывать многие законы мироздания.

– Получается, что ты одновременно берёшь примитивное объяснение из древнего мифа, смешиваешь его со стройной позицией церкви, в которой бытие поддается научному трактованию, и выдаёшь это за какую-то новую теорию!

– Не я, а многие умные люди! – возмутилась Рыжая, тыкая в книгу. – Семь пар стихий с…создают мир таким, какой он есть. Не даром люди издревле восхваляли это число! В каждом предмете, в каждом явлении есть одна из н…названных стихий, или же несколько.

– Но я слышала только о четырёх стихиях!

– Людям свойственно в…всё упрощать, – снова застряла на букве Рыжая. – Они верили, что молнии создаются гневом богов, а теперь в Цинском царстве уже пробуют освещение из искусственных м…молний – электричество. И в Георге такое п…появится, вот увидишь!

– Но это ты мне говоришь о богах…

– Не с…с…слушаешь!.. – возмутилась Рыжая. Она так разнервничалась, что это начало буквально душить её, она едва могла выдавить слово.