Вызволение сути

Попадаются редкие жуки, которые догадываются не падать, а быстро взлетать, чем они иногда от меня спасаются. Но я научился это предотвращать – человеческий ум всё-таки…

Фермеры скармливают словленных колорадских жуков курам, почитающим их деликатесом, а я – унитазу, который жадно поглощает их за один глоток.

Когда я смахиваю совокупляющихся жуков в кружку, самец часто успевает соскочить с самки и улететь. Самка же под ним остаётся неподвижной в своём наслаждении и поэтому никуда не летит и падает в воду. Бывает, она так вцепляется в лист во время совокупления, что отодрать её становится нелегко, но вполне возможно, ибо нет границ для человеческого ума и силы.

Часто несколько пар жуков совокупляются на одном листе, устраивая оргии. Тогда мне особо приятно преобладать над глупыми насекомыми и всех разом смахивать в кружку с водой. Я чувствую себя сказочным героем: семерых – одним ударом.

Но самое интересное, когда парочка совокупляется, а третий жучок сидит рядом и то ли просто наблюдает, то ли ждёт своей очереди, причём не понятно, самка это или самец.

Как и всегда, я выступаю за наслаждение, в данном случае, жуков, потому что оно позволяет мне убивать их не по одному, а сразу по два, а если у них оргия, то и по десять.

Глядя на слипшихся в наслаждении жуков, я предсказуемо думаю о похожести их совокуплений с человеческими – небось колорадский жук с первого взгляда и нюха соблазнил своим видом и запахом колорадскую жучиху, и радовались они наслаждению и длили его и представляли себе сотни своих детишек и как они все вместе будут жевать листья малинового куста. И тут являюсь я в образе “Бога из машины” и уничтожаю всё их будущее одним движением пальца. Будущее конкретных жуков, но не колорадских жуков вообще. Их количество сводит на нет всякие попытки изменить качество.

Вот мы рассуждаем о множественности вселенных, но передо мной вселенная жуков – живущих на сотне островов моих малинных кустов. И живут они своими обычаями и желаниями, и должны они кушать и размножаться. Но вот встали жуки, сами не ведая того, на пути моего кушанья, хорошо что не размножения (этот путь теперь завален надолбами, взорван, уничтожен – не жуками, а временем).

А я карающей рукой ихнего бога или просто небесным монстром, обрываю жучью жизнь на самом пике счастья – совокупления и пытаю их waterboarding. Каково им, беспомощным и ничтожным, пред моей дланью? А ведь каждая пара жуков надеялась на большую и счастливую семью, у которой еда в обилии и жучки их, подрастая, тоже станут размножаться, чтобы радость свою передать обильным деткам и снова её размножить на малинных листьях. Но несут жуки большие потери и голову не приложат – за что? Уж молятся и прячутся, и просто забываются, уходят в наслаждение – но зоркая судьба роковым образом выхватывает невинных жертв из их рядов и спускает в чёрную дыру унитаза. Бог дал – бог взял, говорят жуки друг другу. И прощаются – и встречаются на дне моей кружки.

А сколько ещё вселенных вокруг нас: муравьи, пчёлы, деревья, птицы, чужие люди…

Колорадские жуки не воюют друг с другом, не убивают друг друга, у них даже в сексе всё мирно и группово. Так что во многом надо бы людишкам пересечься со вселенной насекомых.

Великая сила насекомых состоит в том, что они не должны заботиться о своём обильном потомстве. Само обилие потомства делает невозможной заботу о нём. И то же обилие обеспечивает выживание, несмотря на устраиваемые мною пренебрежимые потери. (Точно так же когда-то евреи, потом католики с запретом на предохранение и позволяя наслаждение только для брачного зачатия, а теперь мусульмане стараются выживать за счёт количества детей, которые занимаются террором тех, у кого жизнь – малина.)

Из-за отсутствия родительских обязанностей, времени у насекомых высвобождается огромное количество, и всё что им остаётся делать – это жрать и совокупляться.

Сидя на моих кустах малины, колорадские жуки предаются еде и наслаждению – после их пира лист становится прозрачным и остаются только его жилки-косточки скелета, а зелёное мясо преобразуется в коричневую плоть жуков. Жуки, пожрав плоть листа, собираются по пять-шесть пар на лиственных останках и совокупляются, поглядывая друг на друга, и тем самым ещё более возбуждаясь. Так в античные времена люди совокуплялись на могилах.

Учёная Suzana Herculano-Houzel сделала предположение, почему обезьяны, слоны и прочие козявки не стали такими интеллектуальными, как человек. Интеллект, сила сознания зависят, как оказалось, вовсе не от размера мозга, а от количества нейронов и связей между ними – чем больше их миллиардов, перевязанных друг с другом, тем выше интеллект. Однако нейроны эти потребляют огромное количество энергии и чем их больше, тем больше энергии требует мозг на их содержание, и получается, что у человека этой энергии потребляется вагон и маленькая тележка. Поэтому эту энергию нужно поставлять мозгу регулярной жратвой, причём высококалорийной.

Звери и насекомые едят сырую пищу и поэтому, если они будут с утра до вечера только есть, даже не совокупляясь, то им всё равно не добыть столько энергии, чтобы произвести человеческое количество нейронов. И только человеку удалось обеспечить мозг достаточным количеством энергии, чтобы гарантировать усиленный рост количества нейронов и тем самым стать самым умным. А удалось это по одной единственной причине, как утверждает учёная – человек додумался до варки, жарки, парки пищи, ибо, пройдя эти процессы, пища становится легко усвояемой и более калорийной или какой-то такой, что позволяет обеспечивать мозг значительно большим количеством топлива.

Вот я и подумал, что если колорадских жуков обеспечить вареным и пареным, да ещё выработать у них вкус к этому меню, то лет через тыщу жуки станут интеллектуалами.

Я как Сизиф – ежедневно убиваю тысячи жуков, а они по-прежнему роятся. Но если бы я этого не делал, то страшно даже представить, сколько эти тысячи не убитых мною жуков наплодили бы потомства. Мне главное – до осени продержаться, когда с ними расправится прохлада, а потом холод. Но следующим летом война опять продолжится.

Причина, по которой Сизифа приговорили к такому жестокому наказанию состоит в том, что он разгласил тайны богов. Я тоже разгласил тайны Пушкина-бога, опубликовав “Тайные записки”.

Так что придётся мне сизифствовать, ибо в этом есть великий миф и всепрощающий смысл.

Малиновая жизнь

В этом году малины чрезвычайно много. Хожу в свой малинник раз пять в день и набираю пять дуршлагов. Двадцать минут – дуршлаг.

Но температура за 30, а потому я выбираю тот участок малинника, который в данное время находится в тени, и так перемещаюсь за тенью в каждый свой выход в кусты, что в некоторых местах выше меня ростом.

Вот уж поистине мечта сбылась да с перебором.

В детстве я никак не мог наесться вдоволь малины. На рынке покупать родителям было не по карману, в магазинах она не продавалась, а у соседей на даче наворовать много не удавалось. Лесная малина съедалась подобными мне мальчишками и мне доставалось немного.

И вот теперь у меня в саду собственный малинник, причём большой, разросшийся из пяти маленьких кустиков, что я посадил лет десять назад с целью избежать кошения травы и заодно иметь любимую ягоду.

Каждое утро кусты окатывает новая волна созревших на ночь ягод. Я бросаюсь собирать не красные, нет, а бордовые ягоды, которые настолько зрелы, что при прикосновении падают мне в ладонь, а не успеешь её подставить – упадут на землю.

Совесть не позволяет мне оставить такие ягоды несобранными – ведь они мои любимые. Я не покидаю малинник, пока не соберу их все. Но я малиной уже объелся и есть её я уже не могу. С утра съем пару горстей – и всё.

Малина приелась, как женщина, о которой мечтал и жаждал, а когда она, созрев, еженощно лежит перед тобой с раздвинутыми ногами, призывая её заполнять, ты уже не хочешь и даже не можешь продолжать жатву.

Иногда я приглашаю в малинник друзей для помощи, как и для приевшейся женщины, и в итоге все оказываются счастливы. Главное я, наевшийся, обретаю спокойную совесть, что и все, кроме меня, тоже, насытились, а малина не досталась прожорливой земле.

Бесценное издание в одном экземпляре

В 1970-м году, после окончания ЛЭТИ (Ленинградского электротехнического института имени В. И. Ульянова-Ленина) я, с помощью папы, который работал начальником конструкторского отдела в ЦКБТО (Центральном конструкторском бюро технологии и оборудования), распределился туда в ОНТИ (Отдел научно-технической информации).

Инженером я работать не хотел, и этот отдел представлялся мне компромиссом для моих литературных страстей и моего инженерного образования.

И действительно, добрую половину рабочего дня я писал стихи, окружённый не менее, чем тридцатью женщинами, что тоже вдохновляло, ибо среди них имелось несколько хорошеньких.

Прознав о моих поэтических наклонностях, коллеги однажды попросили меня написать стихотворение ко дню рождения одной из сотрудниц, что я, играючи, совершил.

Вскоре наступил день рождения другого сотрудника, и просьба повторилась, которую я, заигравшись, тоже выполнил.

Так я превратился в “придворного поэта”.

Всякий день рождения в отделе стал проходить по определённой схеме: перед началом обеда, виновника, а чаще виновницу торжества вызывали в центр отдела к столу начальника, я выходил и читал своё стихотворное поздравление, что неизменно вызывало смех и аплодисменты, и затем замначальника отдела вручал подарок.

Этот церемониал длился два года.

Когда же наступил мой день рождения, то коллеги подарили мне заботливо сшитый сборник моих поздравлений, в твёрдой обложке под дерево.

Все тексты были аккуратно напечатаны на мелованной бумаге на специальной пишущей машинке, и первая буква первого слова в каждом стихе была выведена каллиграфически вручную цветной тушью. А эпиграфом к собранию были выбраны две строчки из одного из моих поздравлений.

Не следует забывать, что в тот 1972 год такого рода издание считалось преступным самиздатом, за который можно было поплатиться многим. Так что производство этой книги являлось отважным поступком моих коллег.

Когда я уезжал в 1976 году в Америку, всякие самодельные издания вывозить было запрещено, и мне пришлось его оставить у своего друга, поздравление которому имеется в этом собрании.

И вот через много лет он привёз мне в Миннеаполис эту книжку. Там 34 поздравления, и многих людей я уже не могу припомнить, несмотря на то, что все подписались на последней странице.

Что же касается ЦКБТО, то оно уже давно развалилось, и в его здании на улице профессора Попова располагается нечто элитное, “не имеющее мировых аналогов”.

Название этой книги сотрудники отдела дали по Маяковскому: “Отечество славлю…” Тогда ни я, ни они не могли себе представить мой скорый отлёт в США, так что эту цитату можно было бы со всем основанием продолжить до конца: “Отечество славлю, которое есть, но трижды – которое будет!” – моё американское второе отечество.

Но одно все понимали, вполне и определённо, даже тогда, о чём оповещено на задней стороне обложки, что это издание в одном экземпляре – бесценно.

Русскоязычное проклятье

Так уж устроено, что перемещение в пространстве вызывает обострение эмоций. Вот почему на протяжении всего моего путешествия (Barcelona – Valencia – Ibiza – Monte Carlo – Santa Margherita – Pisa – Florence – Rome) меня изрядно раздражал повсеместный русский говор. На корабле обслуживающий персонал состоял из граждан более сорока стран, так и там половина обслуги оказалась из украинцев, говорящих по-русски.

В Монте-Карло выяснилось, что там десять процентов населения – русскоговорящие.

В каждом городе продавцы в магазинах, официанты в ресторанах и куда ни плюнь – говорят по-русски. Идёшь в толпе туристов и слышишь, как все языки перекрывает русский – короче, сплошная русофилия.

К счастью, среди 650 пассажиров корабля не оказалось ни одного русскоговорящего, за исключением меня с женой.

С одной стороны, радостно видеть, как самые толковые бегут из моей родины, причём бегут в больших количествах. Но с другой, стороны, мне противно это повсеместное русскоязычие – оно для меня резко уменьшает ценность западной жизни и представляется оскорбительно навязчивым. Например, идёшь по тропическому лесу и вдруг видишь пустую банку кока-колы. Кому её там бросил? Короче говоря, русские на Западе – это загрязнение среды.

Я пытался разобраться, почему у меня такое отвращение к русскому языку за пределами России, и пришёл к выводу, что всё русскоязычное, прислуживающее мне (рабы) я снисходительно терплю, а вот равные и выше вызывают у меня нетерпимость, как варвары в Риме. Такое вот сделал для себя психологическое открытие.

Плотность толп туристов и особенно в музее Ватикана произвела на меня большее впечатление, чем Микеланджело.

А попытка одного из Пап продать его Пиету единственному достаточно богатому для такой покупки еврею произвела на меня впечатление меньшее, чем отказ этого еврея от такой сделки, чтобы не подставить себя и сородичей под ненависть христиан.

Тем не менее, на испанских церквях часто попадаются звёзды Давида, которые требовали установить еврейские архитекторы этих строений. Так что звезда на самой верхотуре, а под ней болтаются кресты.

Если в давние времена по Via del Corso в Риме пускали диких лошадей, то теперь на ней табунятся дрессированные туристы. Но рано утром эта улица становится прекрасна своей полной пустотой. Так что раннее утро и глубокая ночь – это единственно правильное время для гуляния по городу и личных экскурсий.

В Риме мы жили в квартире в старинном доме с пятиметровыми потолками, с огромной входной дверью с кольцами для битья в дверь, с каменным двориком, на котором поставлены толстые горшки, бадьи и бочки с кустами и деревьями, чтобы уравновесить камень.

Везде приступки, порожки, ступеньки – идёшь и спотыкаешься.

Чтобы войти в любой магазин с улицы есть ступенька, с которой, выходя, забыв о ней под впечатлением купленного, сваливаешься на улицу.

Вообще говоря, самые мои любимые достопримечательности – это рестораны и магазины. Раньше первыми шли женщины. Но то – раньше.

Бесчисленные звёздочки (созвездия) площадей с лучиками улиц, с непременными церквями и тоскливыми рожами святых и самого батьки-сынка с душком – осточертели довольно быстро, несмотря на глубокомысленные комментарии частных гидов, которых я нанял, чтобы хоть как-то избежать толпы.

Порадовали меня и швейцарские клоуны из ватиканской охраны – оказывается, несмотря на пёстрые шмотки, в которые они наряжены, все они – супермены, так как их тренирует израильский Мосад. Вот уж где католическое деловое сотрудничество с евреями-антихристами. Католический антисемитизм не тревожится, что взбунтовавшаяся (под влиянием евреев из Мосада) охрана распнёт Папу римского.

Я изо всех сил боролся с побочным эффектом всякого путешествия – внезапным и резким обострением интереса к искусству, архитектуре и прочему. Меня больше тревожили дух места и его облик, а не художественная история, которая то и дело кроется крестами. Как посмотрю на богатейшее убранство церквей, то думаю – сколько же денег, сил, таланта ухлопано на эти, по сути дела, fake news: непорочное зачатие и порочное в своей лжи воскрешение да последовавшие горячечные фантазии попов, чтобы забить секс или давать его по одному в одни руки. Тогда как правильное понимание христового “не хлебом единым" подразумевает еating pussy.

Христианство разверзалось бездонной ёмкостью для семяизвержения художников, архитекторов, литераторов. А вот Генитализм (см. ниже) предоставил бы поистине божественные объекты для изображения и поклонения им.

Когда я предстал перед Пизанской башней, я ей сказал: “Что ж ты милая смотришь искоса…”. Также вспомнился Ницше: падающую подтолкни. Во всяком случае, карабкаться наверх по нудным ступеням я не стал.

Весь интерес к Пизанской башне основан не на ней самой, а на том, что она, видите ли, наклонилась. Это как интерес к перегнувшейся в пояснице женщине, которая предлагает тебе зад: лица и всего прочего ты не видишь и её не знаешь, но то, что она стоит перед тобой в такой позе является самоценным для пристального взгляда.

Если население Пизы утомится туристами, то надо выправить башню и туристы потеряют всякий к ней интерес и исчезнут .

Все поголовно фотографируются на фоне Пизанской башни, и это всё равно, что фотографироваться со знаменитостью. Хилая попытка приобщиться к его искусству, к его славе. Поэтому я тоже сфотографировался на фоне Пизанской башни, чтобы память о ней осталась в веках, ибо на фотографии она стояла рядом со мной.

Крупнейшая разница между Барселоной и Римом состоит в том, что в Барселоне все пьют воду из бутылок, а в Риме – из под кранов.

На корабле существование – сомнительное: то ли ты пьяный, то ли качка. Бесплатность выпивки угрожает алкоголизмом, а бесплатность еды – обжорством. Однако, самое сильное впечатление не столько от огромного количества разнообразной изысканной еды, а от того огромного количество еды, которое вынужденно выбрасывается. Я предложил, чтобы за нашим кораблём следовал “корабль бедняков", куда бы на радость им переправлялись остатки еды и питья с нашего корабля.

Вообще говоря, нет ничего прекрасней, чем сидеть в ресторане на открытой палубе, наблюдать за плывущей мимо водой и наслаждаться едой с вином и раболепным обслуживанием. Мой дорогой, непотопляемый Титаник!

Каждый вечер талантливый квартет исполнял песни 70-х, под которые танцевали приодетые пассажиры. Каждый вечер, пара молодых родителей привозили свою больную неподвижную дочку в инвалидной коляске слушать музыку и смотреть на танцующих. Девочке было лет 15, шея не держала её голову, которая всегда была опущена на грудь и поэтому лица девочки было не разглядеть. И вот во время исполнения песни Dancing Queen отец, высокий и стройный, поднял дочку с кресла, положил её руки себе на плечи, и держа её в руках, стал с ней двигаться в такт музыке на краю танцплощадки. Голова девочки лежала на папином плече, и тут я увидел её потустороннее лицо с широкой счастливой улыбкой. Мать стояла рядом с ними и гладила девочку по светлым волосам.

Одна из причин существования калек, чтобы напоминать здоровым, насколько они счастливые.

Рядом я увидел танцующую пару. Голова красотки лежала у него на плече, глаза её были полуприкрыты от счастья, и губы раздвигала пьяная улыбка. Платье оставляло голой её спину и открывало доступ к большой груди, чем без стеснения пользовался её партнёр и мял тесто её грудей подготовляя наслаждений хлеб насущный.

Чужая похоть – это основа радости за других и доброжелательства к ним.

На пути домой, в римском аэропорту прохожу проверку через рентгеновскую установку, предварительно выкладываю на конвейер айфон, айпад, кошелёк и направляюсь в рамку проверочного аппарата. Служительница в итальянской форме, окликает меня на ломанном русском: “Шапка, ремень“. Узнала-таки во мне русскоязычного, хотя я всё это время молчал, не выказывая своего языка и держал в руке американский паспорт.

Пришлось вытащить ремень из джинсов и снять бейсболку.

По выражению лица служительницы было видно, как ей противно общаться с русскими.

Тут и мне стало противно.

Но в самолёте стюардессы не признали во мне русскоязычного и обращались исключительно по-английски или по-итальянски, принимая меня за итальянца, или просто потому, что не знали русских слов.

И я вспомнил, что в первые месяцы своего пребывания в США в 1977 году, прилетев из Рима, я в барах, знакомясь с девушками, стыдился говорить им, что я из России, и сообщал, что я из Италии, что было правдой, ибо я из неё прилетел. Так и сейчас, я опять летел из Италии в Америку, но по сути-то я был и оставался, о, проклятье! – из России.

Золотая серебряная медаль

1964 год, Ленинград. Я закончил десятилетку школы рабочей молодёжи, к своему и родительскому огорчению, лишь с серебряной медалью. А ведь я стремился к золотой, ибо с ней поступали в ВУЗ без экзаменов. Как оказалось, имелось секретное указание из верхов, чтобы евреям золотых медалей не давали.

Так мне за сочинение поставили четвёрку, придравшись к стилю какой-то фразы и к отсутствию запятой.

Поэтому я получил в руки “серебряник”, а значит надо было сдавать вступительные экзамены, причём только на пятёрки, чтобы наверняка поступить в институт и не загреметь в армию.

Решили не рисковать, и родители наняли мне репетиторов по математике и по физике. Занимаясь с ними, я с удивлением осознал, что в этих предметах я совсем не разбираюсь, но за пару месяцев интенсивных занятий я стал действительно отличником по математике и физике.

Несомненно, что без репетиторов я бы в ЛЭТИ не поступил. Но, нашпигованный репетиторскими знаниями, я на вступительных экзаменах получил все пятёрки, за исключением одной четвёрки: опять-таки за сочинение. Тем не менее, мне вполне хватило баллов, чтобы меня приняли. В технические вузы тогда евреев вынужденно, но сдержанно принимали.

И вот я подумал, не будь антисемитизма в СССР, мне бы дали золотую медаль, я бы поступил без экзаменов в институт, ничего бы не понимал на лекциях по математике и по физике, и на первой сессии меня бы выгнали за незнание главных предметов. Таким образом, я бы неминуемо загремел в армию.

Вот почему я выношу благодарность антисемитам – они всегда делали меня лишь сильнее.

А что касается четвёрок по сочинениям, то и здесь я стал отличником, причём тоже не без помощи антисемитов, заставивших меня взять звучный псевдоним, и великих “репетиторов” от мировой литературы.

Разговорный и умелый язык

В 1977 году я прилетел в Америку “со знанием английского языка”. Это оказалось заблуждением и выявилось особо ярко на моём первом свидании.

Девица была медсестрой, и как следует в этой профессии, заботливой и терпеливой. Эти черты характера были весьма уместны при встрече с тридцатилетним голодным эмигрантом из СССР.

Мне дал её телефон сотрудник на работе, она была его дальней родственницей.

– Are you taking me on a date? – спросила она по телефону.

Я знал слово date лишь в смысле “даты”, и потому не понял, о какой дате она говорит. Я на всякий случай сказал yes, и медсестра дала мне свой адрес.

Я обрадовался, что она сразу пригласила меня к себе домой, ожидая быстрого избавления от непривычной голодухи.

Когда она открыла дверь, я сразу понял, что это не то, но анатомически она всё-таки была женщиной, и этого на тот момент мне было вполне достаточно. Она же, с другой стороны, вскоре призналась мне: I dig you.

Я удивился, каким это образом она меня копает, но не отрывался от её губ.

Вдруг она отстранилась и предложила:

– Let’s go out.

Меня это возмутило и я возразил: No, I want in.

Медсестра рассмеялась и позволила мне снять её лифчик и присосаться к груди.

Когда я лизал ей клитор, и она стала приближаться к оргазму, она властно прошептала: Don’t stop. Let me get off.

Ну, останавливаться я и так не собирался, но и позволить ей свалить с кровати я не намеревался – именно этот перевод get off я знал.

– Oh, I am coming! – Застонала она, – и тут я уже не стал задавать ей вопрос – куда она приходит, когда она и так уже здесь.

Приехав домой, я взялся за словарь американского слэнга, и понял, что моё незнание разговорной речи может быть препятствием только, если я буду с женщиной вести разговоры.

Сотрудник, что дал мне телефон медсестры, подошёл ко мне на работе и торжественно сообщил, что я понравился его родственнице. Это меня вдохновило, и я стал использовать своё "иностранство" как предлог, чтобы все разговоры с женщинами сводить к нулю, якобы из-за плохого знания английского.

Я пользовался этим приёмом несколько лет, даже когда я уже прекрасно знал что значит dp, airtight и rosebud.

Ведь секс – это та Вселенная, где ценятся не слова, а дела.

Из обычаев и нравов "строителей коммунизма"

В Ленинграде в 50-60х годах 20 века к подаркам в дни рождения было особое отношение. Оно было не во всех семьях, но в моей и многих, мне известных – было. Отношение это состояло в том, что жадно ожидаемый подарок был вместе с тем чем-то запретным, а именно: когда очередной гость, пришедший на празднование твоего дня рождения, вручал тебе свёрток с подарком, то ты его не открывал, не рассматривал и не радовался, благодаря гостя – это считалось не только невежливым, но даже неприличным. Ты относил подарок в дальний угол комнаты или в другую комнату (коль другая имелась).

И только после того, как все гости расходились, ты подбегал к подаркам, нетерпеливо их распаковывал и рассматривал.