На суше и на море. Том 1

Воспользовавшись утренним приглашением пожилого штурмана, мама отвела сына в штурманскую каюту и уложила на диван. Ей так же стало плохо. Тошнота подступала к самому горлу. Но приходилось держаться, хотя в каюте, расположенной на нижней палубе, было значительно спокойнее, чем наверху.

Судно быстро продвигалось на юг, не смотря на свежий встречный ветер. На следующее утро наш герой почувствовал себя лучше. Вместе с матерью они поднялись на главную палубу, освобождая каюту для штурмана, который отдыхал в дневное время после ночной вахты.

При «смене вахты» в каюте, штурман посоветовал устроиться на палубе лицом к ветру по ходу судна и вручил нашим «бедолагам» подсоленные сухари.

«Так легче будет привыкать к качке», сказал он.

«Больше двигайтесь и постарайтесь что-то делать», добавил он на прощанье.

Свежий морской воздух оживил, а вид пенящихся волн восхитил мальчика. Но качало значительно сильнее, чем вчера. Шторм разыгрался не на шутку. Танкер водоизмещением 5000 тонн кренился от сильных волн и юго-западного ветра, порывы которого достигали 20–25 м/с.

Удалось укрыться от ветра за трубой на шлюпочной палубе. Здесь, под жарким июльским солнцем они любовались мощью разбушевавшейся стихии и читали взятую у штурмана книгу «Чукоккола», которую он купил для своего внука, того же возраста, что и наш герой.

К вечеру шторм немного утих. Благодаря соленым сухарям тошнота улеглась, но есть не хотелось. А вот жажда нарастала. Штурман несколько раз подходил к мальчику и его матери и предлагал спуститься в его каюту. Но они вежливо отказывались, не желая лишний раз его стеснять. Однако к 20–00, когда штурман заступил на вахту, они спустились в его каюту. Выпив приготовленного для них чая, улеглись спать, испытывая блаженство от защищенности и возможности, наконец, прилечь в тишине каюты.

Спали они так крепко, что не услышали, когда ранним утром штурман открыл дверь каюты и позвал их на выход.

Судно стояло у причала в порту Сухуми. Началась его разгрузка, и сход пассажиров на берег. Попрощавшись со штурманом и сердечно поблагодарив его за гостеприимство, наши путешественники влились в поток беженцев, спускавшихся по трапу на берег. Море было совершенно спокойным, светло синим, а вокруг возвышались зеленые горы.

Вдали хорошо были видны снежные вершины Кавказского хребта.

Пальмы окружали порт плотным кольцом. Все дышало миром и божественной красотой.

У наших путешественников от этой благодати даже дух перехватило. После всего пережитого, мирный пейзаж казался не реальным. И если бы не усталый и озабоченный вид беженцев, война, бомбежки и налеты фашистских самолетов, массовая эвакуация здесь казались бы абстрактными понятиями.

Выбравшись из общей толпы пассажиров на площадь, группа, прибывшая из Днепропетровска, собралась у здания порта. Здесь их коллективная поездка заканчивалась. Эвакуированные погрузились в поданные автомашины, и их развезли в заранее подготовленные квартиры в домах, как в самом Сухуми, так и в его окрестностях, уплотнив местных жителей.

Начальник группы подошел к нашим путешественникам и вручил им пакет с билетами на поезд Сухуми–Тбилиси, и пожелал благополучного возвращения домой. Он предупредил, что в Тбилиси их будут встречать.

Поезд уходил поздно вечером. Поэтому решили посмотреть этот сказочный город и сделать самые необходимые покупки в дорогу. После обстрела колонны вещей у них не осталось. Простившись с начальником колонны, наши путешественники пошли на рынок, одновременно осматривая город. Дома были белые кирпичные, одноэтажные и отделены друг от друга большими садовыми участками. Фруктовые деревья прогибались от плодов вишни, яблок, абрикосов, слив, груш, мандаринов. Фруктовые деревья росли не только на участках, но и вдоль улиц, так, что можно было срывать плоды и есть прямо с деревьев. Никто не запрещал. Проходившие местные жители с удивлением и некоторой жалостью смотрели на мать с ребенком, срывающих и жадно поглощающих фрукты. Они сразу же узнавали в них беженцев.

На рынок пришли к полудню. Разнообразие, обилие овощей и фруктов поразили их. Стоял обычный для восточных и южных базаров гвалт. Темпераментная смесь грузинского, абхазского, армянского и русского языков придавали рынку особый колорит Закавказья.

Запасшись продуктами и самыми необходимыми в дороге вещами, пообедав в городской столовой, отправились на набережную и пляж. Спокойная гладь морской синевы радовала глаз. На пляже было мало купающихся, только шелест волн нарушал тишину. Устроившись на песке под беседкой, они искупались, придя в восторг от теплой и ласковой морской воды. О войне в таком райском месте даже вспоминать не хотелось. Вся окружающая их природа излучала тепло, негу, покой.

Греясь на песке, они сладко дремали, отходя все дальше от пережитых ими трагических событий.

Незаметно наступил вечер. Красное солнце опустилось в море и скрылось за горизонтом, подарив нашим путешественникам на прощанье незабываемое зрелище – вспышку зеленого луча на фиолетовом небосклоне. Этот прекрасный добрый вестник моря мальчику запомнился на всю жизнь.

Поезд отходил поздно вечером. Прошлись по вечерним улицам Сухуми, мимо зоопарка, где располагался знаменитый обезьяний питомник.

Крики диких зверей среди пальм, влажная теплота морского воздуха создавали нереальное ощущение близости настоящих джунглей.

Наш герой, годы спустя, вспоминал этот пейзаж, когда в юношеском возрасте читал книги о путешествиях в тропических странах.

На станцию пришли за час до отправления поезда. Здесь царила обычная вокзальная суматоха. Но никаких беженцев не было видно. О войне напоминали лишь грозные плакаты и лозунги, да еще призывники, толпившиеся у теплушек, и провожающие их родные с заплаканными глазами.

В купейном вагоне, где они расположились, грузинское гостеприимство, чистота постелей, фрукты и нарзан на столике, до глубины души поразили наших путешественников, а мать растрогалась до слез, которые показались у нее на глазах.

После длительной прогулки по городу и всех приятных переживаний от вновь вернувшейся мирной жизни, наши герои уснули так крепко, что до самого Тбилиси не просыпались на промежуточных станциях и остановках.

Только когда до Тбилиси оставалось ехать 30 минут, проводник разбудил их, громко постучав в дверь и прокричав: – Тбилиси, Тбилисо, Тбилиси!

Пассажиры засуетились, собирая вещи, но матери с сыном собирать было нечего. Нужно было только умыться. В окне были хорошо видны горные массивы, покрытые густой темной зеленью. Белые каменные дома и домики взбирались высоко от дороги по горным склонам. Внизу от железной дороги виднелась стремительная горная река. Весь пейзаж напоминал мальчику «его» горы. Но здесь зелени было гораздо больше, горы ниже и все вокруг радовало глаз своей мягкостью, а не подавляло величием, дикой и суровой красотой как в горах Памира.

Поезд остановился на вокзале, где на путях стояло еще несколько составов.

В вагон вошел молодой высокий грузин в военной форме НКВД, с двумя кубиками на петлицах.

Вежливо поздоровавшись при входе в купе, он передал Елене Стрелец пакет с билетами до Баку и деньгами, спросил, чем может помочь. Вероятно письмо наркома СССР, на его малой родине, было особенно весомым. Это чувствовалось во внимательном отношении встретившего их военного.

До отхода поезда в Баку оставалось три часа. Он предложил показать город и пригласил мать с сыном в автомашину, стоявшую у входа на вокзал. Удивленно заметив полное отсутствие вещей у прибывших, лейтенант что-то кратко приказал водителю. Они поехали вдоль центральной улицы имени Ленина к большому военному магазину – военторгу. Здесь купили небольшой чемодан и маленький рюкзак и наполнили их всеми необходимыми в дороге вещами, включая летнюю одежду для молодой женщины и ее сына. Сделав необходимые покупки, отправились на самую высокую точку города, в парк имени Сталина, где гигантский монумент вождя обозревал Тбилиси, раскинувшийся у его ног. Военный пригласил гостей в ресторан, расположенный в парке, откуда открывался вид на столицу Грузии, и заказал завтрак. Пока его готовили, он с гордостью хозяина рассказывал о наиболее интересных местах и памятниках архитектуры этого древнего города, хорошо видимых сверху.

За интересным рассказом время пролетело очень быстро. Пора было возвращаться на вокзал.

В поезд сели за 15-минут до отхода. Любезно оказав помощь в размещении подопечных в купе вагона, лейтенант вежливо попрощался, и наши путешественники опять остались одни.

Мама разобрала наскоро сваленные в чемодан и рюкзак покупки, и поезд тронулся. До Баку ехать 18 часов. Красивые горные пейзажи сменялись зелеными равнинами. По мере продвижения к Азербайджану бурная растительность субтропиков сменялась деревьями и кустами засушливых зон. Горы становились ниже, и коричнево желтые цвета начали преобладать над зелеными. Все настойчивей и громче звучала азербайджанская речь на станциях и даже в вагоне, где публика постепенно менялась. Наш герой и его мать хорошо понимали азербайджанскую речь, очень близкую к узбекской. Да и сами азербайджанцы по внешнему виду и по поведению напоминали узбеков, так что на станциях при покупке овощей и фруктов мать и сын обращались к ним по-узбекски, как у себя дома.

В Баку поезд прибыл рано утром. Было жарко и душно. Очень сильно пахло нефтью. На вокзале толпы беженцев рвались в порт для посадки на суда, идущие через Каспийское море в Красноводск, в Среднюю Азию. Опять вокруг разговоры только о войне, о налетах, о падении Киева и стремительном продвижении немцев к Москве.

Никто не встретил наших путешественников. Билетов на пароход у них не было. Кругом суматоха, почти давка у ворот порта. Впервые за все время путешествия мальчик испугался. Он крепко сжал руку матери и сказал:

«Мамочка, смотри меня не потеряй, ведь у меня здесь нет ни братика, ни сестрички!».

Эта детская мольба заставила мать собраться и действовать немедленно.

Она направилась прямо к военному коменданту города, резиденция которого находилась рядом с вокзальной площадью. У резиденции толпилось множество военных, которые с недоумением смотрели на женщину с ребенком, уверенно идущую прямо к охраняемому часовыми входу в комендатуру.

Подойдя к часовым, она попросила вызвать дежурного командира и срочно связать ее с представителем НКВД, который всегда находился во всех подобных организациях даже в мирное время. Уверенный и требовательный тон, с которым говорила женщина, внушил к ней доверие. Часовые были обязаны вызвать командира и представителя НКВД в любом случае, тем более при таком решительном требовании.

Через десять минут к ним подошел невысокий плотный человек в штатском. Мать предъявила ему свои документы, представилась и в свою очередь попросила представиться подошедшего. Удивленный таким поведением женщины, он не стал представляться, а пригласил ее с сыном пройти в здание комендатуры.

Их пропустили внутрь без всякой проверки и провели в большую приемную представителя органов. Кроме молодого человека азербайджанской внешности и приведшего их мужчины в комнате никого не было. Вошедшие поздоровались, и молодой человек, приветливо им ответил и произнес только одно слово: «Рассказывайте».

Вместо рассказа мать протянула письмо наркома. Взяв письмо, а затем внимательно его изучив, молодой человек сразу же подтянулся, стал серьезным и попросил гостей подождать в соседней комнате, дверь в которую вошедшие сразу не заметили.

Ожидание было не долгим, но напряженным. Минут через десять молодой человек с улыбкой пригласил мать с сыном в приемную и принес извинения, за то, что их не встретили на вокзале. Произошла путаница, пояснил он:

«Встретили не тех, а искомые не стали долго ждать и сами пришли», пытался пошутить он.

«С такой не пропадешь!» – добавил молодой человек, глядя на мать. Но, уловив суровый взгляд в ответ на неуместный комплемент, осекся и совершенно серьезно еще раз извинился.

Несколько минуту спустя в кабинет вошел военный в синей форме и пригласил наших героев в «эмку», уже стоявшую у входа в комендатуру. Только в машине у них отлегло от сердца. Металл авто и забота сильной руки мгновенно отделили их от бурлящей, пугающей толпы беженцев. Через весь город их отвезли в ведомственную гостиницу у моря, где накормили завтраком и предложили отдохнуть. Здесь было тихо и уютно, даже прохладно. Вид окружающей зелени и волнующихся коричневатых вод Каспия успокаивал.

Было еще утро, когда вошедший ординарец вручил им пакет с пропуском в порт и билетом на пароход. Он сообщил, что в 18–00 за ними придет машина, и отвезет их для посадки на судно «Революционер Фиолетов», отходящее в 20–00 на Красноводск.

До прихода машины оставалось семь часов. Решили до обеда осмотреть окрестности гостиницы и искупаться в море, хотя цвет воды и запах нефти не вдохновляли на такой подвиг. С грустью вспоминали Сухуми и черноморский пляж.

Однако, при непосредственном контакте с водой и бескрайней песчаной отмелью, оказалось все не так уж плохо. Морская вода была чистой, а коричневый цвет ей придавал микропланктон и глинистое дно. Запах нефти исходил не от воды, а от множества нефтяных вышек, видневшихся вдали.

Купание на пустынном пляже принесло облегчение после утренней сутолоки на вокзале.

Пообедав в гостиничной столовой, в город решили не ехать, а отправились в номер спать, наверстывая упущенный утренний сон. Только к 17–00 они проснулись и опять побежали к теплым каспийским водам, решив еще раз искупаться на дорогу.

Автомобиль и сопровождающий их военный прибыли ровно в 18–00, как и обещали.

В порту царили суета и толчея. Тысячи людей, в основном женщины, дети, старики рвались в единственные портовые ворота. Охрана едва справлялась с этим многоликим и многоголосым потоком. Оказаться в нем было большим горем. Ведь большинство из них ехало в никуда, гонимые войной и фашистами.

Наши герои были в несравненно лучшем положении. Они возвращались домой, да еще под высоким покровительством. Но война успела опалить и их.

Автомобиль подъехал к грузовому порту в Черном городе. Здесь беженцев не было. В грузовой порт требовались специальные пропуска, и он тщательно охранялся.

Военный, сопровождающий их, предъявил удостоверение и пропуска охранникам, и машина беспрепятственно въехала на территорию грузового порта, направившись к стоящему здесь у причала т/х «Революционер Фиолетов». Судно готовилось к рейсу. Дрожь от входящего в режим главного двигателя сотрясала все судно. Посадка пассажиров еще не началась.

По высоко задранному трапу вся группа поднялась на борт судна и прошла в каюту капитана, который заранее был предупрежден об их визите. Пригласив старпома, капитан распорядился выделить для наших путешественников каюту четвертого помощника, который в рейс не шел. Их проводили в светлую, уютную каюту в носовой части судна, на второй палубе. Из большого иллюминатора хорошо было видно, как устанавливали на берегу переносные перегородки и большие трапы для организации посадки пассажиров – беженцев, направляемых в Среднюю Азию.

Через 30-минут все было готово к приему пассажиров. Ворота между грузовым и пассажирским портами открылись. Толпа беженцев хлынула вдоль перегородок к трапам.

У трапов перед посадкой на судно у всех строго проверяли документы. Когда допущенные к посадке беженцы подымались по трапам, на их усталых, а порой изможденных лицах светилась радость. Но какое горе испытывали те, кого отстраняли от посадки, можно было легко понять даже издалека. Ведь они прошли тяжкой, смертельно опасной дорогой мытарств, страха и лишений, пока добрались до Баку и, наконец, до спасительного судна. И вот трагический финал – дальше их не пускают…

Отвернувшись от окна, мальчик спросил:

«Мама, почему их не пускают? Куда они едут? Зачем?».

На эти вопросы было легко ответить, но принять все это было трудно.

«Не пускают, так как документы или билеты не в порядке, едут к родным, знакомым или просто бегут от фашистов куда подальше, чтобы остаться живыми» – с горечью ответила мать.

Посадка продолжалась два часа. Пароход был забит до отказа. Шум и гам царили теперь там, где еще два часа назад был слышен только гул главной машины.

Даже в каюту доносились крики и возбужденный говор беженцев. Желания выйти из каюты не возникало. Здесь они чувствовали себя как в осажденной крепости.

В 23–00 отдали швартовые, и буксиры выволокли пароход на рейд. Задрожали переборки и подволоки от мощного гула главного двигателя, и огни причалов и улиц Баку начали медленно удаляться. Они еще долго светили вдали, прорезая своим светом темноту ночи.

Гвалт на судне постепенно стихал, и, под утро, наконец, наступила долгожданная тишина.

Яркие звезды южного неба радовали глаза, а шум воды, разрезаемой форштевнем, напоминал рокот горной реки.

Ранним утром, когда ребенок еще спал, мать вышла из каюты и направилась на палубу, забитую пассажирами, спящими прямо на полу. Ей искренне было жаль этих простых людей, оторванных войной то дома и мирной жизни.

Море вокруг было зелено-синим, но по мере восхода солнца вода приобретала голубую окраску. В эти относительно спокойные минуты, когда младшему сыну не угрожала опасность, мать могла думать о старших сыновьях и муже, которые, несомненно, уже непосредственно участвовали в войне. Особенно ее беспокоила судьба второго сына Ленечки, служившего в пограничных войсках в Либаве, и принявших на себя самый первый коварный удар фашистов. Никаких сведений от дорогих ей мужчин она пока не имела.

С подъемом солнца постепенно судно начало оживать. Плачь и крики малых детей, громкие голоса пассажиров наполнили все вокруг.

Мать вернулась в каюту, где сладко спал ее младший любимый сын.

К полудню погода начала быстро портиться. На Каспии сильные шторма налетают стремительно, и море меняется прямо на глазах. Первый же порыв ветра сорвал развешенные пассажирами вещи и большую их часть унес в море.

На палубах появились матросы во главе с боцманом и начали крепить разбросанные вещи пассажиров, призывая их спуститься с палуб в трюм для их собственной безопасности и безопасности судна, перегруженного сверх всякой меры. В трюме было очень тесно и душно, и беженцы спускались туда неохотно. Однако, когда ветер набрал полную силу, и волны высотой до 3–5 м. с яростью обрушились на судно так, что по главной и второй палубам покатились реки воды, и над судном установилась сплошная пелена брызг, всех пассажиров буквально ветром сдуло с палуб в твиндек и трюма.

Началась сильная качка, так как ветер был северным – бортовым для «Фиолетова», идущего на восток.

В душных переполненных каютах нижних палуб и твиндека качка бала тяжелым испытанием для большинства беженцев, никогда не выходивших в море. Морская болезнь их одолевала до потери сознания. Стараясь спасти от сильной бортовой качки перегруженное судно, капитан изменил курс с В на С-СВ.

Качать стало меньше. Но и тогда, спасти пассажиров от морской болезни не удалось.

Они, страдали от тошноты, выскакивали из кают и трюмов на палубы, где их окатывал теплый душ из морских брызг и потоков воды.

Особенно трудно приходилось детям и их матерям. Подыматься на открытые верхние палубы было опасно, и запрещено. Могло смыть за борт крупной волной. Об этом было объявлено по судовому радио. Но удержать страдающих морской болезнью людей не удавалось.

Наши путешественники тоже чувствовали себя плохо, но комфортные условия каюты, где хорошо работала вентиляция, скрашивали их быт. Мальчик, не смотря на подступающие приступы тошноты, внимательно наблюдал за игрой волн и ветра, срывающего белые пенящиеся гребни над волнами.

Неожиданно его взгляд упал на главную палубу, где пожилая женщина с двумя детьми боролись с порывами ветра, стремившегося повалить их на пол, а волны смыть за борт.

Картина была страшной, мальчик в приступе отчаяния закричал: «Мама их сейчас смоет в море, они утонут!»

Мама заметила происходящее только после крика сына. Немедленно бросилась из каюты к выходу на палубу и позвала на помощь. Двое крепких матросов уже спешили к женщине с детьми. Они втащили их в пристройку на главную палубу, прежде чем очередная волна накрыла ее. Все пятеро, бледные и мокрые стояли в безопасном коридоре. Матросы ругались, объясняя пожилой даме с детьми, что шутки с бурным морем плохи. Но делали они это далеко не на литературном русском языке. Вмешалась мать, резко отдернув матросов в терминах для них вполне понятных. Затем она обратилась к пожилой даме мокрой, и едва живой от испуга. Узнав из ее сумбурных ответов, что она с детьми не может вынести качку, находясь в душном трюме, и, что лучше выброситься в море, мать пригласила всех троих в свою каюту.

Когда мокрые дети и их бабушка вошли в каюту, мальчик просиял от радости. Всю сцену спасения он хорошо видел и считал себя причастным к этому доброму делу. Особенно его обрадовало появление детей, с которыми он не общался почти весь обратный путь домой.

Это были мальчик 10-и лет, Боря и его сестра Лина, 7-лет. Всей семьей, с родителями и бабушкой, они эвакуировались из Киева. Под Таганрогом их состав разбомбили. Родители пропали (погибли), а они с бабушкой добираются в Самарканд, где живут их дальние родственники. Бабушка, Александра Ефимовна, рассказала маме о перенесенных ими страданиях и унижениях на этом тяжком пути. И когда мама слушала рассказ этой старой женщины, она окончательно поняла, в каких комфортных условиях они путешествуют в военное время, благодаря заботе отца.

Расположились все пятеро в каюте 4-ого помощника. «В тесноте, но не в обиде», – как говорится в старинной русской поговорке.

Дети бесконечно радовались прекрасным условиям в каюте и рассказывали друг другу наперебой об увиденном и пережитом ими. Казалось, они совершенно забыли о шторме, качке, недавно пережитой опасности бать смытыми волнами за борт, а погрузились в одну, только им известную страну детской фантазии для них неотделимую от реальности.

А двум женщинам было о чем поговорить после обрушившихся на них испытаний.

К вечеру налетевший шторм начал стихать, судно легло на генеральный курс, уже не рискуя быть опрокинутым.

Утром тихое и ласковое море ничем не напоминало разъяренную стихию, каким оно было вчера. Спасенные гости собрались спуститься в трюм, когда волнение улеглось, но мама, к всеобщей радости, предложила им оставаться в каюте до прибытия в Красноводск, до которого оставалось всего сутки хода.

Теперь, когда волнение улеглось, и спокойная голубовато-зеленая вода застилала весь горизонт, дети смогли выйти на свежий воздух на палубу, где устроились у самых шлюпок. Других мест не было. Измученные штормом обитатели подземелья (трюма и нижних палуб) выбрались наверх, к свежему воздуху, и их усталые тела заняли все верхние палубы.

Было жарко, грело летнее туркменское солнце, белое солнце пустыни.

Спасались чаем. Днем палуба раскалялась до 50–60 градусов С, и ее поливали из пожарных шлангов морской водой. У неосторожных пассажиров, жителей северных городов, начались тепловые удары. Судовому врачу и медсестре прибавилось работы.

Но для наших путешественников это не было серьезным испытанием. Такая температура не редкость для районов Средней Азии. А здесь морской ветерок смягчал жару.

На следующий день утром показались выжженные солнцем серо-коричневые горы Красноводска.

Судно вошло в Красноводскую бухту в 8–30 утра, но уже стояла туркменская жара. Воздух не шевелился. От раскаленных гор, как из кузнечного горна, растекался горячий воздух. Спиртовой термометр зашкалил на отметке + 50С, в тени.

Началась выгрузка пассажиров.

Памятуя наставления, полученные в Баку, Елена Стрелец ждала, когда иссякнет поток беженцев и прибудет представитель военного коменданта.

Она посоветовала своим новым попутчикам остаться в каюте и ждать. У нее созрел план помощи этим приятным и настрадавшимся людям. Елена решила не расставаться с ними до приезда в Самарканд, который их маршрут в Ташкент пересекал.

Все оказалось так, как она ожидала. К ним в каюту постучал, а затем зашел мужчина в светлом льняном костюме, среднего возраста и высокого роста. Очень стройный, прямой и подтянутый, как и все туркмены. Вежливо поздоровавшись, он представился и, проверив у мамы документы, вручил ей купейные билеты на поезд Красноводск – Ташкент, деньги и письмо от мужа. Прежде чем читать письмо, мама обратилась к прибывшему представителю с просьбой, получить разрешение для поездки с ними ее родственников, которых она встретила на судне. Он внимательно проверил документы родственников и сообщил, что эту просьбу легко исполнить, если мама согласна ехать всем пятерым, в выделенном ей с сыном купе. Конечно, все были согласны. Представитель коменданта забрал документы родственников и обещал взять им билеты в течение часа. Но сообщил, что за дополнительные билеты нужно будет платить.