Эгоисповедь

– А что значит серьезно? Запись, база?..

– И это тоже. Но главное – отношение. На счет того, чтобы куда-то пробиваться, речи не было, пока мы морально не дозреем – тут у нас особый случай, не спрашивай пока. Но мы единодушны.

– Взаимопонимание – явление редкое в принципе. Молодцы!

– Это да, но все-таки, молодые, горячие, жизнь пугает, че-то запредельного хочется – денег, славы и кайфа от жизни. Короче, всего и сразу, желательно, чтоб не упираться, а делать то, что нравится. Попробуй, объясни парню в семнадцать лет, что так не бывает! Я никого слушать не хотел, пока жизнь не начала мордой по асфальту возить. А мне ведь пытались мозги вправить – без толку. Поэтому когда сам до всего дошел, мне было немного стремно, что у кого-то из ребят будут такие же амбиции, а что с этим делать – я не знал. Но, видимо, они все поумней меня оказались.

Теря признался, что с вокалистами у них беда. Есть-де музыканты, а есть рок-звезды, как отметил Андре Андерсен. В основном ребятам везло на рок-звезд.

– Был у нас такой инженер, отец двоих детей – времени нет, денег нет, на заводе торчит, еще подработки берет, ты пойми! И вы, дескать, поймите, ребят, как я вас осчастливил. Мало того, что он в школе и в универе дойч учил, то есть английский там такой, что тебя бы затошнило, так еще и голос у него постоянно срывался, и в ноты он не попадал. Голосом ему заниматься некогда – само собой, даже полчаса в день не найдет. Пару песен ладно, но полный сэт не потянет.

– А есть задумки? – я сделала глоток ароматного чая. – Про сэт?

– Есть, конечно. Мы, было дело, и в Москве играли, в «Точке» дерьмовой. Но это было давно, когда еще было кому петь.

Я поинтересовалась, что стало с тем парнем.

– Однажды в его дверь позвонили. На пороге стояла девушка с шестилетним ребенком и сказала: чувак, это твой сын, будь добр, помоги. А тот тоже творческий человек, перебивался случайными копейками, а на работы устраивался, когда на девочек не хватало. Помочь нечем, пришлось остепениться, музыку забросил.

Я сначала думала, он шутит. Смешная и грустная история. Или какой-то бразильский сериал.

– Нет, я серьезно, так все и было.

– Может, это не его ребенок?

– Может, и не его. Но девушка такая в его жизни была, и пацан на него похож. Трудно отвертеться!

Потом был у них парень, который не считал нужным учить ноты. Голос приятный, но слух неразвитый – как и я, он подпевал Кипелову, но музыкального образования на подложке не оказалось. Писал классные стихи, даже на русском ребят они устроили, но недостаток трудолюбия не порадовал.

– Кто у вас партии пишет, кстати? – я вспомнила, что не задала этот вопрос.

– Ник. Я пишу гитары. Цыпа хорош как исполнитель, но сочинить может разве что соляк и тут же его забудет, если диктофон не включит. Зато импровизирует классно.

– Значит, тот парень не мог читать ваши ноты?

– Разумеется, не мог. А мы иначе работать не можем – на что надеялся? Как-нибудь так сымпровизируем или ему песни напоем, как ты просила Ника?

Я понимаю, это несерьезно, и будь у меня дома инструмент, я бы его об этом не просила.

– В общем, оказывается, у нас неплохой уровень для нашего городка.

Я аж подпрыгнула, отчего деревянный стул заскрежетал по кафелю.

– Терь, вы просто обалденные!

Он польщено улыбнулся и осведомился:

– Ты-то как, сцены не боишься?

Я опустила глаза. Я всего боюсь, но никогда не признаюсь, какая я на самом деле забитая и зажатая. Меня саму от себя такой тошнит, поэтому порой я прячусь за фамильярностью или резкостью.

– А есть мысли выползти из тьмы?

– Зажженную свечу ставят на подсвечник, а не под спуд, правда же?

Евангельские цитаты удивили еще больше, чем все остальное за этот вечер.

– Но не завтра у вас концерт, я надеюсь?

Теря лучезарно улыбнулся и поправил: не у вас, а у нас.

ДВИЖЕНИЕ

В субботу Вита пригласила меня к себе – посмотреть на дочь. Признаться, я всегда шарахалась от таких предложений – посмотреть на детей. Не понимаю, что от меня хотят. Оценить родительский талант? Что ж, увидев ее дочку, могу заверить: люди старались, красотка вырастет. Пока я накачивалась чаем, Вита уложила ее спать.

Ее квартира – рай киномана. У зашторенного окна стоял домашний кинотеатр, а видеокассет и дисков столько, что места явно не хватает – многие, наверное, более старые, лежали в больших кофрах у тумбочки.

– Я и не знала, что ты так увлекаешься кинематографом! – высказалась я, глядя на это великолепие.

– Ну, мы мало что знаем друг о друге, – заметила Вита. – А фильмов тут на самом деле немного, около двух с половиной тысяч наименований…

Она показала мне составленный ею каталог: собственно название фильма, краткое содержание и цветная картинка обложки. Распечатано красиво, собрано в папку на кольцах. Многие фильмы из этого списка, который я бегло просмотрела, были мне незнакомы. Но сам факт общения с увлеченным человеком уже радует. В наше время не до единомышленников – просто с увлеченными общаться приятно, неважно, чем они увлечены. И еще более приятно найти такое в человеке, в котором не ожидала этого найти.

Ее любимый актер – Роберт Де Ниро, но нравятся еще и Аль Пачино, Джонни Депп и Джеймс Белуши. Любимых фильмов она назвала немного, в основном классика с участием вышеназванных актеров, фильмы Бергмана, несколько французских комедий, фильмы ужасов, триллеры и криминалистика. Вкусы разнообразные. Мне понравилось, как она о них говорила – с таким чувством и пониманием, с каким я говорю о музыке. Бергман среди ее предпочтений меня удивил – своеобразный человек, и фильмы его далеко не просты. Витка порылась в коробке и нашла пару дисков.

– Возьми, посмотри. Я их убрала, потому что это не те киношки, которые будешь часто пересматривать.

Телевизор она не включала, мы пили чай, слушая «Сектор газа», а когда проснулась дочка, Вита стала готовить ей что-то поесть.

Для трех лет девочка более чем развитая – трындела без умолку, но не требовала к себе много внимания. Таскала мне свои игрушки, что-то показывала, рассказывала на непонятном языке. Я искренне пыталась умилиться, проникнуться, но ничего не получалось.

– Может, тебе самой инглиш подтянуть, чтоб ты дочке могла помогать? – предложила я. – Что если нам просто время от времени болтать с тобой на английском? И тебе практика, и мне удовольствие.

– Ой, ты думаешь, я в нем так хороша, чтобы болтать! – воскликнула Вита, поворачиваясь ко мне с блендером наперевес.

– Вот и разговоришься. Самый лучший метод. Мы с одним знакомым так делали – он меня кофе угощал, а я его инглиш правила. Сама потом летала – не хватает такого общения, да и молодежного коллектива в целом. Думаю, еще немного с этими детьми, и я буду по пять минут фразу собирать и щелкать пальцами, когда не найду подходящего слова.

Вита смеялась. Говорила, что я счастливая – многое умею, многим интересуюсь и никогда не скучаю одна. Чуть не ляпнула: скучаю я с людьми, а в одиночестве – никогда. Это ведь можно истолковать в свою сторону, правда?

Недавно прочла пост коллеги сестры, которая иняз закончила. Пишет, что учить людей инглишу – ее призвание. С детства она любила сажать кукол за парты и учить английскому. Была экскурсоводом и переводчиком, но все равно возвращается в преподавание. Жаждет научить всех всему, что знает сама – через диалог, через песенки, радуется, видя благодарные глаза учениц. Значит, и такое бывает. А я не могу никого зажечь и заразить, показать кому-то, какой инглиш на самом деле богатый и сложный. Занимаю чье-то место, кладу в карман чужие деньги. Ну как еще зарабатывать, если меня интересует только творчество, а не экономика и юриспруденция, которую можно миксовать с языками? Реальность такова, что на творчестве хрен заработаешь, или на первых порах нужно очень круто вкладываться в это, и материально тоже.

– Слушай, а почему бы тебе на курсы не устроиться? – Вита налила себе чая и села за стол напротив меня.

– Да ну, я боюсь, – призналась я так открыто, что сама чуть не подпрыгнула.

– Чего? – засмеялась она.

– Там взрослые люди, целая группа, я не знаю, что с ними делать.

– Ой, с детьми ты не знаешь, со взрослыми не знаешь, как будто тебя там съедят! Брось, везде есть учебники и курсы – я ходила еще в студенческие времена, так же по книжкам и учат, только брешут, что не как в школе, а как-то иначе. Просто люди взрослые, книжки другие, и быстрее все хватают, потому что мотивация есть. А у кого нет – те сливаются. Как я, например. Ходила, вроде модно было – все учат, и я учу, в карьере пригодится.

– А на самом деле, на фиг не нужен этот английский, – буркнула я, – только переводы и преподавание.

Вита завела про Москву – мол, там бы я развернулась. Долго объяснять, что я не могу выжить в метро и аэропорту – все равно не поймет. Я дикий лесной зверек. Устала объяснять каждому встречному и поперечному, что мне не все по силам. Устала выслушивать их скорбное молчание, потому что жалеть меня нельзя, а что сказать, они не знают. Жить в мире наравне со всеми, когда ты на десять процентов от этого функциональна – не пряник.

Каждый норовит заткнуть своим опытом, будто именно он научит жизни и сделает тебя взрослым. Замужество и материнство, активная жизнь, путешествия, болезнь или трудное детство. И пока ты этого не примеряешь, ты в их глазах подросток. А они – в моих, потому что не прошли тем путем. Когда люди советуют причаститься их опытом, ими движет завуалированная зависть или ропот.

Я стала избегать глубоких разговоров. Держу всех на расстоянии. Не хочу, чтобы меня обличали, учили жить или завидовали. Лучше я буду загадкой – такой, которая мало говорит о себе, а сам думай, что хочешь. Необязательно ведь каждого знакомого вербовать в друзья, каждому встречному открывать душу. При этом можно вполне искренне и мило общаться. Пока еще неясно, на какую тему – с Витой, но чисто по-человечески с ней легко.

– Я тебе не рассказывала о своих вокальных буднях?

Меня всегда занимало, почему талантливые люди упорно ищут себя не там? Почему люди приземленные, практичные, умеющие общаться и жить полной жизнью, лезут в сферу искусства, но никак себя там не проявляют? Вита всегда хотела писать стихи, освоить какой-то музыкальный инструмент, красиво петь. Эти умения возводят меня в ранг небожителей в ее глазах. А я-то больше ничего не умею и этим маюсь только, чтобы было легче дышать, чтоб хоть на какое-то время чувствовать себя живой и счастливой.

За окном уже стемнело. Виткина дочка то и дело дергала маму – включи другой мультик, и Вита, как пришибленная после моих рассказов, шла выполнять дочкино пожелание. Рассказы мои были обрывочны или постоянно перемежались детскими воплями, на которые матери положено откликаться незамедлительно. Порой это раздражает. Если бы не творческая тема, которая мою собеседницу явно увлекла, было бы непонятно, слушают меня вообще или нет. Впрочем, и так я загостилась.

– Я с тобой прям душой отдохнула! – призналась хозяйка, пока я застегивала куртку в прихожей. – Ты мой космос! В моем окружении таких людей просто нет, это как вход в другой мир.

Интересно, почему же Лике она так не нравилась?

***

У двери с номером 29 топтались три чувака металлического вида.

– Ребят, а что вы тут забыли? – поинтересовалась я, доставая ключ.

– Так… здесь же группа, которая ищет вокалиста? – спросил мелкий со взъерошенными черными волосами.

– Они его уже нашли, – я открыла дверь и переступила порог.

Тут посыпались вопросы: кого, когда, как – висит же по всем точкам объявление? Сказать «меня» язык не повернулся, но я загадочно улыбалась.

– Девушка, а как вас зовут? – переключился мелкий.

– Меня не зовут, я сама прихожу, – ответила я.

Парни засмеялись, но мелкий не отставал. Пришлось представиться. Его, оказывается, Пашей зовут. Я не выдержала и спросила, не Диванов ли фамилия.

– А почему? – не понял Паша.

– Дюже ты на Павла Диванова похож, – сказала я, скрываясь за дверью, оставив ребят в полном замешательстве.

А дверь не помеха для такого слуха – они еще долго обсуждали, кто такой Павел Диванов, и наконец пришли к правильному выводу, что это Пол ДиАно – первый вокалист Iron Maiden. Интересно, а если ребята встретят этих молодцев на лестнице и как-нибудь выяснят, зачем те пришли, притащат их на прослушку? Я же все-таки не мужик, да и выгнать не поздно.

Первым, как и следовало ожидать, явился Террор, потом Ник и Сфинкс, а еще через пять минут ввалился Цыпа. Мы с Ником прогнали разученные песенки еще раз в индивидуальном порядке, а потом ребята стали настраиваться, чтобы попробовать сыграться и спеться вместе. Я топталась в сторонке и заняла себя распутыванием микрофонного провода. Террор сказал, микрофон у них так себе, надо прикупить новый и желательно со стойкой.

– Наш прошлый, естественно, свой упер, – развел руками Ник, – а мы взяли старый Гришкин, но он хреновый.

Наконец, настроившись, ребята начали играть все так, как и показывал мне Ник: я помнила вступление, переход к началу темы и, собственно, начало вокальной линии. Чтобы я не ошиблась, Ник кивнул мне, тряхнув красной гривой. И я начала петь, все еще утыкаясь в бумажку. Сердце колотилось так, что я не слышала своего голоса, хотя микрофон вывели хорошо. Ник проигрывал мелодическую линию почти понотно, но сказал, что это только на первое время, пока я не запомню ее окончательно. Когда играли соло, им уже вокалист не нужен, и мелодии у каждого свои. Я вдруг подумала, как тяжело Нику перестроиться с эпизодического вкрапления клавиш до практически полного исполнения мелодики. А он играет уверенно, будто только так и играл всегда.

После второго куплета Цыпа запилил соло минут на двадцать – во всяком случае, мне казалось, конца этому не будет. Когда ты музыкант – только соляки и замечаешь, а вокал вроде и не нужен вовсе. Теперь все наоборот – вырезать бы все эти излишества и скорее песню допеть. Вслушиваться не стала – иначе отвлекусь и упущу свою партию. Успокоив себя тем, что слышала его вчера, я лихорадочно ждала, когда Ник тряхнет гривой. Разумеется, он не забыл, и я опять вступила вовремя. Все-таки играть проще…

– Ну что ж, неплохо, – по окончании первой песни сказал Террор, – не волнуйся, расслабься, мы же не гестаповцы.

– Неужели? – выдохнула я.

На второй песне я вспомнила дельную мысль: а что я, собственно, волнуюсь? Ну не понравится им, ну пинка под зад, ну и что? Легче жить будет. Или скучнее.

– Ты не устала? – заботливо осведомился Террор.

– Нет, – соврала я.

Сфинкс начал отстукивать ритм следующей песни, ребята начали играть. Я уже успокоилась, а потому все пошло как по маслу.

– Помнишь песню у WASP «Scream Until You Like It»? – спросил Гриша, едва они доиграли последний аккорд, – это про тебя. Пока не втянешься – не отпустим.

– А если помру?

– Все идет по плану, – улыбнулся Террор, – давай попробуем еще, скоро ты совсем успокоишься.

Господи, неужели видно, как я волнуюсь? Слышно, как стучат друг о друга коленки?

Решили сделать перерыв. Слава Богу, иначе я коньки отброшу. Ник стал заваривать чай, пока ребята складывали аппаратуру. Я подошла к нему помочь, если надо, и заодно спросить:

– Ник, а почему ты такой вредный? Мог бы напеть эти песни, чтобы я лучше запомнила линию и не парилась.

– Я не вредный, – наверное, впервые за эти дни я увидела его настоящую открытую улыбку.

– А все-таки, почему?

– А сама подумай. Я как-то похвалил тебя за слух, помнишь? У всякого явления есть обратная сторона.

Чайник вскипел. Ребята подошли, расселись кто куда – со стульями напряженка, сгодились и колонки, и стульчик от синтезатора. На диванчике помещались двое. За чаем все расслабились, развеселились, начали болтать о том о сем, обо мне почти забыли – ребята в основном общались между собой, на известные им темы, а я сидела молча. Моей персоной заинтересовались только тогда, когда узнали, что я пью чай без сахара и не ем того, что к чаю было.

– А я смотрю на тебя и думаю: как это ты вприглядку печенья ешь – пачка перед носом лежит, а ты и не прикасаешься. Одним видом сыта, что ли? – засмеялся Цыпа, и все подхватили.

– А все-таки ты хоть что-нибудь съешь, а то дюже костлява, – с детской непосредственностью заявил Сфинкс, – вокалисты должны быть попышней, посолидней.

Я уже изготовилась прочитать лекцию о том, что комплекция вокалиста роли не играет, но Сфинкс перебил меня. Жаль будет, если я на первой же репетиции ноги протяну или в обморок шлепнусь. Цыпа его поддержал, Ник и Теря почти промолчали – последний сказал, что я упертая, хуже Ника, и все, кроме Ника, засмеялись.

– Друзья мои, если вы напились и отдохнули, предлагаю продолжить песнопение и песноиграние! – торжественно провозгласил Сфинкс.

– Ударник социалистического труда, блин! – вцепился в чашку Террор. – Трудоголик и выпендрежник…

Пятую песню я чуть не запорола – благо вовремя посмотрела на Ника, а то размечталась, расслабилась от смеха и чая. Вот было бы позорище! Не так обидно провалиться сначала, а вот ближе к концу – кошмар, все впечатление резко портится.

Разошлись мы часов в девять или даже позже. Террор опять запихнул меня в правильную маршрутку, и я благополучно добралась домой.

Живет баба Шура не так далеко от моих, то есть далеко от центра. При поиске учеников я район не указывала, поэтому колесила по всему городу, и дорога стала меня выматывать. Хорошо хоть с репетиций Теря помогал уехать – в темноте я замечаю нужную мне маршрутку, лишь когда она проплывает мимо. Без него я бы пропускала по две, по три. Иногда было лень вбиваться в переполненную, и я стояла минут по сорок, замерзая и злясь на себя. Может, все-таки поискать квартиру в центре? Доход стал более-менее стабильным, недорогую однушку я могу потянуть. Надо только прикинуть, сколько трачу на все остальное, чтобы с голоду не умереть.

Многие считают меня человеком целеустремленным. Дескать, если захочешь – все сможешь. А что я вообще смогла-то? На основании чего такие выводы делают даже малознакомые люди? Почему я произвожу впечатление, которому не соответствую? Я ведь не нарочно: пыль в глаза – не моя работа… Я не научилась играть на гитаре, хотя папа верил, что получится. Я не выучила немецкий, как мне хотелось его выучить, потому что не хватило постоянства и организованности. Я не научилась профессионально петь. И уж, разумеется, я не стала такой умопомрачительной красоткой, при взгляде на которую штабелями падают. Ничего я не сделала, ничего даже не добивалась. Все только пробами, урывками, там чуть-чуть, тут немножко – я не работала на результат. Чем бы я ни занималась – все только затем, чтоб не скучно жилось. Чтобы жить сейчас и делать то, что интересно в данный момент. Не для кого-то, не для галочки, не для самооценки, не с тем, чтобы сказать гордо: в этой области я эксперт. Нет такой области. Да, у меня есть вышка, но разве я считаю себя специалистом? Не всякой бумажке можно верить, господа! Мои знания поверхностны, обрывочны и всерьез никому не нужны. Шикарное образование, шикарное образование… А нужна таким, как Женька, за три рубля или вовсе бесплатно. Чувствую себя великим художником, вынужденным зарабатывать на жизнь раскрашиванием пепельниц, как писал Стивен Кинг.

Баба Шура уже улеглась, а Женька по своему обыкновению гонял чаи на кухне. Оказывается, ждал меня – с инглишем просил помочь. Я устала и перенервничала, но отказать ему не имею права. Впрочем, может, и неплохо – переключиться? Однако для девятого класса знания у него, как у семилетнего. Поражаюсь своему терпению!

Большинство людей думают, что иняз – это расширенные курсы английского языка. На пять лет – для особо талантливых. Папиных дочек в норковых шубах. А меня за это образование уважают, потому что я полуслепая – а смотри-ка, иняз, это же круто! И чего бы ни коснулся разговор – обязательно выйдет на языки, будто единственное, за что меня можно уважать – это образование. Наверное, потому и выводы такие: раз уж я, будучи почти слепой, отучилась на инязе, наверное, я по любому поводу в лепешку расшибаюсь. В коровью.

Не скажу, что мне этот иняз легко дался – вот уж не скажу! Я просто встала в очередь за дипломом и знала, что надо достоять, а от учебы ничего сверхъестественного не ждала. Но жить от цели к цели мне надоело. В конце концов, все они гроша ломаного не стоят, а настоящая цель христианина – стать Богом по благодати – кажется, не по зубам. Я даже представить этого себе не могу, а потому – не смогу по-настоящему захотеть. Как можно мечтать о том, чего даже помыслить не в силах? Диплом слона для мышонка. Но ты учись, учись и обязательно станешь настоящим слоном!

– Спасибо, классно ты все объясняешь! – Женька сгреб тетрадку и книги с липкого стола. – Почему у нас не такие учителя?

Потому что платят им гроши, – хотела ответить я, но передумала. В конце концов, при чем тут парень? Это мое нытье и мой выбор.

НОВЫЙ ДОМ

Мое идеальное утро выглядит так: встать, сварить кофе, потоптаться по комнате часа полтора, философствуя сама с собой, благо не вслух. Предаться болезненным воспоминаниям, пожалеть себя, представить себя кем-то значимым и красиво говорящим о чем-то важном. При этом меня слышат – те, кто меня не ценит в реальной жизни, кому я на фиг не нужна или кто глубоко запал мне в душу. Не это ли в психологии называется «идеальное Я»?

Наверное, я – некто вроде Форреста Гампа. Я не могу запомнить новости из телевизора, фамилию мэра Москвы и даже родного города. Я ни в чем не дока, ни в чем не разбираюсь, не волнуют меня пробелы в образовании, не собираюсь я никому лекции читать и пальцеваться интеллектом. Я и раньше считала себя дурой, но жила надеждой поумнеть. Как и все мои надежды, эта не оправдалась, но теперь мне безразлично.

Меня раздражают мои вечные прислушивания к себе, поиски подвоха, попытки закопаться в своем волосатом нутре и спрятаться от мира. Глупо, ведь жизнь налаживается – работаю не полный день, но по специальности, которую осознанно выбрала. Она приносит доход, и я могу позволить себе переехать, хотя месяц назад не могла позволить себе в кино сходить. Не слишком ли быстро закрутила эта взрослая жизнь? Не слишком ли рано я радуюсь? Нет, дело не в страхах. Дело в запросах. Еще летом у меня был только один: чтобы меня оставили в покое. Теперь же мне и денег подавай, и квартиру, и работу поинтереснее. Я и в городе стала ориентироваться, и со всем, оказывается, могу справиться. Я себе внушала обратное, или мне внушали? Если второе – родителей можно понять, чем больше они живут, тем больше боятся жизни, понимая, сколько опасностей таит мир. Замкнутый круг – в юности боишься жить, в старости боишься… когда же просто жить? Желательно, радуясь.

Мы с Матильдой едем смотреть квартиры. Она все еще на мотоцикле, хотя сезон закрыли в конце сентября.

– Пока сухо, ничего, – настаивала она, протягивая мне шлем, – а оденешься потеплее – не задубеешь. Ехать будем медленно и пафосно.

Задубела я страшно. Лучше б она машину в кредит взяла!

Квартиры-студии только появляются, поэтому аренда стоит убойно: новый дом, новый ремонт, но площадь! Плакать хочется, хотя, много ли мне надо?

– Ну, иногда надо, – пройдясь по единственной комнате-кухне, хмыкнула Мотька, – хочется пространство расширить. У меня однушка, могу хоть на кухню выйти, дверью хлопнуть на себя саму. А тут – только на балкон. И долго ли там проторчишь?

Хозяин хранил оскорбленное молчание. Показывал сам, без риэлтора – тот бы разлился соловьем.

– Я подумаю, – кивнула я ему, уходя. Из вежливости, разумеется, за что себя тут же отругала.

Понравилась мне другая. Сорок четыре квадрата, балкон, кухня, совмещенная с гостиной, но выглядит просторно, несмотря на обилие мебели. Дизайн поинтересней. Единственный минус – первый этаж, но к холоду я привычная. Все детство голая бегала в продуваемой всеми ветрами квартире и никогда не болела.

– Звукоизоляция здесь хорошая, – предвосхитила мой вопрос симпатичная риэлтор. Смотрю на нее и думаю: все-таки кожаная юбка и высокие сапоги классно смотрятся! Уже подбираю прикид на сцену…

– А полы утепляли? – осведомилась деловитая Мотька.

– Да. Подогрева нет, конечно, но керамзит.

Обещали подумать и над этим, хотя я уже все решила. Для порядка посмотрим еще одну, которую советовала мне Витка. Все-таки друзья помогают.

– Давай чаю попьем, если ты не спешишь, – попросила я Матильду. Мысль о предстоящей поездке на ее железном коне в прямом смысле бросала меня в дрожь.

– У меня выходной.

– Что-то часто у тебя выходные!

– Повысили.

Я ее поздравила. Выпить она не могла, а я не хотела, но решили исправить это дело вечером.

– Мне Витка твоя названивает, – сняв «черепашку», доложила Мотька.

Я рухнула на дутый красный диванчик и подвинулась к окну. Только три часа, а уже темнеет, и становится тоскливо. С курткой я так и не рассталась.