Комендантский час

Митюковы, хоть и не слышали звука, побежали из любопытства следом.

На том самом «новом» участке, возле дороги, стояло несколько памятников, но ветер не терял своей силы, и свист не затухал, поэтому Генрих двигался точно к цели. Подойдя к одной из могил, он увидел слегка торчащую из нее трубку. Горлышко лишь немного возвышалось над грунтом, но этого было достаточно, чтобы издавать трудно уловимое звучание.

Студент поднял глаза. Могила принадлежала отцу братьев Смольяновых – Виктору.

Митюковы вскоре догнали юношу. Он потрогал могилу и заключил, что она сухая.

– Видите трубку? Точно такие же торчали из могил Марии и Виталия, ведя прямо в гроб, – начал рассказ студент. – Я увидел след от одной из этих труб в углу могилы, но не предал этому значения.

– Для чего эти трубки? – удивился Петр Федорович, рассматривая внимательно находку парня.

– А вы еще не поняли? Для налива воды.

– Это объясняет глину, – констатировал Михаил Федорович.

– Да, и разбитый уголок гроба, но кому это все надо? – вопрошал плотник, глядя на присутствовавших.

– У меня есть предположение, но оно довольно дикое, – сказал Бауэр мрачно и взглянул на профессора.

– Ты же не хочешь сказать, что… – произнес Митюков-младший, смотря на своего ученика, но тот лишь утвердительно кивал.

– Сапонификация, профессор, – добавил Бенедикт.

Михаил Федорович тут же обернулся к сестре.

– Аня, скажи, а часто ты на ярмарке видишь Смольяновых?

– Нет, как отец их помер – не видать, а что? – ничего не понимая, отвечала женщина.

– Омыление, – произнес пораженный учитель. – Сначала померла Маша, потом Виталик, а потом и Смольяновых отец – Витя. Все сходится, те двое были первыми.

– Омыление, – повторил студент.

– Так, я ничего не понял, – резко сказал плотник.

– Петр Федорович, а у вас есть ружье? – спросил сухо Бауэр.

– Имеется, а что?

– Оно нам, возможно, пригодиться.

Часть 4.

Митюков-старший был вооружен ружьем, а профессор со студентом несли в руках ножи. Они приближались к семейной пасеке Смольяновых, понимая, что их там вряд ли ожидает гостеприимный приём. Во дворе было тихо, а в окнах не горел свет.

– Ушли куда, может, – сказал плотник своим спутникам.

– Идёмте, проверим пасеку, – предложил студент.

Пробравшись через забор, троица увидела квадратные ульи, молчание которых нарушало гармонию этого места. Бенедикт подобрался к одной из коробок и попытался нарушить ножом его целостность.

– Я так и не понял, чего мы ищем? – спросил плотник.

– Доказательства, – ответил профессор.

Открыв все ульи, троица убедилась, что они пусты. В них не было тел, впрочем, как и пчел.

– А где они свечи делают? – спросил юноша.

– Почем знать? – ответил Петр Федорович.

– Ну, а ты бы где их производил? – спросил Михаил Федорович, после чего все трое посмотрели на сарай.

Уже при приближении к ветхой деревяшке Бауэр почуял знакомый запах. Вскрыв строение, Бенедикт вошел внутрь и тут же навлек на себя воспоминания о медицинской практике. На одном конце стола валялась груда соскобленного с трупов воска, а на другом – готовых свечей.

– При определенных условиях труп почти полностью превращается в воск, – пояснил своему брату профессор.

– Например, если лить в могилу воду? – предположил последний.

– Именно, – подтвердил Михаил худшие догадки Петра Федоровича.

– Когда Аня сказала, что они давно не занимаются делами, я понял, что воск они берут не у пчел, – говорил юноша.

– Вы что тут делаете? – послышался со стороны дома мужской крик.

Обернувшись, троица увидела Ярослава и Андрея, яростно глядящих на непрошенных гостей.

– Стойте на месте, твари, – скомандовал Петр Федорович Смольяновым, но Андрей тут же решился бежать, за что получил выстрел в спину и рухнул лицом на землю.

– Стой, где стоишь, или ляжешь рядом, – крикнул плотник Ярославу и тот подчинился. В это время к дому уже стекалась толпа народа во главе с Анной и отцом Евгением.

– И отца своего на свечи бы пустили? – спросил профессор у молодого паренька.

– Да, он сам хотел, – отвечал Ярослав, улыбаясь.

– Сам, говоришь?

– Так ведь он нас всему научил. Если человека обратить таким образом, то душа его попадет в ад, пристанище дьявола. А где же еще место слуг, как не в доме хозяина?

– Вот в кого верите? – спросил Бенедикт.

– А чего в него верить? Он, в самом деле, существует, мы это знаем наверняка.

Петр Федорович хотел выпустить пулю и в болтуна, но не стал. Андрей тоже остался жив, хоть и был ранен. Его, как и брата, хотели растерзать простые люди, но отец Евгений усмирил толпу.

Когда все было кончено, студент с братьями Митюковыми вошел в дом к дьяволопоклонникам. Внимание юноши привлекла полка с книгами, среди которых были и известные. Но более всего выделялась книга, видом своим намеренно пытавшаяся не привлекать лишнего внимания. Она была без названия, лишь внутри, под дорогим кожаным переплетом, виднелась надпись: «Черный требник».

– Я думаю, что обвал могил не входил в планы ребят, – сказал Михаил Федорович, разглядывая старую икону Василия Блаженного, взятую Смольяновыми из храма и ими же перемаранную чернилами.

– Согласен. Выходит, после погребения они пробирались на кладбище по ночам, раскапывали его, ломали гроб, протягивали трубу....Сколько сложностей то!

– Идеалисты этим и опасны, на любую пакость пойдут во имя своих фантазий.

– Если бы не твой студент, то и не поняли бы, что происходит. Ироды бы всю деревню со свету сжили, – сказал плотник и похлопал юношу по плечу.

Бенедикт улыбнулся в ответ и припрятал себе найденный документ. На следующее утро, перед самым отъездом, он пришел рано в храм. На паперти еще даже не появился знакомый мужичок.

Внутри никого не было, стены были голы и оттого сильнее отражали голоса.

– Службы нет, – донеслось эхом из глубины прихода.

– Да я, собственно, не за тем, – уже привычно бросил Генрих в ответ.

Ему навстречу вышел священник и улыбнулся.

– Ах, это ты, юноша. Пойдем, я тебе кое-что покажу, – сказал отец Евгений и пошел к двери, ведущей во двор.

Пройдя на улицу, Бауэр увидел составленные в ряды иконы, краска с которых местами была содрана. Из-под поверхности виднелись страшные лики дьявольских отродий.

– Знаешь, что такое адопись? – спросил отец Евгений.

– Когда икону пишут поверх изображения черта?

– Да, черта, демонов и прочего. Я долгое время думал, что это выдумка. И вот что произошло. Эти люди превратили святое место в храм преисподней, где прихожане молились во славу врагов небес. Поэтому им так важен был Василий Блаженный. Он ведь, по легенде, известил людей об одной из таких икон.

– Евгений Петрович, – обратился вдруг Генрих, – я вам кое-что принес.

Юноша достал книгу без надписей.

– Похоже, что этим Смольяновы и руководствовались. Я решил отдать это вам. Думаю, такая книга должна быть в надежных руках.

– Я думаю, что лучше ее сжечь, – сказал Евгений Петрович.

– Если захотите – сожгите. Всего вам доброго, – произнес Бауэр и направился к выходу.

– Да хранит тебя Господь, – бросил вслед священник.

Выйдя из церкви, Бауэр увидел нищего, плетущегося на свое рабочее место. Он поднял глаза на юношу и улыбнулся. Студент дал ему несколько монет и остановился. Мужчина привычно устроился на паперти и принялся щеголять красноречием: « О вы, щедрые души поколения! Да прибудет с вами кротость, в которой вы блаженны. Милостиво сжалившись над убогим, вы лишь укрепили священные заповеди Христа…»

Юноша стоял и слушал это с молчаливой улыбкой.

Комендантский час

Бесстрашным росчерком пера

Она, пред смертью надрываясь,

Раскрыла тайну очага,

Для сына правды добиваясь.

Что хуже: жить и видеть слепо

Или прозреть, продав покой?

И где же жизни силы черпать,

В миг откровения роковой?

Как верить так, чтоб не напрасно?

Как получить назад контроль?

Внести в бардак какую-то ясность,

Не чувствуя сплошную боль?

Как, распрощавшись с прежним домом,

Не потеряться насовсем?

Не сгинуть в муках по былому,

Покинув сумрачный Эдем?

Часть 1

1845 год

Пора стойких морозов сменилась неделей метелей и вьюг, забросавшей Тверской лес и его округу крупным снегом. Дорогая карета на санях, запряженная бодрой русской тройкой, неслась сквозь свежие сугробы на огромной скорости прямиком к внушительному помещичьему имению. Единственный пассажир держал на коленях небольшой кейс, в котором покоился его дуэльный пистолет. Во время поездки Александр периодически доставал его, осматривал курок, сжимал и разжимал ладонью тяжелую рукоять, будто примеряя оружие.

Буйная голова молодого человека была заполнена мыслями и чувствами, не посещавшими его прежде. Перед глазами была мать. Она лежала на кровати и подзывала своего сына. Тело, утомленное судорогами, пропитывало жаром измятое ложе. Подойдя ближе, Александр почувствовал это лихорадочное тепло. Наталья хотела что-то сказать, но, открыв рот, была не в силах вымолвить и слова. Проскрипев связками, она ощутила волну ноющей боли, разливающуюся по ногам. Вцепившись в одеяло, женщина слегка привстала. Будто оседлав болезненный стон, она выкрикнула: « Письмо!», и указала лицом на комод, стоявший в другой части комнаты. После этого она рухнула на подушку, а её лицо, измотанное предсмертными страданиями, вдруг расслабилось и стало как никогда ясным.

Александр взял руку матери и, прощупав пульс, понял, что она уснула. Сделав холодный компресс, он положил его женщине на лоб, а сам направился в сторону комода. Конверт лежал в верхнем ящике и был не запечатан. Из рукописного текста, растянувшегося на три листа, молодой офицер узнал много неприятного. Без лишних деталей, но с особой выразительностью, его мать Наталья рассказала о своём детстве, проведённом в строгости и лишениях, счастливом браке с отцом Александра, погибшем под Андрианаполем, и непростой дальнейшей жизни: « После смерти Аркадия я была раздавлена и не знала, куда мне податься. На руках был шестилетний ты, нужны были средства и поддержка. Я знала, что ничего не получу от матери. Старуха была скупа даже на жалость. На помощь пришёл Василий, твой родной дядя. Он был благосклонен и поддержал в трудный час. Однако все это было лишь притворство. Заполучив моё расположение, он решил им воспользоваться. Мне больно писать об этом, но твой дядя обесчестил меня. Наша интимная связь, как ты понимаешь, оставалась в секрете до этого момента. Он был распорядителем всех моих дел и полностью контролировал любой шаг. Я вынуждена была подчиниться, а после – молчала. Я пишу это только с одной целью: объяснить, что ему нельзя доверять. Он совсем не тот, кем кажется».

Александр вновь и вновь возвращался к тому моменту в памяти. В одночасье старый мир перевернулся, и юноша не знал, как ему поступить. Не знал до тех пор, пока не вспомнил, что он – офицер, и правильнее всего будет восстановить честь матери, умершей на следующей день после того, как ему открылась эта семейная тайна. Он вернулся из армии накануне дядиного дня рождения, собираясь вместе с мамой отправиться в родовое имение Сарганово. Теперь же он сидел в карете, что была на полпути к семейному гнезду, и репетировал, думая, что сначала объявит родственникам о смерти Натальи, а после – застрелит подонка. Его разум гудел, пытаясь очиститься от эмоций. « Всё ли я предусмотрел? Нельзя ничего забыть», – думал Александр, обнимая ладонью увесистое оружие.

Наконец, из окна кареты показался высокий чугунный забор, украшенный родовыми гербами. На витиевато сложенные прутья налипали крупные хлопья снега, принесённые стужей. Александр приметил, что ворота его экипажу отворили не слуги, а полицейские.

« Им что тут нужно?» – задумался молодой офицер, пряча пистолет под одежду.

Защёлкнув миниатюрный шпингалет на оружейном кейсе, юноша тяжело вздохнул и вышел на улицу. Клумбы с погибшими цветами были сокрыты под пеленой хрупкого снега, а избавленная от растительности тропа, ведущая от ворот до ступенек роскошного особняка, была еле различима под лоснящейся снежной россыпью. По левую руку стоял глухой лес, который, лишившись листвы, не стал ни светлее, ни приветливее. Его сухие стволы росли настолько близко друг к другу, что, казалось, их ветви сплелись в единую крону, скрывавшую каждого, кто гулял под ней, от Божьего ока.

В детстве Александр не любил здешних мест. Они казались ему безответными, отстраненными, а потому маленький мальчик, не желая оставаться одним, всюду искал общества людей, которые никогда не забывали похвалить дитя за красивые глаза или приятные манеры. Больше всего прочего Александра всегда интересовал он сам, а потому абсолютно незнакомый и, что важнее, молчаливый окружающий мир казался ему враждебным. Он не стремился искать людей, он стремился найти себя в людях. И с годами это получалось всё сложней. Поэтому-то в свои двадцать два Александр вместо компании стал искать уединения. И потому сейчас в Сарганово ему дышалось как никогда легко и свободно.

Юноша взглянул на двух полицейских, охранявших вход, но те, вглядевшись в лицо гостя, как-то резко потеряли к нему интерес. Видимо, они ожидали кого-то другого. На высоком крыльце офицера ожидал замерзающий дворецкий – Климент. Он был бородатым стариком, не столь, впрочем, старым в реальности, сколь казался на вид. Александр хорошо знал его с детства, однако, не был встречен добродушной улыбкой, как это бывало прежде.

– Александр Аркадьевич, с приездом! – начал говорить слуга, будучи не в состоянии хоть немного приободриться для виду. – В иной ситуации, я бы сказал, что рад вашему прибытию.

– Здравствуй, Климент, что-то произошло? – спросил офицер, пытаясь хоть как-то побороть нервное возбуждение, охватившее его.

– Похоже, что мне придётся рассказать вам об этом. С прискорбием сообщаю: ваш дядя, Василий Альшевский, мёртв, – произнёс дворецкий, и на его глаза навернулись слезы.

Юноша опешил от услышанного и даже сделал шаг назад.

– Как это…мёртв? – спросил он.

– Пройдёмте в дом, вам все объяснят, – сказал слуга и, повернувшись спиной к гостю, направился внутрь.

Юноша лишь молча проследовал за ним.

До недавнего времени Василию Альшевскому принадлежала не только огромная усадьба, но и немалые земли вокруг, включавшие охотничья угодья, на которых любил порезвиться покойный хозяин. Его дом представлял собой трёхэтажное главное здание, от которого в обе стороны протянулись двухэтажные корпуса. Правая часть здания (собственно, восточное крыло) стояла голой и была выстроена по направлению к селу, где жили холопы Альшевского. Западное же крыло было длиннее, и его окончание скрывалось среди деревьев помещичьего леса.

Александр медленно шёл за Климентом, бесшумно ступая по теплым коврам, разостланным повсюду. Стены вокруг были украшены знакомыми с детства картинами, на которые юноша не обращал никакого внимания. Всё, что молодой офицер припомнил, это длинный подвал, расположенный аккурат под западным крылом, где он вместе с двоюродным братом вечно играл в прятки. Находясь в шаге от высоких дубовых дверей, дворецкий и Александр услышали звуки какой-то суеты. Войдя в большой зал, они увидели, как толстый мужчина с усами на лице пытался привести в чувства лежавшего на диване молодого человека. Грузный усач был никем иным, как дядей Александра – Богданом, родным братом Василия и Натальи. В юноше, находившемся без сознания, офицер узнал сына Василия – Ярослава, которого не видел уже много лет. В помещении было хорошо натоплено, что не мешало старухе, сидящей в самом конце комнаты перед огромным книжным шкафом, мерзнуть, всё сильнее укутываясь в пуховый платок.

– Прибыл Александр Аркадьевич Альшевский, – громко сообщил присутствующим дворецкий.

Богдан и старуха Амалья тут же обратили на вошедшего свой взор. В воздухе повисло недолгое молчание.

– Сашка! – радостно произнес мужчина и бросился навстречу племяннику.

Юноша только и успел, что сделать шаг навстречу толстяку. Он был рад увидеть знакомое лицо после смерти матери. Родственники крепко обнялись. Рослый усач был выше племянника, а потому ему не составило труда сжать в замок свои мослатые руки на его спине. Офицер почувствовал закрепленную на поясе кобуру. Вдруг очередной кусок воспоминаний ожил в памяти у юноши. Наталья упоминала в письме старшего брата, однако, говорила о нём исключительно в положительном ключе, поэтому Александр знал, что ему можно было доверять. Это обстоятельство прибавило живости другим воспоминаниям офицера. Он нередко проводил со своим «сибирским» дядей свой досуг. Несмотря на всю редкость и скоротечность их встреч, именно дядю Богдана юноша считал своим воспитателем – человеком, заменившим отца. Ещё ребенком он научился рыбачить и стрелять под бдительным присмотром этого усача, который, будучи закоренелым холостяком, уделял все своё внимание детям брата и сестры. Так или иначе, встречи их частыми не были.

– Ты уже знаешь, мой мальчик? – осторожно спросил мужчина.

– Да, – ответил шёпотом офицер и тут же услышал, как по лестнице, стоящей за углом, кто-то спускается.

– Так-так, а это кто? – вопросил долговязый незнакомец, остановившись перед семьёй Альшевских на одной из ступенек.

На тонком лице с высоким прямым лбом красовались небольшие очки, казавшиеся не очень практичными. Мужчина окинул всех присутствующих подозрительным взглядом исподлобья.

Климент тут же поспешил представить гостя: « Александр Аркадьевич Альшевский, племянник покойного Василия».

– Еще один племянник? – удивился мужчина. – Ну что ж, меня зовут Максим Иванович Вендль, я расследую гибель вашего дяди.

– Этот человек замучил Ярика своими вопросами, – сказал Богдан, смотря на лежащего без сознания племянника.

– Господин Альшевский, я не виноват, что ваш племянник столь впечатлителен, – отвечал полицейский на упрёк в свой адрес.

– А вы извольте не давить, а расследовать, – сказал усач громогласно, будто начиная выходить из себя.

– Как угодно, – произнёс Максим Иванович, – если позволите, я бы побеседовал с новоприбывшим, ведь вы, скорее всего, даже не успели посвятить его во все детали.

– Я ничего не знаю, – подтвердил Александр, подходя ближе к лестнице.

– Чудно, тогда прошу наверх, – сказав это, Вендль зашагал на второй этаж.

Юноша проследовал за ним, а дядя Богдан, вернувшись к дивану, продолжил приводить в чувство Ярослава.

Второй этаж западного крыла был отдан Василием Альшевским под бильярдный зал, где он собирался с друзьями, а порой выпивал и в одиночку. Недалеко от игрового стола находился и обеденный, за который полицейский присел, предложив место и допрашиваемому. На голой столешнице были разложены бумаги и стоял графин с чистой водой.

– Вы, надо полагать, прибыли на день рождения Василия Альшевского? – начал без лишних прелюдий свой расспрос Максим Иванович,

– Я собирался приехать на день рождения дяди, однако, можно сказать, моя цель изменилась, – немного нервничая, но не подавая никаких внешних сигналов, отвечал Александр.

– Почему же?

– Пару дней назад от чахотки умерла моя мать – Наталья, сестра Василия.

– Что вы говорите? – удивился полицейский и заглянул в записи. – В таком случае, примите мои глубочайшие соболезнования.

– По правде говоря, я не знаю, как сообщить об этом семье.

Полицейский оперся на спинку стула.

– Уверен, вы найдете нужные слова, – слегка кивая, произнёс он. – Между тем, расскажите, нет ли сомнений в причине смерти вашей матери?

– Нет, у меня на руках имеется медицинское свидетельство, заверенное семейным врачом и специально нанятым для лечения специалистом.

– У вас было два врача?

– Если бы от этого зависело здоровье мамы, мы наняли бы трёх. Я был в армии, когда она прислала мне письмо, где жаловалась на простуду. Когда я вернулся домой спустя месяц после этого, она была при смерти.

– Вы должны были вместе явиться на день рождения Василия, верно?

– Верно.

– Я правильно понимаю, что Наталья была младшей сестрой и Василия, и Богдана?

Блюститель закона провёл пальцем по листу бумаги, видимо, внимательно вчитываясь в то, что там написано.

– Да, всё верно. К чему этот вопрос?

– Господин Альшевский, я пытаюсь понять, кому выгодно убийство ваших родственников.

– Убийство? Моего дядю убили?

– Мы пока этого не знаем. Скажите, а ваша матушка не оставляла после смерти никаких писем или записок? Может, она что-то важное успела сказать перед смертью?

– Нет, никаких писем или чего-то подобного, – сообщил уверенно Александр. – Объясните же, наконец, что случилось с моим дядей.

– К сожалению, я и сам не знаю, а потому изложу вам факты.

Полицейский снял с носа очки и потёр переносицу, после чего внимательно посмотрел на сидящего перед собой молодого человека.

– В имении Сарганово постоянно проживают лишь двое из Альшевских: Василий и его мать – Амалья. Хозяин дома проживал на втором этаже главного здания, там же был его рабочий кабинет. За неделю до дня рождения из продолжительной заграничной поездки вернулся его единственный сын – Ярослав, поселившейся на третьем этаже главного здания, прямо напротив комнаты своей бабушки. Окна Амальи выходят на главные ворота, через которые вы въехали, окна её внука, наоборот, на задний двор. За день до дня рождения своего отца Ярослав слышал, как он ссорится со своим близким другом – отставным полковником – Седых Тимофеем Сергеевичем.

– Стойте, я не знаю такого.

– То есть вы не в курсе, что ваш дядя был близким другом Тимофея Сергеевича?

– Я впервые о нём слышу.

– По моим сведениям, они близки уже несколько лет.

– Последние три года я был в разъездах, в том числе на Кавказе.

– Там Седых и служил, пока не ушёл в отставку и не обосновался в имении Листопадском неподалеку отсюда. Они частенько приезжали друг к другу в гости. Ваш дядя не упоминал об этом в письмах?

– Я не вел с дядей переписки.

– Жаль, это могло бы нам помочь.

– Так значит, дядя был дружен с этим Седых и накануне гибели они поссорились?

– Всё так, господин Альшевский. Ярослав слышал их крики, но ничего разобрать не смог. Вскоре они вышли из кабинета и покинули имение, причем верхом. Как по-вашему, куда они могли ездить?

– Не взяв кареты? Зимой? Черт его знает, возможно, на охоту, или же просто на прогулку.

– По словам вашего двоюродного брата, они вернулись довольные, и больше между ними конфликтов не было.

– Что произошло дальше?

– Утром пятого числа, то есть в день рождения Василия, Седых прибыл в Сарганово. Дворецкий сообщил ему, что хозяин еще не проснулся и не выходил из комнаты, после чего Тимофей Сергеевич изъявил желание его разбудить. Он в одиночку направился к нему в покои, а через несколько минут со второго этажа донесся звук выстрела. Прибежав в комнату хозяина, Климент обнаружил мёртвого Альшевского, сидящего в кресле, и застрелившегося полковника.

– То есть мой дядя тоже был застрелен?

– В этом-то и загвоздка. Медик сможет прибыть только завтра, однако, мой осмотр не выявил никаких явных ран. Возможно, он был задушен.

– И сделал это Седых?

– К сожалению, доказательств у нас нет.

– Но ведь это самый вероятный вариант?

– Следствие только началось, о возможных мотивах полковника нам пока ничего неизвестно. Как и о причинах их ссоры, свидетелем которой был ваш брат. Я уж молчу о том, как усложнила всю картину новость о смерти вашей матушки.

– Вы думаете, это как-то связано?

– Надеюсь, нет, иначе концов этой истории нам вовсе не сыскать.

– Каковы ваши следующие шаги?

– Я не опросил только вашу бабушку Амалью, в остальном же картина неопределенная. Нужно ждать доктора, который прибудет завтра.

– Знайте, что я готов помочь вам всем, чем только смогу, – сказал Александр.

– Пока что, господин Альшевский, мне требуется лишь честность. Поскольку вы единственный в Сарганово, кто не присутствовал здесь во время интересующих нас событий, я не вправе вас задерживать. Однако если вас не затруднит, останьтесь в имении на пару дней, пока не появится хоть какая-то новая информация.

– Я никуда не смешу, господин Вендль.

– Чудно! Тогда пройдёмте к остальным, мне есть, что им сказать.

Покинув второй этаж, Александр с Максимом Ивановичем спустились в зал, где в молчании сидело семейство Альшевских. Ярослав как раз пришёл в себя. После непродолжительного выпада из окружающей его действительности, мир казался молодому человеку сонно-расплывчатым. Увидев брата, Ярик встал с дивана и радостно направился ему на встречу.