Лучинушка

– Да, вы правы, она о нём знала, – подтвердила Стеша, – поэтому и сказала – «позаботься о моём сыне, и ты никогда об этом не пожалеешь».

– Не зря же говорят – «хочешь что – то спрятать, положи на самое видное место». Ведь никому из многочисленных охотников за графскими сокровищами даже в голову не приходило искать их в старом лоскутном одеяле. И не зря Ангелия крепко – накрепко внушила своему сыну не расставаться с этим одеялом никогда. За вашу доброту, за то, что вы, даже не подозревая о существовании этого клада, переживая самые трудные минуты своей жизни, согласились взять заботу о Родьке на себя, провидению было угодно преподнести этот царский подарок от ваших предков вам, их достойнейшей наследнице в такой знаменательный день. Вы заслуживаете его более, чем кто – либо другой. И я счастлив за вас и за себя, потому что сбылась и моя давняя мечта – прикоснуться руками к работам моего прадеда. Почти на всех изделиях я нашел его клеймо. Теперь давайте положим всё в сейф, самый надёжный сейф в мире. Мой дом находится под надёжной охраной, но бережённого бог бережет.

– Мне кажется, вы скрываете какую – то тайну.

– Признаюсь вам, что не так давно я обнаружил в моём кабинете видеокамеру. Я сразу же поменял код, и теперь, открывая сейф, на всякий случай заслоняю его собой. Вы должны делать так же. И запомните на будущее – почаще оглядывайте комнаты на предмет видеокамер, особенно после того, как в доме побывают посторонние люди, пусть это будут даже ваши близкие друзья, и никогда не заводите никаких блокнотов, записок или шпаргалок. Вы можете где – то их забыть или потерять, в конце концов их могут просто выкрасть. Все коды, шифры и номера счетов должны храниться только в вашей голове.

– Прямо как в детективном романе.

– Этому меня научила жизнь. Мне постоянно приходилось работать с очень дорогими вещами. В случае их утраты никто бы меня не простил и не стал бы слушать никаких оправданий. Я не смог бы даже обратиться в органы для их розыска, потому что, стоило мне назвать имена людей, которые мне их дали, как я тут же лишился бы своей головы.

– Мне уже становится страшно… – сказала Стеша.

– Ничего не бойтесь моя дорогая. От дела я уже отошел, и теперь в сейфе лежит только то, что принадлежит мне, а теперь и вам.

– Но вы всё равно чего – то опасаетесь.

– Причины опасаться есть у каждого, потому что охотников за чужим добром хватало во все времена.

– А прислуга? В ней вы уверенны?

– Уверенным до конца нельзя быть ни в ком. Но что делать, если без неё не обойтись?

– Ну готовить я могла бы и сама, а убираться может Родя. Кстати, у Софьи Николаевны он делал это с большим удовольствием.

– О том, чтобы моя жена готовила, убирала, стирала и гладила не может быть и речи.

– А что в этом странного? – удивилась Стеша, – Приготовить на четверых нетрудно.

– Я сказал «нет». Ваше дело заниматься музыкой. Я знаю, что у вас талант и не позволю зарывать его в землю. То же самое скажу и о вашем брате. Человек должен заниматься тем, что доставляет ему радость. Я знаю, что впереди у вас счастливое будущее и иногда сожалею, что связал вам руки. Человек вообще существо эгоистичное, и я тоже не исключение, но это ненадолго. После моего ухода вы будете вольны жить так, как посчитаете нужным, а пока занимайтесь, развивайтесь и не отказывайте себе ни в чём. Так что экономить на прислуге мы не станем.

– А что вы скажете о Распутине? – спросила Стеша.

Этот огромный, сутулый человек, немногим моложе Адама Викентьевича, с некогда чёрными и кудрявыми, теперь поседевшими длинными волосами, завязанными в хвостик, и пронизывающим взглядом чёрных глаз, прячущихся под густыми нависшими бровями, почему – то навевал на неё ужас. Каждый раз, заходя на кухню и видя его с косынкой на голове, с огромным ножом в руках, рубящим мясо или капусту, она представляла его пиратом или членом разбойничьей шайки.

– О Распутине? Он вам чем – то не нравится? Одно ваше слово, и я его заменю.

– Нет – нет, я ни в коем случае не хочу, чтобы из – за меня кто – то пострадал. Просто у него такой суровый взгляд… И Нерон… Почему он так его не любит?

– Нерон? Нерон слишком любит мою матушку, чтобы допустить к ней такое чудо, как Распутин. Конечно, заменить его можно, но придёт кто – то другой, и мы снова будем сомневаться.

– Когда – то я думала, что богатство даёт человеку счастье и свободу, а теперь вижу, что это совсем не так. Тогда зачем оно нужно?

– Наверное, для уверенности в завтрашнем дне, а скорее всего для самоутверждения. Главное, чтобы оно не стало единственной самоцелью, иначе оно же тебя и проглотит.

Свой брак они продолжали хранить в тайне, так же, как и тот факт, что она является обладательницей графского титула.

– Вы напрасно стараетесь это скрывать, моя дорогая.– пытался уговаривать Адам Викентьевич, – Эти люди должен знать, кто вы есть на самом деле. За ваш титул они будут ценить вас гораздо больше, чем за все прекрасные человеческие качества, которыми вы обладаете. Они всегда завидуют тем, у кого есть что-то, чего они не смогут купить ни за какие деньги. Господь старался вложить в них душу такую же, как у каждого из нас, но дьявол, стоявший за его спиной, исхитрился добавить в неё гордыни и тщеславия, и ничего тут не попишешь.

– Не для того ли вы, мой друг, и придумали этот фарс с нашим браком, чтобы они вам завидовали? – возмутилась Стеша.

– Нет, моя милая, вы ошибаетесь. Хотя, в чём – то вы всё – таки правы. В некотором роде это является моей маленькой местью за то, что они принимали меня в своё общество не потому, что считали равным и уважали за мой талант и труд, а потому, что я мог сделать для них то, чего нет у других. Вы не представляете, как они мне надоели со своей спесью.

Но что поделать, с хорошими людьми мне приходилось общаться нечасто, потому что по причине бедности золото и бриллианты им недоступны, а я ничего другого делать не умел. Именно поэтому я и просил вашей руки, чтоб хотя бы последние дни своей жизни провести с человеком, который, подобно роднику с чистейшей водой, способен омыть мою душу, исковерканную общением с так называемым высшим обществом.

– Они будут думать, что вы купили меня как вещь, которой нет ни у кого.

– Пускай себе думают, что хотят, но мы – то с вами знаем, что это не так. Не я вас купил, а вы меня. Будь вы хоть трижды графиней, мне было бы глубоко безразлично, если бы вы не обладали теми качествами, которые я ценю больше всего на свете.

– И всё – таки нет. Давайте подождём.

Между тем его состояние ухудшалось с каждым днём. Он старался скрывать это от матери, делать бодрый вид, почаще шутить и улыбаться, но, возвращаясь в свою комнату, падал на кровать без сил. Однажды Стеша, глядя на его измученное лицо, сказала.

– Адам Викентьевич, вам очень тяжело ходить. Может быть, купим для вас коляску?

– Коляску? И как вы себе представляете меня в коляске? А главное, что скажет моя мама? Она же сразу догадается, что со мной не всё в порядке.

– А вы уверены в том, что она до сих пор ни о чём не догадывается?

– Надеюсь.

– Я думаю, это не так. Материнское сердце не обманешь.

– Нет, знай она о моей болезни, она вела бы себя совсем по – другому.

– Возможно, вы правы. А если мы скажем, что вы подвернули ногу и не можете ходить? Конечно, лгать не хорошо, но ведь мы делаем это постоянно, скрывая истинное положение дел. Зато мы могли бы гулять все вместе. Родька катал бы вашу маму, а я вас.

– Молодая жена с мужем инвалидом, хорошенькая была бы картина… – проворчал Адам Викентьевич.

– Кому какое до этого дело? Завтра же заказываю для вас коляску и не вздумайте мне возражать.

Глава 13

Их особняк стоял на склоне небольшого холма, на краю элитного посёлка, а участок, огороженный высоким забором, сразу же за ним переходил в лес. Со второго этажа были видны лишь крыши соседних домов. Встречаться с соседями приходилось довольно редко, их общение ограничивалось в основном краткими приветствиями. Каждый был занят своими делами.

Стеша большую часть времени проводила с Адамом Викентьевичем, за беседами или читая вслух. Родька скучал в этом огромном доме, подавлявшем непривычной для него роскошью. Единственным, что его спасало от тоски, были картины. Он подолгу их рассматривал, затем шел в свой любимый уголок, эркер на втором этаже, и, глядя на раскинувшееся внизу озеро и окружавший его лес, играл на флейте.

Раньше прогулки на свежем воздухе с Сарой Вульфовной входили в обязанность горничной Кати. В последнее время этим занимался Адам Викентьвич, и сам катал её коляску по дорожкам их небольшого парка, радуя матушку общением. В связи с ухудшением его состояния, которое они продолжали тщательно скрывать, Стеша, заметившая Родькину привязанность к старушке, предложила, под видом занятости сына, перепоручить это дело ему.

Довольный Родька сразу же расширил маршрут прогулок за пределы участка. Если позволяла погода, они с Сарой Вульфовной непременно отправлялись к озеру. Он катил коляску, а Нерон важно шагал рядом. Родька ставил коляску поближе к воде, проверял удобно ли его подопечная сидит и тепло ли укутана, чем доставлял ей огромное удовольствие. Такого внимания она не получала очень давно. Сын был постоянно занят работой, родственников и подруг уже не осталось, и большую часть времени она проводила в одиночестве. Родька же, впитавший от матери больше любви и нежности, чем обычные дети, был готов щедро делиться ими с каждым, кто удостаивал его своим вниманием. Устроив старушку, Родька играл на свирели, сделанной им самим ещё в имении. Ему очень нравились окарины и флейты, подаренные Игорем Станиславовичем, но у озера он предпочитал играть именно на ней. По – видимому, близость природы будила в нём какие – то дорогие его сердцу воспоминания.

Нерон ложился у ног Сары Вульфовны и подрёмывал, время от времени просыпаясь, чтобы клацнуть зубами на докучливых мух. Кроме него во дворе жили ещё три очень серьёзных черных добермана, Пинч, Мирон и Гурам. Они служили только для охраны и в дом не допускались, но с Нероном дружили. Днём они сидели на цепи, бегая по проволоке, натянутой по периметру забора, а если в доме находились гости, Петрович закрывал их в вольерах. На ночь их отпускали и они разгуливали по двору, беззлобно облаивая белок, свободно перемещавшихся из леса на их участок и обратно.

Родька, умевший найти общий язык с любыми животными, познакомился с доберманами буквально в первые же дни, как только они со Стешей переселились в дом Адама Викентьевича. Его пытались предупредить, что собаки очень злые и приближаться к ним не следует, но он в ответ только улыбался. Подойдя на расстояние, равное растянутой цепи, он разговаривал с ними на каком – то нечеловечьем, как уверял наблюдавший за ним садовник, языке. Собаки сначала настораживались, рычали, а потом сдавались, виляли обрубками хвостов, и через короткое время прданно лизали ему руки.

Услышав, что Адам Викеентьевич повредил ногу, Сара Вульфовна очень расстроилась, и безоговорочно поддержала Стешину идею приобрести вторую коляску. Когда её привезли, она долго, с весьма серьёзным и даже комичным видом объясняла сыну, как ею пользоваться. Стеша стояла рядом и улыбалась.

– Ты всё понял, Адамчик? – спросила Сара Вульфовна, закончив инструктаж.

– Кажется, да. В крайнем случае, мама, вы же будете рядом, и, надеюсь, мне поможете.

– Конечно, мой дорогой. Теперь мы сможем гулять вместе. Нужно только найти ещё одну прислугу, которая будет эту коляску катать, пока ты снова сможешь ходить.

– Зачем же прислугу? Это могу делать я, если, конечно, вы мне доверяете. – сказала Стеша.

– Ну что вы, дитя моё. Конечно же доверяю, лишь бы вы сами были не против.

– Вот и отлично.

С тех пор они стали гулять вчетвером. Родька сделал пару удочек и стал ловить рыбу. Поймав несколько рыбёшек, он разводил костёр и запекал пойманный улов, который они поедали тут же, у горящего костра вместе с приготовленными Стешей бутербродами, и запивали чаем из принесённого ею термоса.

Адам Викентьевич всегда считал рыбалку пустым делом. Зачем тратить время на ловлю нескольких мелких костлявых рыбёшек, если в магазине рыбы полно на любой вкус. Однако, посидев у озера разок – другой, он признался, что такое времяпровождение пришлось ему по душе, заказал несколько удочек и попросил Родьку обучить его рыбацким хитростям.

Теперь они ходили на берег каждый раз, как только позволяла погода. Им там было уютно и хорошо. Над ними носились белки, перелетая с сосны на сосну, где – то неподалёку стучал дятел. а из камышей выглядывал любопытный енот. Они бросали ему хлеб или пойманную рыбку. Поначалу он пугался и прятался. Однако запах еды был настолько притягателен, что пересиливал страх и он начинал её искать. Вскоре он уже не скрываясь сидел неподалеку на попе, похожий на забавного толстячка, таращил глаза и потирал лапками в предвкушении угощения. Стеша бросала ему кусочек хлеба. Он ловко пригибался, думая что в него запустили камнем, но тут же поднимался и начинал принюхиваться в поисках предмета, издававшего вкусный запах. Обнаружив хлеб, брал его в передние лапки, полоскал в воде и начинал быстро – быстро жевать. Родька издавал звук, похожий на урчащее воркование, имитируя его голос. Енот быстро оглядывался по сторонам, в надежде увидеть притаившуюся где – то рядом подругу, а потом продолжил следить за людьми. Они снова бросали ему хлеб и кусочки рыбы, а он съедал их, и, с каждым разом становясь смелее, подходил поближе.

– Каков Тетёха! – смеялся Адам Викентьевич.

Имя так подходило чудесному зверьку, что все долго и весело смеялись, а он смотрел на них и взгляд его казался добрым и осмысленным. Но однажды появившаяся неизвестно откуда моторная лодка спугнула зверька гулом мотора и он исчез в камышах. Лодка неслась вдоль берега, нагоняя волну и спутывая удочки. В ней сидела весёлая компания, две девушки и трое молодых мужчин. Один сидел за рулём, второй держал в руках бинокль и смотрел на людей, находившихся на берегу. Третий размахивал бутылкой и что – то кричал, широко раскрывая рот. Девушки весело хохотали.

Лодка пронеслась мимо, оставив за собой испорченное настроение и неприятный осадок на душе. Родька собрал запутавшиеся удочки, затушил костёр, и все отправились домой.

На следующий день дул сильный ветер, успокоившийся лишь к полудню. Адам Викентьевич, не на шутку заразившийся рыбной ловлей, предложил всем отправиться на вечернюю зорьку. Подойдя к озеру, они с ужасом увидели, что вся прибрежная полоса стала белой от мёртвой рыбы, прибитой к берегу волной.

– Почему рыба не плавает. Почему? – спросил Родька, едва не плача.

Забежав в воду, он стал хватать одну рыбёшку за другой и бросать подальше в воду в надежде, что она уплывёт, но она продолжала тихо покачиваться на волне.

– Рыба умерла… – догадался Родька и повернувшись к Адаму Викентьевичу, которому очень доверял, удивлённо спросил, – почему она умерла?

– По – видимому, её оглушили.– сказал Адам Викентьевич, – вчера, после того, как мы вернулись домой, я слышал пару взрывов.

– Как оглушили? – не понимал Родька, – кто, зачем?

– Тебе этого не понять, мой друг. Кому – то не захотелось стоять с удочкой и ждать, пока рыбка сама попадётся на крючок. Поэтому он бросил в воду особенные камни, они сделали большой «БАХ», который её и убил.

– Зачем? – не унимался Родька, – зачем убил столько рыбы? Кто – то сильно хотел есть?

– Наверное, хотел. Так хотел, что ради котелка ухи не пожалел целого косяка рыбы. Такова, брат мой, жизнь. Я знаю многих людей, которые ради удовлетворения своего безмерного аппетита готовы пойти на всё, что угодно. Ты по – своему счастлив, потому что мало знаешь о жизни. Пойдёмте – ка домой, здесь нам делать нечего. Сейчас я попрошу Петровича собрать всю рыбу и закопать.

Гнетущее настроение не покидало всех в течении нескольких дней. К тому же погода стояла дождливая и прохладная, и к озеру они не ходили.

В один из таких дней к ним явился Глеб Денисович Савченко, молодой человек, служивший при районной администрации на посылках. Глеб являлся двоюродным племянником мэра города Михаила Семёновича Рудько, принявшем высокий пост от сына старшей сестры, который унаследовал его от родного дяди, Семёна Валентиновича Рудько, после того, как тот, прочувствовав, что земля под ногами начинает потихоньку дымиться, посчитал нужным уйти на пенсию. Таким образом рокировка родственников на всех важных административных постах продолжалась уже не один десяток лет. Менялись лишь лица и фамилии братьев, сыновей, племянников и зятьёв, чтобы народные массы, не имевшие особого желания вникать в предвыборную суету, не разобрались, что голосуют за очередного члена одного и того же семейного клана, давно уже державшего район в своих руках.

В это время Адам Викентьевич вместе с семьёй находился на втором этаже. Погода к прогулкам не располагала, у Сары Вульфовны ломило суставы, а его мучила головная боль. Он не жаловался, но Стеша уже научилась понимать это по его глазам.

Она растёрла охавшую старушку мазью, которую ей дала Марья Ивановна, и укутала в тёплый плед. Через некоторое время Сара Вульфовна почувствовала небольшое облегчение и попросила помочь ей сесть в коляску и отвезти в комнату, где они с Родькой проводили музыкальные занятия. Ей казалось, что музыка отвлекает её, помогая забывать о боли.

Устроив Сару Вульфовну, Стеша прикатила туда же коляску с Адамом Викентьевичем. Он также отмечал благотворное влияние музыки на своё состояние, скромно умалчивая о том, что ещё большее значение для него имеет само присутствие Стеши. Каждый раз, слушая её голос, он переживал самые счастливые минуты в своей жизни.

Стешу жизнь никогда не баловала. Не забывая о пережитых трудностях и испытаниях, она, ничуть не сомневаясь, взяла на себя заботу об осиротевшем Родьке, и так же, не задумываясь, согласилась скрасить остаток жизни человека, помогавшего им обоим встать на ноги. Попав в новую семью, оба купались в море душевного тепла, внимания и благодарности, которые исходили от двоих больных пожилых людей, и не тяготились никакими трудностями ухода за ними. И если бы Стеша не знала наверняка, что жить её мужу остаётся совсем недолго, она, забыв о себе, всё равно оставалась бы рядом до самого его конца. Лишь иногда, поздними вечерами, уже лёжа в постели, она видела перед собой лучистые глаза сказочного принца, встреченного ею в коровнике, и слышала мягкий голос:

– У нас есть много общего, как будто я знал вас много лет. У вас бывает так, что вы видите человека впервые, а вам кажется, что вы знали его очень давно?

– Я не знаю…

– Так бывает, когда встречаются родственные души. Они не должны терять связь. Я уверен, мы тоже должны встретиться ещё очень много раз…

– Это был сон, всего лишь сон…– отвечала она сама себе, пытаясь избавиться от наваждения.

Это видение, преследовавшее её уже второй год, помогало ей оставаться равнодушной ко всем лицам мужского пола, пытавшимся завоевать её сердце. Стеша боялась признаться даже самой себе в том, что только уверенность в несбыточности их встречи заставила её согласиться на союз с Адамом Викентьевичем, о котором пока ещё ни разу не пожалела.

Стеша поставила обе коляски рядом, поправила плед Сары Вульфовны и начала делать лёгкий массаж шеи и плеч Адаму Викентьевичу. Родька играл на флейте, Сара Вульфовна сидела с полуприкрытыми глазами, погрузившись в воспоминания. Прислушиваясь к прикосновениям Стешиных рук, Адам Викентьевич прикрыл глаза, чувствуя как медленно погружается в ощущение нирваны. Резкий звонок мобильника буквально вытолкнул его из благостного состояния обратно в жизненную суету. Сердце стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с засевшей в нем тупой иглой.

– Адам Викентьевич, к вам гость, – сообщил Петрович, исполнявший также и обязанности привратника.

– Кто?

– Говорит, Савченко из администрации.

– Приглашайте. Я сейчас спущусь. Дорогая, позвоните Кате, пусть встретит гостя, а я пока заверну в кабинет.

– Хорошо. Мне к вам выходить?

– Это не обязательно. Думаю, он ненадолго. Вы пока тут что – нибудь почитайте, а я быстренько вернусь, и мы продолжим.

В гостиную вошел высокий блондин лет тридцати пяти. Он быстро огляделся. При виде Адама Викентьевича, сидевшего с книгой в руках у окна в коляске, его белесые бровки удивлённо приподнялись, и он чуть ли не бегом поспешил к нему.

– Добрый день, дорогой Адам Викентьевич. – пожимая руку, он склонился над коляской, и спросил плачущим голосом. – Не могу поверить, что вижу вас в таком виде. Что случилось? Как ваше драгоценное здоровье?

– Спасибо, всё хорошо. – ответил Адам Викентьевич, стараясь держаться бодрячком, – Вот неудачно подпрыгнул и подвернул ногу, а в общем всё нормально.

– Ну и слава богу, слава богу, а то я уже испугался… – обрадовался Глеб Денисович, тряся его руку, и совсем уже счастливым тоном добавил, – А вы знаете, у Михаила Семёновича скоро юбилей. Пятьдесят лет, представляете?

– Неужели пятьдесят? Вроде недавно было сорок пять… Как быстро летит время.

– Летит, дорогой Адам Викентьевич, ещё как летит!

Глеб Денисович вздохнул, ещё раз обвёл комнату зорким взглядом, словно проверяя, не торчат ли из какой – нибудь стены уши. Ушей не обнаружилось, но он всё равно понизил голос, и, словно делясь важной государственной тайной, поведал о том, что работники администрации решили устроить уважаемому человеку сюрприз.

– Вы понимаете, сам он человек скромный, пышных празднеств не любит, но как же можно, ведь пятьдесят – это такая дата… В общем, МЫ, работники администрации, – пришепётывал Глеб Денисович, упирая на «МЫ» и испытывая гордость от самоощущения, что он является одним из важных винтиков сложнейшего механизма, – мы посовещались и решили организовать банкет своими силами. Все уважаемые люди города тоже пообещали нас поддержать. Короче, мы решили устроить для него настоящий праздник, а уж потом пускай ругается, ведь повинную голову и меч не сечёт, верно? Главное, не тратить бюджетных денег, потому что за это он по головке не погладит.

– Это точно… – хмыкнул Адам Викентьевич.

Об отношении Рудько к расходам бюджетных средств ему было известно более, чем кому – бы то ни было. Адаму Викентьевичу частенько приходилось грешить подпольной работой, выполняя заказы высокопоставленных лиц из золота и бриллиантов неизвестного происхождения. Поэтому он считался среди них своим человеком и знал многие тайны районного масштаба лучше, чем биографии собственной прислуги.

Михаил Семёнович являлся одним из его постоянных клиентов, любивших одаривать свою жену и двух взрослых дочерей безделушками, стоимость которых зачастую превышала его годовую зарплату. Кроме того, содержание огромного дома, поддержка и развитие бизнеса жены, необходимого для оправдания при составлении деклараций о доходах, да и многие другие, не чуждые ему человеческие слабости тоже вынуждали экономить каждую государственную копейку. Но если бы он был один… Львиную долю нужно было отдавать «наверх», да и в «низах» желающих вкусить от жирного пирога, отказать которым невозможно, тоже было хоть отбавляй.

Поэтому приходилось экономить на многих важных делах типа ремонта дорог, бюджетных предприятий и многого другого, а уж на разного рода праздничных мероприятиях – днях города, фестивалях и других праздников, служивших для народа утешительной конфеткой, тем паче. Для этого и существовали гонцы типа Глеба Денисовича. Они умело, где бичом, где калачом, собирали с предпринимателей и прочего торгового люда дань в виде денежных средств, не брезгуя и натурой в любом виде, будь то продукты, спиртное, цветы или пиротехника для салютов и иллюминаций.

– Сколько? – спросил он у Глеба.

– Ну что вы, что вы… Никаких условий, кто сколько может… – засуетился тот, оглядываясь на предмет скрытых камер и потея от страха перед случайными свидетелями.

– Вам выписать чек или на карточку? – спросил Адам Викентьевич, мстительно улыбаясь.

– Лучше бы наличкой, а то знаете ли…– шепнул Глеб Денисович склонившись к его уху.

– Ну да, ну да… – кашлянул Адам Викентьевич, разворачивая коляску по направлению к коридору, – извините, вы не против, если придётся несколько минут подождать?

– Конечно не против.

– Вот и отлично. Я быстренько сгоняю в свой кабинет, а вы пока можете выпить кофейку или чего покрепче. Я распоряжусь.

– Спасибо, кофейку я недавно попил, а покрепче не могу, за рулём. Лучше давайте я вас откачу.

– Спасибо. Вот видите, как бывает в жизни, один неверный шаг и ты сидишь в инвалидной коляске. Ничего, в моём случае это ненадолго. А знаете, оказывается это удобная штука, я уже успел разбаловаться и даже начинаю привыкать. Вы не пробовали?

– Нет, не приходилось… – Глеб Денисович суеверно поплевал через левое плечо, и, случайно попав в висевшую на стене копию Репинских «Бурлаков на волге», незаметно перекрестился, представив себя на их себя на их месте, и спросил – нам куда?