Человек без маски

─ Товарищ полковник… Не скрываю, что я очень рад не только Вас приветствовать, но и слышать…

Приподнятое настроение главного «психа» округа вызвало у Самойлова оживление. Он решил действовать, притом без всякой разведки. От предчувствия успешного исхода серьезного разговора он некоторое время ерзал задницей в кресле. Лишь после того, как его зад нашел очень удачное соприкосновение с кожаным покрытием, он раскрыл рот:

─ Николай Николаевич, в твоем очень известном заведении находится мой подчиненный… Звать его Рокотов, капитан из мотострелкового полка… Он дислоцируется в Вале.

─ Ну, как же, товарищ полковник, личность знаменитая… Он не только умница, но и обладает хорошей каллиграфией…

Дрогов несколько задумался. Ход конем он сделал специально. Ему сейчас страшно хотелось знать, что думал об этом офицере его начальник. На Рокотове убийство или разбой не висели, не был он и хроническим алгоколиком…

Он перевел дыхание и вновь произнес, на этот раз несколько официально:

─ Капитан Рокотов находится на лечении три недели… Я лично сам его обследовал… Думаю, что надо время для его выздоровления…

Неожиданный поворот в разговоре обеспокоил Самойлова. Ему не нравилась загадочность медика. Он решил изменить тактику, подойти с другой стороны, более понятной для психиатра. Он слегка вздохнул и вновь бросил в трубку:

─ Николай Николаевич, я лично сам просматривал его документы… Результаты просто удручающие… Прокурор моей дивизии рассматривает этого офицера как социально опасного…

Неожиданно он осекся, замолк. И правильно сделал. Назови сейчас он Рокотова преступником, проблем будет целый воз. Да и врач заерепенится. Психушка не сборище преступников, а медицинское учреждение. К тому же. Единственный телефонный звонок, который он сделал почти два года назад Дрогову, еще не давал ему оснований для полнейшего доверия. Он прикрыл ладонью трубку, вынул из кармана брюк носовой платок и смачно высморкался. Затем опять продолжил разговор:

─ Николай… Я всегда верил нашим медикам, особенно тем, кто носит погоны… Я, как начальник, не имею права оспаривать их диагнозы…

Дрогову очень сильно понравилось умозаключение политшефа дивизии. Он не утерпел и решил особо подчеркнуть значимость своей профессии:

─ Товарищ полковник… Виктор Федорович, ты один из немногих больших начальников, кто ценит работу военных врачей… Кое-кто вспоминает о нас, когда рвутся снаряды или кричат раненые…

Тут же донесся вкрадчивый голос:

─ Николай, я всегда в жизни был реалистом… Капитан Рокотов не только больной, он также не имеет права носить высокое звание офицера…

Только сейчас Дрогов понял, на что намекал политработник. Аналогичная просьба исходила от него совсем не так давно. Прапорщика Азаряна «списали» на гражданку за тяжкое воинское преступление. Из его склада исчезло два автомата. Оружие до сих пор не нашли. Он почти машинально отреагировал:

─ Я, Виктор Федорович, пока не принял окончательного решения по Рокотову. Я переговорю с его лечащим врачом майором Колесниковым…

Конфиденциальный разговор двух военных чиновников продолжался недолго. Прощание получилось очень теплым и доверительным. Самойлов почти по-дружески бросил в трубку:

─ Коля, я для пущей демократии пришлю в твои края гонца, капитана Моисеева, секретаря парткома… Он уже в курсе всех событий…

Дрогов сухо ответил:

─ Я не против, Виктор Федорович… Партия всегда заботилась о своих кадрах…

Затем он рассмеялся и нехотя положил трубку. Неспеша откинулся на спинку кресла. Призадумался. Капитан Рокотов не солдат и не прапорщик, даже и не те офицеры, которые прошли через его руки. Он совсем другой. В том, что он постоит за себя, он не сомневался. Опротестовать решение медицинской комиссии ему никто не запретит…

Дрогов тяжело вздохнул. Вновь впал в раздумье. Открыто же выступить против политики партии в Вооруженных Силах это дело другое, чрезвычайно опасное. При этой спасительной мысли он улыбнулся, прикрыл глаза. И в этот же миг его половой член принял вертикальное положение. Николай Николаевич невольно улыбнулся. Сказывалось отсутствие жены. Она была в гостях у подруги, на Украине. Член «выстрелил» и не только поэтому. Дрогову сильно нравилась старшая медсестра Ольга Коркина. Он уже пару раз подавал ей намек на любовь. Она почему-то не соизволила на своего начальника посмотреть, не говоря уже о чем-то другом. Пока…

Самойлов после разговора с главным психиатром округа сидел в кабинете. Тянул время. Он не скрывал, что эта довольно просторная комната ему нравилась. И не беда, что он попал в армейскую дыру. Нравилась ему и работа, точнее руководство. В Советской Армии, как по всей большой стране все и вся шло очень размеренно и по ступенькам. Верхушка партии, так называемый ЦК КПСС, не только обозначала будущее для сотен миллионов людей, но и подводила под себя теоретическую базу. Доказывала свою неизбежность и вечность. Подобные Самойлову были обязаны днем и ночью разъяснять ее установки низам, что он делал с особым рвением. Подобных же Рокотову, партия исключала из своих рядов…

Полковник поднял трубку и набрал номер телефона. Раздался знакомый голос капитана Моисеева. Он тепло поздоровался с подчиненным и потом быстро произнес:

─ Петр Иванович, в срочном порядке дуй ко мне… Машину возьми у командира… Время не терпит…

Моисеев появился через полчаса, что сильно обрадовало Самойлова. Он вышел из-за стола, полуобнял высокого мужчину с большими очками на носу, и с сожалением произнес:

─ Петр, мне сейчас стыдно за то, что я раньше тебя не замечал, истинного патриота нашей партии…

Моисеев от теплого комплимента чуть было не расплакался. Он присел за продолговатый стол, за которым не так давно сидел, и трясущимися губами прошепелявил:

─ Я, товарищ полковник, всегда был предан делу нашей партии… Мне бы скорее образование получить…

Самойлов намек стукача понял. Решил успокоить. Он положил на его плечо руку и тихо сказал:

─ Петр Иванович, за мною дело не встанет… Нам сейчас одно дельце провернуть надо, как можно скорее, а то поезд уйдет…

Через час капитан Моисеев вновь сидел в командирском «УАЗе» и держал путь к населенному пункту Вале. Небольшой городишко был знаменит тем, что в его окрестностях добывали бурый уголь. Лицо офицера было озабоченным. К обеду следующего дня ему предстояло быть в Тбилиси, в окружном госпитале. Лично сам он не горел желанием встречаться с Рокотовым. Приказ Самойлова обязывал его это делать. Приказ начальника ─ закон для подчиненного. От этой мысли офицер слегка вспотел. Он костерил себя за то, что совсем недавно сделал большую промашку, предлагая шефу исключить Рокотова из рядов КПСС. Самойлов же был другого мнения. Моисеев слегка скрипнул зубами. Жаль, что не предугадал инициативу своего протеже. Очередной балл в служебной карточке был бы не лишним…

Самойлов приехал домой поздним вечером, приехал в приподнятом настроении. Сразу же сел за стол. Татьяна, его жена уже два раза звонила и просила его не задерживаться. Она впервые в жизни приготовила хачапури, грузинское национальное кушанье. Супругу предстояло снять пробу. Виктор Федорович с удовольствием покушал, во время трапезы пропустил рюмку русской водочки. Затем удалился в небольшую комнату, своеобразный домашний кабинет и заказал переговоры с Симферополем. Через полчаса раздался звонок. Хозяин трехкомнатной квартиры поднял трубку, и услышав знакомый голос, уверенно произнес:

─ Федор, дружище, добрый вечер… Я вновь о вчерашнем разговоре…

Переведя дух, он с улыбкой добавил:

─ Я думаю, через месяц, другой у меня найдется место для твоего сына… Пора и ему в майоры выбираться…

Больше он ничего не сказал. Повесил трубку и присел на небольшую тумбу. Затем посмотрел на настенные часы. Времени для размышлений не было. В постели его ждала любимая женщина…

1979 год.15 марта. Четверг. После обеда Рокотов прилег в постель, немного устал. Сказывалось не только повседневное нервное напряжение, но и однообразие жизни. Он уже не скрывал, что его молодой организм давал сбои. Частенько болела голова, болело и сердце. Особенно по ночам, когда он, нашпигованный до предела всевозможными версиями и аксиомами о своей неудавшейся карьере и неопределенностью завтрашнего дня, долго ворочался в постели. Ложился на правый бок, давал больше простора для центрального органа кровеносной системы. Он иногда так напряженно стучал, что из-за боязни умереть, у психа выступали слезы.

Не успел он еще по-настоящему заснуть, как его кто-то легонько толкнул в плечо. Он открыл глаза и от удивления чуть-чуть привстал с постели. Перед ним стоял капитан Моисеев, секретарь парткома, его однополчанин. Его появление для Рокотова было полнейшей неожиданностью. Он несколько мгновений лупал глазами на высокого мужчину в белом халате, который был накинут на его плечи. Моисеев, сделав улыбку до ушей, протянул руку лежачему и очень зычным голосом произнес:

─ Добрый день, Андрей Петрович… Ты, конечно, не ожидал моего визита… По выражению лица вижу, не ожид-а-а-л своего коллегу по партии. Однако, я был бессилен против нашего женсовета…

Затем он поднял указательный палец кверху, и торжествующе добавил:

─ Андрей, только благодаря нашему прекрасному полу, я здесь…

Псих без всякого желания поприветствовал главного коммуниста полка и опустил голову на подушку. Приглашать его для беседы наедине, желания не было. Он прекрасно знал, что Моисеев приехал сюда не по воле женсовета, скорее всего, по приказу Самойлова. Рокотова внезапно стало знобить, возможно от пришельца. Он притянул одеяло к груди, затем рукой указал на противоположную кровать, она была пустой. На миг призадумался. Информация о полковой жизни могла в какой-то мере разгрузить его нервную систему. Возможно, и гость о ком-то или о чем-то проболтается. Он кисло улыбнулся и прошептал:

─ Петр Иванович… Я, честно говоря, не ожидал увидеть тебя здесь, да еще и в новом халате… У нас такое одеяние сами начальники редко носят, если носят ─ по большим празникам…

Доброжелательное ответное действие психа в значительной мере растопило лед недоверия, которое только что офицеры испытывали друг к другу. Моисеев вновь улыбнулся, присел на кровать. Затем пару раз слегка отпружинил и сказал:

─ Мне халат выдал старшина Наседкин… Он не только обходительный, но и очень дотошный… Все расспрашивал меня о цели визита…

Андрей слегка приподнялся и утвердительно кивнул головой. И в сей же миг пришел к простому умозаключению. Новые халаты выдавались только с разрешения начальника отделения. Затем он внимательно посмотрел на очкастого и как бы мимоходом себе под нос пробубнил:

─ В нашей армии все и вся выдается по приказу, только по приказу…

Моисеев реплику лежачего пропустил мимо ушей. Он огляделся и с некоторым удивлением произнес:

─ Андрей, мне кажется, что в помещении слишком спертый воздух… Вас здесь не очень много, но мне с дороги тяжело дышится…

Рокотов не дал ждать себя с ответом. Он отпарировал почти мгновенно:

─ Здесь не только спертый воздух, но и слишком ограниченные вылазки на природу… В тюрьме и то лучше…

Он криво усмехнулся, быстро встал с постели и показал рукой на окно с решеткой. Визитер пристально вгляделся в отверстие в стене. Неспеша снял свои квадратные очки и также неспеша их надел. Лишь после этого он среагировал:

─ Я думаю, что решетки необходимы… Ведь все бывает…

Обитатель психушки сжал кулаки, и чтобы не сделать ими ненужных движений, вновь улегся в постель. Призадумался. Реакция опытного офицера его не только разозлила, но и шокировала. Он вновь натянул одеяло на себя, на этот раз по самые плечи. Некоторое время офицеры молчали. Размышляли. Рокотов уже не сомневался, что гонец от Самойлова приехал сюда неспроста. Прежде чем зайти к нему, он, наверняка, побывал у Дрогова. О ком они вели разговор, сидя при закрытых дверях, не трудно было догадаться.

Душа Моисеева сейчас ликовала, как никогда раньше. Рокотов, его бывший шеф и на самом деле был психически больной. Об этом ему намек подал и начальник отделения Дрогов. Его также радовало, что некогда энергичный молодой мужчина и любимец женщин сдал, притом очень сильно. Его лицо осунулось и сильно постарело. Не упустил из виду он и небольшой клок седых волос в темной шевелюре своего противника.

Рокотов решил играть ва-банк до конца. Он приятно вытянулся в постели и с нескрываемым любопытством спросил у однополчанина:

─ Петя, что нового в нашем гвардейском мотострелковом? Небось, проверки, да комиссии…

Затем щелкнул языком, и слегка покачивая головой из стороны в сторону, продолжил:

─ И все это на тебе лежит, Петр Иванович…

Вопрос о «знакомой дороге», так кое-кто из офицеров называл свою повседневную службу, моментально оживил Моисеева. Он наклонился в сторону больного и тихо прошептал:

─ Честно скажу, пашу за всех, за все звездочки…

Загнув палец левой руки, он продолжил:

─ Первое. Майор Солодов сейчас находится в медсанбате, жалуется на боли в желудке. Гадом буду, у него язва… Второе. Наш начальник клуба Еникей запил основательно. На службу забил… Ему пришла телеграмма, умер отец. На похороны во Владивосток не поехал, нет денег… Мало того. Устраивает каждый день панихиду по усопшему.

─ Сделав лукавую улыбку, он добавил:

─ Ну, а наш комсомол, ты сам знаешь…

Искусное бичевание офицером сотоварищей по службе и по духу рассмешило психа. Он ехидно улыбнулся и произнес:

─ Да, Петя, мне сильно жаль тебя… Пашешь, как пчелка… Вся работа на твоих плечах, но надо держаться.

Затем, как бы невзначай, прошептал:

─ Этой осенью, Петр Иванович, тебя будем переизбирать…

Заметив легкий испуг на физиономии верзилы, он с уверенностью продолжил:

─ Я думаю, что ты меня еще не похоронил… Я поддержу твою кандидатуру… Партии нужны такие кадры…

Неожиданное покровительство Рокотова, который, чем черт не шутит, еще может оказаться на месте майора Солодова, вызвало нескрываемое раболепие у очкастого. Он покраснел, и сделав преданное выражение лица, льстиво проговорил:

─ Андрей Петрович, спасибо за доверие… Ведь недаром тебя считают полковой умницей…

Затем посмотрел на лежачего и чуть-чуть задержал на нем свой взгляд. Физиономия сослуживца располагала к разговору по душам, к простому человеческому откровению. Этим и воспользовался визитер Самойлова. Он быстро метнулся к кровати Роктова, присел на ее краешек, и тяжело вздохнув, выдавил из себя:

─ Петрович, я знаю свои проблемы… Однако у меня есть и неплохие плюсы. Главное, я настоящий коммунист… За родную партию любому горло перегрызу…

Слегка наклонив голову в сторону возможного начальника, он с некоторой озабоченностью в голосе выдвинул очередной козырь:

─ Андрей, возьмем самое худшее. Допустим, меня не переизбирут… Буду бить челом Самойлову, политотдел ведь дело очень серьезное… И еще… На днях я звонил капитану Пчелкину, ты его, наверняка, знаешь… Он недавно приехал из Афгана, орден получил… Сейчас уже в политотделе корпуса…

После этих слов глаза Моисеева заблестели, словно у кошки, увидевшей перед собою десяток упитанных мышей. Офицер в очках еще ближе придвинулся к лежачему, наклонился к его уху и прошелестел:

─ Лично я выполню не хуже других интернациональный долг… Ходят слухи, что мы будем скоро там…

Новость о возможном вводе советских войск в сопредельное государство для капитана Рокотова ошеломляющей не была. Он, как офицер, это уже давно чувствовал. И даже по этому поводу поделился мыслями с большим начальником. Точка зрения маленького клерка явно шла вразрез с официальной…

Он усмехнулся, и окинув презрительным взглядом однополчанина, тут же съязвил:

─ Петр Иванович… Карьеру надо делать на родной земле или в родной армии… Заметив недоуменное выражение лица гостя, он вновь сквозь зубы процедил:

─ И еще… Тебе, генсек, не мешало бы изучить историю нашего соседа…

Откровенного разговора дальше между офицерами не получилось. Рокотов об этом уже и нисколько не сожалел. Ему в основе удалось выудить из Моисеева все, что он хотел. О другом он и сам догадывался. Стукач действовал по указке Самойлова. Прежде чем навестить Рокотова, он побывал у начальника отделения. Андрей уже не сомневался, что против него плелись не только интриги, но и уже на деле действовал сговор партии и медицины. Оставалось только ждать результатов. Какими они будут он тоже уже знал…

Прощание было предельно сухим. Рокотов первым протянул руку непрошенному гостю. Он хотел как можно скорее закончить комедию, сценарий которой был написан лично Самойловым. Моисеева он не провожал, лежал в постели. К офицеру, только что покинувшему палату, у него не было абсолютно никакого интереса. Не было у него желания и читать свежие газеты.

1979 год. 16 марта. Пятница. Очередной день обитатель психиатрического отделения гвардии капитан Рокотов встретил жизнерадостно. Оснований для переживаний почти не было. Вывод напрашивался сам по себе. Армейская карьера для него уже прошедший этап. В этом он окончательно убедился вчера, после неожиданного визита полкового генсека. Моисеев приезжал не просто так, приезжал, чтобы завершить его персональное дело. Оставалось только ждать. Исключение из партии Андрей напрочь отбрасывал. Коммунисты не поднимут руки против человека, которого на законном основании уволили из армии. От болезни, в том числе и нервной, никто не застрахован. Долго или мало предстояло еще торчать в психушке, он не знал. Врачи выдерживали определенный норматив, чтобы ему окончательно поставить «диагноз»…

Колесников пригласил к себе Рокотова после двенадцати часов дня. Пришел за ним лично сам, тепло поздоровался. Поинтересовался самочувствием. И на этот раз все было по-старому. Врач измерил у пациента давление, попросил показать язык. Рокотов выполнял указания специалиста беспрекословно, хотя делал все это очень медленно. Тянул время. Майор на вялые движения подопечного не реагировал. У него также времени было предостаточно. Он уже «отметил» сегодня в своем талмуде пять человек. Люди со звездочками практически были здоровыми. Один старший офицер и два младших офицера, а также два прапорщика ходили перед ним по струночке, словно ручные. Никто из них не хотел сидеть в тюрьме или иметь другие серьезные приключения. После психушки кое-то из «больных» имел право претендовать на пенсию или квартиру. Рокотов же, шестой в этой когорте, был исключением. Он не пресмыкался перед врачами, имел свой характер, свое «Я». Колесников иногда не понимал ершистого писаря, он на гражданку «увольнялся» абсолютно голым и нищим. Ни пенсии, ни жилья. Мало того. По статье 8-б, группы III. невозможно было хорошо трудоустроиться.

Перед самым уходом Рокотов спросил лечащего врача:

─ Алексей Михайлович… Вчера у меня был парторг нашего полка… Выполнял специальное задание большого начальника… Вы в курсе этого?

Колесников уже был наслышан о визите, но ничего конкретного не знал. Он сделал слегка недоуменное выражение лица и очень спокойно ответил:

─ Моисеев был у начальника… Что они там говорили, мне пока неизвестно… Придет время и скоро узнаем…

Ответ Рокотова не устроил. Наоборот, его рассердил. Он стиснул зубы и вышел из кабинета. Сильно хлопнул дверью. Его судьбу определяли не врачи, ее определяли боссы с большими звездами…

Несколько неудачный визит к врачу не обескуражил Рокотова. После обеда он зашел в курилку и составил компанию офицерам. Мороков и Туликов были немного удивлены, когда увидели собрата по психушке жизнерадостным. С ним такое бывало очень редко. Рокотов втянул в себя табачный дым, затем с улыбкой спросил:

─ Ну, о чем же наше доблестное офицерство гутарит? О бабах или о правителях?

Туликов, он еще не «остыл» от предыдущего анекдота, несколько съязвил:

─ Капитан, конечно, твои газеты и телевизионный ящик про голых баб не рассказывают… Поэтому ты ходишь, как убиенный… А нам, вся эта партийная болтовня по одному месту…

Потом он слегка хлопнул рукой между ног и закатился гомерическим смехом. Засмеялся и его напарник. Рокотов внимательно наблюдал за офицерами, они чуть было не брались за животы. Лично сам же он в этом ничего смешно не видел. На язвительную реплику он все-таки среагировал. Он кисло улыбнулся, и несколько наклонив голову вниз, чем-то напоминал сгорбленную старушку, громко произнес:

─ Психи мои, собратья мои… В нашей психушке мало кто держит грудь колесом. Каждый ходит и что-то просит… Я же ничего не прошу… Я хочу лишь одного ─ домой…

Офицеры, скорее всего, не поняли смысла его умозаключения или им просто-напросто было не до серьезных вещей. Они тут же улетучились. Андрей от безделья долгое время бодрствовал: бродил по коридору или заходил в спальную комнату. Ненадолго ложился в кровать. Спать не хотел. Он вставал и вновь болтался. Думать о чем-то или о ком-то ему не также хотелось. От обилия мыслей и одиночества он порядочно устал…

1979 год. 17 марта. Суббота. Почти до самого обеда Рокотов провалялся в постели. Он вновь впал в раздумья. Размышлял о своем будущем. Как ни странно, чем больше он мозговал, тем сильнее жизнь без погонов его приманивала к себе. Ему было почти двадцать восемь, из них он десять лет носил погоны. Четыре года в училище, шесть лет офицером. И все эти годы был при ремне и под надзором старшего начальника. Нередко проблемы ему приносили и подчиненные, с которыми он был день и ночь. Его карьера, в том числе и семейная жизнь, определялась не его личными мозговыми извилинами. Все зависело, в первую очередь, от головы, части тела, состоящей из черепной коробки и лица, его начальника. Что было в этой голове дело уже совсем другое. При этой мысли он невольно улыбнулся. Дураков со звездами в Советской Армии, как сейчас ему казалось, было куда больше, чем умных.

Дальнейшие мысли все больше и больше успокаивали душу психа. На гражданке куда проще. Выбирай любую республику, любой город или деревню, и живи в свое удовольствие. Начальники без погон и не такие страшные. Не получилось, пошли их куда-нибудь подальше. Затем ищи другую работу. Шевелить мозгами ему больше не хотелось. Он уснул.

1979 год. 18 марта. Воскресенье. Воскресное утро для психа со звездочками началось неудачно. На душе было тяжело, иногда ему казалось, что вот-вот его поведут на эшафот или в лучшем случае выгонят на улицу. Почему он захандрил, он и сам не понимал. Только вчера он смирился со своей участью, мечтал о гражданке. Тешил себя лучшей жизнью в Сибири, где хотел жить после вынужденного дембеля. Добавляла скуки и погода. Небольшой дождь моросил весь день. Андрей довольно часто смотрел в окно, иногда до опупения. В этот момент он ни о чем и ни о ком не думал. Пялил глаза и только. Не радовало его и отсутствие птиц, которые в солнечную погоду всегда сидели на ветках, и о чем-то щебетали. Выйти на улицу и подышать свежим воздухом, не говоря уже о прогулке по военному городку, после стычки с Наседкиным ему так и ни разу не удалось. Дежурные его просто-напросто не замечали. Идти к врачам и бить челом о помиловании или обещать хорошое поведение, он не хотел. Да и вряд ли кто из врачей рискнул выпустить его наружу. Людям со звездами, скорее всего, политический работник Советской Армии в клетке представлял наименьшую опасность, чем за ее пределами. Было также и легче вести за ним негласную слежку…

Составить компанию курильщикам после обеда Рокотову не удалось. Туликов и Мороков сразу же приняли горизонтальное положение. Их примеру вскоре последовал и Андрей. Он радовался, что сон все больше и больше становился частью его жизни, как человека, как психа.

1979 год. 19 марта. Понедельник. Утро для Рокотова началось куда оживленнее, чем воскресное. После завтрака его пригласил начальник отделения. Дрогов на этот раз был как никогда очень вежливый и обходительный. Он по-дружески полуобнял вошедшего и лично сам подставил ему стул. От поистине царской милости к своей персоне псих расцвел в обворожительной улыбке. Затем сильно насупился. Знал, что очень маленький подхалимаж к подчиненному со стороны начальника есть дело темное. Уши надо навострить. В этом он убедился сразу, как только врач открыл рот:

─ Андрей Петрович, я вижу у тебя дела идут на поправку. Мне об этом сказал Колесников, да и я сам вижу… ─ с улыбкой произнес Дрогов.

Рокотов ничего не ответил. Промолчал. Выжидал, на что намекал лысый мужчина. Подполковник несколько откинулся на спинку кресла и бросил пристальный взгляд напротив. У молодого человека, одетого в робу коричневого цвета, лицо было неподвижным. Только его глаза, словно острые ножи, пронизывали того, кто заботился о его здоровье. Дрогов после короткого молчания продолжил:

─ Андрей Петрович, ты главный идеолог партии среди солдатских масс… Тебе здоровье, ох как нужно, особенно сейчас, когда ты вот-вот покинешь наше заведение…

Тут Андрей не выдержал. Он приподнялся со стула, и сделав недоуменный взгляд, сквозь зубы процедил: