Цицерон – мастер публичных выступлений. Или роман об истинном римлянине. Том II

Более того, Карпинаций перед отъездом Верреса в Рим попросил их уничтожить все документы, и они согласились, не захотев ссориться с Верресом и становиться его врагами.

Цицерон поблагодарил их за очень ценную информацию и заручился их поддержкой и согласием дать свидетельские показания в суде, если потребуется. О боги! Знал бы! Знал бы Веррес, какие уже убийственные доказательства его вины раскопал неутомимый Цицерон, находясь еще только в Риме.

Через двадцать дней Цицерон, как положено, явился к претору Манию Глабриону и отчитался в том, как идут дела.

Затем неутомимый обвинитель вновь продолжил работу. Денно и нощно Цицерон собирал информацию о преторстве Верреса в Риме, раскапывал улики, выискивал факты, получал свидетельские показания. В ходе всех этих работ явственно вырисовался портрет этого человека. А человеком он оказался, надо отметить, весьма и весьма неприятным: жадным, хитрым и подлым. Вся эта информация была необходима Цицерону для его речи в той части, где он раскрывал неприглядный образ Верреса. По этим поступкам и делам Верреса составлялся психологический портрет. И все его «славные» дела свидетельствовали о том, что в прошлом он был вором, вымогателем и грабителем и, следовательно, в будущем манера поведения вряд ли могла у этого подлеца измениться. Как говорили древние, что было сделано один раз, обязательно произойдет и второй раз.

Все эти три месяца поддерживали Цицерона и помогали в расследовании и Квинт, и Луций, и Аттик. Жена, это незаменимая и мудрая советчица, просто вдохновляла его и заряжала свое верой в успех. Одним словом, без поддержки близких сложно пришлось бы Цицерону. Верно говорят, когда тебя окружают люди, верящие в твой успех, они заряжают тебя энергией, если хотите, они дают крылья для достижения цели.

Была ли личная жизнь у Цицерона в этот период? Я думаю, конечно, была, ведь он живой человек. Но если составить пропорцию отдыха и работы, думаю, соотношение было бы таким: тридцать на семьдесят. Тридцать процентов – отдых и личная жизнь, а семьдесят – работа, работа и еще раз работа. Все ли мы с вами обладаем такой работоспособностью и целеустремленностью?

Наконец тринадцатого марта семидесятого года, за два дня до мартовских ид и за четыре дня до праздника либералий2, отчитавшись на шестидесятый день перед претором в том, как идут дела, Цицерон в тот же день вместе с Тироном покинул Рим, отправившись по Аппиевой дороге в ближайший морской порт, чтобы оттуда отплыть в Сицилию.

Цицерон очень сильно торопился, стремясь успеть собрать доказательства за пятьдесят дней. Причина спешки была в следующем: если слушание дела начнется, как положено, четвертого мая, в день, который назначил судья, то у Цицерона будет три относительно спокойных месяца, чтобы выиграть это дело. Почему относительно? Если Квинта Гортензия выберут консулом, то он обязательно будет пытаться использовать свое консульское влияние на ход дела. В этом Цицерон был убежден на сто процентов. Слушание важно было закончить до шестнадцатого августа. Шестнадцатого августа должен был состояться триумф Великого Гнея Помпея, победившего в войне с Митридатом. А такие триумфы, как правило, справлялись очень и очень долго. А если быть точнее – несколько дней, и соответственно после триумфа интерес местной публики к делу Верреса был бы наверняка утерян.

А осенью начиналась целая серия затяжных празднеств, которые продлились бы до середины ноября и, естественно, оные полностью потушили бы пламя интереса римской аудитории к этому слушанию. Из этого следует, что выбора у Цицерона просто не было. Он обязан был вернуться через пятьдесят дней и ни днем позже с собранными доказательствами и фактами.

В середине марта Цицерон вместе с Тироном высадился в Мессане, ближайшем к Италии сицилийском порту. Надо отметить предусмотрительность нашего героя, который, находясь еще в Риме, составил подробный план передвижения, дабы успеть охватить максимум населенных пунктов острова, где, по его сведениям, было наибольшее количество обиженных и ограбленных сицилийцев.

Вот план его передвижения (см. с. 58).

Уважаемый читатель, я специально так подробно изобразил маршрут передвижения Цицерона, чтобы у вас сложилось представление о масштабе проделанной работы Цицероном. И это всего лишь за пятьдесят дней при отсутствии асфальтированных дорог, передвигаясь на повозках и лошадях! Вот здесь-то и пригодилась физическая подготовка Цицерона, начало которой было положено в Греции.

…В это время Сицилией управлял Луций Цецилий Метелл, потомок славного патрицианского древнего римского рода. Но этот достойнейший муж, увы, как и большинство сенаторов в Риме, был куплен Верресом. В Лилибее и Сиракузах находились квесторы, также одаренные щедротами Верреса, и поэтому все они, как могли, задерживали процесс сбора документов и доказательств, буквально на каждом шагу запрещая все и вся, в том числе и встречи с жителями. При закономерном требовании Цицерона выдать хозяйственные книги, отчеты и документы наместники и их слуги делали удивленные лица, а затем.… искали, искали, но… ничего не находили. Тем не менее, Цицерон как истинный воин, легионер, боец (какие угодно можно применить слова) не сдавался и искал, и искал, и искал: в дождь и в зной, без сна и отдыха, питаясь как попало и где придется. Находясь постоянно в пути и трясясь в повозке, он не сдавался и целеустремленно двигался к финишу. Цицерон объездил все горы и долы, вдоль и поперек пересек всю Сицилию, встречаясь даже с рядовыми землепашцами. Когда он видел, во что превратилась цветущая Сицилия, сердце его облилось кровью. Ему было стыдно за наместников из Рима. О бессмертные боги! Во что превратился этот цветущий край? Брошенные поля, селения, разграбленные дома и храмы.… Складывалось впечатление, что по всей территории Сицилии прошла огромная армия варваров, как саранча, уничтожившая все на своем пути.

Как римскому магистру и обвинителю с преторским мандатом ему полагалось содержание за счет общин, а также казенная квартира. Но, понимая, насколько были ограблены общины, Цицерон от всего этого категорически отказался, не желая причинять и без того измученным людям лишних хлопот. Друзей на Сицилии у него было столько, что в каждом городе, в каждом селении люди наперебой предлагали ему свое жилье, распахивая гостеприимно перед ним двери своих домов. Каждый житель Сицилии с огромной радостью был готов помочь человеку, который так искренне, денно и нощно, не жалея своих сил и здоровья, боролся за их честь и права.

Для того чтобы у вас, уважаемый читатель, сложилась полная картина, как происходил сбор доказательств, каковы были настроения, чувства сицилийцев, позволю себе остановиться на некоторых подробностях этого героического путешествия величайшего трудоголика всех времен и народов Марка Туллия Цицерона.

Цицерон с Тироном прямо с корабля, чтобы не терять времени, отправились сразу объезжать Сицилию, не задержавшись даже на ночлег в Мессане. Одним из первых населенных пунктов путешествия Цицерона должен был стать небольшой городок Тиндарис. Уже наступила ночь, и кромешная тьма опустилась на землю, а усталые путники после длинной дороги и тяжелого морского путешествия только подъезжали к вышеназванному селению….

– Хозяин, что это? Смотрите, — показал рукой Тирон на море огней, приближающихся к ним из темноты.

– Не знаю, Тирон. Сам в толк не возьму, – проговорил устало Цицерон.

Спустя некоторое время, когда они подъехали ближе, их взору открылась двигающаяся им навстречу большая колонна людей с горящими факелами в руках. Поравнявшись с повозкой, где находился Цицерон, вся эта толпа, упав на колени, начала голосить:

– Цицерон, накажи этого мерзавца, ограбившего все наши храмы и дома, разорившего наш прекрасный город. Защити нашу честь и достоинство!

Защитник соскочил с повозки и, подняв первого упавшего перед ним человека, произнес:

– Встаньте, встаньте, уважаемые жители Тиндариса, я не достоин того, чтобы вы передо мной падали на колени. Это я как официальное лицо, представляющее Рим, должен упасть перед вами на колени, вымаливая у вас прощение за то зло, которое причинил вам наш наместник Веррес.

– Цицерон, мы расскажем обо всех бесчинствах, грабежах Верреса и его приспешников, как бы нас ни запугивали местные квесторы, — добавил старший из них, видимо, глава местной общины. – Мы предлагаем тебе ночлег и еду, а завтра утром, когда ты отдохнешь, мы пришлем тебе наших граждан, которых наиболее сильно обобрал этот негодяй Веррес.

– Спасибо, спасибо, друзья, за заботу, но у меня очень мало времени. Ведите меня в дом. На сон нет времени. Я всю ночь готов работать. Если есть люди, которым есть что мне рассказать, пусть приходят. А я высплюсь и отдохну потом в дороге.

И всю ночь Цицерон опрашивал, а Тирон записывал показания свидетелей и ограбленных граждан Тиндерея. Забегая вперед, признаем, такой режим работы в эти пятьдесят дней для Цицерона и Тирона стал нормой и необходимостью, дабы успеть собрать ценную информацию за столь короткий временной промежуток.

Ранним утром, когда Юпитер только запряг своих коней, собираясь объезжать землю, Цицерон и Тирон, смертельно уставшие, но чрезвычайно довольные проделанной работой, покатили на повозке в следующий город, провожаемые благодарными жителями. Проезжая через главную площадь города, Цицерон увидел на постаменте скульптуру одиноко стоящей лошади. Он из любопытства, невзирая на усталость, слез с повозки и, приблизившись к статуе, спросил одного из жителей, провожающего их из города.

– Скажи, это памятник лошади? Это была какая-то выдающаяся лошадь?

– Что вы, уважаемый сенатор, это все, что осталось от памятника, — с улыбкой ответил житель.

– А что тут тогда было? – переспросил Цицерон.

– На ней сидел наш «благодетель» – наместник Сицилии Веррес. Но мы, как только он уехал из Сицилии, скинули эту ненавистную нам фигуру.

– Веррес установил себе статую? Что за тщеславный человек!

– Цицерон, это лишь капля в море. Он приказал за счет общин установить на всей территории Сицилии свои статуи, в каждом городе, даже в самом маленьком селении, – проговорил с горечью сицилиец.

– О бессмертные боги! Как такое возможно?! Какое непомерное тщеславие у этого Верреса! Вместо того, чтобы вымаливать прощение за злодеяния, он заставляет везде выставлять свои никчемные статуи! – в сердцах произнес Цицерон и, попрощавшись с жителями, вновь сел в повозку, чтобы продолжить свой путь.

Надо отметить, что статуи Верреса были сброшены с пьедестала во многих городах, таких как: Тавромена, Тиндариды, Леонтин, Сиракузы, Центурипы. Но затем по приказу Метелла, претора Сицилии, были вновь восстановлены на пьедесталах. Метелл понимал, что сброшенные фигуры – доказательство ненависти местного населения к Верресу, и не хотел, чтобы у Цицерона были лишние улики в суде против Верреса. Но Цицерон не был бы Цицероном, если бы не раскопал какие-либо документы, подтверждающие официальное решение того или иного города на уничтожение ненавистных скульптур.

Например, в архиве города Центурипы он нашел документ, текст постановления, в котором вся община проголосовала за уничтожение ненавистной статуи Верреса. Этот документ тут же Тироном был подшит в дело. В небольшом городке Фермах его встретил Стений – один из достойнейших жителей этого славного города. Он рассказал свою горестную историю о том, как его до нитки обобрал Веррес. Но наместнику этого показалось мало, и спустя некоторое время беднягу обвинили еще и в подделке официальных бумаг, привлекли за это к суду и, естественно, впоследствии признали виновным. С горечью и со слезами на глазах Стений показал табличку Цицерону о его былых заслугах, хранящуюся у него дома. На ней была надпись: «Достойнейшему жителю города в благодарность за его дела на благо города». Табличка, конечно, по приказу Верреса была сорвана с почетного места в центре города после всех ему предъявленных обвинений. Цицерон ее также взял с собой в Рим в качестве доказательств.

По всей Сицилии, где бы ни проезжал Цицерон, его везде встречали статуи Верреса: в полный рост, на коне, без коня, одетого, раздетого. «О бессмертные боги! Что за мания величия у этого никчемного человека!», — возмущался про себя Цицерон.

В Лилибее, городе, который был когда-то его родной вотчиной в период квестуры, Цицерон провел встречу, собирая свидетельские показания у римского всадника Марка Цецилия, ограбленного Верресом. Потом были встречи и с жителем Лилибей Лисоном, в доме у которого Веррес жил и впоследствии у которого отнял статую Аполлона, и с Квинтом Лутацием Диодором, получившего от Суллы права римского гражданства, однако это обстоятельство не помешало Верресу отобрать у того огромный и великолепный стол из цитрусового дерева.

Без отдыха, сна и покоя Цицерон ездил и ездил из города в город, из деревни в деревню. Ему давали показания галесцы, катинцы, тиндаридцы, эннейцы, гербитанцы, агирийцы, нетинцы, сегетанцы.

Почти в конце своего путешествия, рано утром, похудевшие и осунувшиеся от бессонных ночей и огромной проделанной работы Цицерон вместе с Тироном, трясясь в ненавистной уже им повозке, приближались к Сиракузам – городу, в котором Цицерон намеревался найти больше всего улик и доказательств вины Верреса.

Уже на подъезде к Сиракузам Цицерон, протерев красные от бессонных ночей глаза, потянулся и увидел, как из ворот Сиракуз вышла целая когорта горожан и направилась к ним. Когда повозка Цицерона приблизилась к жителям, от толпы отделились два человека и, склонившись в поклоне, стали ожидать, когда из повозки выйдет Цицерон.

– Приветствую вас, уважаемые жители Сиракуз. Как зовут вас, достойнейшие?

– Приветствуем и мы тебя, уважаемый Цицерон. Меня зовут Гераклий сын Гиерона, а это уважаемый Епикрит. Молим тебя о помощи в отмщении проклятому Верресу.

– Я для этого здесь и нахожусь, садитесь ко мне в повозку и давайте въедем в город, я думаю, там будет удобнее общаться, — предложил Цицерон.

Они сели в повозку и отправились в Сиракузы в сопровождении толпы горожан. Едва въехав в город, Цицерон увидел исполинскую арку высотой не менее двенадцати метров, наверху которой были установлены следующие фигуры: обнаженный молодой юноша, сын Верреса, стоящий около лошади, а на самой лошади восседал его величество Веррес. Увидев эту статую, Цицерон усмехнулся и произнес:

– Посмотрите, голый сын и отец на коне любуются на голую и ограбленную ими провинцию. Действительно, гениально, – саркастически заметил Цицерон.

– Гераклий, где бы я ни проезжал, в какой бы город, селение не заходил, везде одно и то же: статуи богов, произведения искусств отобраны, вывезены, а вместо них поставлены его статуи. Здесь все точно так же?

– Да, Цицерон. Все именно так. Этот вымогатель, грабитель, насильник, видимо, хотел увековечить о себе память на века, – скорбно склонив голову, ответил тот.

Все время их сопровождали местные жители, моля о заступничестве: «Нам запрещали тебя встречать, обещали бросить в сиракузские каменоломни, лишить крова. Но мы настолько уже обобраны и обокрадены, что ничего не боимся и хотим только одного, чтобы этот Веррес был наказан».

Эти слова стали постоянными спутниками Цицерона на всем пути его следования.

В Сиракузах Цицерон разместился в доме одного из своих друзей и, едва умывшись и немного перекусив лепешек, начал опрашивать Гераклия.

– Вот моя история, – начал свой скорбный рассказ когда-то один из самых знатных, богатых и влиятельных граждан этого города. – От одного своего родственника я получил наследство в три миллиона сестерциев, а также дом, полный прекрасной резной серебряной посуды, искусных ковров и картин. По завещанию я должен был поставить в палестре3 несколько статуй, что я, конечно, и сделал, установив там статуи Аполлона, Артемиды и Геракла. Когда Веррес узнал о моем огромном наследстве, он решил прибрать его к рукам. Он договорился со служителями палестры, те отдали мои скульптуры Верресу, а мне предъявили постановление, что раз я не поставил статуи в палестру, то все наследство должно перейти к палестре. Когда я прибежал в палестру, то увидел, что статуй там уже не было и в помине. Против меня возбудили дело. Я потребовал, чтобы по Рупилиеву4 закону назначили судей по жребию, но… увы. Веррес сам выбрал пять судей по своему усмотрению. Не буду тебя долго утомлять, Цицерон. Понимая, что здесь справедливости искать бессмысленно и мне вынесут заочно приговор не в мою пользу, я бежал в Рим искать справедливости, но не нашел ее и там. Деньги на поездку закончились очень быстро, и мне пришлось вернуться обратно в Сицилию. Цицерон, у меня отобрали все: доброе имя, богатство, честь. Все! Теперь я просто нищий бедняк. Вот такова моя история…

Затем очередь наступила другого жителя — Епикрита.

– Цицерон, я из маленького городка Бидис. Моя история точь-в-точь совпадает с историей Гераклия, только сумма наследства была в пятьсот тысяч сестерциев. И так же палестра предъявила иск мне. Дело я проиграл. И так же, как Гераклий, я уехал в Рим искать справедливости и тоже вернулся ни с чем. Цицерон, будет нечестно сказать, что после назначения Луция Метелла наместником Сицилии нас не восстановили в правах. Да, он частично отменил некоторые санкции против нас, но деньги не вернешь, страдания не забудешь и честь поруганную не восстановишь, – добавил Епикрит.

– К тому же недавно за несколько дней до твоего приезда к Метеллу явился некий Летилий, бывший приспешник Верреса по Сицилии, где он выполнял функции по доставке писем от Верреса, и вручил Метеллу письмо от оного. Сразу после этого письма Метелла как будто подменили. Он вдруг воспылал преданной любовью к деяниям Верреса и прекратил все процессы по восстановлению в правах честных граждан, ограбленных и невинно обвиненных в разных преступлениях. Я думаю, Веррес пообещал тому много денег, – добавил Гераклий.

– Друзья, – обняв каждого, проговорил Цицерон, – клянусь Геркулесом! Я добьюсь справедливости. Вы готовы поехать со мной в Рим и дать свидетельские показания?

– Да! Конечно! С радостью! – ответили в один голос и Гераклий, и Епикрит.

– Хорошо, после Сиракуз у меня на пути следования есть еще несколько городов, через несколько дней встречаемся в Мессане, откуда отплывем все вместе в Рим. Согласны?

– Согласны, — ответили те хором и, пожав на прощание руку Цицерону, покинули дом.

Поспав не более четырех часов, все-таки смертельная усталость брала свое и организму требовался отдых для восстановления, Цицерон вместе со своим верным помощником Тироном отправился в городскую контору откупщиков, чтобы внимательно изучить расходно-приходные хозяйственные книги, который вел описанный нами выше Карпинаций. Это был главный помощник Верреса буквально во всех его махинациях.

Когда Цицерон с Тироном вошли в какую-то тесную комнатушку, заваленную разными документами, то увидели сидевшую за столом мерзкую, склизкую личность. Видимо, все-таки боги отмечают своей печатью никчемных людишек. Это был мужчина средних лет с бегающими, хитроватыми глазами, с пухлым одутловатым лицом и толстыми мерзкими губами. Волосы на голове были настоль редкими, что, казалось, их нет и вовсе.

– Ты Карпинаций? — грозно спросил того Цицерон.

Надо отметить, у него как у профессионального ритора эмоции на лице всегда получались убедительными.

– Я… – ответил тот заикающимся голосом и начал судорожно перебирать руками какой-то документ.

– Я, Марк Туллий Цицерон, государственный обвинитель по делу Гая Верреса, обращаюсь к тебе от имени высшего должностного лица Римской империи – немедленно предъяви мне книги товарищества обо всех операциях, производимых за период с семьдесят третьего по семьдесят первый год! — приказал Карпинацию Цицерон.

Тот вместо ответа и каких-либо действий вжался в стул, как будто хотел в нем раствориться.

– Ты не расслышал? — и Цицерон сделал знак Тирону.

Тот подошел к Карпинацию и поднял того сзади за отворот хламиды, как щенка.

– Сейчас… сейчас, – залебезил тот и начал искать книгу во всех ящиках своего стола.

– Если ты мне сейчас ее не найдешь, я посажу тебя в сиракузские каменоломни за уничтожение официальных документов, — еще более грозно произнес Цицерон.

Тот, услышав эту угрозу, начал рьяно и судорожно рыться в бумагах и документах, трясясь от страха. Спустя пару минут он протянул книгу, на которой, к удивлению, отсутствовала пыль, а ведь прошло почти два года после того, как ею должны были пользоваться. А тут чудеса! Блестит, как новенькая! Как будто ее только вчера открывали. «Интересно», – подумал про себя Цицерон.

Обвинитель выгнал из-за стола Карпинация, заставив того предварительно протереть пыль на столе и убрать все лишнее, затем устало сел на его место для внимательного изучения материала. Карпинаций забился в угол, и было отчетливо слышно, как стучат его гнилые желтые зубы от страха. «Хороший знак, — подумал про себя Цицерон. – Значит, в этой книге что-то есть».

И обвинитель углубился в чтение. Книга пестрела следующими интересными записями: время от времени самые именитые и достойные граждане Сиракуз брали огромные суммы у откупщиков под бешеные проценты. Основанием такой необходимости была одна и та же причина – выплатить деньги Верресу.

– Интересно, интересно, – проговорил, усмехнувшись, Цицерон.

– Тирон, пойди и приведи-ка мне сюда Гераклия и тех людей, которые имеют отношение к судебным делам: мне нужна от них информация, —приказал Цицерон.

Тот поклонился и ушел выполнять распоряжение хозяина. А Марк тем временем продолжил изучение книги. «Зачем? Зачем им всем требовались такие огромные суммы да еще так срочно? Могли бы ведь занять у друзей, почему они кинулись к откупщикам?», — не понимая, размышлял Цицерон. Спустя пару часов в комнату вошли Тирон, Гераклий и клерк с судебной книгой.

– Гераклий, и ты, клерк, внимательно слушайте меня. Я сейчас выписал имена граждан, бравших в займы, и поставил дату напротив имени. Смотрите в судебные записи, ищите их имена и дела, связанные с ними.

– Гераклит – пятнадцатого августа, – произнес Цицерон.

– Дело №345. Гераклит обвинялся в уклонении от уплаты налогов, – проговорил судебный клерк.

– Понятно, — усмехнулся Цицерон.

– Диодот – тридцатое сентября. Дело №384. Диодоту предъявлен иск от палестр с требованием передать им наследство, так как он не выполнил волю покойного.

Цицерон перечислял имена и даты, а клерк вместе с Гераклием называли уголовные, гражданские и административные дела. Через пару часов Цицерон, уставший, но довольный, произнес:

– Все стало ясно как божий день. Эта книга – ценное свидетельство о вымогательствах Верреса. Все вышеназванные граждане в момент займа находились под судом, и, видимо, деньги им были нужны, чтобы откупиться от несправедливого решения суда не в их пользу. Пусть попробует Веррес выкрутиться теперь.

– Подождите, подождите, а это еще что? – произнес Цицерон, обнаружив какую-то помарку на одной странице.

«Возможно, писец допустил ошибку, соскоблил несколько букв и вписал другие?», – подумал Цицерон. Запись была следующего содержания: выплачено сто тысяч сестерциев Гаю Верруцию. Цицерон продолжил листать дальше книгу, подумав, что может еще что-то подобное встретится, и точно, он не ошибся. В записях за следующий месяц опять контора выплатила некоему Гаю Верруцию кругленькую сумму. Таких записей набралось несколько десятков. И во всех было одно и то же: контора выплачивала деньги некоему Гаю Верруцию, и всегда после второго «р» шло затертое и исправленное место. Цицерон поднял глаза от книги и, внимательно посмотрев на Карпинация, спросил: