Архитектор

– Что дальше?

– Я уехал. Мне сообщили, что приехали к Митичеву. Боюсь, ты заблуждаешься насчёт самоубийства… Несчастный случай, или…

– Убийство? – закончил фразу Горин.

Доктор пожал плечами.

– Что случилось с Митичевым?

– Сердце. Так бывает.

– Кто к нему приходил?

– Я не знаю этих людей. Они представились службой безопасности НОВА. Позвонили из Министерства, приказали не препятствовать.

– Что они делали у него?

– Дима, я всего лишь врач, у меня нет никакой власти. Меня не допустили в отделение. Всех выгнали. Я звонил, требовал объяснений, знаешь, что мне сказали? Вам жить надоело? Вот что!

– То есть никто не знает, что эти люди делали, а Митичев в итоге скончался. Вы не находите такое совпадение странным?

– Я стараюсь об этом не думать. Я не знаю, сколько мне сидеть здесь. Вздрагиваю от каждого звонка, от каждого стука в дверь.

– Где тело?

– Его забрали. Мне выдали приказ Министра. Вот он.

Арбенин извлёк из ящика стола лист бумаги бледно-жёлтого цвета с гербовой печатью, под текстом – размашистая подпись. Горин прочёл.

– Кремация? Что-то слишком они торопятся.

Доктор развёл руками. Из кармана извлёк пузырёк с лекарством.

– Валидол, – пояснил он, – В какое же кошмарное время мы живём! Страшно быть маленьким человеком под колёсами государственной машины. Чувствуешь, что ты никто. Пыль, с которой никто не считается. Думать одно, говорить другое, не чувствуя себя, своих желаний – невыносимо. Знаешь, люди превращаются в чудовищ, когда начинают следовать какой либо «великой доктрине».

Горин окинул взглядом кабинет. Глупо было начинать разговор здесь. Стены наверняка нашпигованы камерами и микрофонами. Но осторожничать больше не имело смысла.

– Так сейчас живут все, – Дмитрий поднялся, – Проводите меня к дочери.

Модель № 930

Когда Горин зашёл в рабочий кабинет, секретарь занесла конверт с маркировкой генеральной прокуратуры. Он долго крутил в руках канцелярский нож, не решаясь вскрыть пакет, будто чувствовал: неприятности на разговоре с Арбениным не закончились. Кто-то играл против него. Он отложил почту на край стола, прочёл сводку. Кражи, самоубийства, разбои, наркотики – это он пропустил, дело полиции – неизвестными на траулерной яхте обстрелян патрульный катер; преступники скрылись за пределами контролируемой акватории. Горин выделил сообщение жёлтым маркером. Наконец он взял конверт, извлёк бумагу. «В ходатайстве отказать». Дата. Подпись. Резолюция выведена толстым пером поверх текста его же запроса. Как плевок.

Рука сама потянулась к телефону. Нет, так просто вы от меня не избавитесь, подумал он, торопливо набирая номер. Долго не отвечали. Горин оскалился. Затем инспектору пришлось объяснять какому-то тугодуму, по какому праву он намерен побеспокоить генерального без предварительной записи. Дмитрий поднажал: «Вопрос государственной важности!» – крикнул он. Соединили.

– Горин, – полился густой властный бас, но без раздражения, – Тебе мало того, что я написал?

– Почему дело поручили мне? – Горин удивился своей наглости. Так резко с начальством никогда не разговаривал.

– А сам не понимаешь?

– Объясните.

– Потому что ты всё сделаешь правильно. У партии на тебя большие планы. Год-два и ты займёшь моё место. Что важно для партии? Преданность. А преданность – это умение исполнять приказы, не задавая вопросов. Понимаешь, о чём я?

– Да, я понимаю.

– Вот и прекрасно. Возьми выходной, расслабься. Дело закрыто. Ты блестяще отработал, впрочем, иного не ждали. Знаешь, что у меня на столе? Наградной лист. Очередная медаль ко Дню нации. Коли дырку в кителе. Всё, Горин, забудь об «Отражении», о Митичеве. Уголовное дело по халатности на того паренька из НОВА спустим на тормозах. Займись лучше контрабандистами. Вчера обстреляли патрульный катер, слышал?

– Да.

– В твоей префектуре, между прочим. Пиши подробный рапорт о закрытии материалов, я согласую. Потом два дополнительных выходных тебе. Всё. Разговор окончен.

Когда в трубке послышались короткие гудки, Горин едва подавил крик. Но если бы его кто-то видел со стороны, то понял бы всё без слов. Дмитрий был в бешенстве.

Модель № 937

Череда рутинных дел заглушила эмоции. Возня с отчётом по делу Митичева заняла большую часть дня. Экспертиза подтвердила: Данейко покончила с собой. С одной стороны, мозаика сложилась идеально, с другой, – Горина не покидало ощущение, что её детали фальшивые. Дмитрий напечатал последнее предложение, отрешённо перечитал текст, отправил на принтер. Секретарь забрала документ. Горин откинулся в кресле, задумавшись. Странно получается: враги становятся союзниками, а блюстители порядка оказываются замешанными в дьявольской игре. За окном вечерело. Задерживаться не хотелось, нужно как-то справиться с опустошением.

Когда он выключил свет и открыл дверь кабинета, раздался звонок телефона шифрованной связи. Что за чёрт! Он снял трубку, звонил Суздальский.

– Не говори ничего, – с ходу предупредил он, – этот канал не прослушивают. Просто молчи. Полагаю, ты прочитал мой отчёт по твоей подружке. Так вот, он – враньё от начала до конца. Думай сам, что с этим делать.

Суздальский бросил трубку. Горин резко развернулся и вышел.

Оказавшись на улице, он набрал Ларина, назначил встречу. Прошедшей ночью Горин прочёл пересланные материалы. Большинство файлов оказались повреждёнными, из базы их своровали неумело, но общая картина складывалась. НОВА встала на военные рельсы, и если их эксперименты окажутся удачными, следующему поколению достанется выжженная земля. Кажется, они открыли дорогу в ад. Что может быть страшнее? Только опыты над людьми, или «биологическими образцами», как они фигурировали в отчётах. Инспектор вспомнил нищего на побережье. Бедолага попал под колёса НОВА? Не исключено. Горин проштудировал за обеденный перерыв несколько томов полицейских сводок и ужаснулся. Таких психов теперь отлавливали по всему городу. А сколько погибших… Думать об этом не хотелось.

Он сел в машину и колесил по вечернему городу без цели, заворачивая на перекрёстках по наитию, словно машиной управлял не он, а некто посторонний, совершенно незнакомый. Горину никогда не доводилось чувствовать себя куклой-марионеткой. За него решали, за него говорили, он только играл роль, опять-таки кем-то отведённую. Кто неведомый режиссёр? Ещё вчера он не нашёл бы ответа. Сегодня он пробился сквозь туман подсознания: система, отстроенная на подавление любого проявления воли человека ради сохранения себя самой. Система тотального лицемерия, где принято говорить «А», подразумевая «Б», и всех, начиная от мелких клерков, заканчивая высокими чинами, такое положение устраивает, более того, они находят его единственно правильным и рациональным, видя в нём едва ли ни субстанцию, цементирующую народ в нерушимый монолит государства.

Может быть, впервые Горин ощущал себя зажатым в угол, пойманным на крючок обязательств. Вот истоки безразличия: принять всё, как есть, включиться в изощрённую игру с нарастающей сложностью правил, появляющихся спонтанно, по прихоти старших игроков, заставляющих остальных подстраиваться под обстоятельства. А остальные надеются выжить или пролезть «наверх» и сами бросать кости. Выход из игры один – смерть. Физическая или моральная – не важно. В любом случае будешь низведён до ничтожества. Со сколькими ты расправился сам, думал Горин, и не вспомнишь всех имён. Пришло время выбирать: стать проклятым самим собой, или забытым теми, кто сейчас руководит игрой.

Он оставил машину возле часовни на горе. Внизу вырывавшиеся из земли кристаллы небоскрёбов схватывались ржавчиной заката, превращаясь в гномоны солнечных часов, возвещающих конец жизни. Ларин ждал, облокотившись на ограждение смотровой площадки.

– Что-то ты не весел, – Максим приветливо улыбнулся.

– Тяжёлый день, – ответил Горин.

– Оправдался.

– Я прочитал…

– Стало быть, теперь мы по одну сторону?

Горин кивнул.

– Повидался с дочерью?

– Вы следите за мной?

– Ни в коем случае. У нас везде свои люди. Как она?

– Она меня не узнала.

– Должно быть, ты сильно изменился. Я должен раскрыть карты. Предпочитаю честную игру. Наша встреча не состоялась бы никогда, разве что при других обстоятельствах. Но и то, вряд ли. У тебя на меня ничего нет, и едва ли появилось бы. В том мире, куда НОВА хочет засунуть руки, есть нечто более могущественное, чем «Странники». Мы почти ничего не знаем о нём. Но он назвал тебя.

– О ком ты говоришь?

Ларин пожал плечами.

– Будь я религиозным, сказал бы, что это бог. Но я реалист, поэтому не знаю, что и ответить. Он называет себя «Архитектор». Сказал, ты всегда к нему приходишь.

Модель № 723

В машине они ехали втроём. Из-под повязки Горин ничего не видел. «Вынужденная мера», – увещевал Ларин. В салоне пахло бензином. Автомобиль гремел всеми болтами, налетая на выбоины. Водитель перед ними даже не притормаживал. Больше скорость, меньше ям.

Ларин, сидевший рядом на заднем пассажирском, был в приподнятом настроении и болтал без перерыва.

– Странно всё получается, Горин. Мы мечтали о другом будущем. Летающие машины, роботы, искусственный интеллект, квантовые компьютеры, и чтобы дома не строились, а печатались на промышленных принтерах. Знаешь, как называли в начале двадцатого века человека будущего? Homo sapiens autocreator. Человек разумный, создающий себя. Ну, хорошо, большинство пересело на электромобили. Появились автономные военные роботы. Да, есть квантовые компьютеры. Люди улучшают тела. Я знаю человека, который вживил себе в пятки сейсмодатчики. Говорит, так он чувствует вибрации планеты. Но мы же мечтали не только об этом, правда? Нет войне, нет границам, нет загрязнению воздуха и морей, – вот лозунги нашей молодости. А ничего не поменялось. Стало ещё хуже. Мы наблюдаем, как мир скатывается к безумию и тонет в крови. Мы же все больны, Горин! Открой учебник психиатрии, на каждой странице – диагнозы нашего времени. Мы вернулись к тому, с чего начинали: диктатура, доносы, бесправие, расстрелы, целые народы объявлены врагами народа, концлагеря. Скольких ты отправил в лагеря, Горин?

Дмитрий открыл рот, чтобы ответить «ни одного невинного», но Ларина несло, он все говорил, говорил, говорил…

– Прости меня за откровенность, но я ненавижу эти флаги. А они везде, на каждом углу. Особенно по праздникам. Меня просто выворачивает от них. Вы даже мой любимый город превратили в цифровой концлагерь. Везде камеры, любой твой шаг анализируют нейросети, районы поделены на зоны, и если у тебя высокий социальный рейтинг, ты ходишь везде, если низкий, только в допустимых пределах и не дай бог сделать шаг на закрытую территорию. А неграждане, те вообще не могут покинуть гетто без разрешения. Мы мечтали о рае, а создали ад.

– Рая без ада не бывает. Тем более всё, о чем говоришь, меры временные и чрезвычайные. Война рано или поздно закончится, сопротивление будет подавлено. Тогда мы начнём строить ту жизнь, о которой мечтаешь не только ты.

Ларин рассмеялся.

– Ты в это веришь? Не думал, что настолько наивный. Или тебе мозги перепрошили?

– Я живу своим умом. В конце концов, в чём ты меня хочешь обвинить? Что я не на твоей стороне изначально? Как знать, может, мы живём ради одной цели, только методы у нас разные. Вы больше болтаете, я – делаю, главное, верю в то, что поступаю правильно.

Горин кривил душой. Не такой он и дурак, чтобы откровенничать с первым встречным. Между тем, о чём он говорил и думал, лежала непреодолимая пропасть. Внутренний голос, – его вторая половина, он считал её худшей, – подсказывал, что затеянная Лариным игра может оказаться проверкой на лояльность партии. Осторожность в словах не будет лишней.

– Приехали, – подал голос водитель.

Машина содрогнулась всеми железками, когда двигатель заглох. Горин стянул повязку, и некоторое время щурился от яркого солнца. Молчаливый водитель, коренастый азиат в кожаной лётной куртке, закурил, взобравшись на капот. Он беззастенчиво разглядывал Дмитрия без тени презрения или ненависти. Инспектор был для него вроде экспоната из другой, недостижимой жизни. Ларин гремел чем-то в багажнике, – очевидно, там ещё та помойка, – погрузившись в него по пояс. Горин огляделся. На месте, где они остановились, заканчивалась ухабистая дорога. Дальше глухой стеной стоял сосновый лес.

– Где мы? – сказал Горин.

– Здесь наше укрытие, – Ларин захлопнул багажник.

В руках он держал разломанное надвое охотничье ружьё. Азиат спрыгнул с капота, щелчком отправил окурок под колесо, смачно сплюнул и оскалился, не сводя глаз с инспектора.

– Идём на куропаток? – Дмитрий улыбнулся, запустил руки в карманы куртки, с облегчением выдохнул, нащупав рукоятку пистолета. Он беззвучно снял оружие с предохранителя.

– Джамаль, можешь ехать, – сказал Ларин.

Азиат кивнул и сел за руль. Когда машина скрылась из вида, Максим шагнул в Горину.

– Сегодня дичь покрупнее, – сказал он.

Его глаза блеснули азартом. Во взгляде Горин без труда прочёл: убивать – дело привычки.

Модель № 722

– На всякий случай, – пояснил Ларин, вскинув ружье на плечо, – повезёт, проскочим, а нет – придётся отбиваться.

– От кого?

– Увидишь.

Они нырнули в заросли.

День выдался пасмурный, ветреный. Сырой лес, погружённый в грязно-синие сумерки, неровно и глубоко шумел, подпирая льдинистое небо, проглядывавшее в редких разрывах крон. Ларин шёл бесшумной пружинящей походкой тигра, огибая буреломы и низкий кустарник. Это выдавало в нём бывалого охотника. Горина, державшегося след в след, удивила такая перемена. Из разбитного гуляки, отпрыска богатых родителей, опьянённого революционной романтикой, каким он показался Дмитрию в первую встречу, тот превратился в сосредоточенного и хладнокровного воина. От него будто веяло звериной силой. Горин не вынимал правой руки из кармана куртки. Ему было спокойней от мысли, что выстрелит первым.

– Максим, ты мастер интриги. Я только сейчас начинаю понимать, что ты не оставил мне выбора, кроме как оказаться здесь, – прервал он молчание.

– Доверие – не твой конёк, Дима. Бьюсь об заклад, у тебя нет друзей.

– Был один. Погиб. Но сейчас полно приятелей и знакомых.

– И ты никому не доверяешь. Так, чтобы за выпивкой излить душу, и не трястись потом, сдадут или нет.

– Моя работа не предполагает откровенности.

– Дело не в работе, Горин. Дело в человеке и тех, кем он окружён. Если человек вынужден всю жизнь улыбаться всякой мрази, то он и сам рано или поздно становится мразью. Он попросту не замечает, как теряет всё человеческое. И вроде бы живёт, но как марионетка. Только вот кукловода на самом деле нет.

– Интересное у тебя обо мне сложилось мнение.

– Не хотел тебя задеть. Перефразировал Ницше.

– Когда говорят: «не хочу задеть, но…», именно что стараются задеть.

– Как ни крути, мы по одну сторону. Если хочешь что-то знать, задавай вопросы. Но будь готов, я сам многое до конца не понимаю.

– Я хочу знать об «Архитекторе».

– Надеялся, ты расскажешь. Очевидно, не время, – он взял паузу, ожидая ответа, но Горин промолчал, – Ладно. Это программа.

– Программа? – Дмитрий чуть не подавился, – Будем считать, я удивлён. Но что-то не складывается.

– Месяц назад дал сбой наш центральный компьютер. Диски оказались забиты информацией – набор символов. Для понимания, это сотни терабайт. Мы, понятное дело, запаниковали, что за дерьмо такое. Перепробовали все танцы с бубном, оказалось, не вирус.

– Что же тогда? Инопланетное вторжение?

– Думали и об этом. Но мы реалисты. Наши, в прямом смысле, гении прописали дешифратор. Пришлось изолировать центральный компьютер и заменить его. На нём запустили алгоритм. Ты не поверишь, потребовалась неделя, чтобы вскрыть одно слово.

– «Архитектор»?

– Именно. И ещё кое-что, – он опять помолчал, – точные координаты и время, причём не в прошлом.

– Не тяни кота за яйца, – съязвил Дмитрий.

Ларин, остановившись, обернулся. Он в упор посмотрел на Горина.

– Я, правда, не хочу теребить твои раны. Но «Архитектор» вплоть до секунды указал на время и место аварии, в которую попала твоя жена. Прости, я сочувствую твоей утрате.

– Какого… Какого черта ты делаешь? – прошипел Горин, и стиснул пистолет в кармане.

– «Архитектор» – послание из будущего. Разве не понятно? Он назвал твоё имя.

– Какое? Дмитрий Горин? – Дмитрий прыснул со смеха.

– Никомах.

– Что… Откуда ты знаешь?

– Я и не знал. Но ты выходил в «Отражение»… Со мной и моими людьми. Это сложно понять, тем более принять. Но я прошу, доверься. Может, впервые в жизни.

– Дешифратор ещё работает?

– Да. Каждый день мы получаем новые данные.

– Что там ещё? – сказал Горин, готовый выхватить пистолет и выстрелить Ларину в голову. Тот и дрогнуть не успеет.

– Мои друзья ответят на твой вопрос. Кстати, мы почти пришли.

Ларин махнул рукой в сторону, и только сейчас Дмитрий заметил проглядывающий между деревьями бетонный забор, местами покосившийся и оскалившийся ржавой арматурой.

Модель № 648

Они шли вдоль железнодорожной колеи, рыжей лентой тянувшейся до перекошенных ворот полуразрушенного ангара вдалеке, бетонные опоры которого белели, как переломанные кости. С правой стороны в них целилась прогнившими пушками армада танков и бронетранспортёров, колёса которых намертво оплёл кустарник. Земля была усеяна деталями механизмов, обрывками гусениц, скорчившимися острыми кусками металла, искорёженными бочками из-под машинного масла и мазута, бетонными блоками с торчавшими из них стальными прутьями, обломками кирпича. В высокой цепкой траве запросто можно споткнуться о вмёрзший кусок проволоки или арматуры и порезать руки какой-нибудь железкой. Приходилось смотреть под ноги. За каждым шагом следили слепые глазницы окон. Остовы построек, вздымавшиеся повсюду, походили на восставших из ада чудовищ. Впереди маячила чудом уцелевшая кирпичная труба, упиравшаяся в небо. Ветер, казалось, обрёл на пустоши особенную силу. Он набрасывался, едва они выходили на открытое пространство, норовя сбить с ног. Глаза Горина слезились от холодных порывов.

Максим, оставив осторожность, шёл, пиная консервную банку, будто футбольный мяч. Дал пас Горину, но тот сплюснул жестянку ботинком.

– Расскажешь об имени? – Ларину хотелось прервать напряжённое молчание.

– Мой позывной во время спецоперации в Иране, – хмуро ответил Горин.

Ларин присвистнул:

– Десять лет прошло. Что ты там делал?

– Закрытая информация. Вернулся только я. А отправили восьмерых. Будь возможность вычистить память, от этого имени я избавился бы в первую очередь.

– Теперь не получится. Война всегда страшна.

– Страшнее, когда войны нет, но солдаты гибнут на поле боя. Семьям тех ребят объявили, что их отцы завербовались добровольцами, мол, государство их ни о чём не просило.

– И ты простил?

– Мы исполняли долг и знали, на какой риск идём. Об остальном я предпочёл забыть.

Вдали послышался лай.

– Сейчас прибегут, – Ларин остановился, скинул ружьё, снял с предохранителя, – издалека чуют, сволочи. Давай за мной.

Короткими перебежками они добрались до ближайших развалин, взбежали по ступеням наверх, замерли у оконного проёма. Лай послышался совсем рядом. Кусты впереди зашевелились и на пустырь выскочили три здоровенных пса. Через мгновение со всех сторон налетела стая. Звери скулили, клацали слюнявыми челюстями, принюхивались. Чуяли добычу. Горин не разбирался в породах, но таких псов не встречал. Угольно-чёрные, с налитыми кровью глазами, мощными мускулами.

– Твою мать, – вырвалось у Дмитрия, – Что они жрут?

– Говорят, их специально выводили для охраны режимных объектов. Бешеные твари. Расплодились тут…

Ларин протяжно свистнул. Псы вскинули головы и зашлись лаем, разбрызгивая пену слюны.

– Голодные, – Ларин усмехнулся. Он вскинул двустволку. В ушах Горина зазвенело от выстрела, в нос ударил кислый запах пороха. Ухнуло ещё раз. Ларин переломил ружьё, выбросил две гильзы, вставил патроны.

– Пошли, – его крик дошёл до Горина как сквозь вату.

Через несколько секунд слух вернулся Дмитрию. Несколько собак скулили, остальные неистово лаяли.

– Ты идиот? – крикнул он на Максима, когда они перебежали замусоренный зал, свод которого поддерживали прокопчённые рёбра арочных опор, – зачем свистел?

– Они и так нашли бы нас, – сказал Ларин; тут какая-то тварь залаяла, и лай гулко разнёсся по пустому зданию, – уже здесь. Быстро сообразили.

Они ускорили шаг. Добравшись до металлической лестницы, петлявшей с торца здания, спустились вниз. Ларин выстрелил навскидку. Выскочившая из-за угла псина, заскулила и затихла. К ней бросились ещё штук пять. Максим опять нажал на спуск. Вновь попал. Собаки затоптались на месте в нерешительности. Мужчины бросились бежать. До следующего здания оставалось метров пятьдесят. Исчадия ада кинулись вдогонку. Ларин, не глядя, сделал два выстрела. Обе пули легли в цель. Псов это задержало.

Им хватило времени, чтобы добраться до нового укрытия. Дверь в здание оказалась заварена. Дмитрий и Максим прыгнули в высокий проём окна. В полумраке цеха, казавшегося бесконечным, угадывались очертания десятков танков со снятыми башнями. Одна такая бандура висела на цепях под сводом. Впереди маячил резко очерченный светлый прямоугольник – выход. Они побежали со всех ног. И тут в проёме вырисовалась фигура четвероногой твари. Ларин остановился, перезарядил ружьё.

– Патрон последний, – сказал он, захлебнувшись вздохом.

Горин шагнул назад, под ногой гулко звякнул обрезок трубы. Он поднял его, готовый отбиваться от взбесившихся собак.

– Надеюсь, знаешь, что делаешь, – сказал он Ларину.

– Не всегда, – ответил тот.

В проёме замелькали тени.

– Давай наверх, – Ларин рванул с места и проворно вскарабкался на обезглавленный танк. Горин прыгнул следом. И вовремя: собаки с оглушающим рёвом бросились к ним.

Но произошло нечто странное. Не пробежав и пяти метров, псы поприжали уши, заскулили, и обратились вспять. Послышался далёкий шум мотора.

– Сегодня нам повезло! – Ларин с хохотом спрыгнул. За стенами протрещали автоматные очереди, послышались голоса. Максим протяжно свистнул. Горин сел на броню. Сердце бешено колотилось.

– Они бы разорвали нас, – проговорил он.

– Да, точно. Я видел, как бывает. С тех пор мы не суёмся сюда без оружия.

– Патронов надо брать больше, – процедил Горин сквозь зубы.

– Ты бы тоже мог достать ствол, – он, широко улыбнувшись, похлопал по карману куртки.

– Приберегу, – огрызнулся Дмитрий.

Модель № 847

Когда они вошли в просторную светлую комнату, человек, сидевший в кресле напротив окна, повернулся. Горин замер от неожиданности. Кольцев!

– Александр Георгиевич? – Дмитрий не поверил глазам, голос дрогнул.

Это казалось невозможным. Он стоял напротив учителя, наставника, единственного друга, – да, Ларин прав, – бесследно исчезнувшего больше десяти лет назад. Призрак, сон? Мысли перемешались.

– Понимаю, я – последний человек, которого ты ожидал здесь увидеть.

– Я думал, вы погибли…

– Иногда нужно умереть, чтобы стать другим.

Кольцев жестом показал удивлённому Ларину оставить их наедине.

– Но почему? Вы были лучшим, – сказал Дмитрий, когда Максим вышел.

– Я устал врать, – он поднялся, подошёл к Горину и крепко обнял его, – присядь. Нужно многое тебе рассказать.

Пока Кольцев наливал чай, Горин не сводил с него взгляда. Казалось, время не властвовало над этим человеком. Несмотря на пепельные волосы, каждое его движение оставалось наполненным силой и мощью, одним словом – глыба. А этот густой, чуть с хрипотцой голос, – просто смерть бабам.

В своё время Кольцев по известной только ему причине выделил Горина из почти двух сотен офицеров первого курса академии, разглядел в нём нечто такое, что предопределило их дружбу на долгие годы.

– Мне не хватало вас, – признался Горин.

Чай оказался зелёным, – Дмитрий терпеть его не мог, – но будь в чашке хоть кипяток, не заметил бы, ни вкуса, ни запаха, завороженный кумиром, так внезапно вернувшимся в его жизнь.

– Ты хорошо усвоил мои уроки. Сделал блестящую карьеру, тебе есть чем гордиться. Учителя должны вовремя отпускать учеников.

– Но не так. Вы просто исчезли. Я похоронил мать, отца, жену, сына, вас…

– И ты выстоял.

– Вопрос, какой ценой. Я как будто не существую.

– Сильные люди подвергаются порой тяжёлым испытаниям, и те, кто выдерживает, поистине несокрушимы. Как говорил Сенека, ни одно зрелище не доставляет столько удовольствия богам, как вид высшего человека, сражающегося с обрушившимися на него несчастьями, лишь это позволяет ему познать свою силу.

– Только достойных людей следует посылать на самые опасные позиции и доверять им исполнение наиболее сложных заданий, трусливых и слабых же лучше оставлять в тылу. Тоже он.