Koch Industries. «Капитализм для своих», или Как строилась власть корпораций в Америке

Полсон свернул с шоссе на подъездную дорогу, ведущую к воротам завода. У основания гигантских башен, к северу от стоянки, куда он въехал, стояло приземистое офисное здание из бежевого кирпича[114]. Это был главный офис завода, где предстояло работать Полсону. Подъезжая к парковке, он заметил, что на парковочных местах есть табличками с именами сотрудников. Места, видимо, закреплялись за конкретными людьми, и Полсон заметил, что на самом удобном из них, ближе всех к пешеходной дорожке, ведущей ко входу в офис, стояло его имя. Полсон приехал рано, как делал всегда, и большая часть парковки была пустой. Он подъехал к месту, помеченному его именем, и выключил мотор.

Полсон подошел к двойным стеклянным дверям офисного здания. Одним из первых распоряжений, которые он дал в тот день своему помощнику, было отказаться от резервирования мест на парковке. Он сказал: «Если хотите занять лучшее место, приезжайте пораньше».

На работе Бернард Полсон часто надевал ковбойские сапоги[115]. Они были прощальным подарком от его сотрудников в Техасе, и он носил их с гордостью: сапоги напоминали ему, как хорошо он ладил с подчиненными в прошлом. Он считал себя хорошим и справедливым руководителем, пусть и бывал жестким.

Очень скоро он понял, что Чарльз Кох был прав. Лидерские навыки Полсона были необходимы, причем крайне необходимы, для управления заводом в Пайн Бенде. Полсон понял это, когда начал совершать обходы завода. В отличие от большинства менеджеров, он приезжал на работу по субботам. В выходные он появлялся так же рано, как и в будние дни, и обходил территорию, чтобы лично проверить работу установок. То, что он видел, зачастую приводило его в ужас. Он видел сотрудников, которые спали. Он останавливался и смотрел, как они спят рядом с гигантскими установками, в которых перегретые нефтехимические вещества идут по трубам под сильнейшим давлением – достаточном, чтобы вызвать взрыв, если слишком долго не замечать какую-то неисправность. Полсон будил сотрудников и не церемонился с ними.

Заснуть во время работы на нефтеперерабатывающем заводе – не то же самое, что на автомобильном. Нефтеперерабатывающий завод Pine Bend занимал 700 акров, его пейзаж состоял из изгибающихся труб, гигантских резервуаров и грозных колонн с проходами между ними. Это была опасная территория, огромная система циркуляции, по которой текли легко воспламеняющиеся жидкости под высоким давлением. Завод был разделен на разные «цеха», или установки, каждая из которых выполняла особую функцию. У каждой установки, в свою очередь, была команда операторов, которые следили за ее работой. На каждую установку обычно приходилось три оператора – мужчины, которые в течение длинных смен, иногда по 10 часов, иногда дольше, сидели и наблюдали за сложными и опасными химическими реакциями, происходящими внутри оборудования. Если все шло хорошо, работа была рутинной. Если что-то шло не так, могла произойти катастрофа.

Нефть поступала на завод по трубопроводу и хранилась в огромных белых резервуарах[116]. Сырая нефть затем перемещалась в гигантские установки нагрева, огромные печи, где она разогревалась до температуры около 700 ℉[117].

Обеспечение работы установки для нагрева нефти – опасная и крайне важная работа. Когда один молодой человек по имени Лоуэлл Пейтон пришел работать на завод Pine Bend, он заметил, что такая установка обнесена высокой толстой стеной. Он помнит, как спросил, зачем нужна эта стена, и босс ответил ему: «Для того, чтобы, если печь взорвется, твое тело не искали в 50 милях отсюда».

После того как нефть нагревалась, она участвовала в серии химических реакций[118], которые кажутся сродни алхимии. Нефть выглядит всего лишь как блестящая черная слизь, но содержит удивительно разнообразный набор химических веществ. Высокие температуры разрывают химические цепочки, которые удерживают их вместе, и высвобождают целый спектр таких соединений, как бензин, бутан, керосин, пропан, дизельное топливо и еще почти бесконечное количество нефтепродуктов, которые используются для изготовления всего на свете, от одежды до бальзама для губ и строительного пластика. Такие химические реакции происходят внутри самой заметной части нефтеперерабатывающего завода – гигантских колонн башенного типа. Их называют ректификационными колоннами, и в них сырая нефть разделяется на фракции, или компоненты. Нагретая сырая нефть закачивается в нижнюю часть колонны и там испаряется. Пары нефти перемещаются по колонне, как дым по дымоходу. По пути различные компоненты нефти улавливаются в последовательность «тарелок» внутри колонны. В одну тарелку собирается керосин, в другую – бензин и так далее. Парообразная сырая нефть похожа на апокрифического буйвола, на которого охотились индейцы равнин: каждый кусочек используется, ничего не пропадает просто так. Одним из важнейших достижений в переработке нефти является понимание того, как сконденсировать до последней капли каждый нефтепродукт из сырой нефти, ничего не потеряв при испарении.

Полсон очень хорошо знал этот бизнес[119] и был одержим идеей управлять нефтеперерабатывающим заводом настолько эффективно и прибыльно, насколько это возможно. Но он хотел порядка среди персонала, который работал в цехах. Полсон был высоким человеком представительного вида, и во время обхода территории завода напоминал военного адмирала, осматривающего палубу линкора. Его часто сопровождали два ассистента, и он не стеснялся давать распоряжения резким тоном и использовать грубые выражения.

Многих сотрудников это могло бы смутить или даже напугать. Но рабочие завода не боялись Бернарда Полсона. На самом деле они никого не боялись. У них был профсоюз, который их поддерживал.

Сотрудники Pine Bend находились под защитой влиятельного профсоюза с названием Международный союз работников нефтяной, химической и атомной промышленности, или сокращенно OCAW. Они были членами местного отделения профсоюза под названием OCAW Local 6–662.

Люди приносили присягу, вступая в OCAW[120]. Они поднимали правую руку и клялись в верности союзу. В частности, они обещали быть преданными своим профсоюзным братьям и сестрам. Для этих людей на первом месте был профсоюз, и уже на втором – компания. Члены OCAW собирались на встречи в арендованных залах, где голосовали по трудовым соглашениям между профсоюзами и работодателями и обсуждали свои проблемы с определенными супервайзерами и менеджерами. Они любили выпивать в небольшом баре к югу от нефтеперерабатывающего завода под названием «Дом Коутса» – выглядел он как бревенчатая хижина или большой охотничий домик.

Президент cоюза Джозеф Хэммершмидт был известен привычкой выпивать богатырскую дозу алкоголя[121] в «Доме Коутса», а затем громко обсуждать руководство завода и то, что планирует с ним сделать. Хэммершмидт был профсоюзным деятелем до мозга костей; он был «тяжелым случаем», как говорили о нем коллеги. Все на заводе знали, что именно Хэммершмидт вел переговоры по заключению трудового соглашения с соседней компанией Red Wing Pottery, в которой также работали члены OCAW. Во время переговоров Хэммершмидт отказался поверить, что у Red Wing Pottery на самом деле могли быть финансовые проблемы, о которых она сообщала. Даже когда представители Red Wing показали ему бухгалтерские книги, Хэммершмидт отказался верить, что они подлинны. OCAW не удалось прийти к соглашению с Red Wing, из-за чего ее владельцы обанкротились. Хэммершмидт, похоже, был горд этим, словно скальпом, повешенным на его стену. Ни одна чертова компания не смеет указывать OCAW, что делать!

Хэммершмидт вел себя как губернатор провинции, поглощая виски вместе с друзьями по профсоюзу в «Доме Коутса», и у него были все основания так себя вести. Как и губернатор, Хэммершмидт обладал реальной властью. OCAW был сильным союзом сам по себе, но, возможно, еще более значимым было то, что он располагался в штате с сильной властью профсоюзов. Это было важно: OCAW силен не только сам по себе; его власть основывалась на системе взаимосвязанных и поддерживающих друг друга профсоюзов штата. Полиция была объединена в профсоюзы, водители грузовиков входили в профсоюзы, учителя входили в профсоюзы, репортеры газет и химические работники входили в профсоюзы. Члены OCAW были лояльны к своему профсоюзу, а профсоюз, в свою очередь, был заодно с другими профсоюзами штата. Если один профсоюз объявлял забастовку, другие его поддерживали. Такие люди, как Хэммершмидт, могли при желании разорить какую-нибудь компанию. Red Wing Pottery была тому примером. И OCAW не стеснялся пользоваться такой властью в интересах своих членов.

На протяжении 1950-х и 1960-х OCAW согласовал систему правил работы на нефтеперерабатывающем заводе Pine Bend[122], которая не только обеспечивала высокую оплату труда и льготы для членов профсоюза. Правила предоставляли OCAW значительный контроль над работой завода.

Полсон увидел результаты этого соглашения вскоре после того, как занял пост руководителя завода.

Например, когда сотрудник – член OCAW – обнаруживал во время осмотра завода сломанный клапан, он его не чинил. Вместо этого он садился и по рации обращался за помощью. Профсоюз разделял рабочих по навыкам, или «профессиям», в терминологии профсоюзов, и люди выполняли только те виды работ, которые относились к их профессии. Когда сотрудник обнаруживал поломку клапана, он звонил тому, чьей профессией считалась изоляция труб, чтобы тот пришел и перекрыл участок трубы. Затем он звал человека из отдела электротехники, чтобы проверить проводку или отключить электричество в проблемной зоне. Эти сотрудники, помогавшие чинить клапан, ехали к месту поломки на грузовичке-пикапе (в конце концов, завод занимал 700 акров). Также существовало профсоюзное правило, запрещавшее любому профсоюзному рабочему ехать на машине вместе с супервайзером. Чтобы соблюсти правило, на заводе был профсоюзный рабочий, который водил пикап и развозил людей по территории завода. Когда по рации вызывали разных рабочих, водитель пикапа ехал за ними – сначала за специалистом по изоляции, затем за электриком – и отвозил их на проблемный участок. Работа водителя была одной из самых приятных из тех, что профсоюз создал для своих членов. Только после того, как рабочие разных профессий были вызваны по рации, доставлены к месту поломки и выполнили по очереди свою работу, можно было чинить негерметичный клапан.

Существовали также правила выплаты сверхурочных, которые даже члены OCAW считали до смеха абсурдными. Одно из правил гласило, что рабочий на смене должен минимум за два часа до ее окончания получить уведомление о том, что его просят задержаться. Если он не получал такого уведомления вовремя, ему полагалась премия в размере двух часов работы плюс почасовая оплата его труда в полуторном размере. Благодаря этому правилу часто было трудно застать кого-нибудь на рабочих местах в районе двух часов дня, за два часа до заступления на смену тех, чья смена начиналась в четыре. Ровно в два часа аппаратные пустели. Потом все неожиданно появлялись на рабочих местах в два пятнадцать – и могли задержаться и работать сверхурочно, если их попросят, получая за это дополнительные надбавки.

Даже давние члены профсоюза признавали, что эти правила слишком хороши, чтобы быть разумными. «Это безумие – я не знаю, как они добились того, чего добились. Профсоюз всем там заправлял», – вспоминал Эрни Тромберг, который начал работать на заводе в 1956 г., когда ему было 20 с небольшим.

Полсон часто общался с Чарльзом Кохом по телефону[123]. Он пересказывал своему начальнику то, что видел на заводе. Чарльза Коха это не удивляло. Он не понаслышке знал, как работает профсоюз. По крайней мере, одним летом, когда он был моложе, Чарльз работал в Pine Bend и видел почти полную вседозволенность для профсоюзных лидеров вроде Джозефа Хэммершмидта. Коха не могло потрясти то, что рассказывал ему Полсон о виденном на заводе. Из-за профсоюза ставилось под угрозу все, что Чарльз Кох рассчитывал построить. «Он сказал мне: “Я беспокоюсь, что профсоюз разрушит эту компанию”», – вспоминает Полсон.

Вскоре после начала работы на заводе Полсон получил шанс сразиться с OCAW. Срок действия соглашения с профсоюзом истекал в конце 1972 г. Переговоры по новому соглашению были для Полсона и Чарльза Коха возможностью переписать правила, по которым жил завод, и заставить его работать так, как считали нужным они.

В апреле 1972 г. Полсон сделал первый шаг. Он поставил Хэммершмидту рабочую смену в пасхальное воскресенье.

Хэммершмидт, естественно, работать на Пасху не хотел[124]. И сделал то, что обычно делалось в таких случаях. Он отказал Полсону. Он не собирался работать в пасхальное воскресенье.

Хэммершмидта можно простить за то, что, как он считал, его открытое неповиновение не повлечет за собой протеста и наказания, потому что так все и работало в Pine Bend: если профсоюзные рабочие были чем-то недовольны – скажем, назначением коллегам дисциплинарного взыскания, – они просто бросали свою работу. Они шли в приемную начальства и сидели, пока вопрос не решался, и руководство обычно уступало их требованиям. Казалось, что Полсон тоже уступит – он не пользовался популярностью у рабочих. Ковбойские сапоги, инспекции в военном духе, манера будить людей и напрягать их утром в субботу – за это сотрудники его невзлюбили. Хэммершмидт вспоминает, как услышал, что члены профсоюза говорят у него за спиной: «Они собираются засунуть эти сапоги в задницу Полсону и отправить его обратно в Техас».

Когда пасхальная смена началась и Хэммершмидт не явился на работу, Полсон немедленно его уволил. С точки зрения OCAW, Полсон только что объявил войну.

В конце осени и начале зимы 1972 г.[125] Koch Refining Company и OCAW необходимо было заключить новое трудовое соглашение.

Существовал установленный порядок действий и множество традиций, связанных с ведением переговоров по поводу соглашения. Коллективное трудовое соглашение – взаимная договоренность между профсоюзом и компанией, в которой обозначаются условия труда на рабочем месте: от уровня заработной платы до размера дополнительных льгот, таких как медицинская страховка. В соглашении также перечислены правила трудового режима предприятия, такие как процедура увольнения работника или способы, которыми работник может подать жалобу на злоупотребления со стороны руководства. Трудовые договоры обычно заключались на срок около трех лет. Когда срок действия истекал, группа юристов Koch Refining входила в зал заседаний и садилась за стол напротив группы переговорщиков, выбранных OCAW. Переговорщики от профсоюза почти всегда были рабочими нефтеперерабатывающего завода, а не юристами и экспертами по ведению переговоров. В переговорах с компанией члены профсоюза полагались на свои личные знания о том, как работает завод. Они знали, о чем просить, и знали, что могут предложить взамен. Получить желаемое профсоюзные деятели рассчитывали с помощью коллективной силы воли. Они держались вместе и были готовы вместе уйти с работы, если руководство не удовлетворит их требования.

Во время первой встречи с представителями OCAW Полсон сидел в конференц-зале в окружении юристов компании. За столом напротив него был Джозеф Хэммершмидт, президент профсоюза. Хотя Хэммершмидта уволили, профсоюз настоял на его участии в переговорах. Профсоюз уже подал официальную жалобу об увольнении Хэммершмидта, к тому же он все еще оставался его членом.

После того как все заняли места, Полсон озвучил свое предложение.

Koch в одностороннем порядке переписывает все правила работы на заводе. Система субординации, которую использовал профсоюз, исчезнет. Правила, которые запрещали сотрудникам выполнять работу других «профессий», устраняются. Водитель пикапа? Его не будет. Правило о бонусных выплатах за сверхурочную работу без получения предварительного уведомления за два часа? Устраняется. Затем Полсон дал понять профсоюзным деятелям, что для обсуждений мало возможностей. Это новые правила. Вот как все будет устроено на заводе. И точка.

Это могло показаться блефом; просто манерой Полсона начинать переговоры о трудовом соглашении с техасским нахальством. Но после Рождества и в первые холодные дни нового года профсоюзу стало ясно, что Полсон не блефовал. Он не собирался вести переговоры.

С точки зрения членов OCAW, им не оставили выбора для дальнейших действий.

9 января 1973 г. в четыре часа дня[126] все профсоюзные рабочие покинули свои места и территорию завода. Они прошли через парковку, а затем через широкие ворота вышли за пределы завода. Когда они вышли за ворота, те приобрели новую функцию. Они стали пикетной линией. Пересечение этой линии означало точку невозврата. После того как члены OCAW вышли за ворота, территория завода оказалась для них закрытой. Они лишились доступа на рабочие места. Они стали безработными.

Нефтеперерабатывающий завод за воротами обеспечивал их всем, что у них было, – денежными средствами, чтобы кормить детей и платить по кредитам. Он давал им возможность вести жизнь среднего класса. И никто из рабочих не знал, вернется ли когда-нибудь обратно и будут ли их рабочие места вновь доступны для них. Бернард Полсон и Чарльз Кох за столом переговоров четко дали понять: Koch Refining планирует сломить OCAW. А члены профсоюза должны были дать понять Бернарду Полсону и Чарльзу Коху: OCAW нельзя сломить.

Сделать это было нелегко. Никто из членов OCAW не был рад ставить на кон свою работу. Например, у Джозефа Куинна[127] была жена и пятеро детей. Куинн редко видел детей: он пропустил рождественское утро по крайней мере пять раз подряд из-за работы на заводе. Его жена Рита раздавала детям подарки без него. Но именно его отсутствие обеспечивало детям жизнь, которой он сам не знал. У них с Ритой был аккуратный дом в пригороде Миннеаполиса, недалеко от Росмаунта. Их дети ходили в хорошие школы. Они не работали долгие часы на фермерских полях под палящим летним солнцем, как Джозеф Куинн, выросший в западной Миннесоте.

Но Куинн не стал сомневаться в своем профсоюзе, когда OCAW велел ему покинуть рабочее место. К послушанию его мотивировала простая идея: солидарность. Солидарность воплощала все, за что боролся профсоюз, и все, что делало профсоюз сильным. Куинн не знал о солидарности в детстве. Он вырос в семье фермера, поэтому много слышал об индивидуальных достижениях и ценности тяжелого труда. Отец Куинна учил его, что профсоюзы являются организациями, прикрывающими коммунистов, и поощряют лень. Но когда Куинн переехал в Миннеаполис, все доступные для него рабочие места были связаны с профсоюзами. Когда Куинн поднимал правую руку и присягал в верности OCAW, он клялся в солидарности своим братьям по профсоюзу на заводе. Клятва, правда, не была слишком искренней; Куинн просто хотел иметь работу.

Потом у Куинна впервые возникли неприятности.

Одна из его задач на заводе состояла в проверке уровня сырой нефти в больших белых резервуарах в южной части завода. Это была критически важная работа, потому что резервуары могли переполниться, если за уровнем нефти не будут следить. В конце одной из смен Куинн не сумел проверить уровень нефти в одном из баков, потому что там вели сварку какого-то оборудования. После того как рабочие ушли, он хотел было проверить уровень нефти, но возле нужного ему замерного люка один рабочий решил помочиться, поэтому Куинн отошел, чтобы не мешать. Его смена подошла к концу, а Куинн все еще не успел проверить уровень в этом резервуаре. Он сообщил об этом своему менеджеру, но тот сказал ему не переживать из-за этого.

«Позже я узнал, что тот большой красивый белый резервуар стал черным, полностью был залит нефтью», – вспоминал Куинн. Резервуар переполнился, и этого не случилось бы, если бы он проверил уровень нефти, как следовало.

За нарушение Куинн был отстранен от работы на три дня. Заработная плата, из которой он выплачивал ипотеку, на которую кормил детей, была примерно на треть меньше, чем обычно. Это был ощутимый удар по его финансовому положению, и он считал, что несправедливо себя ему подвергать. Поэтому Куинн подал официальную претензию в профсоюз по поводу наказания. Претензия – это официальная жалоба, которую могут подавать только члены профсоюза. Это жалоба, рассмотрение которой в некоторой степени напоминает судебный процесс, где профсоюз выступает в качестве личной группы юристов рабочего. Вне профсоюза нет таких формальных претензий: работник может просто пожаловаться, и только от него или нее зависит, получится ли убедить начальство отнестись к жалобе серьезно. В случае же подачи претензии речь шла о получении поддержки профсоюза.

После того как Куинн подал претензию, его вызвали в офис нефтеперерабатывающего завода. Он вошел в переговорную комнату и увидел там юриста компании, который хотел обсудить наказание Куинна. Но Куинн был не один. Рядом с ним за столом сидел представитель OCAW. Пока Куинн и юрист компании обсуждали проблему, сотрудник OCAW вмешивался в их разговор. Он все время поправлял Куинна, добавляя в историю новые детали. Куинн был категорически не согласен с некоторыми из подробностей, хотя они искажали ситуацию в интересах Куинна. Он даже начал спорить с человеком из OCAW в присутствии юриста компании. Наконец, юрист объявил об окончании встречи и, казалось, был в отчаянии. Трудно было получить прямые ответы на какие-либо вопросы, пока напористый представитель OCAW сидел на встрече.

Через несколько дней после встречи Куинна снова вызвали в администрацию. На этот раз там сидел только менеджер. Он указал на стол, где лежал чек на имя Куинна на сумму заработной платы, которую он потерял за эти три дня. «Он сказал мне: “Не воспринимай это как победу”. Но на столе перед ним лежала моя победа!» – вспоминал Куинн. Куинн обрадованно взял и обналичил этот чек. Этот эпизод стал для него важным уроком. Переговорщик OCAW превратил процесс рассмотрения жалобы в ад для адвоката компании и боролся за оплату всего трех дней работы всего одного парня. Благодаря этому эпизоду Куинн понял, что такое солидарность: «Я видел, как это работает на самом деле». Когда пришло время покинуть рабочее место, Куинн его покинул. Он не сомневался в OCAW, потому что OCAW не сомневался в нем. Один за всех и все за одного.

Когда началась забастовка, Джозеф Куинн помогал в организации пикета. Сотрудники завода по расписанию сменяли друг друга у трех главных ворот завода, чтобы пикет стоял круглосуточно. OCAW координировал основную часть этой деятельности из небольшого автоприцепа, припаркованного рядом с территорией завода. Люди возле прицепа бездельничали и играли в карты. Другие подходили к ним, чтобы получить плакаты[128], которые надо держать во время своей смены, с надписями вроде «Koch за рабство» и «OCAW LOCAL 6–662 бастует». Работа Куинна состояла в том, чтобы смены протекали гладко и таблички всегда были в наличии.

Это было экономическое оружие, которое использовалось с большим эффектом в течение ста лет американской трудовой борьбы.

Ряды пикетчиков были баррикадой, задачей которой была остановка любого транспорта, въезжающего и выезжающего с территории завода. Огромная часть продукции, производимой на нефтеперерабатывающем заводе, перевозилась в больших автоцистернах, которые доставляли мазут в близлежащие школы или бензин на соседние автозаправки. Если грузовики не могли въезжать и выезжать, Koch не могла продавать свою продукцию. OCAW стремился взять компанию измором и заставить вернуться за стол переговоров в более слабой позиции.

Водители автоцистерн и даже полицейские, которые патрулировали дорогу возле нефтеперерабатывающего завода, были членами профсоюза Teamsters. Это означало, что пересечение ими пикетной линии приравнивается к нарушению их священной клятвы в солидарности. Пикетная линия выполняла свои функции. В обычный день через ворота завода проезжало около 200 автоцистерн[129], забиравших и вывозивших топливо. Их количество сократилось почти до нуля после того, как Куинн стал помогать в организации посменной забастовки членов OCAW.

Профсоюз перекрыл кислород нефтеперерабатывающему заводу Koch. Он знал, что его владелец, Чарльз Кох, теряет огромные суммы денег каждую минуту забастовки. Казалось очевидным, что у Коха не остается иного выбора, кроме как уступить. Он мог продержаться неделю или две, чтобы сохранить лицо, но способа держаться дольше не было.

Эти люди из профсоюза явно не знали, с кем имели дело.

Бернард Полсон был в полной готовности[130]. Он установил в своем кабинете раскладушку, на которой будет спать большую часть следующих девяти месяцев, изредка покидая завод и свой пост. Он также запасся едой. Рядом с офисным зданием на заводе располагалась большая столовая, и когда профсоюзные работники покинули завод, Полсон дал распоряжение открыть ее на 24 часа в сутки. Бригада из рабочих, не состоящих в профсоюзе, будет жить на территории завода, и Полсон позаботится о том, чтобы столовая работала всегда, когда им захочется поесть. А в период забастовки есть им надо было в любое время, потому что больше не было восьмичасовых смен. Управление заводским оборудованием теперь стало круглосуточной работой. И не было определенных часов для обеда или ужина.