Попутчик

Он поднял голову и посмотрел на тёмно-синее небо сквозь тонкие липовые ветви, как будто задавая этот вопрос кому-то ещё.

– Ему и так доставалось самое лучшее, в том числе и ты … Теперь пришла и наша очередь, – сказал он, убеждая своим твёрдым голосом и себя и Веру.

Они несколько часов бродили по тенистой аллее до самого обеда. Когда влюблённые вернулись в дом, Владимир предложил Вере подкрепиться перед дорогой. Вера отказалась. Тогда он вызвал такси, чтобы уехать в город, рассказать ему обо всём и начать новую жизнь, о которой так давно мечтал.

– Когда он приезжает?

– Обычно в восемь, – обессиленным голосом, едва слышно ответила Вера.

– Тогда не будем торопиться. Побудем ещё здесь и приедем тогда, когда он уже будет дома. Не переступая порога, поставим его перед фактом нашего счастья и вернёмся обратно, – сказал Владимир и увидел, как Вера смотрит на него со страхом. – Про деньги не волнуйся, их у меня достаточно. Я обеспечу достойную жизнь нам и нашему ребёнку. К тому же я договорился с администрацией, они готовы разместить выставку «Пять сезонов» в доме культуры. Аншлаг не минуем.

Но как бы он не старался успокоить Веру картиной счастливой жизни, она по-прежнему волновалась и даже дрожала.

– Ну что ты так переживаешь? Всё будет хорошо, – сказал он ей с искренней улыбкой и обнял её.

– Я боюсь…, боюсь туда ехать, смотреть ему в глаза, – запинаясь и задыхаясь в его плечо, говорила Вера.

В объятиях и в тишине прошли несколько минут. Они медленно качались. Когда она почувствовала себя лучше, Владимир произнёс:

– Дорогая моя, я всё прекрасно понимаю. Тебе нельзя туда ехать, и, прости меня. Как я мог обрекать тебя на такое мучение. Прости, прости, – произнёс он, несколько раз целуя её в щеку, – ты останешься здесь, подождёшь, а я еду к нему и ставлю точку в этом деле, и больше никто не будет нам мешать.

– Мне страшно здесь находиться одной …, – произнесла в бессилии Вера.

Владимир задумался. Он хотел не прятаться от Ники, а честно и прямо в глаза сказать ему обо всём. Но душевное спокойствие любимой было законом.

– Тогда просто позвоним ему.

На этом и решили, но только сразу же обнаружили, что у Веры нет совершенно никаких вещей. Все её вещи остались у Ники в квартире.

VI

Такси подъезжала к строю пятиэтажек. В то время был уже вечер, но летнее солнце освещало рыжим светом всё вокруг, придавая стенам зданий и деревьям сказочную атмосферу уюта.

В последний раз наш герой был в этих местах год назад, как раз, когда прощался с другом перед отъездом в деревню. Но, несмотря на долгую разлуку, Владимир мог воссоздать по памяти точную копию всего, что здесь было, ведь в этом дворе провёл он добрую половину своей жизни. Наполненный деревьями и кустарником, он был окантован двумя белыми хрущёвками, стоящие друг напротив друга, в которых и жили наши друзья. Владимир жил на третьем этаже дома, а Ники на четвёртом этаже противоположного, и так получилось, что окна их квартир тоже обращены друг к другу. Будучи ещё ребятами, они не упускали возможности использовать это положение в играх и часто делали Морзе, пуская на стены зайцев при помощи солнца или ночью при помощи фонарей. Владимир всегда был рад этому месту, и, когда был вынужден переехать с родителями в новостройку, стремился подольше с Ники погулять в родном дворе.

Так было всегда, но не сейчас. Владимир, также как и Вера, переживал волнения грядущих событий, за тем лишь исключением, что держал их в узде и не давал возможности выпуска их наружу. Когда возлюбленные наконец приехали, они обострились с ещё большей силой. Тягостное осознание того, что скоро все мосты сгорят и обратного пути больше не будет, давили на его подсознание, не давая спокойно дышать.

Такси остановилось у второго подъезда, где стояла совместная с Верой и Ники машина, нам уже хорошо известная. Наш герой взглянул из-под крыши такси сквозь дверное стекло на четвёртый этаж. Ясно горел свет. Это значило, что Ники уже дома.

– Он тебе не звонил ещё? – спросил он Веру, которая прижалась к нему всем телом так близко, что ощущалось сердцебиение мятежного сердца.

– Нет.

– Разве он не интересуется тобой?

– Ники даёт мне право на личное время, – тихо произнесла она и потупила взор.

–Ну, всё, я пошёл,– сказал Владимир резко и решительно после её слов.– Подождите здесь, пока не вернусь. Я заплачу,– добавил он грузину водителю, открыл дверцу и уже начал делать движение на выход, поставив одну ногу на асфальт, как почувствовал, что слабая сила держит его.

Он возвратился назад и посмотрел на бледную Веру. Волосы её также бессильно распростёрлись по влажному лбу, глаза были полными слёз.

– Ну, что ты переживаешь? Всё будет хорошо. Я с тобой. Надо только пережить этот день. Лишь только он преграждает нам путь к счастью,– говорил он ей, гладя её по волосам.

Грузин таксист отвернул зеркало заднего вида, дабы не смущать наших героев и, надвинув кепку-аэродром на глаза, откинулся на спинку кресла.

– Тебе нельзя идти туда!…, – промолвила она беспокойным шёпотом.

– Я знаю его как никто другой и он про меня. Тебе нечего бояться. Я скажу ему, что ты счастлива со мной. Он мне поверит. Мы никогда друг друга не обманывали. Я уверен, что он тоже любит тебя и хочет, чтоб ты была счастлива.

– Нет! Я должна ему всё рассказать! Я! – вскликнула Вера и, найдя в себе нерастраченные силы, открыла дверь и понеслась к крыльцу. Он последовал за ней, но потом остановился, дав ей возможность скрыться в подъезде.

Владимир вернулся в такси. Прошла минута, две. Мучительно долгими казались они. Уже знакомые нам черви пробирались в его голову: «Не случилось ли что с ней?», «Может, Никии в порыве ярости сделал с ней что-то плохое?». За всё время, проведённое с Ники, он знал его как весёлого и жизнерадостного человека с открытой и доброй душой. Народное выражение «и мухи не обидит» можно было применить к нему буквально. Он не только никогда не видел, как друг обижает мух, но и был свидетелем того, как Ники сдувал комара, севшего ему на руку. Да, вот таким был его друг, которого он сейчас подозревает в насилий над собственной женой.

Владимиру не удалось долго усидеть в кресле. Он поднялся к крыльцу и подошёл к домофону. Код от волнения был успешно забыт, но пальцы автоматом нажали на нужные кнопки. Владимир вошёл в подъезд и поднялся на четвёртый этаж. Вот он уже напротив знакомой двери, обитой тёмно-коричневым дермантином. Сколько раз и с какой радостью, а то и рвением он подбегал к этой двери, когда, позавтракав, получал разрешение от матери погулять с другом. Это была его любимая дверь. Сейчас же его ноги стали мякнуть, руки не слушаться, голова гудеть, но, сделав волевое усилие, он позвонил. Проползли секунды томления и дверь, наконец, отворилась. Перед незнакомцем стоял Ники. Стоял с радостной улыбкой.

– Ах, здравствуй, ты тоже здесь. Какая радость! – произнёс он с ещё большей весёлостью, чем ему свойственна.– Заходи в дом, – сказал Ники профессионально выработанным жизнерадостным голосом, уже ставший обыденным для него.

Владимир переступил порог, всё ещё оглушённый радостным и звонким голосом друга, не понимая происходившего.

– Ты не представляешь, как я счастлив!..

– Что с Верой? – опомнился Владимир, не желая слушать, что говорит друг, думая только о ней.

Но Ники не обращал внимания на его озабоченный вид, потому что сам был под властью завладевшего им счастья.

– Сегодня произошло чудо! Возвращаюсь я из командировки весь понурый, уставший, только мысль о любимой и грела меня; вхожу в дом, её нет. Ну, думаю, приготовлю стол с индейкой, накрою ужин, порадую её. Как вдруг через десть минут слышу голос родной у порога: «У меня будет ребенок!» Ребенок! Ты слышишь, Ники? У нас будет ребёнок! Вот золотце то моё, моя Вера, душа моя, моя отрада, мой лучик в темноте! – говорил он, искренне радуясь, не обращая внимания на искривлённую физиономию друга.

Ники ушёл из коридора и открыл дверь в гостиную, чтобы показать виновницу торжества. Вера, понурив голову и закрыв ладонями глаза, сидела в уголку дивана.

– Краса моя, смотри, кто пришёл! – воскликнул он бодро и весело, стараясь её развеселить.

Она обернулась. Грустный и отягощённый взгляд камнем придавил грудь нашего героя. Он не знал, что делать дальше и глядел на неё недвижными глазами, не ощущая и не замечая ничего боле, и только когда далеко вдали, а на самом деле совсем близко, вновь раздались радостные возгласы Ники, он осознал, где сейчас находится.

Бросившись к ногам Веры, Ники принялся страстно целовать их. Он делал это точно так же, как и лучший друг в момент волнующий его встречи с ней. Пока Ники страстно занимается своей женой, надо добавить, что он никогда не стеснялся проявлять чувства на глазах у Владимира, так как считал его родным человеком.

От прикосновений мужа Вера не двигалась, даже не шевелилась, она казалась неподвижной как статуя.

– Устала и не радуешься – подметил он, добравшись в поцелуях до её шеи, – конечно, ты правильно делаешь,– томно шептал он,– тебе не нужны излишние потрясения: ни печальные, ни грустные, – говорил он, искренне переживая за жену. – Как же я люблю тебя. Наверное, если бы это был не мой ребёнок, я всё равно б тебя любил.

От произнесённой им фразы Вера начала всхлипывать и закрыла лицо руками.

– Как ты счастлива. Твои слёзы радости всё что нужно, чтоб я жил, – продолжал говорить он томным приглушённым голосом, присев подле неё на диване и обнимая.

Владимиру стало казаться, что Ники мучает Веру, когда говорит ей про детей, про любовь, когда трогает её. Буря негодований и неумеренной злости к этому человеку живо затрепетали у его горла, и кровь до боли застучала на висках.

– Это не твой ребёнок! – пронзительно вымолвил он.

Фраза эта как будто разорвала пополам пространство, стала ещё одним присутствующим.

Ники обернулся и растерянно посмотрел на Владимира, совершенно не понимая смысл горестной фразы; радость отцовства по-прежнему сохраняла улыбку в его лице.

– Что? Прости, что ты сказал? Я что-то плохо расслышал, – спросил он.

– Это не твой ребёнок. Это наш с Верой ребёнок, – сказал Владимир, проговаривая каждое слово твёрдо и чётко, как только мог позволить его дрожащий от волнения голос.

Услышав эти слова, друг обернулся на жену и глядел на неё какое-то время в надежде получить спасительное опровержение. Ему почему-то подумалось, что это какая-нибудь праздничная шутка, разыгранная любимыми людьми в угоду взбалмошному чувству в честь какого-нибудь праздника, которого он не знает. Но Вера ничего не сказала, ни на кого не смотрела, она лишь закрыла лицо руками и тихо плакала. Это не было похоже на праздничное представление.

И, наконец, он всё понял.

– Так вот, почему ты плачешь… – произнёс он тихо, как приговор самому себе, и замолчал.– Склонившись над Верой, он нежно обнял её и замер, запоминая каждой частичкой своего тела прикосновения к ней, как будто обнимает её в последний раз.– Тебе нельзя волноваться, – сказал он ей, поцеловав в макушку светлых растерянных волос, и, не закрывая при этом своих больших влажных и ясных глаз, встал с дивана, где она сидела и направился к другу.

Завидев это, Владимир машинально отпрянул в сторону и упёрся в книжный шкаф, позади него стоявший, а Ники всё ближе и ближе подходил к нему. Отступать было некуда. Лишь подсознание и древние инстинкты могли что-то сделать. Богатая адреналином кровь хлынула к мускулам Владимира, превратив их тут же в сталь. Зрачки расширились, ладони сжались в кулаки, на лбу проступил холодный пот. Мог бы наш герой представить ещё год назад, что будет так реагировать на приближение близкого человека?

Ники поравнялся с ним на расстоянии вытянутой руки. Печальный, и обречённый, но по-прежнему добрый взгляд, поразил нашего героя. В тот день он поразил его ужасом, хотя в нём не было ничего ужасного, весь ужас и был только в голове Владимира. По прошествии времени Ники всё также смотрел на него в дымке прозрачной и едва уловимой, которая возникала внезапно перед ним без видимой на то закономерности места и времени, то вдалеке у незнакомого дома, то в качестве прохожего у фонарного столба или заброшенной аптеки. И чтобы наш герой не делал, он всё равно проходил каждый раз мимо и глядел на него, а Ники в свою очередь также пристально провожал друга всё тем же взглядом. И Владимира это пугало, только теперь не ужасом, а осознанием того, что такого благородного взгляда у него не будет никогда.

Владимир и Ники смотрели друг на друга, до тех пор, пока Ники не поднял руку, а наш герой, не дрогнув, был готов принять справедливое возмездие. Но ничего плохого его телу, как и всегда, близость с Ники не принесла: лучший друг лишь легонько по-дружески поълопал его по плечу и вышел в коридор. Владимир, расслабив мышцы, прошёл вслед за ним до дверного проёма спальни, от которого и смотрел безмолвно, как друг его надевает туфли и пальто. Ники оделся и, никуда не смотря по сторонам, а только в пол, словно чужой человек, который ошибся адресом, вышел на лестничную площадку, мягко прикрыв за собой дверь. Владимир возвратился в комнату и тут же прильнул к Вере.

– Ну, что дорогая? Всё разрешилось, всё кончено, нужно ехать домой.

Но Вера не могла подняться. Она упала в обморок.

VII

Наш герой хотел взять возлюбленную с собой и уехать в деревню, но самочувствие Веры не позволяло этого сделать. Они решили переночевать в этой квартире.

Вера лежала на кровати и, хоть и спала, беспрестанно ворочалась, как в бреду. Не хорошо ей было тогда, и наш герой это чувствовал. Он сидел в кресле и всматривался то в синеющий сумрак за коном, то на беспокойный лик своей любимой.

Правильно ли он поступает? Этот вопрос, как и вчера, мучил его, а может быть ещё сильнее. Груз переживаний от содеянного поступка становится тяжелее, от сомнений в его правоте. Мысленно Владимир убеждал себя, что он, наконец, добился счастья и счастья любимой, что он поступил единственно правильно и возможно. Он взглянул на Веру, на её повлажневшее от бреда лицо. «Счастлива ли она? – спросил себя Владимир, ища поддержки внутреннего голоса. – Ведь она со мной рядом, не по принуждению, а потому что любит, – убеждал он самого себя».

Под утро он, истерзанный внутренним диалогом с самим собой и сомнениями, так и не заручившись поддержкой собственного «я», оставил много сил, а вместе с ней и решительность, на место которой пришла тревожность и чувство чего-то гнетущего. Друг так и не вернулся обратно в дом, и бог знает, где он сейчас. Может, стоит за дверью с топором и выжидает, когда ничего неподозревающие любовники её откроют? Владимир попытался встать, но ноги косились от слабости, голова до тошноты кружилась. Преодолев болезни тела, он подошёл к дверному глазку. В выпуклый окуляр не разглядел он никого. Тогда Владимир вернулся назад по коридору и вошёл на кухню, открыл одну из створок стеклопакета и высунулся в окно по пояс. Приятный свежий утренний ветер обдал лицо. Он огляделся: никого вокруг, если не считать дворника, шаркающего прутковой метлой по асфальту между машин. Вериной машины тоже не было.

Убедившись, что друга нигде нет, он вошёл в комнату, где спала Вера. Присев легонько на край кровати, он провёл рукой по её спутанным волосам и по холодной и влажной щеке.

– Проснись дорогая, проснись. Нам пора ехать, – произнёс он, как только мог ласковее, пробуждая её.

– Где Ники? – спросила она первым делом, как только раскрыла красные от усталости веки.

– Зачем он нам? Теперь мы и наш ребёнок будем вместе. Будем жить вместе. Понимаешь?

– Мне нужно во всём ему признаться, – едва слышным голосом произнесла она.

– В чём же? – спросил он растерянно.

– Раскаяться, попросить у него прощения. Его великодушие не знает предела. То, как он поступил вчера с тобой… и со мной… мог поступить только великодушный человек.

Слова, сказанные любимой, сильно задели самолюбие нашего героя. Под влиянием вспыхнувшего негодования он хотел жёстко упрекнуть Веру в том, что она считает, будто человек, желающий счастья другому, то есть он, достоин лишь прощения от великодушного человека, коим по её представлению являлся Ники. Но, видя её уставшее, измождённое лицо, передумал этого делать.

– Попросим прощения, обязательно попросим, – сказал он сдержано, – но не сейчас. Сейчас надо ехать.

– Стой! Подожди, – окликнула она его, когда он уже выходил из ненавистной ему квартиры. – Сперва нужно навестить его мать, вдруг Ники

там, – произнесла она с тоном последней надежды.

Владимир, скрепя струнами души, молча кивнул ей.

…………………………………………………………………………………

Александра Петровна, так звали мать лучшего друга, жила три года в новой квартире, купленной заботливым сыном. Каждый день Ники и сиделка навещали её. Она уже семь лет была лежачей больной.

Сегодня же утром к дому, где жила Александра Петровна, приехала невестка и лучший друг. Александра Петровна всегда была рада видеть Веру и Владимира, так как считала, что сыну очень повезло в жизни, встретившись с красавицей-женой и таким другом, как Владимир. Владимир также любил её, любил её сердечно, как и собственную мать, которая рано ушла из жизни, оставив его одного с отцом. В ней он невольно чувствовал материнскую заботу. Но на этот раз он пожелал остаться в коридоре за дверьми комнаты, где Александра Петровна находилась всё время.

Вера в разговоре с Александрой Петровной, отбиваясь от расспросов хозяйки по поводу своего измождённого состояния, выяснила, что сын не приезжал к ней сегодня.

Пообещав сиделке и дальше платить за уход Александры Петровны, наш герой вместе с Верой и с тяжким грузом душевных ран уехали в деревню.

VIII

От былого восторга и счастья, в каких нежились наши герои в начале своих встреч, не осталось и следа. Вера хронически болела и не могла спокойно спать, чем сильно беспокоила Владимира. Он несколько раз возил её в больницу, где врачи только пожимали плечами и говорили, что телом целиком здорова она и её ребёнок, и что её аффектный синдром связан, скорее всего, с переживаниями. Вере предписали покой и долговременный отдых, пока возбуждённая нервная система не встанет на своё место.

Когда врачи говорили о серьёзном потрясении у Веры, Владимир втайне корил себя за её состояние. Но что он мог поделать? Он даже помыслил, что лучшим выходом из тяжёлого положения, в которое они попали, будет встреча с Ники, на которой он простит Веру во всём том, в чём она пожелает быть прощённой. А в том, что Ники простит её, наш герой не сомневался: ведь он любит её, а если любит, то обязательно простит, и Вере, несомненно, станет легче. Если же не сделает этого, то грош цена его любви. Вера поймёт, что любовь Ники это фикция и надо отпустить его с великодушием, ведь рядом останется тот, кто действительно любит. Короче говоря, Владимир видел в своём старом друге спасительную таблетку от всех болезней своей любимой Веры.

Он ждал звонка, но проходили дни, недели, а друг так и не звонил. Поначалу Владимир убеждал себя, что Ники находится дома и не звонит Вере потому, чтобы она думала: «Где же он благородный находится? Всё ли с ним в порядке?» И всё лишь для того, чтобы заставить думать о нём Веру. А в том, что его друг знает, где находится Вера, он ни на секунду не сомневался.

Прождав в тревожном ожидании несколько недель, каждый час, видя неутихающее и подавленное состояние любимой, Владимир, наконец-то, сам отправляется на поиски Ники, навестив первым делом Александру Петровну. Трудно было с ней. Её сын не приезжал, и от отсутствия близких, родных Александра Петровна начинала потихоньку говорить только об одном: о детстве двух друзей, о шалостях Ники, и не замечала, что происходит вокруг неё. Материнское сердце чувствовало беду, но это чувство не перерастало в активную форму действий на подобии слёз, отчаяния и явной тревоги. Это предчувствие, как затяжная боль, мучило её, и рассказы о сыне помогали жить ей в его отсутствии.

Наш герой из уважения слушал её, пока та, не растратив все силы засыпала. И, надо сказать, он слушал её неравнодушно: проказы прошлых лет, оживляемые в памяти Александрой Петровной, были тягостны и ему и, как бы не убеждал себя безмолвный слушатель в правоте совершенных поступков, он ощущал вину перед лучшим другом.

Так в затхлой, пропитанной старыми мазями и лекарствами большой комнате проходили несколько часов. Больная, покрытая вязаным, уже протёртым, но всё ещё любимым одеялом, уставившись неподвижными блестящими глазами в потолок много раз говорила о деревне, где друзья отдыхали, о речке, где купались, о приготовленных жирных блинах, которыми вместе наедались после долгих игр. И повзрослевший лучший друг Ники, осунувшись возле Александры Петровны на краю постели, смотрел в ноги и ничего не смел произнести.

Вырвавшись на свежий воздух, и обрадованный этим, он бродил по улицам в попытке различить знакомый силуэт в вечерней мгле. Он вглядывался в лица прохожих, смущаемые им, те быстро отворачивались, но даже этих секунд было достаточно, чтобы узнать в одном из них лучшего друга. Осанка, походка, одежда – по всему, что есть в человеке, наш герой мог узнать его.

Кем приходится он ему сейчас? Другом? Недругом? Врагом? Или соперником? Смешанное чувство тоски и ненависти порождало душевную боль. До самого рассвета он бродил по известным местам их детства, отрочества и юности, засыпал на случайной лавке случайного двора, а потом поиски повторялись.

IX

Поиски не увенчались успехом. Чтобы бывать больше времени с Верой и поддержать её морально, Владимир решил оставить это тягостное занятие. Теперь он и Вера всегда были вместе.

Сбылись их мечты.

Совместное время препровождение двух влюбленных пошли Вере на пользу: она стала лучше спать, приступы горячки прекратились. Силы стали наполнять жизнью изнуренное тело также хорошо, как соки наполняют иссохший стебель после долгожданного ливня. Возлюбленные часто выходили на прогулку, обычно вечером, когда было уже не жарко; гуляли по любимой аллее, вкруг зелёного холма над обрывом у реки, под берёзами и осинами, а возвращались, когда на улице уже темнело.

Разнообразие в размеренную жизнь внесла и обещанная им выставка фотографий. Доселе не видевшая ничего подобного публика небольшого города с окрестными деревнями приняла на ура нового мастера. «Вы заставили меня гулять», – сказала одна дама, наигранно возмущённо. «Почему?», – удивился автор. «Я и не подозревала, какая красивая природа в здешних местах, теперь я не могу насмотреться». Были и те, которые завидовали и многозначительно говорили, только не в лицо, а кому-то другому, порой незнакомому человеку: «Эти зимние пейзажи так же чудесны, как и картины Михаила Клодта, но им не достаёт глубины». В общем, были разные точки зрения о работах нашего героя, что не могло не свидетельствовать об их подлинных качествах. Выставка увенчалась статьёй во весь развёрнутый лист в газете «Золотая звезда».

Фотовыставка изменила отношение к нашему герою. Теперь Владимир, к которому с подозрением относились как к новому обитателю, и старались не поддерживать с ним социальных связей, и глядели на него искоса, как на чудака с фотоаппаратом, вдруг приобрёл у них уважение и почёт. Но самое ценное, что было для него, это померкшие горестные чувства минувшего времени.

Выздоровление Веры и фотовыставка подкрепляли во Владимире уверенность в себе, решимость стремительно набирала вес, как новорожденный младенец, теперь он окончательно убедился в том, что поступил единственно правильно в отношении Веры и лучшего друга. Уверенность эта через невидимые каналы ментальной связи передавались и Вере.

Как-то раз хорошо разморенные на вечернем воздухе влюблённые вошли в избу. В тёмной комнате мигала красным лампа автоответчика. Владимир, как и в тот вечер, с опаской подошёл к телефону. Он сразу же вспомнил, с каким беспокойством глядел на этот сигнал телефона, когда Вера застряла в дороге. Всё повторялось. Необъяснимое волнение и предчувствие скорой беды снова охватывало. Он не хотел включать автоответчик, вместо этого он потянулся к телефонному кабелю, но Вера, опередив его, нажала на кнопку. Тут же раздался звонкий, протяжный электронный писк, и после в телефонном динамике послышался знакомый сиплый голос сиделки Александры Петровны. Сбиваясь и всхлипывая, она сообщала, что на берегу реки ниже по течению от города местными рыбаками был найден труп мужчины на вид от тридцати до тридцати пяти лет. Далее следовало что-то неразборчивое, и после долгих пауз из обрывков фраз они поняли, что сиделка просит их явиться в морг на опознание. Сама же она прибыть в это место не может, так как боится мёртвых людей. Александре Петровне она ничего не сообщает до тех пор, пока не проясниться.

Прослышав это сообщение, наш герой посмотрел на Веру. Вера была ни живой ни мертвой. Губы задрожали, по побледневшему лицу покатились слёзы. Он подошёл к ней близко, хотел прикоснуться к ней, но она отстранилась от него обеими руками и упала на кровать; рыдая, закрыла лицо руками. Владимир подсел к ней, принялся её успокаивать: