Китеж-грайнд. Книга 1

Насе приходили многие видения из жизни людей, иногда настолько неописуемо мерзкие, что девочка предпочитала валить всё на чью-то больную фантазию, разлитую в демке. Ну, не могут же люди действительно делать ТАКИЕ мерзости, совершать ТАКИЕ зверства! Конечно, нет. Такого не бывает.

Поэтому у Наси в комнате хранилась куча книг с добрыми сказками, на стенах были развешаны прекрасные пейзажи и фотографии давно исчезнувших зверей. Пусть лучше они попадаются на глаза и приходят сквозь демку и во снах, оставляя с утра не разбитое тысячу раз сердце, а приятный отзвук мурчания.

Но коты и цветы не могут быть единственными даже в видениях. Реальная жизнь пройдёт всё равно железной косой по тонким стеблям и мягким шейкам, как далеко бы ты с ними не забрался. Демка безгранична, никогда не знаешь, что она тебе покажет. У неё не спросишь, на неё некому пожаловаться. И всё, что она тебе покажет, будет жить в твоей памяти вечно. И лучше, поверьте, это бы были коты.

Последнее время Насе снилось, что Тёма уходит с Олей. Иногда ей даже просто снилась Оля, например, как она оборачивается в дверях и пристально смотрит на Насю. И это были самые кошмарные сны, сны, пропитанные иррациональным страхом, в которых показывается неправильная дорога, неверное развитие сюжета.

На переменке все вышли играть в сокс. Нася с Герой, Тёмой, Доцентом и Даней забрали себе лучшее место во дворе, где солнце не слепило глаза и откуда мячик не смог бы улететь в недосягаемые углы. Даня очень эмоционально и артистично пересказывал сюжет фильма, который показывали в Восточном Округе, так что всем сразу захотелось его посмотреть. Народ смеялся и шутил, вяло перебрасываясь соксом. Земля ещё была сырой после дождей, мячик весь намок и испачкался и, ударяясь о ноги играющих, оставлял на них грязные следы. Во дворе бегали малявки, брат Геры снова пошёл куда-то бродить в одиночестве, у глушилки собрались девятиклашки. Всё, как всегда, только испачканные соксом ноги Наси немного трясутся.

За несколько минут до конца перемены к компании подошла Оля. У Наси сердце забилось быстрее, и она почувствовала, что на лбу выступает холодный пот.

Оля сегодня пришла в школу в суперузких чёрных джинсах и красном топике, под которым просвечивали её худые рёбра и чёрный лифчик, передние дреды были завязаны на затылке узлом, который она периодически поправляла, поднимая руки и оголяя бледный живот. Красная змея на её руке уже становилась тусклой и, к сожалению, требовала обновления.

– Привет, ребята! – наигранно милым голосом поздоровалась она со всеми, – Тём, слушай, тут такое дело… В общем, я у тебя вчера в комнате свой пояс оставила. Забыла надеть, когда уходила…

На секунду повисло неловкое молчание.

Что?!

У Наси перед глазами всё потускнело.

Нет-нет-нет-нет

Реальность истончается.

Сердце останавливается.

Как он мог.

Она сжала кулаки, стараясь не провалиться в демку.

Пояс. Жесткий широкий Олин пояс. Помню.

Реальный мир тускнеет.

Только не сейчас

Зрачки расширились..

Сквозь километры, через чужие дома, мимо дорог мысли несутся к Тёминому дому.

Приближаясь к скорости света. Вот. Нася смотрит на пол.

Там.

Её пояс у него на полу.

Вот он.

Это правда.

Одноклассники вежливо продолжили разговор про фильм, позволяя треугольнику самому разобраться со своими углами. Нася ничего не видела перед собой, но старательно пыталась вернуться из другого мира.

– А, ну, может быть, я не видел. Хм, завтра я работаю… Короче, послезавтра тебе принесу в школу, если он там, – в это время говорил Тёма, но Нася не понимала слов.

Прозвенел звонок, и ребята потянулись к школьным дверям. В состоянии легкого транса Нася побрела за всеми на урок. Слов у неё не находилось.

В голове было мутно и сложно было дышать.

Значит, пока она болела и была прикована температурой к кровати, к нему в гости приходила его бывшая любовница. А может даже и не бывшая. Нася блокировала свою эмпатию.

«Не надо, я не могу больше видеть измен, я уже выплакала все слёзы по маме с папой. Пожалуйста, я не хочу, чтобы меня выворачивало наизнанку от чужой подлости. Моё сердце и так еле срослось, и так все швы готовы разойтись. Я не хочу этого видеть».

Демка сжалилась. И единственное, что Нася увидела, бросив взгляд на Олю, это её плотоядная улыбка и блестящие чёрные глаза – истинное лицо, проступавшее с демкой через маску лицемерия.

В душе всё было пусто. Выжжено дотла, вырвано с корнями. Смысла сидеть на уроке Нася не видела, и слова учителя казались чем-то далёким и совершенно бесполезным. Зачем что-то учить, зачем куда-то ходить, зачем с кем-то общаться, если этот мир приносит только боль? Язык присох к нёбу, руки похолодели. Всё снова стало бессмысленно, как в худшие годы.

После школы Нася, мрачнее туч перед дождём, отправилась домой с Герой. Гера находилась в счастливом ожидании: она активно старалась заполучить Даню, уже ходила вместе с ним в кино и ждала, что он вот-вот предложит ей встречаться. Теперь свои инопланетные глаза она красила ярче обычного, стала ходить в маминых туфлях на каблуках, а взгляд её горел уверенностью и силой. Все разговоры, с чего бы они ни начинались, заканчивались на новеньком: что он сказал, что бы он подумал, как он на неё посмотрел и прочее. Наверное, она была счастлива. Нася отвечала что-то на автомате, стараясь быть вежливой и не портить подруге её влюблённость своей зарождающейся депрессией.

– Эй, ты чего меня не подождала, – вдруг раздался над самым ухом обиженный Тёмин голос, и Нася почувствовала, как он дотронулся до её руки.

Надо же, она была так погружена в свои мысли и свою тоску, что даже не услышала, как он их догнал. Гера приостановила свой воодушевлённый монолог.

– А, привет… Я думала ты теперь с Олей пойдёшь, не хотела вам мешать.

– Пфффф, с Олей? А она тут вообще причём? – напрягся Тёма.

– Ну, ты же с ней… Она вон к тебе домой приходит, раздевается. Оставляет пояс…

– Не буду вам мешать… – Смущенно промолвила Гера и пошла дальше, не оглядываясь на своих остановившихся друзей.

– Да ты что вообще за глупости говоришь, детка? – Тёма прижал Насю к себе и крепко обнял, так что она не могла вырваться, как ни старалась. Насе на глаза уже наворачивались слёзы. – Она просто приходила ко мне домой с эскизами своими, я её даже не звал! Заодно разобралась у меня на столе. Никто не раздевался! И Вадик дома был, и мама… А пояс, чёрт её знает, как она там оставила!

Тёма чуть отстранился и прямо посмотрел на Насю чистыми глазами, как бы показывая, что он не виноват.

Да, вроде бы, он говорит правду. Видимо, ничего не было. Нася немного приподняла заслонку, которую она выставила перед демкой. Да, Тёма её любит, Оля ему не нужна.

Она вдруг почувствовала себя какой-то нервной истеричкой, и ей даже стало немного стыдно.

– Наверное, я что-то не так поняла. Видимо, от простуды ещё не отошла, – слабо улыбнулась Нася, и в душе снова начали распускаться цветы, и пришёл покой.

– Милая моя глупышка, – Тёма притянул её к себе и нежно поцеловал, – Я же тебя люблю, пойми.

Как по заказу, сквозь тучи пробилось солнце и тёплыми лучами обняло влюблённых ребят. Мир снова стал светлым и радостным.

– Ладно, я должна Геру догнать, пока! – улыбнулась Нася и чмокнула своего любимого в щёку.

Небо было лазурным. Насе так захотелось до него дотронуться, что она разбежалась и подпрыгнула. Ветер поднял её на несколько метров над землёй. Летать так легко! Настя снова подпрыгнула и зависла в воздухе, балансируя расправленными над землёй руками. Голова приятно кружилась, а тело было почти невесомым. Жалко Тёма ушёл, а то можно было и его научить.

Нася летела над домами, то смотря вниз, то переворачиваясь на спину и подставляя тёплому солнцу лицо. Струи воздуха ласкали её кожу и развевали волосы. Просто блаженство.

А вот и подъезд, надо бы аккуратней спускаться, а не пикировать. Небо должно помочь, оно же такое мягкое, как вата.

Дома Нася первым делом распахнула окно, впуская свежий воздух и тёплый свет. Потом переоделась в домашний розовый халат, приготовила себе обед из растворимого солоноватого зелёного порошка и села на кровать читать очередной сборник Лавкрафта, благо завтра идти не в школу, а на работу – помогать одиноким старикам по дому и слушать истории из их молодости.

Нася устроилась поудобнее и раскрыла книгу в мягком переплёте на заложенной странице.

Ох, Лавкрафт… Чтение его рассказов было подобно сну, который ты сам себе заказываешь. Или демке, которая вдруг стала подконтрольной, и можно загадать, в какой мир ты сегодня погрузишься. Сегодня Насе хотелось чего-то невероятно далёкого от того, что она видит на работе и в школе, дома и в мыслях знакомых, чего-то прекрасно-пугающего, яркого и таинственного. И она знала, что на страницах его книги она найдёт всё необходимое: древние предания, красивый антураж, сказочные пейзажи, прежний мир…

Пока она читала рассказы, медленно, вдумчиво, где-то на подсознании она чувствовала самого Говарда – доброго, чуткого, ранимого, одинокого. И ей казалось, что и он тогда почувствовал, сидя за своим дубовым столом в полутёмной комнате, что кто-то на него смотрит из будущего.

«Привет, Говард», – попыталась она передать ему мысли, но тут же осеклась, почувствовав, что он испугался и даже выронил авторучку.

«Ну, может, благодаря этому он написал какой-нибудь рассказ», – успокоила она себя.

Когда книга закончилась, и прекрасные неведомые миры пришлось отложить на полку, Насе вдруг стало по-настоящему грустно. Снова вернулись мысли о школе и Тёме. И вновь иголкой в сердце вонзилось имя Оли.

Как ни сопротивлялся разум, как ни сдерживала себя Нася, мысли всё же вернулись в прежнее русло паранойи. Сердце вновь забилось сбивчивым гулким ритмом, снова в голову полезли картины предательств, снова Оля смеялась над Насей своей плотоядной щербатой улыбкой, уводя за собой её любовь. Вновь в душу стали закрадываться сомнения. Вдруг её обманывает интуиция? Насе очень хотелось верить, что Тёма честный, но по тому, как он себя ведёт, этого утверждать было нельзя. Позиция Темы начинала выводить её из строя. Почему он не запрещает Оле так себя вести? Почему просто не может сказать: «У меня есть девушка, не надо вешаться ко мне на шею, ездить ко мне домой, делать мне подарки, хватать меня за руки и пытаться соблазнить»? Неужели вот эта околодружба с Олей для него важнее, чем отношения с Насей? Чуть Нася пытается делать ему замечание, что ей не нравится, как себя ведёт Оля, он принимается её выгораживать, говорить, что это его давняя подруга, их многое связывает, и вообще, как он может не общаться с Олей, так как они учатся в одном классе.

Сердце билось, слёзы готовы были политься из глаз, и от чувства несправедливости перехватывало дыхание. Она не понимала, как Тёма может говорить, что любит её и при этом наедине тусить с какой-то другой девчонкой. Тем более, с которой раньше спал.

Как же он не понимает? Насе объявили войну. Скрытную, мерзкую войну, где борьба ведётся на эмоциональном уровне, где угрозы передаются по разорванной инфосфере, исподтишка. А на этом поле боя, у кого первого нервы не выдержат, тот и погиб. И ничего ты не докажешь никому.

Чёртова эмпатия.

***

Целую неделю длилось затишье. К Насиной шее никто не тянул костлявых рук с татуировкой змеи, в отношениях с Тёмой царили рай и гармония, Нася больше не болела и не мучилась от кошмаров. В ночные видения постепенно начинали возвращаться коты и пышные нежные лепестки цветов.

Сначала она не понимала, что произошло, но потом выяснилось, что причина незамысловата: Оля начала мутить с Даней! И, видимо, всё время, что раньше она тратила на ненависть и проклятия теперь было занято обжиманиями у новенького на квартире.

Сказать, что Гера бесновалась, значит, не сказать ровным счётом ничего. Она превратилась в фурию, демона, дьявола! Она рвала и метала! Сотрясая, казалось, всю инфосферу, рычала она, что какая-то «щербатая доходяга, которая раздвигает ноги перед каждым мужиком», возомнила себя круче неё, Геры.

«В свои жалкие игры она может играть с кем угодно, и если она думает, что я такая же милая добрая овечка, как ты, Нася, её ждёт БОЛЬШОЙ сюрприз! Конец, тебе, деточка», – примерно к такому сводились все её разъярённые тирады, которые приходилось выслушивать бедной Блонди.

В школе Гера в язвительствах и подколах утопила Олю с головой. Пользуясь тем, что она любимица всех учителей, Гера выходила перед классом прочитать эссе, в котором очень тонко опускала свою любвеобильную соперницу, так что та покрывалась красными пятнами, прилюдно спрашивала, не беременна ли та и знает ли имя отца ребёнка. Гера умудрилась даже закрыть Оле доступ к тусовкам у Бабули и настроить против неё половину класса. На Даню же Гере было уже плевать, все чувства к нему обрубило, как только она узнала, что он выбрал не её, а «какую-то корявую подстилку».

И пока неделю, или чуть больше, длилось это противостояние, Нася могла спать спокойно. С одной стороны, ей было очень жаль свою подругу, планы которой рухнули со страшным грохотом, но с другой стороны, можно было, наконец, вздохнуть полной грудью. Она уже даже решила, что Оля успокоилась и будет теперь заниматься своими делами, но нет!

Затишье было лишь временным, на самом деле, всё как было, так и осталось. На очередную дискотеку Оля пришла чуть ли не голая и весь вечер вертела задницей перед Тёмой. То есть танцевала она, конечно, с Даней, но демонстрировала себя именно Насиному парню. Война на невидимом фронте возобновилась, а вместе с ней вернулись и страх, и головная боль, и жуткие видения. Порой хотелось просто сдохнуть, так горько и погано было на душе. Нася не могла причинить никому зла. Если она сделает кому-то больно, она сама же будет испытывать мучения, боль, в общем, всё то, что чувствует тот человек. Нельзя делать никому больно, все люди связаны, и Нася это ощущала очень остро. Поэтому всегда, когда вставал выбор, кому из двух людей страдать, она выбирала себя. Но сейчас… Сейчас всё менялось. Надо было держать удар, а возможно и дать сдачу. Или Наси просто больше не будет. Вопрос стоял так: или поставить Олю на место, или закончить свои дни там, откуда не возвращаются – в дурдоме.

И тут милая маленькая блондиночка начала потихоньку закипать.

8. «Великая депрессия»

Даня встретил Тёму после работы – сегодня его бригада чинила ФЧИ рядом с работой этого местного тату-мастера. Темыч был странным парнем, будто бы никакие катастрофы его не коснулись. Он был предсказуем. А это именно та черта, которой так не хватает миру. Он видит просто вещи, просто людей, просто цвета, просто слушает музыку. Без отсылок, без историй, без всего того бреда и лишней контекстной и внеконтекстной информации, которая льётся в мозг остальным людям и ему, Дане, в частности. За такого можно держаться, такой субъект может вернуть в реальность, если ты далеко уплыл. Конечно, он ни черта не понимает. Конечно, он не видел того, что видел Даня. И, наверное, это и подкупает – его чрезмерная, непробиваемая, старомодная нормальность.

Они сидели на кухне у Тёмы, пили квас и болтали о повседневных делах. Тёма был отличным слушателем, таким, которому можно рассказать всё, а он никому ничего не растрепет. Потому что половину просто не поймёт.

– Знаешь, иногда я ловлю себя на мысли, что всё бессмысленно. Работа-учёба-сон-еда. Каждый день, каждый день… – вёл Даня свой монолог, пока Артём мыл тарелки после ужина. – Я уже не могу так жить, а дальше будет только хуже: после школы надо будет обязательно жениться и начать активно размножаться… А мне это зачем? Да и с кем мне размножаться? Я, знаете ли, не желаю быть привязанным к одной из этих глупых самок из класса.

– А как же Оля? Ты же с ней, вроде! – Тёма удивлённо посмотрел на Даню через плечо, стараясь никак не выдать своей заинтересованности в их союзе.

– Оля отлично сосёт. Она умничка. И задница у неё ничего. Но… как сказал бы Тейлор «ей бы не мешало мыться чаще». Хотя ты же про Тейлора Дёрдона не слышал, у вас такие фильмы не крутят…

Тёма не понимал, о чём говорит ему этот восточный парень, но интимные подробности, произносимые вот так, без обиняков, резали ему слух.

– Я понимаю, что здесь мне не светит счастья, – продолжал Даня, – я не могу найти себе места, всё, чем бы люди ни занимались, мне кажется бессмысленным. Я не понимаю, зачем вообще всё это. Вокруг непроходимая тупость и серость, и самое ужасное – никто этого не видит в упор. И бежать мне больше некуда отсюда, итак уже убежал… казалось бы…

Даня вдруг показался Тёме очень несчастным человеком. Сиротой, беглецом, искателем душевного спокойствия, которое он нигде не может найти. Человеком в поиске выхода, которого нет. Казалось, что нет.

«Ты можешь пойти со мной и учителем в Китеж», – чуть не вырвалось у тронутого чужим горем Артёма, но он вовремя сдержался.

Скоро Тёмина мама вернулась с завода, и Дане пришлось идти домой. Тёма был даже рад, потому что после общения с этим парнем оставалось чувство, что всю радость жизни из тебя высосали.

Дан плёлся к себе по разрушенному городу, медленно погружающемуся в сумерки. Снова в одинокую квартиру с лампочками без плафонов, грязным старым туалетом, жёсткой кроватью и демкой. В его комнате было совсем мало мебели: только кровать, стул и стол. На полу стопками стояли книги, часть из которых он перевёз с собой, часть взял в библиотеке, а какие-то выменял у стариков на разные вещи из своей новой квартиры.

Он напряжённо думал. Сколько бы вокруг ни летало разнообразной информации, есть вопросы, на которые никто не может дать ответ. Кто всё это создал? Где Бог? Что будет после смерти? Если Бог есть, зачем ему такой мир? За что люди страдают? В чём смысл жизни?

Дан перечитал тонну книг по философии, искусству, теологии, алхимии. Пользуясь помощью эмпатов (и отдавая им в качестве платы порой свои последние вещи и еду), он находил поистине редкие книги. Недавно он одолел небольшую книжицу в непримечательной обложке, речь в которой шла то ли о божестве, то ли о реально существовавшем человеке Гермесе Трисмегисте. Пока Даня читал, ему в ухо назойливо жужжала мысль, что вся литература, которую он до этого изучил, выросла из герметической традиции. И вот теперь перед ним лежит она в шершавом переплёте – основа основ.

В конце книги, в приложении, запутанным языком излагались основные принципы мироздания. И первая же строчка заставила Даню серьёзно задуматься.

То, что находится внизу, соответствует тому, что пребывает вверху; и то, что пребывает вверху, соответствует тому, что находится внизу.

Это были дурные вести из глубины веков. Получается, что то, что мы видим здесь, на Земле – это проекция мира наверху. А если наверху всё так же плохо, как здесь, на Земле, значит, бежать некуда. Значит, у Бога проблемы. Значит в Космосе война. И это значит, наш мир – отражение Бога, как и Бог – отражение мира. И кто виноват во всём этом окружающем кошмаре никогда не будет известно, как и то, что возникло первым – яйцо или курица.

Возможно, это всего лишь гипотеза. Возможно, никакого Трисмегиста и не было в помине, а это лишь фантазии христианских отцов церкви. Возможно, стоит поверить другой гипотезе о том, что весь наш мир, вся человеческая цивилизация выросла из кучки рабов, специально выращенных на Сириусе и привезённых на Землю для работы на шахтах. Мы и наши предки – просто рабочий биоматериал. Потом шахты выработались, а нашу расу оставили помирать здесь, на этом сырьевом придатке основной цивилизации. Всё может быть. И вполне может быть, что Даня никогда не узнает правду, что бы он ни читал и сколько бы он ни путешествовал.

Мы не знаем, кто мы. Мы не знаем, что происходит в соседнем доме. Мы не знаем своего прошлого. Мы вообще ничего не знаем. Мы думаем, что вершиной цивилизации был западный двадцать первый век.

Даня, глубоко погружённый в свои мысли, вертел в руках приятную на ощупь, шершавую книжицу Трисмегиста.

Может, конечно, и так. Если просмотреть историю человечества, начав хотя бы с египетской формации, мы и правда увидим гигантский скачок. От примитивных двухмерных рисунков на стенах до компьютеров и полётов в космос… От полуголых рабов до модных домов Франции… От…

…он шёл по гладким раскалённым плитам дороги, глядя себе под ноги, весь мокрый от палящего солнца. Рядом с ним мелькали ещё две пары ступней в сандалиях, одни принадлежали его другу Саисе, другие – Хетепу. Погода последние несколько лет сходила с ума: жара стояла такая, что извечное море начало высыхать и горели вековые леса, оставляя вместо себя гектары выжженной бесплодной земли, километры песка.

Хетеп разразился смехом над только что рассказанной им самим шуткой, и Саисе посмотрел на него, как на больного.

– Тебе нужно перед пьяными на техи выступать, а я твоих плоских шуточек, хоть убей не понимаю.

– Просто у тебя нет чувства юмора. Вот посмотри на Амуна, ему понравилось.

Хетеп – нужный человек, можно было и улыбнуться его шутке, тем более что Амуну это ничего не стоит, в конце концов.

Солнце яркими искрами отражалось от кристаллов, которыми с недавних пор модно было украшать лужайки перед домами. Амун зажмурил глаза от резкой боли: неделю назад ему провели операцию на глаза по замене хрусталика, и ему пока ещё было больно смотреть на эти искры, даже через специальные тёмные очки.

На улице было невероятно много людей, и разрозненный хор знакомых и незнакомых языков сливался с шумом двигателей и с живой музыкой из открытых веранд. Весь город блестел и утопал в роскоши. Правительство и народ бесились с жиру: египтяне, открывшие электричество и солнечные батареи и державшие в строжайшем секрете свои наработки, забрались на вершину своих способностей и свесили ножки, позволяя тысячам приезжих бедняков со всего света за ними ухаживать.

Амун прекрасно отдавал себе отчёт, что он с друзьями был как раз среди тех, кто свесил ножки. Трое приятелей направлялись по центральной улице к большим пирамидам. То здесь, то там им встречались знакомые, и приходилось останавливаться, чтобы перекинуться парой слов. Сегодня вечером Амун и его спутники открывали своё собственное заведение: с девочками, вином и специальными гостями, и нужно было удостовериться, что прибудет как можно больше любителей светских развлечений.

На это предприятие возлагались большие надежды, оно было их настоящем детищем. Начавшись с простого разговора о будущем, с планов и мечтаний, идея закрутилась и завертелась, вдохновляя и подталкивая друзей, заставляя их придумывать и творить. Саисе сразу смекнул, с чего нужно начать. Идеальное место под роскошный ресторан он выбил с помощью отца, большого человека в правительстве и умного хозяйственника. Здание было выигрышным по всем параметрам – во второй половине дня на него падала тень от самой большой пирамидальной батареи, а ночью, эта самая пирамида, напитавшаяся за сутки солнечными лучами, снабжала его энергией.

В общем, Саисе договаривался с городскими учреждениями и поставщиками, пользуясь связями своего отца, Хетеп взял на себя роль устроителя вечеринок: искал талантливых и известных персонажей для выступлений, подбирал красоток в общественный гарем, продумывал основную стратегию развлечений. Амун же взял на себя работу по оформлению помещения.

Здание ресторана было выстроено из блоков скального монолита в виде льва с человеческим лицом, повсюду были расставлены фигурки милых котов (от которых все холёные египтянки просто с ума сходили), а вокруг здания был разбит сад с тропическими цветами, привезёнными из-за океана. Генеральной линией оформления интерьера был выбран новомодный и пока ещё не растиражированный двухмерный минимализм – стены были украшены изображениями полуголых людей в профиль и вымышленными героями книг со звериными и птичьими головами. В общем, это должен быть выстрел! Голые рабы на стенах, милые котейки, остромодная мифическая графика и видный фасад. Амун чувствовал себя гением продаж и перфоманса.

Амуну хорошо запомнился тот момент, когда он впервые увидел серию картин, написанных в этом стиле, и то впечатление, которое они на него произвели. Это было самое первое жаркое лето. Горели леса и болота, и воздух был серым от дыма. Все его знакомые сидели по усадьбам, заставившись фильтрами и вентиляторами и оставив город на приезжих. Амуна же толкнул на улицу праздный интерес. Он вооружился веером из тончайшего папируса, шёлковой маской, замотался в серые хлопковые палантины и побрёл по пустынным, сказочным улицам. Солнечные лучи не проступали сквозь облака пыли и густого дыма, стены домов, всегда празднично жёлтые, стояли покрытые тонким слоем серой гари, люди кашляли, на дорогах валялись мёртвые птицы.