Китеж-грайнд. Книга 1

Бабуля, усевшись в кресло со стаканом кваса и выслушав последние новости, начала рассказывать про своё первое сентября в выпускном классе. У неё была чудесная манера излагать свои мысли: такое чувство, что она в двадцать лет законсервировала своё сознание вместе со сленгом. Первое время Тёма даже не понимал, о чём она говорит, но через несколько месяцев общения уже сам начал использовать слова типа «угар», «гиг», «котировать», «доставлять» и другие модные когда-то словечки. Хотя его до сих пор всего передёргивало, когда эта ссохшаяся, малюсенькая старушка на партаках произносила непечатное слово или вспоминала свои постельные дела молодости.

– У меня всю жизнь так получалось, то нечаянно, то специально, что все важные даты проходили мимо меня, – слегка шепеляво вещала старушка,– самое первое Первое сентября в моей жизни я проболела, а последнее – проспала. Мне тогда казалось, что я ужасно взрослая и деловая, и стоять с букетом гладиолусов (это цветы такие) среди детей мне совершенно не хотелось. Поэтому, когда родители ушли на работу, я просто снова легла спать. У меня тогда, как раз был период расцвета в панковской компании, где все были на пару-тройку лет старше меня. Мы, конечно, были жуткими бездельниками: просыпались в час дня, не работали, учились чёрти как. Но было весело. Я называла это «богемой».

В шестнадцать лет кошелёк использовался только для хранения проездного билета, и деньги казались мифом из фильмов. Свободное время слилось с клубами и с людьми, чьих телефонов и настоящих имён я не знала. Но эти люди становились героями моих рассказов и сказок. Тогда положение и статус позволяли мне одеваться на рынке, вместе с подругой стрелять мелочь у прохожих, а потом идти в магазин у метро за портвейном и колой и распивать «Мишки Гамми» с приятелями. Тогда я влюблялась с первого взгляда и на всю жизнь с периодичностью раз в три дня.

Тёма видел её фотографии тех лет, и у него совершенно не укладывалось в голове, что та стройная яркая девушка с красивым, точёным лицом и эта маленькая старушка – один и тот же человек. Поэтому когда Бабуля рассказывала про свои влюблённости, ему становилось немного не по себе.

– Тогда ничего не происходило в реальности, но не как сейчас, то было другое, – продолжала Бабуля, отхлебнув кваса, – Мы жили в лёгком алкогольном опьянении, на сигаретном дыму и энтузиазме. Голод, эпатажная одежда и музыка в плеере делали меня в моём собственном представлении героиней боевика. Я тогда писала истории, рисовала картины, мне нужно было сказать о миллионе вещей, которые разрывали на части душу. Ночи напролёт, если я не тусовалась, я творила. Чаще, конечно, всё-таки тусовалась хахах.

      Мы с друзьями-музыкантами вместе ходили на концерты в маленькие грязные клубы с ужасным звуком, знаете, там такие акустические системы были, что казалось, все группы играют одну и ту же песню. Ох, чего только не было на этих гигах! И сумасшедшие танцы, и драки, и полиция, и любовь в туалетах… Мы вообще весело жили. Шатались по центру, он тогда ещё не был разрушен, зависали на хатах у друзей, красили друг другу волосы в нереальные цвета, фотографировались… И очень много пили, сейчас даже страшно вспоминать! Мне тогда не верилось, что я проживу больше тридцати лет, даже татуировку сделала “Live fast – die young” – «живи быстро – умри молодым», – Бабуля ткнула скрюченным пальцем себе в шею.– Хахах, кто бы мог подумать! Это был сплошной угар, вписки на концерты, секс, драгс, рок-н-ролл, иногда казалось, что я не переживу выходные, – Бабуля облизала пересохшие синие губы раздвоенным языком и добавила:

– Кстати, поставьте-ка кто-нибудь музыку на задний план, а то, что мы в тишине сидим, как во время войны!

Доцент расторопно встал и поставил свою любимую кассету группы Rancid, и комната наполнилась весёлой шумной музыкой. Вокалист пел что-то хриплым голосом по-английски, барабаны отбивали быстрый такт, гитары грязно ревели. Вот это кайф! Вот что нужно слушать в молодости!

– Вот это я понимаю, другое дело. Ещё бы пива вместо кваса, – продолжала бабуля, – Если бы до наших дней дошёл алкоголь, ребята… Да что теперь сделаешь, сами виноваты. В общем, это было чудесное лекарство от проблем – выпьешь пару стаканов ром-колы, и тебя больше не волнуют мелкие неприятности, все люди вокруг кажутся давно знакомыми друзьями, язык развязывается, «двойки» по математике становятся «пятёрками» по анархизму, хочется смеяться и любить. Позже, в институте, начался совсем хардкор, когда нужно было учиться, работать и угарно веселиться практически одновременно. Тогда я могла не спать по несколько суток подряд и с чьей-нибудь подмосковной дачи после ночных возлияний ехать в воскресенье к восьми часам на работу. Мы тогда очень мало ходили пешком, больше ездили на электричках, автобусах, метро… В транспорте я обычно вставляла в уши наушники, включала любимую весёлую музыку и закрывала глаза. Время летело очень быстро: закрыла глаза на одном конце Москвы, открыла на другом.

– Бабуль, а ты никогда не думала написать автобиографию? Я думаю, вся Москва с удовольствием бы читала рукопись про твою молодость! Это же так круто! – подала голос Гера. – Ты вот сейчас всё это описываешь, и я представляю, что я всё это сама пережила! Я бы даже твою рукопись скопировала в нескольких экземплярах!

– Герочка, я же по молодости вела дневник! Даже опубликовать его хотела. Только хранился он в виртуальном виде – в интернете… А сейчас туда уже никак не попасть. Если только через демку… Но ведь вынести через демку какую-либо вещь невозможно. Так что теперь могу вам только вслух рассказывать то, что вспомню.

Доцент попросил Бабулю рассказать побольше о транспорте, как им не страшно было ездить по тёмным подземельям метро, где хранятся трупы, и как они летали на самолётах. Бабуля углубилась в воспоминания о московском метрополитене, и все снова замолчали, алчно внимая каждому её слову.

Тёма погрузился в свои мысли. Нася сидела совсем рядом, поставив ноги, как балерина, на носочки, и её голубое платье немного задралось, частично обнажив белое бедро. Тёме стало очень тепло, кровь гулко запульсировала по телу. Он откинулся на спинку дивана и постарался, как бы случайно, дотронуться до Насиной ноги правым коленом. Ему вспомнилось, как он делал ей татуировку. Нася лежала на его кровати, прижавшись голой грудью к покрывалу и уткнувшись лицом в подушку, которую она тонкими пальцами сжимала от боли. Он сначала испугался, но Нася сказала, что всё нормально и ей даже нравится. Эта картина надолго впечаталась ему в память: напряжённая спина, пальцы и белокурая головка, уткнувшаяся в подушку, чтобы не закричать. Ночью после первого сеанса Тёма весь изъёрзался на кровати, ему виделись Насины тонкие пальцы, её дыхание и игла машинки, коловшая её белую кожу. Тёма посмотрел на Насино оголённое бедро, и ему захотелось его погладить. Он представил, как целует её тело, поднимаясь всё выше, гладит и сжимает руками грудь, а потом впивается в её розовые кукольные губки.

Пытаясь привести мысли в порядок, Тёма повертел головой. Наверное, все уже заметили, что он красный, как кирпич… Он оглядел всех присутствующих и напоролся на железный взгляд Оли. Чёрт, похоже, она пропалила, что у него стоял.

Оля маниакально преследовала Артёма с девятого класса. Эта девушка читала такие же книги, как и он, одевалась в том же милитари стиле, даже увлеклась татуировками и начала рисовать эскизы. Сначала Тёме это нравилось, и он охотно делился со своей фанаткой знаниями, но со временем её приставания стали носить более плотский характер. В принципе, ничего плохого в этом не было, Тёмино сердце было свободно, а вот нижняя часть его тела, как раз требовала освобождения. Ну, и однажды поздно вечером после тщательного выбора места для новой татуировки на теле у Оли, Артём не сдержался, и они вместе попрощались с невинностью на его письменном столе. Артём не то чтобы не хотел, чтобы в первый раз это было ТАК, его больше тяготило то, что с Олей теперь придётся встречаться. Через несколько недель счастливых плотских развлечений Тёма почувствовал, что эта мадам лишает его права выбора. С ней в жизни всё было, как будто предрешено. Он не мог это никак объяснить, просто чувствовал. Как будто ему навязали эти отношения. И тогда он понял, что как она маниакально добивалась его внимания, она так же маниакально будет его на себе женить. Перспектива вырисовывалась совершенно удручающая. Помимо всего прочего, Тёма много читал приключенческих книг и фантастики, а там у всех главных героев была любовь всей жизни, единственная, неповторимая и прекрасная девушка. И эта любовь была совсем не похожа на то, что он имел с Олей. Поэтому он просто решил делать вид, что между ними ничего не было, а они просто близкие друзья. Через пару недель начались каникулы, и он с огромным чувством облегчения уехал волонтёром сталкерить в центр, в то время как Оля осталась проходить практику у мамы в местной библиотеке. А на сталкерстве он попал в один отряд с Насей. Так всё и закрутилось.

Тёма закинул одну ногу на другую, чтобы не так смущаться от взгляда Оли, и вернулся в реальность.

Кассета уже перевернулась самостоятельно на другую сторону и играла вторую половину альбома. А Бабуля перешла каким-то образом от метрополитена к очередной своей влюблённости. На сей раз это был басист какой-то московской панк-группы с английским названием, которое Артём не понял.

– Мы с ним познакомились случайно. Тогда всё было случайно и спонтанно – встречи, чувства, деньги, предложения… Это случилось накануне Катастрофы. Мои близкие друзья, женатая парочка, позвали меня с ними на концерт в один подмосковный город. Мы, как и положено, затарились Виртацином, закинулись, врубили музыку в машине на полную громкость и полетели в путь. Все были разодеты в пух и прах – на улице стояла весна, и можно было позволить себе и туфли на платформе и короткую юбку с драными колготками. Кровь в венах отчаянно бурлила весной и ожиданием любви. Я до сих пор помню нашу первую встречу – он стоял со своими музыкантами во дворике перед клубом, в тёмных очках-авиаторах, с сигаретой в зубах, в драных джинсах и белой майке, которая оголяла его руки. Он был просто красавец. Тогда татуировки ещё были редкостью, а не обязательным атрибутом, и девчонки вроде меня просто писали кипятком от накаченных мужских рук с разноцветными наколками. Между нами сразу проскочила искра, это было какое-то волшебство: в один момент мы оба поняли, что нужны друг другу. Как водится, началось всё с легкого флирта, а закончилось бурными объятиями в гримёрке. Вокруг ходили люди, кто-то пил, кто-то курил травку, а мы уединились на диванчике, и ничто вокруг нас не волновало. Голова кружилась, пальцы дрожали… Хотя что я вам рассказываю, вы, наверное, уже всё знаете, как это бывает, – улыбнулась Бабуля.

На самом деле, про секс в клубах Артём только читал. В школе среди старшеклассников тайком ходила книга, чудесным образом пережившая послевоенные костры, где повествуется про лондонские тусовки столетней давности. Автор там совершенно не церемонился с читателями при выборе выражений и сцен, и от этого некоторые шокирующие пассажи намертво въелись Тёме в память.

Тем временем Бабуля начала рассказ про свои последние дни перед Катастрофой:

– С тем парнем – странно, но я никак не могу вспомнить его имени – мы буквально не разъединялись целую неделю. Всё было, как будто в дымке, – Бабуля замолчала ненадолго, погрузившись в воспоминания. – Все хотят хорошо провести время. Да вот только время не проведёшь. Вскоре произошёл выброс. Взрыв, потоки сна, как при высокой температуре, тягучего, липкого сна…. И пустота. Мёртвые тела, слезы, снова сны, снова мертвецы, война, огни, сны, землетрясения, запах химикатов, тёмные облака… Странное дело, почти не могу вспомнить самого страшного момента в моей жизни. Мозг просто поставил заслонку, остались только слова. Но я ничего не чувствую, как раньше, и почти ничего не помню. Шрам зарубцевался.

Из той информации, что Тёма получил от Бабули и учителей в школе, он выстроил для себя приблизительную последовательность исторических событий и обозначил несколько причинно-следственных связей. Бабуля пережила Катастрофу благодаря своим пагубным привычкам. Она злоупотребляла Виртацином – наркотиком, появившимся в начале двадцать первого века. Разноцветные таблетки, чуть солёные на вкус, быстро вошли в моду – они позволяли видеть и запоминать в деталях яркие сны наяву, давали лёгкие, но красочные галлюцинации, убирали любую боль и не влекли за собой никаких негативных последствий. Считается, что эти таблетки, вкупе с сигаретами, выпивкой и едой из популярных фастфудов, постепенно меняли ДНК человека и благодаря этому люди смогли пережить Катастрофу. Остальные же простые люди и поборники здорового образа жизни отравились ядовитыми выбросами, когда в Третьей Мировой войне против европейской части России было применено биологическое оружие последнего поколения. Короче говоря, это один большой пример к теории Дарвина. Выживает наиболее приспособленный.

В какой-то момент, вдобавок ко всему прочему, прорвалась инфосфера и выпустила в воздух все сны, все человеческие воспоминания, все выдумки и вообще всю мировую культуру, по какой причине никто не знал.

При всём этом получалось, что нашему Отечеству ещё крупно повезло. Многие государства смела с лица Земли резкая переполюсация нашей планеты. Политические и военные лидеры мира изменились. А потом в борьбе за место под солнцем и клочка сухой земли, не затопленной океаном, не залитой лавой и не ставшей зоной вечной мерзлоты, разразилась Третья Мировая. Россия должна была быть очищена от людей и стать новой родиной для победителя войны – страна, близкая к экватору, с огромными просторами суши и полезных ископаемых. Но в последней решающей схватке, враги уничтожили друг друга тирадой ядерных залпов. Все державы рухнули, всё человечество умерло. Всё, за исключением, той его части, которая по счастливой случайности не погибла от биологического оружия. Как-то так.

Бабуля решила сменить тему, потому что грустить совсем не хотелось. Поставили следующую кассету с музыкой, на этот раз это был сборник от Sex Pistols. Музыка обладала удивительным свойством: заставляла всю компанию думать, что они знают английский и чувствовать себя свободнее и круче. Доцент затряс головой под гитарные запилы, закусив нижнюю губу и изображая из себя гитариста. Тёма присоединился к другу, прихватив в свою воображаемую группу и новенького. И понеслась: безбашенное веселье, крики и танцы до тех пор, пока соседи не начнут жаловаться.

***

Поздно вечером все, взмыленные и весёлые, нехотя стали расходиться по домам – завтра учёба и работа. На улице смеркалось, и только свет из окон или одинокий фонарь то тут, то там тускло освещал сизые улицы с разрушенными или просто необитаемыми домами. К ночи небо немного очистилось, даже стала видна толстая растущая луна бледно-жёлтого цвета. На улице было уже не так тепло, как днём, но всё равно температура была достаточно комфортная.

В ушах после громкой музыки стоял звон, а сердце билось звучно и воодушевлённо. Тёма и Доцент обсуждали с Даней свою будущую группу, которую они хотели собрать уже несколько лет. Обычно мысли о группе у них пробуждались после тусовок у Бабули и угасали через пару дней.

На развилке у здания старого банка, где ребятам нужно было расходиться, Тёма подошёл к Насе и предложил проводить её до дома. Вообще-то, Нася жила в соседнем доме с Герой, и они обычно ходили вместе, но Гера вдруг, перед самым моментом прощания, снова начала оживлённую беседу с новеньким и пока не собиралась с ним расставаться. Она вовлекла в свой очередной общечеловеческий спор даже Олю с Доцентом, и Тёма с Насей решили под шумок слиться.

Голоса друзей за спиной, бурно что-то обсуждавших, становились всё тише. Посттусовочный запал начинал проходить, и Тёма немного робел, не зная, как завести разговор и о чём. Про группу, которую он собирался создать, было глупо говорить, тема татуировок уже изжила себя, и при том не один раз, а что-то новое придумать не получалось. Тёма привык, что люди начинали разговаривать с ним первые, девчонки сами вешались на шею, и ничьё внимание не нужно было удерживать или завоёвывать. Ему обычно просто нужно было поддерживать разговор и иногда улыбаться.

Пауза уже становилась неловкой. Нася тоже, очевидно, ждала, что он первый начнёт разговор. Да что же это такое с ним! Думай, думай…

– А какие книги ты любишь? – выдумал, наконец, вопрос Тёма, вспомнив Олины подкаты.

Нася ненадолго задумалась.

– Нуу, мне нравятся стихи. Тютчев, Блок, Пастернак, Бодлер… – начала перечислять она.

«Так, это точно мимо», – подумал про себя Артём.

– А из прозы ты что читаешь? – спросил он с медленно угасающей надеждой и быстро растущим волнением.

– Мне нравится Пушкин, его приятно читать и легко. У Бунина хорошие рассказы. Знаешь, я же в основном программу читаю…

Нася задумалась, прокручивая в голове свой послужной литературный список.

– А, вспомнила! Ещё я люблю Булгакова, «Мастера и Маргариту».

Вот оно, вот оно! Хоть одна зацепка! Может, у них что-нибудь и получится, что-то общее у них всё же есть.

– Я тоже обожаю эту книгу! А кто у тебя там любимый герой? – воодушевился Артём.

Тема оказалась благодарной. До самого Насиного дома они обсуждали героев книги, волшебство, искали параллели с нынешним временем. У подъезда Тёма отдал Насе сумку и пожелал ей спокойной ночи.

– Подожди! – Нася остановила его, когда он уже собрался уходить, и немного смутилась. – Я понимаю, тебя, наверное, все уже измучили этими вопросами… Но мне очень интересно. Не обижайся только.

– Да, конечно, что ты! Спрашивай, что хочешь.

– Просто ты единственный иммунный, которого я знаю, и мне всегда было интересно… В общем… Как это – не видеть сны?

Тёма не совсем такого вопроса, конечно, ожидал, но вздохнул с облегчением.

– Хм, а я не знаю, что такое видеть сны. У меня всё просто: ночью я закрываю глаза и ничего не вижу, а с утра открываю – и я бодр и свеж, – улыбнулся Артём.

Нася мило улыбнулась в ответ, и они попрощались.

***

Ночь. Время, когда человек беззащитен перед Другим Миром. Сознание перестаёт сопротивляться образам извне, его окутывают странные видения, им овладевает волшебная не-реальность.

Гера допоздна зачиталась рассказами Сервантеса, лёжа на кровати. Её клонило в сон, и она, наконец, опустила книгу на желтый линолиум пола, рядом с кроватью. Полубред-полусон устраивался на ночь за закрытыми глазами. В коридоре горел свет, а родители разговаривали в своей комнате. В коридоре возник большой лохматый пёс и просунул свою длинную морду с жёсткими усами в приоткрытую Герину дверь. Сначала она не обратила на это внимания, у них же были животные дома. Потом она вспомнила, что у неё вроде кошка. Откуда взяться собаке? Кошки – враги собаке, поэтому она не могла прийти из общего коридора. Значит, она вышла из Гериной комнаты, когда раскрытая книга коснулась пола. Она сошла со слов, с печатного листа, другого объяснения нет. Там что-то было про собаку… Или про барокко…

Марк бежал от вампиров по узким коридорам мрачного старинного здания. За закрытыми дверями слышался чей-то зловещий и дразнящий смех. Свечи в медных канделябрах отбрасывали красноватые всполохи на стены и пол, и в этих всполохах бесноватые чёрные тени жили своей жизнью, прыгая, смеясь и пытаясь схватить Марка за волосы. Он искал сестру, чтобы вместе спрятаться, а потом убежать на улицу. Он прижимался к стенам, полз по пыльным полам, скрывался в тёмных дубовых шкафах, снова бежал. Оказавшись на большой гранитной лестнице без перил, Марк прилип к земле. Ноги стали ватные, и он полз на животе, стараясь не скатиться вниз, в страшную, клокочущую бездну, полную вампиров. Через десятки тягучих километров он добрался до верха и уткнулся носом в огромную дверь без ручек. Разбежался, толкнул и вылетел в тихую круглую залу. Закрыв за собой дверь и оглядевшись, он, наконец, увидел Геру. Сестра стояла у окна и смотрела в чёрное небо, повернувшись к брату спиной. На её лысую голову падал лунный свет. Марк, захлёбываясь в слезах, подбежал к ней, коснулся рукой плеча и позвал по имени, которое ей дали родители: «Наташа, бежим!» Когда Гера повернулась, Марк увидел пугающе бледное лицо, чёрные, без белков, глаза и медленно раскрывающуюся пасть с острыми клыками….

Бирюзовые волны окатывали тело, оставляя на губах свои солёные поцелуи, солнце поджаривало кожу, а белый сёрф взмывал в облака. Оказывается, люди могут летать! Доцент всегда об этом догадывался, но именно сейчас понял, как это нужно делать! Ловишь волну и направляешь сёрф вверх, когда находишься на самой кромке воды. Океан выталкивает тебя в небо. Расправляешь руки и летишь… Так легко…

Отделяясь от призраков эпох, недописанных и недосказанных, в сизых дымных тучах витала белёсая женщина. И пела глухим печальным голосом старинную песню. Похоронную, загробную, на древнем умершем языке, с тягучим русалочьим мотивом. Женщина тянула свои прозрачные белые руки к Насе и медленно приближалась. Лик её был бездвижным, как маска, глаза давно остановились, и круглая дыра вместо рта застыла в гримасе отчаяния. Песня затихла, и призрак сомкнул пальцы на Насиной шее. Нася не могла пошевелиться, ей не хватало воздуха и сил вырваться из Другого Мира, руки её не слушались, и она начала задыхаться, теряя сознание во сне. Потом она закричала и открыла глаза. В комнате стояло эхо её крика, а прямо перед глазами, над её кроватью всё ещё парила в темноте та белая женщина! Нася судорожно потянулась к светильнику на тумбочке, включила свет, и призрак растаял в воздухе.

Тёма долго ворочался и не мог заснуть. Столько всего произошло за один день! Новенький в школе, Бабуля, Нася… Он сомневался, что правильно себя вёл, думал как вести себя с ней дальше, придумывал темы для разговоров, моделировал ситуации. Было уже совсем поздно, а Тёма лежал с открытыми глазами. В окно светила луна, да так, что больно было смотреть. Он вспомнил, как в детстве сосед ему сказал, что если долго смотреть на луну, можно сойти с ума. Тёме стало не по себе, он перевернулся на другой бок и накрылся с головой одеялом.

3. «Стиляги постапокалипсиса»

За ночь Артёму так и не удалось выспаться: заснул он только к рассвету, а проснуться всё равно пришлось к первому уроку. Совершенно разбитый, опухший, с еле открывающимися глазами и тяжёлой головой, он шёл в школу вместе со своим братом Вадиком, который был младше Артёма на семь лет и сейчас учился в пятом классе.

Вадик, в отличие от своего старшего брата, был полон энергии и трещал без умолка. Он очень гордился Тёмой и рассказывал, что все его одноклассники, когда вырастут, придут к нему делать татуировки:

– Ванька хочет себе дракона на левую руку, такого, ну, как китайцы рисовали. Чтобы цветной был и, это самое, с усами. И хвост ещё такой, знаешь, загагулиной! – Вадик нарисовал в воздухе непонятную фигуру.– А Толяну нужен череп с двумя костями, как у пиратов. Чтобы страшный был! И девчонки себе хотят цветочков, но я им сказал, что они ещё мелкие, что им ещё нельзя. Правильно ведь?

– Да вы все ещё мелкие, – буркнул себе под нос Тёма.

– Нет, я не мелкий! Знаешь, как меня все уважают! Ни у кого больше брат не учится в выпускном классе. А Танька вообще втюрилась в тебя и пристаёт ко мне с расспросами! Давай я тебе дальше расскажу…

Вадик продолжил описывать заказы на татуировки от пятиклассников, а Тёма буквально спал на ходу, иногда угукая брату в ответ. Его сознание ещё отдыхало, и он не замечал ничего вокруг: ни выглянувшего солнца, прикрытого лишь лёгкой белёсой дымкой, ни рассыпающейся под ногами сухой дороги, ни болтовни мелкого. И только подойдя к школе, Тёма понял, что сейчас увидит Насю, и мгновенно ожил.

Когда прозвенел звонок на урок, Тёма уже сидел на месте, немного нервный, но уже абсолютно проснувшийся. Доцент развалился на полпарты, уткнувшись носом в сложенные руки, и пытался доспать. Наталья Леонидовна, учительница по русскому языку и литературе, начала урок с объявления результатов профраспределения. Училка медленно, с театральными паузами, зачитывала по списку фамилии, место работы и должность, а Тёма внимательно отслеживал имена своих ближайших приятелей. От долгих пауз и ожидания перехватывало дыхание. Никто не знал, на какую работу кого отправят в этом году.

– Анисимов Иван: Водонапорная станция, стажёр-практик. Азимов Николай: Завод пластмассы, помощник инженера второго цеха. Борисова Мария: Главный пищевой комбинат, помощник секретаря начальника отдела снабжения. Венин Константин: Окружной Кинотеатр, билетёр-сменщик.

Учительница зачитывала список, а Тёма краем глаза смотрел на реакцию одноклассников, узнавших свою участь. Костик явно не ожидал такой хорошей работы и очень обрадовался, поворачивался ко всем, охал и ахал. Тоша принял свою разнарядку, как честь, и сидел весь подобранный и с прямой спиной. Лентяй Венин, сидевший всё время в ожидании, выдохнул и развалился на стуле. А вот Маша как-то сникла. Наверное, ей мечталось снова работать рядом с домом, как в прошлом году, а не на другом краю Округа.