Ось мировой истории. Авраамические религии и век разума

Наконец, большой импульс получает в науке нового времени метафизика интеллекта. Особенно это заметно в позиции самого известного ученого двадцатого века, стоявшего за всеми фундаментальными открытиями физики – Альберта Эйнштейна. Он противопоставляет философию рационализма философии «плоского эмпиризма» и говорит о том, что настоящий ученый не может не видеть наличия законов природы и интеллекта стоящего за ним. Он пишет о том что «основной источник современных конфликтов между религией и наукой в представлении о личном Боге». Таким образом, он понимает, что мистика мешает становлению метафизики интеллекта, а вместе с ней и силе духовной энергии.

Соединение науки и религии, о котором говорит Эйнштейн, это и есть философия рационализма, которая признает первичность интеллекта по отношению к материи в виде закономерностей природы. Это деизм, о котором писали Томас Пейн, Ньютон, Руссо, Вольтер, Декарт, Лейбниц и Спиноза. Это метафизика бога-интеллекта, о которой говорили Эйнштейн, Планк, Макс фон Лауэ и Никола Тесла.

Религии могут стать частью метафизики интеллекта только после того как очистятся от мистики окончательно, или от идеи личного бога, как говорил Эйнштейн. В этом смысле об «универсальной религии» говорят со времен «проблемы Лессинга», который развил мысль о «вечном евангелии» в статье «Воспитание человеческого рода». Там он утверждает примерно то же, что говорим здесь мы. Что этические религии смесь рациональности и мистики, которые в мифологической форме говорят человеку правду о его духовной энергии с целью «воспитания человечества», которое на том этапе еще не готова к принятию сложной научной информации. И что постепенно, информация становится все более рациональной и строго научной и очищается от своей мистической составляющей. И в таком виде все этические религии сливаются в единую научную истину о человеке.

Такое понимание универсальной религии развивается и в «Исповеди савойского викария Руссо», и в «Культуре и этике» А. Швейцера, и в «Философской вере» К. Ясперса, и в «Вселенском Евангелии» Р. Роллана, и в «Спиридионе» Ж. Санд и Пьера Леру, и в автобиографии Гете. Известным ее защитником был Джордано Бруно, пишет Дильтей в своем исследовании культуры времен реформации, где он упоминает еще ряд менее известных приверженцев идеи универсальной религии.

И напротив, реакция, которая стремится законсервировать мистику в религиях, соединяет все мистические элементы в таких нелепых построениях как бехаизм, теософия или иерофании Элиаде. Мистика по самой своей сущности – это противоборство догматизма, которое всегда дробится на бесконечное число ересей и никогда не объединяется. И наоборот, разум, научное мышление – это всегда общее, единое, абстрактное, выраженное в единых законах природы. Потому рационализм объединяет по своей природе, а мистика разъединяет по своей природе.

3) Два великих кризиса Духа

Однако, переход от первого осевого времени греческого гения и этических религий ко второму осевому времени западной науки вовсе не был скользящим и гладким, но был прерван тяжелым кризисом, уничтожившим великую культуру античности. Да, христианский синтез сохранил великие достижения культуры античности, но тем не менее это был новый компромисс рационализма с мистикой. Новый компромисс вместо объявления войны логосом мифу, войны не на жизнь, а на смерть, поскольку как мы знаем, мистика и разум антагонистичные силы, разрушающие одна другую.

Почему же так случилось, что остановило рациональное сознание античности, которое сделало такие успехи в греческой философии и римском праве? Почему Древняя Греция, до сих пор служащая источником удивления и восхищения своими успехами во всех областях культуры, вдруг так бесславно потеряла себя сначала в подчинении Македонии, а потом и Риму? Почему Римская империя, средоточие мировой цивилизации античности, культуры, науки и военно-политической мощи того времени, вдруг стала жалкой добычей диких варваров? Почему спустя тысячу лет Византия, этот цветущий восточный Рим, становится легкой добычей турецких османов? Античность, так гордившаяся своим превосходством над дикими варварами, окружавшими ее изящную цивилизацию, ее свободный и гордый мир гражданского общества и военной мощи, вдруг вся целиком от эллинов до западного и восточного Рима становится добычей этих полудиких, неграмотных племен?

Если мы обратимся к нашему времени, мы увидим поразительные параллели со временами крушения античности. Последние два века слышен тот же тревожный набат в колокола в книгах великих мыслителей. В девятнадцатом веке это голоса Байрона, Кьеркегора, Огюста Конта, Льва Толстого, Достоевского, Герцена, Чернышевского, Прудона, Флобера, Мопассана. Даже голос Ницше, который, однако, пошел в противоположном опасности направлении, но само ощущение катастрофы ощутил безошибочно, хотя только усугубил ее своим нигилизмом. Для века двадцатого это такие выдающиеся люди, как Бертран Рассел, Эйнштейн, Ромен Роллан, Вивекананда, Альберт Швейцер, Карл Ясперс, Альбер Камю, Жюльен Бенда, Ален Финкелькраут, Эрих Фромм, Джордж Оруэлл, Селинджер, Марк Твен, Герберт Уеллс.

Подобно Сократу, предсказавшему гибель Афин, или апокалиптическим пророчествам Христа, сбывшихся при падении Рима, эти пророки нашего бьют в набат и громким голосом кричат о кризисе культуры, о падении цивилизации, о гибели рационализма, о самоубийстве интеллекта. И как и тогда никто не хочет их слышать, пока Афины наконец не падут, и Рим не растопчут варвары.

Сегодняшний мир – это безусловно второй великий кризис духа после падения античности. Мы уже видели в Первую и особенно во Вторую мировую войну, каким страшным будет падение нашей цивилизации в результате очередного кризиса духа. Но эти тревожные звонки, прозвучавшие сиреной всечеловеческой голгофы, ничему нас не научили. На крики Швейцера о гибели культуры, Рассела о том, что мы живем в сумасшедшем мире, Бенды о предательстве интеллектуалов, Камю об самоубийстве разума по прежнему смотрят как на эксцентричные выходки самовыражающихся интеллектуалов, или же в лучшем случае безобидных чудаков. Однако, пророчества Бенды оправдались, когда спустя двадцать лет после его предупреждения о том, что нигилизм и иррационализм современной культуры приведет к жестокой бойне народов сбылись в безумной гитлеровской агрессии. Но было уже поздно. Теперь Рассел, Швейцер, Оруэлл говорят о гибели науки, о чудовищной диспропорции между развитием техники и социальной науки, о гибели культуры, о варварском национализме, стравливающем народы. И опять никто не желает их слушать. Хантингтон пишет книгу «Столкновение цивилизаций», где говорит о исконном противостоянии национальных культур в шпенглеровском смысле, и его книгу встречают как откровение. Конечно, все дело только в том, что люди прирожденные враги друг другу, и нечего фантазировать о кризисе какой-то культуры, науки и о предательстве интеллектуалов.

На самом деле, и падение античности и кризис последних двух веков – порождение одного и того же механизма, который каждый раз не срабатывает, когда человечество делает на него ставку в своем движение к рациональному сознанию.

Этот механизм – шизоидный интеллект, который профанирует научное мышление человека, превращая его в оторванные от реальности логические абстракции. Интеллект как мы помним источник здоровой, живой, разумной энергии человека, источник его духа. Поле эгосистемы, напротив, источник мертвой и неразумной энергии болевой компульсии, порождаемой искаженной информацией о мире физическим контролем закона сохранения силы психики. Интеллект способен брать на себя функции эгозащиты, и тогда он перестает быть интеллектом в истинном смысле слова. Перестает быть познанием законов природы (познанием действительности), и становится только частью механизма поля эгосистемы, частью детерминированной энергии психики, никак не связанной с познанием. Интеллект в данном случае превращается в логические абстракции, бредового содержания о победе эго над всем миром. Яркий пример – философия Ницше. Это выраженный шизоидный интеллект. Конечно, при этом он не перестает быть интеллектом и на поле живой разумной энергии человека, но вся энергия уходит на автоматизмы эгозащиты. Потому те редкие прозрения Ницше, которые говорят об изначальной потенциальной мощи его интеллекта, потонули в бредовых абстракциях его философской системы о воле к власти.

В античность шизоидный интеллект проявился во всю свою широту в культе «героев», людей-полубогов, которые личным всесилием завоевывают мир и отправляются на небесный Олимп к столь же всесильным существам. Это всеобщее соревнование за власть и превосходство привело ко всеобщему противостоянию и самоуничтожению Греции в междоусобных войнах. То же самое случилось с Римом и Византией. Так Геродиан, греческий историк третьего века, писал: «Эта древняя болезнь Эллинов, беспрестанно враждовавших друг против друга и желавших гибели тому городу, который обладал какими-либо преимуществами, – это, собственно, и погубила Элладу. Ослабленные и истощенные междоусобиями Эллины сделались жертвами македонян, а затем были порабощены римлянами. Та же самая болезнь ревности и зависти перешла и к современным нам городам». Действительно, достаточно вспомнить ожесточенную борьбу за власть между Марием и Суллой, Цезарем и Помпеем, Октавианом и Антонием, о божественных императорах Калигуле, Нероне, Домициане, Коммоде и др героях римской истории, чтобы увидеть всю справедливость этого утверждения. Именно культ Эго стал основой культуры античности, и именно этот культ разложил и погубил античность, которая буквально самоуничтожилась. Никакие варвары никогда не справились бы с героями Эллады и Рима, что было очевидно из долгой истории их военных побед, если бы они не уничтожили себя сами.

Два направления мешали становлению рационального сознания, со времени его первого пробуждения. Первое – это консерватизм старой мистики, старого мифологического сознания, которое не хотело терять своих позиций и отчаянно сопротивлялось прогрессу рационализма. Так, были убиты Заратустра, Пифагор, Сократ, Боэций, Бруно, Христос, наконец. Вместе со старым мифологическим сознанием сопротивлялись левиафаны деспотических государств, чудовища, произростающие из этого мистического болота. Второе направление – это нестабильность самого интеллекта, подверженного болезни шизоидности, когда начинают созидаться интеллектуальные системы, разрушающие продуктивное мышление, существо которого в познании законов природы.

Древняя Греция сделал очень много для становления интеллекта. Прежде всего, создала метафизику интеллекта в учениях элеатов, Пифагора, Платона. Однако, развитие дедукции в ущерб индукции, софистика скептиков и эмпиризм Аристотеля, этого предтечи Юма, разрушили метафизику интеллекта античности. Интеллект споткнулся и заболел своей смертельной болезнью – шизоидностью.

Сегодня это та же болезнь, несмотря на громадный прогресс сделанный наукой в том числе и в теории познания. Тем не менее, проблема эмпирика Юма все еще остается неразрешенной, а на ней, как на китах древности, покоится все здание современной шизоидной философии – от немецкого идеализма до антиинтеллектуализма Ницше и Сартра, от позитивизма Конта до материализма Маркса.

И в итоге, второй великий кризис духа вновь поставил человечество перед лицом проблемы столкновения цивилизаций, как когда то античность. Только теперь дерутся не железными мечами, а атомными бомбами, и уже никакой христианский синтез не спасет цивилизацию, если дойдет дело до новой полномасштабной мировой войны.

 ее спокойной устойчивостью пришел конец. Основные идеи греческих, индийских, китайских философов и Будды, мысли пророков о Боге были далеки от мифа. Началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против мифа (логоса против мифа), затем борьба за трансцендентного Бога, против демонов, которых нет, и вызванная этическим возмущением борьба против ложных образов Бога. Божество неизмеримо возвысилось посредством усиления этической стороны религии. Миф же стал материалом для языка, который теперь уже выражал не его исконное содержание, а нечто совсем иное, превратив его в символ. В ходе этого изменения (по существу, тоже мифотворческого), в момент, когда миф, как таковой, уничтожался, шло преобразование мифов, постижение их на большой глубине. Древний мифический мир медленно отступал, сохраняя, однако, благодаря фактической вере в него народных масс свое значение в качестве некоего фона, и впоследствии мог вновь одерживать победы в обширных сферах сознания. Впервые появились В осевое время произошло открытие того, что позже стало называться разумом и личностью. Эту ось мировой истории следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до н. э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н. э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день. Это время мы вкратце будем называть осевым временем. В это время происходит много необычайного. В Китае жили тогда Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления китайской философии, мыслили Мо-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы и бесчисленное множество других. В Индии возникли Упанишады, жил Будда; в философии – в Индии, как и в Китае, – были рассмотрены все возможности философского постижения действительности, вплоть до скептицизма, до материализма, софистики и нигилизма; в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки – Илия, Исайя, Иеремия и Второисайя; в Греции – это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все то, что связано с этими именами, возникло почти одновременно в течение немногих столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга. Все это происходило посредством рефлексии. Сознание осознавало сознание, мышление делало своим объектом мышление. Началась духовная борьба. В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности» «Мифологической эпохе с философы.

К. Ясперс Истоки истории и ее цель

«В этой области мировая история может быть понята как развитие по восходящей линии, хотя и содержащее отступления и остановки, но в целом связанное с постоянным ростом достижений, в которые вносят свою лепту все люди, все народы, которые по самой своей сущности доступны всем людям и действительно становятся достоянием всех. В истории мы обнаруживаем ступени этого продвижения, которое в настоящее время достигло своей высшей точки. Однако это лишь одна линия целого. Сама человеческая природа, этос человека, доброта и мудрость не подвержены такому развитию. Искусство и литература понятны всем, но отнюдь не всем присущи, они возникают у определенных народов в определенные исторические периоды и достигают неповторимой, непревзойденной высоты. Поэтому прогресс может быть в знании, в технике, в создании предпосылок новых человеческих возможностей, но не в субстанции человека, не в его природе, возможность прогресса в сфере субстанциального опровергается фактами. Высокоразвитые народы погибали под натиском народов, значительно уступавших им в развитии, культура разрушалась варварами. Физическое уничтожение людей выдающихся, задыхающихся под давлением реальностей массы, – явление, наиболее часто встречающееся в истории. Быстрый рост усредненности, неразмышляющего населения, даже без борьбы, самым фактом своей массовости, торжествует, подавляя духовное величие. Беспрерывно идет отбор неполноценных, прежде всего в таких условиях, когда хитрость и брутальность служат залогом значительных преимуществ. Невольно хочется сказать: все великое гибнет, все незначительное продолжает жить. Однако в противовес таким обобщениям можно указать на то, что великое возвращается, что великому вторит эхо, даже если оно молчало целые века и более. Но как преисполнено сомнения, как недостоверно это ожидание!»

К. Ясперс Истоки истории и ее цель

«Великий прорыв служит как бы неким посвящением человечества в тайну неизведанных возможностей. Любое соприкосновение с ним – и впоследствии – носит характер нового посвящения. С этого момента в процессе собственно исторического развития участвуют только посвященные люди и народы. Если придет новое осевое время, то только в будущем, подобно тому как первое осевое время пришло лишь после того, как были открыты основополагающие условия человеческой жизни, резко отделившие человека от животного мира, лишь после прометеевского времени. Но это новое осевое время, которое, быть может, нам предстоит и явит собой единую, охватывающую весь мир действительность, мы представить себе не можем. Предвосхитить его в нашем воображении означало бы создать его. Никто не знает, что оно нам принесет»

К. Ясперс Истоки истории и ее цель

«Суть всего учения Христа1 каждый может легко усвоить при помощи естественного света. Наконец, для того чтобы религию, которую прежде подтверждали знамениями, приспособлять к обычному пониманию людей, так чтобы каждый легко принимал ее сердцем, апостолы не нуждались в сверхъестественном свете. Итак, Христос воспринимал откровения истинно и адекватно. Следовательно, если он когда-либо предписывал их как законы, то делал это из-за народного невежества и упорства. А тех, кому дано было знать тайны небес, он, без сомнения, учил вещам как вечным истинам, а не предписывал их как законы; в этом отношении он, освободив их от рабства закону, тем не менее, еще более подтвердил и упрочил этим закон и глубоко написал его в их сердцах».

СпинозаБогословско-политический трактат

«То, что мы сказали об израильтянах и Адаме, должно сказать и о всех пророках, писавших законы от имени бога, именно: что они воспринимали решения бога не адекватно, не как вечные истины; например, и о самом Моисее должно сказать. Вследствие этого он воспринял все это не как вечные истины, но как правила и постановления и предписал их как законы бога, а отсюда произошло, что он вообразил бога правителем, законодателем, царем милосердным, справедливым и пр., между тем как все это суть атрибуты только человеческой природы и от божественной природы они совершенно должны быть устранены. Это, говорю, должно сказать только о пророках, писавших законы от имени бога, но не о Христе. О Христе, хотя он, по-видимому, тоже предписывал законы от имени бога, должно, однако, думать, что он воспринимал вещи истинно и адекватно, ибо Христос был не столько пророком, сколько устами божьими. Бог ведь через душу Христа открыл нечто человеческому роду. Итак, мы заключаем, что бог только сообразно понятиям толпы и только вследствие дефекта в мышлении изображается как законодатель или властитель и называется справедливым, милосердным и пр., что в действительности бог действует и управляет всем только вследствие необходимости своей природы и совершенства и, наконец, что его решения и воления суть вечные истины и всегда заключают в себе необходимость».

Глава 3. Энергетика Оствальда и второе осевое время

1) Становление метафизики интеллекта Пифагора и Платона. Гилеморфизм Аристотеля.

2) Рационализм и эмпиризм. Проблема Юма.

3) Энергетика В. Оствальда и иерархия наук О. Конта.

4) Мистика немецкого идеализма

5) Спор Эйнштейна и Бора о квантовой механике и его значение для метафизики интеллекта.

1) Становление метафизики интеллекта Пифагора и Платона

Бертран Рассел пишет в «Истории западной философии», что Пифагор явился таким же реформатором орфийской религии, каким был в свое время Орфей в отношении варварского культа Диониса. А вакханалии Диониса были известны еще ахейской Греции микенского периода, которая никак не связана с осевым временем «конца мифологической эпохи». Напротив, ахейская Греция являла собой классический образец мифологической эпохи тех времен, в том числе и по типичности магической религии и варварским ритуалам, каким был культ бога вина Диониса.

И. Суриков в «Пифагое» пишет, что в античной Греции, то есть в Греции осевого периода, которая уже чтила песни Гомера, Дионису был противопоставлен бог разума Аполлон, любимое божество греков того периода. Сам же культ Диониса претерпел радикальные изменения, превратившись под воздействием легендарного Орфея в религию орфиков.

Таким образом, нет никаких сомнений в том, что религиозные реформы Пифагоры были продолжением той рационалистической критики архаической мифологии, которой осевое время объявляет войну. Неслучайно ходили упорные слухи о его знакомстве во время длительного путешествия по Востоку с древнеперсидским пророком Заратустрой, который стал таким же рационалистическим реформатором арийской религии, и в старости был убит жрецами-староверами.

Так, российский антиковед И. Суриков в книге о Пифагоре пишет, что Ксенофан как и вся элейская философская школа развивались под влиянием Пифагора, и в конечном итоге привели к становлению метафизики интеллекта, «рационального богословия»:

Пифагор – это уже колоритная фигура осевого времени, в каком то смысле центральная фигура для становления классической культуры античной Греции, какой была фигура Христа для становления христианской культуры. Подобно Христу же, его самого убили, а школу его, пользующуюся большой популярностью по всей Греции, преследовали погромами. Сократ, который подобно Ксенофану и своему ученику Платону, тоже находился под его влиянием, также гибнет в обвинении по оскорблению традиционных богов. Сократ становится мучеником, которого чтут стоики подобно распятому позже Христу. Неслучайно И. Суриков находит многочисленные аналогии между пифагорейскими школами того времени и христианскими монастырями средневековья в своей монографии о Пифагоре. Он также подчеркивает тот факт, что идеология Пифагора делилась на теоретическую для образованных слушателей, которых называли «математиками», и на фольклорно-мифологическую для так называемых «акусматиков». Будучи известным ученым, математиком и философом, Пифагор стал основателем первой официальной философской школы в античной Греции, и первым сформулировал понятие «философии» как «любви к мудрости». Фалес был еще одним из семи «мудрецов», что Пифагор находил вульгарным, ибо мудр только один бог.

Так или иначе, но за философской революцией античности, которую осуществил Платон и его академия стоит полулегендарная фигура Пифагора. С него начинается тот рационализм метафизики интеллекта, который станет основой картезианской философии в Новое время, и станет фундаментом современной науки. И. Суриков подчеркивает влияние Пифагора на Платона, прослеживая его в таких центральных работах философа как «Государство», «Федон», «Тимей»:

С философии Платона начинается метафизика интеллекта, как видения разумом интеллектуальной формы вселенной, отличной от ее материального содержания. Дуализм мира идей и мира вещей в философии Платона – великое открытие античности, на котором покоится вся современная наука. Платона было принято жестко критиковать, и первым его критиком как известно стал его известный ученик Аристотель. Но Аристотель не сделал для современности ничего, кроме того, что разрушил метафизику интеллекта Платона в своей философии. В Новое время Френсис Бэкон и Декарт станут жесткими критиками Аристотеля, остановившего, согласно Расселу, европейскую науку на 2000 лет.

В философии Бэкона, Декарта и Спинозы, которые согласны с дуализмом Платона, интеллектуальная форма становится миром законов природы, а не миром идей, как у Платона. Законы природы можно и нужно проверять опытом, что для идей совершенно необязательно. Поэтому Платон, сформулировав метафизику интеллекта, мыслил как все древние греки больше дедукцией в ущерб индукции, иногда совершенно отвергая необходимость эмпирического материала или проверки опытом для получения научного знания. Поэтому, его психология, которая, как мы увидим, очень проницательна в своих прозрениях, стала только частью мистики формировавшегося грандиозного христианского синтеза. И так и не смогла эмансипироваться в науку психологию до возрождения наук в Новое время. Мы не можем быть слишком строги к миру идей Платона, поскольку даже понимание интеллектуальной формы космоса как законов природы, которое принесло Новое время, не было еще окончательной ее формулировкой. Как мы видели в Энергетике Оствальда, современная наука говорит о закономерностях природных энергий, а не просто законов природы. И это принципиально важно для решения «проблемы Юма», постановкой которой он разбил картезианский рационализм.

Между тем, это первая, еще примитивная формулировка теории научного контроля в обществе, когда все подчинены разуму, то есть знаниям законов природы. Научный контроль предполагает естественное право, когда законы общества основаны на знании законов природы. Общеизвестно, что эту теорию позже защищал Цицерон, большой поклонник Платона, и др юристы Римской империи, особенно во времена стоической философии Марка Аврелия, искавшего «платоновского государства». Но Платон, который еще не знает понятия законов природы, вместо того, чтобы говорить о подчинении законам природы, научному контролю, говорит о подчинении неразумных людей – разумным людям. И действительно, таким образом, невольно выступает апологетом деспотии, от которой он в действительности бесконечно далек, в отличии, например, от Аристотеля.