Шестикрылый серафим Врубеля

– Данила Данилович, как хорошо, что вы вернулись! Лидочке решительно не с кем танцевать!

– Мне бы с Евсеем Андреичем переговорить, – решительно отстранил он старушку, направляясь в гостиную.

В углу гремел рояль, по просторной комнате скакали пары. Под страдальческим взглядом бухгалтерской жены Лидочка отплясывала с бухгалтером Лившицем, рядом с ними кружились Лидочкина подруга и парнишка лет пятнадцати – старший из бухгалтерских сыновей. Старик Минаков сидел рядом с роялем и благодушно наблюдал за весельем. Приблизившись к начальнику, Фомин склонился к самому его уху и проговорил:

– Евсей Андреевич, пойдемте со мной.

– Что такое? – насторожился старик. – Что это у тебя за багаж в руках?

– Давайте спустимся вниз, сами увидите.

Они спустились в контору, и, подходя к бухгалтерии, старик все понял и схватился за сердце.

– Деньги где? – чуть слышно выдохнул он, в ужасе глядя на подчиненного.

– В саквояже, – успокоил его парень.

Управляющий вошел в бухгалтерию и протянул:

– Одна-акооо!

– Я застал этих двух на месте преступления, – принялся оправдываться Фомин. – Нельзя было никак по-другому.

– А знаешь ли ты, кто эти двое? – склонившись над покойниками, осведомился старик.

– Тутыхин и Пузырев, те самые, претенденты на вакансию конторщика, – невозмутимо откликнулся юноша.

– Так ты узнал!

– Само собой.

– Ну, ты и молодчик! От какой беды нас всех уберег. Деньги я, разумеется, теперь до завтра из рук не выпущу. Вот только что с покойниками делать – ума не приложу. А как их хватятся, тогда что делать будем?

– Идите к гостям, Евсей Андреич, я сам, – проговорил Фомин, глядя, как старик бережно поглаживает саквояж.

С телами он поступил просто – вывез на середину реки и, привязав к каждому из покойников камень, сбросил с лодки. Предварительно обшарил карманы и, чтобы запутать духов еще сильнее, забрал себе документы Пузырева. В бухгалтерии замыл кровавые следы, затем вернулся к себе и до полуночи слушал звуки праздника, доносившиеся из-за стены. Утром бухгалтер Лившиц раздал всем жалование, не очень понимая, отчего вдруг деньги оказались не в сейфе, а в саквояже, который ему рано утром вручил старик Минаков. Никто Арону Исаковичу ничего объяснять не собирался, и про этот случай больше не вспоминали. До того самого момента, как конторщик объявил, что срочно едет в Москву.

– Поступай как знаешь, – сухо проговорил старик Минаков. – Не могу я тебя уважать после того, как ты людей убил. Не по-христиански это. Не по-божески. Понимаю, что не мог ты по-другому, но ничего не могу с собой поделать. И Лидку свою за тебя бы не отдал.

Помолчали, глядя в окно на сгущающиеся сумерки.

– Евсей Андреич, я лодку возьму, – поиграв желваками, поставил Фомин в известность.

– Бери. И ступай с глаз моих долой, чтобы я тебя больше не видел.

Ссутулившись, управляющий вышел из кабинета, оставив конторщика одного. Данила встал с кресла и в задумчивости стоял перед стопкой газет, привезенных этим утром с Большой земли. Затем присел к столу и тщательно, один за другим, пересмотрел все номера, выискивая сведения о художниках. Не найдя некрологов, удовлетворенно кивнул и вышел в коридор. У дверей поджидала Лидия и с немой надеждой смотрела на него. Парень двинулся на выход, не проронив ни звука, хотя внутри все билось и кричало от боли и отчаяния.

Из вещей он ничего не взял, только паспорт Пузырева и деньги. И два револьвера, которые присвоил после «того случая». Выбрав на берегу одну из принадлежащих лесопильному заводу лодок, спустил ее на воду и, умело работая веслом, двинулся вниз по реке. Всю ночь плыл по Двине, и когда добрался до Белого Камня, занимался рассвет. Причалив к берегу, выбрался на чахлую травку, заколотил в никогда не оттаивающую землю колышек, привязал лодку и устремился к могиле матери. Бывший шаман помнил, что хоронили мать прямо у камня, но, обойдя вокруг валуна, не увидел сработанной много лет назад погребальной лодки. Вместо лодки валялись присыпанные прошлогодней травой обломки досок, и кое-где встречались фрагменты некогда принадлежавших матери вещей. В груди оборвалось. Если могилу разорили, как теперь поможешь тем, кого своими руками он отдал на растерзание духам?

Присев перед оскверненными вещами на корточки, парень стал медленно брать их в руки и гладить. И вдруг увидел лежащие на земле облезлые серые рукавицы, показавшиеся знакомыми. Он поднял рукавицы и стал рассматривать, поворачивая так и эдак. Ну конечно! Рукавицы принадлежали Акимке Семенову. Его ученику. Так вот кто разорил могилку!

Юноша мигом вскочил на ноги и, не помня себя от ярости, устремился в сторону стойбища. Путь был неблизкий, но бывшего шамана это не остановило. Проворный малый споро припустил по известному маршруту, ибо, один раз пройдя какой-либо дорогой, запоминал ее на всю жизнь. Он шел по весенней тундре, не видя природы и не замечая знаков. Хотя один знак он все-таки приметил – еще издалека увидел в вечернем небе белые дымки над конусами крыш. К стойбищу подошел с подветренной стороны, стараясь, чтобы собаки не выдали его присутствия. Хотел было сразу пойти к Семеновым, но, проходя мимо своей бывшей юрты, увидел вдруг любимую собаку своего ученика. Породистая сука с пронзительными голубыми глазами развалилась перед входом, всем своим видом давая понять, что она здесь хозяйка. Учуяв бывшего шамана, сука глухо зарычала и издала утробный лай, и голоса в юрте стихли. Из полога торопливо вышла молодая женщина и побежала в дальний конец стойбища.

Парень огляделся по сторонам, примеряясь, как бы половчее забраться внутрь. Солнце совсем зашло, и он, никем не замеченный, юркнул под грубую оленью шкуру. И оказался в пологе, увидев сидящего перед огнем Акимку. Бывший ученик курил трубку, глядя на пляшущие языки пламени. За время, что они не виделись, он сильно изменился, из мальчика превратившись в старика. Даже не обернувшись, Акимка проговорил:

– Проходи, Володька. Я ждал тебя. Я оставил свои рукавицы, чтобы ты сюда пришел.

– Володьки здесь нет. Здесь есть Данила Фомин. Он пришел за шестикрылым серафимом.

– Забирай, мне твоя картинка не нужна. Чужие боги бессильны в этих краях. Только сила Кагота имеет смысл. Володька забрал у Кагота его шаманский дар, а я заберу шаманский дар у Володьки. Я занял место Володьки, но мне не помогло. Без шаманского дара я никто. Я с каждым днем теряю силы и чувствую, что если не сделаю того, что задумал, то скоро умру.

– Глупый ты, Акимка. Тебе не быть шаманом, ты не веришь в духов.

Это были последние слова, которые Фомин успел произнести, прежде чем брошенная Семеновым петля из желтой кожи захлестнула его шею. Гость этого ждал и успел прижать кулаки к щекам, обезопасив горло. Ловко вывернулся из жгута и, с силой дернув за кожаный конец, вырвал удавку из слабых Акимкиных рук. И тут же накинул оказавшуюся в его руках петлю на шею своему неудавшемуся убийце, с силой дернув, затянув и лишив его жизни.

Оставив поверженного неприятеля у огня, беглец обошел свой бывший дом в поисках картинки и увидел шестикрылого серафима на алтаре из рыбьей кости в дальнем углу. Забрав рисунок, выскользнул из юрты тем же путем, что и пришел. По тундре он шел так легко, как будто летел, и вышел к Белому Камню вместе с первыми лучами солнца. Поклонился могиле матери и, сев в оставленную у берега лодку, поплыл в Архангельск. На следующее утро ступил на причал лесопильного завода, вернул лодку туда, где брал, и отправился за билетом.

Тем же вечером прекратил свое существование конторщик лесопильного завода Данила Фомин, а на борт взошел мещанин Артем Пузырев. Молодой рыжеволосый Артем Никитич отплывал по Северной Двине в каюте второго класса на пароходе, идущем на Большую землю.

Москва, наши дни

Утро в необычной коммуналке на Разгуляе выдалось безрадостным. За завтраком Вера Донатовна сидела с поджатыми губами, игнорируя Виктора и всячески выказывая расположение доктору Карлинскому. Подкладывала Борису добавку омлета, подливала еще кофейку. Вик со скрытым раздражением смотрел, как приятель купается в любви с чувством полного на то права, искренне уверенный, что мир вращается вокруг него. У Вика так не получалось, хотя он и старался побороть в себе внутреннюю неуверенность.

– Витюш, ты бы уже одевался, я с Эриком на десять часов договорился, – допивая кофе, поторопил приятель.

– Я готов, дело за Верой Донатовной, – поспешно выдохнул Вик.

– Все, все, иду аппарат собирать и пленку готовить, – засуетилась старушка.

В дверь позвонили, и Вера Донатовна метнулась в коридор. Загремели в замке ключи, скрипнула, открываясь, дверь, послышался нечленораздельный разговор. Дверь захлопнулась, и коридор огласил возмущенный возглас Веры Донатовны:

– Вот паразит! На днях уволила Рашида, а он не успокоился!

Над запойным дворником Дома творчества много лет довлела угроза увольнения, но Вера Донатовна все надеялась, что подчиненный исправится.

– И все-таки вы его прогнали, – с удовлетворением выкрикнул из своей комнаты Карлинский.

– Сколько можно терпеть? Пропадает по несколько суток неизвестно где, окончательно перестал выполнять свои обязанности. Вчера Рашид наконец-то вернулся в свою каморку, и я вручила ему приказ об увольнении. Рашид ушел, но пригрозил, что пожалею. Смешной он. Думает меня такой ерундой напугать.

– Чем напугать? – заинтересовался Карлинский. И, выглянув из комнаты, увидел прислоненный к двери пышный траурный венок.

– Да вот, гадость прислал.

– О! Уже принесли? Какой красивый! Это я вчера заказывал. Как сейчас удобно! Ночью сделал заказ в интернет-магазине – утром уже доставили. А вы думали, вам?

Карлинский подхватил венок, чмокнул соседку в седую макушку и вышел из дома, напоследок крикнув:

– Друзья мои, не заставляйте себя ждать! Эрик этого не любит!

Стоя перед кухонным окном, Виктор наблюдал, как Вера Донатовна вышла следом за Карлинским на лужайку и направилась к Дому творчества. Отперла закрытые на ключ двери и скрылась в здании. Следователь Цой сунул грязную кружку в посудомоечную машину и отправился к себе одеваться. Перед зеркалом облачился в прокурорский мундир и плохо отглаженные брюки, расческой навел порядок на голове, прикрыв укладку фуражкой, специальной тряпочкой протер очки и вышел на улицу. Вера Донатовна уже ждала около старенькой «Нивы». У ног ее стоял массивный кофр с кинокамерой, к груди старушка прижимала помятую, утратившую первоначальную форму некогда круглую стальную коробку с кинопленкой.

Не обронив ни слова, Вера Донатовна дождалась, когда Вик откроет багажник, уложила свои сокровища, уселась на заднее сиденье и устремила в окно индифферентный взгляд. Вик сел за руль и тронулся в путь. Чтобы не так давила тишина, включил радио и поймал радиостанцию «Звезда». Читали Куприна. Следователь Цой заслушался великолепным исполнением «Гранатового браслета», вещицы сентиментальной, но запоминающейся. Когда читать закончили, выключил радио и некоторое время ехал в тишине.

– Никогда не понимал одержимости телеграфиста Желткова княгиней Верой Николаевной, – прервал он молчание.

– Да что ж тут не понимать? Любит он ее больше жизни, не видит смысла без нее. И, умирая, не проклинает, а желает счастья. Одно только прощальное письмо, одна многократно повторенная фраза «да святится имя твое» чего стоит! – проговорила с заднего сидения старушка.

– Такой любви не бывает. Куприн все выдумал.

Вера Донатовна молча смотрела в окно, и Вик не стал больше ничего говорить. Они проезжали мимо маленькой церквушки в переулке, когда Вера Донатовна вдруг попросила:

– Витюш, останови!

Виктор беспрекословно подчинился, и старушка, хлопнув дверцей машины, направилась в храм. Через лобовое стекло Виктор наблюдал, как на ступеньках она перекрестилась и скрылась за тяжелыми дверями. Вернулась благостная и светлая и, устроившись рядом с Виком, проговорила:

– Ну вот, я панихиду по Александру Ивановичу заказала. И по Федору Михайловичу. Еще Врубеля в записочке помянула. И Коровина с Серовым. И свечки за упокой поставила. И за здравие Сони и всех нас.

Она вдруг подалась вперед, тронула Вика за рукав и попросила:

– Вить, я тебе список напишу, а ты обещай, что, когда помру, будешь в храм ходить, молебны и панихиды заказывать.

– Не придумывайте, Вера Донатовна, вы меня переживете.

– И все же я тебя прошу…

– Даже слышать ничего не хочу.

– Пообещай. Кто за Куприна и Достоевского, кроме нас с тобой, помолится?

– Как скажете, Вера Донатовна. Если хотите – пишите ваш список.

Лед был растоплен. Старушка сразу же успокоилась и миролюбиво осведомилась:

– А что за спектакль? Борис Георгиевич сказал, что что-то музыкальное. Вроде мюзикла?

– Что-то наподобие.

– Интересно будет взглянуть. Я вот помню, в шестьдесят восьмом году шла премьера «Спартака» в постановке Григоровича. Конечно, балет Хачатуряна ставили и раньше, но хореография Моисеева – это, скажу тебе, Витюша, что-то невероятное! Никогда не забуду, как хороша была Плисецкая в партии Эгины! Я много потом спектаклей с ней видела, но «Спартака» запомнила на всю жизнь. А «Темный лорд», наверное, ближе все-таки к «Юноне и Авось». Да, Вить?

– Думаю, ближе.

Соседка говорила что-то еще, но Вик не слушал, автоматически кивая головой в знак согласия и отстраненно думая, что старушку ждет большой сюрприз. Запарковавшись перед театром, вышли из машины и устремились в здание. На этот раз Ветрова сменила гнев на милость и доверила соседу аппарат, сама же бережно несла кинопленку.

Время приближалось к одиннадцати, они попали как раз в разгар репетиции. Едва войдя в фойе, услышали звуки музыки, похожие на раскаты грома. Вера Донатовна поежилась, а войдя в репетиционный зал, так и вовсе пригнулась, как при артиллерийском обстреле. Подготовленный Вик спокойно отреагировал на всполохи и грохот, а вот старушку происходящее на сцене поразило размахом и масштабами. В лучах стробоскопов по сцене метались обнаженные весталки, монахини, священники, бродяги и шуты. И все они пели, плясали и что-то выкрикивали малопонятным речитативом. Гремели ударные установки, звенели гитары, рыдали скрипки, и время от времени вступала духовая группа. Когда действие на сцене окончательно переросло во всеобщий хаос, сидящий за отдельным столом режиссер вдруг замахал руками, объявляя перерыв.

Виктор сразу же поднялся с заднего ряда и, подхватив киноаппарат, направился к сцене. Вера Донатовна устремилась за ним.

– Добрый день, Эрнст Константинович, – подходя к столу, приветливо проговорил Вик.

– Добрый, – сухо откликнулся режиссер. – Мы договаривались на десять, вы опоздали, больше для вас времени нет.

Вера Донатовна часто-часто заморгала глазами, а следователь Цой настойчиво продолжил:

– Вы тоже должны быть заинтересованы в поимке преступника.

– Я заинтересован. Но времени у меня нет, – отрезал режиссер. – И у труппы тоже. Как же это вы, следователь прокуратуры, а таких простых вещей не понимаете!

– Это недолго, минут пятнадцать займет. Мы только покажем короткометражку.

– Я сказал – нет.

Большая часть труппы покинула сцену, скрывшись за кулисами, остались только несколько обнаженных дев, среди которых выделялась на редкость хорошенькая брюнетка. Только приблизившись вплотную к сцене, можно было различить на весталках плотное трико цвета беж, отчего казалось, что на танцовщицах ничего нет. Когда режиссер повернулся, чтобы уйти, брюнетка спрыгнула со сцены и насмешливо произнесла:

– Эрик, ну что ты ломаешься? Цену себе набиваешь? Люди просят задержаться на пятнадцать минут, а ты в позу встал. Нехорошо.

– Ты, Юль, прикусила бы язычок. Еще вчера Девочку-Смерть играла, теперь в подтанцовке, и все равно жизнь ничему тебя не учит.

Вик замер. Вот она, прелестная Девочка-Смерть! Соблазн познакомиться был так велик, что Вик даже зажмурился.

– Напугал! Дальше подтанцовки не сошлешь, – огрызнулась красотка.

– Ты у меня договоришься, – сердито бросил режиссер. – Вообще из театра выгоню.

И, взглянув на Вика, недовольно протянул:

– Ладно, ждите окончания репетиции. Но только пятнадцать минут! Артистам сегодня выступать, им отдохнуть еще надо.

Виктор кинул исполненный благодарности взгляд на хорошенькую Юлю и в ожидании конца репетиции уселся тут же, в первом ряду. На соседнем сиденье пристроилась Вера Донатовна, немедленно склонившаяся к его уху.

– Был такой бродвейский мюзикл тридцать шестого года, «Гроши с небес». По нему еще потом фильм сняли. С Бингом Кросби и Луи Армстронгом. Так Фред Астер был убежден, что мюзикл вышел похабным. Любопытно, что бы он сказал, заглянув сюда.

– Сказал бы, что девушка Юля – прелесть.

– Тут я с тобой согласна. А ты, Витюша, вкус имеешь. И знаешь что? Отвези Юлю домой, а я и сама доберусь.

– Да ну, Вера Донатовна! Как вы поедете с киноаппаратом?

– Аппарат и пленку положим в багажник, а я вполне доеду на метро.

До окончания репетиции Виктор томился, не зная, как подойти к очаровательной весталке. Весталка подошла сама. Сразу после репетиции спрыгнула в зал и села рядом со следователем Цоем. Устанавливая аппарат, Вера Донатовна искоса наблюдала, как Вик что-то оживленно говорит своей соседке, а потом, когда погасили свет и старушка запустила проектор, молодые люди вдруг подозрительно затихли. Вера Донатовна пыталась разглядеть, чем они заняты, но вскоре увлеклась происходящим на экране, предоставив их самим себе.

Когда включили свет, все присутствующие в зале заговорили разом, обвиняя Шестикрылого в плагиате.

– Тихо! – прервал полемику Эрнст Вельш. – Не надо выступлений! Сначала выслушайте вопрос!

Вик поднялся и выкрикнул:

– Кто-нибудь из вас видел этот альбом?

И снова все заговорили, ругая Шестикрылого.

– Так видел или нет? – повысил голос режиссер. – Кто не видел – быстро заткнулись! Говорит только тот, кто видел!

В зале повисла тишина.

– Ну вот вам и ответ. Из моих ребят альбом никто не видел.

Артисты стали расходиться. Поднялся и Виктор, помогая Вере Донатовне сложить прибор и убрать пленку. Закончив собирать аппаратуру, Вик обернулся и увидел, что Юля еще не ушла, стоит в дверях и изучает смартфон.

– Юля, – окликнул девушку следователь.

Она вскинула большие карие глаза и вопросительно взглянула на Вика.

– Позвольте вас подвезти.

– Буду рада, – просто ответила танцовщица.

Проходивший мимо режиссер недовольно выдохнул:

– Напрасно вы это затеяли, господин следователь. Задурит Юлька вам голову.

– Не беспокойтесь, они без нас разберутся, – оборвала Вера Донатовна.

– Не стану вам отвечать только потому, что вы, госпожа Ветрова, превосходный специалист в своей области, и я изучал историю культуры по вашим учебникам, – сухо проговорил режиссер, покидая зал.

Вера Донатовна поджала губы и следом за ним вышла из зала. Проконтролировала, чтобы аппарат аккуратно лег в багажник и не сильно давил на и без того деформированную железную коробку с пленкой, откланялась и пошла к метро. Вик усадил новую знакомую на переднее пассажирское место и галантно проговорил:

– Куда вас доставить?

– На Звездный бульвар.

– А номер дома?

Девушка замялась и через секунду замешательства выдохнула:

– Я забыла. Но знаю, как он выглядит, я покажу.

Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе Вика, но он решительно прогнал его прочь. О Соне старался не думать, уговаривая себя, что нет ничего такого в том, чтобы отвезти случайную знакомую домой. Двинулся в указанном направлении и вскоре въехал на Звездный бульвар. По дороге Юля с кем-то переписывалась в смартфоне, и Вик не решился ее беспокоить.

– Куда теперь? – спросил он, когда не спросить уже было нельзя.

– Прямо и налево. К тому вон красному дому.

Вик свернул налево и припарковался перед единственным подъездом указанного строения.

– Может, подниметесь? Чаем напою, – игриво улыбнулась девушка.

Инстинкт подсказывал, что лучше не ходить, сердце кричало обратное.

– Ну что ж, от чая не откажусь, – согласился следователь.

Вышел сам, помог выйти пассажирке и запер машину. Сверяясь с экраном смартфона, Юля набрала код, и они вошли в подъезд. В лифте девица держалась индифферентно, вроде как не она заигрывала с Виктором в театре. Они вышли на этаже, и Юля позвонила в дальнюю от лифта квартиру. Дверь тут же распахнулась, как будто их ждали, и Вик увидел стриженную под мальчика смуглую девицу с заплаканными глазами.

– Вот, Люсь, привела тебе следователя, как договаривались. Ты теперь сама, я побежала. Меня Эрик ждет.

– Эрик не ругался?

– Да все он понимает. Вельдш на твоей стороне. И ребята тоже. Никто не верит, что это ты. Ладно, подруга, не кисни, все образуется.

Юля чмокнула девицу в щеку и выскочила за дверь. На Вика она даже не взглянула, и следователь Цой, проходя в квартиру, ощутил тупую боль в груди и противный вкус во рту, как будто лизнул медную ручку. Закрыв на замок дверь, хозяйка потуже затянула поясом полы разъезжающегося блестящего халата и протянула Вику узкую ладошку:

– Я Людмила Громова, бывшая жена Паши Петрова. Вы извините, что я вас выдернула. Юля написала, что у них на репетиции следователь из прокуратуры, и я подумала, что я должна с вами встретиться. Проходите, пожалуйста, в комнату, нам необходимо поговорить.

Они прошли в небольшую гостиную, и Людмила плотно прикрыла за собой дверь.

– Мне сказали, вы думаете, что это я убила Пашу. Я не знаю, во сколько точно произошло убийство, но что правда, то правда – минут на двадцать я отлучалась в туалет, и у меня на этот момент нет алиби. Но Пашу я не убивала! Я с Пашей давно рассталась, живу с Ильей Саркисяном.

– От меня вы что хотите?

– Скажите у себя в прокуратуре, что я не виновата! Я есть не могу, спать не могу…

В соседней комнате заплакал малыш, и хозяйка метнулась к двери. Выбежала из комнаты и через минуту вернулась, держа на руках упитанную розовощекую девчушку.

– Это наша Мариша, нам скоро будет полтора годика, – ласково проговорила молодая женщина. И, подняв на Виктора полные слез глаза, умоляюще заговорила: – Мне нельзя садиться в тюрьму, Илюша самый лучший в мире отчим, но один с Маришкой не справится. Понимаете, Маришу я родила от Павлика. Хотела укрепить семью. Но Пашке никто не нужен, ни дочь, ни я. Он как вольный ветер, мотается по городам, по странам и континентам. По бабам тоже мотается. А вот Илья нами очень дорожит. И очень боится нас потерять. Настолько боится, что даже голос повысить на девочку не смеет. А Маришка балованная, с ней строгость нужна. Если я сяду в тюрьму, как Илья будет с ней справляться? Объясните это в прокуратуре, очень вас прошу!

– Ничего я не буду объяснять, – хмуро буркнул Вик. – Вас неверно информировали. Я этим делом не занимаюсь, сходите к следователю Выхиной в Следственный комитет и расскажите то же самое, что мне сейчас рассказали.

Он потрепал малышку по пухлой щечке и направился в коридор. Отпер замки, распахнул дверь и вышел на лестничную площадку. Спускаясь в лифте, мрачно усмехнулся, припомнив свои смешные фантазии. Обрадовался, дурачок, что красавица-актриса на него глаз положила. Это было как в сказке – вчера Вик только обмолвился, как бы он хотел познакомиться с Девочкой-Смертью, и вдруг она сама подошла к нему! Словно подслушала его мысли. И он, как последний слабак, не устоял. А ведь он почти предал Соню! И сделал это так легко, как будто между ними ничего нет и не было. Разве так порядочные люди поступают? Теперь он в два раза активнее должен искать преступника, стараясь загладить перед Софьей вину.

Во рту снова начало отдавать медью, и Вик сглотнул тягучую слюну. Обидно было и за Веру Донатовну, отправившуюся домой своим ходом. Да и на работе Вик получит нагоняй. Думал, что уложится в пару часов, а прокатался до самого обеда. Хорошо, что сегодня пятница, в предвкушении выходных никому до него нет дела, так что серьезных неприятностей не будет. Да и вообще, все это ерунда, конечно, но неприятен сам факт дешевой манипуляции. Боря Карлинский не позволил бы так с собою поступить.

Вспомнив о Карлинском, Виктор набрал номер приятеля и терпеливо выслушал в смартфоне длинные гудки, после чего дал отбой. Занят Боря, что же поделаешь. Вечером узнаем, как у него дела.

Москва, 1916 год

Утро застало Альфреда Рубинчика в сквере на лавке, где торговец мануфактурой из Вильно, прибывший в Москву по делам бизнеса, отдыхал после бурно проведенной ночи. Вместе с коллегой Казимиром Яхонтовым гуляли с модистками в трактире на Охотном Ряду. После трактира дамы проявили коварство и улизнули от утративших твердость в ногах кавалеров, покинув мужчин в сквере. Альфред прилег на одной лавочке, Казимир примостился на другой. И, пробудившись ото сна, Рубинчик первым делом заинтересовался, как себя чувствует приятель. И направился к соседней скамейке, на которой виднелся синий пиджак Казимира. Приблизившись, коммивояжер склонился над пребывающим в царстве морфея коллегой и тронул за плечо. Рука Казимира скользнула по круглому боку, тяжело упав на землю.