Двое в пути. Записки Белого Лиса

– Давай разберём, что тебя смущает,– спокойно предложил он.

– Чего тут разбираться, и так всё ясно,– упрямо попёр я. – Мне хочется лениться, а вы с Никой работаете. Конечно, мне сразу становится не по себе.

– Может быть, это от того, что тебе тоже хочется поработать? – с невинной улыбочкой предположил мой коварный гуру.

Подобное предположение прозвучало наивно, но что-то в нём было. А ведь действительно, в тот момент, когда я с независимым видом отвалил на чердак, на самом деле мне хотелось побыть вместе с Вороном и Никой, разделить не только их общество, но и их дела. Мне этого действительно хотелось. Так отчего же я свалил? Что-то кому-то доказывал, пытался проявить собственную упёртость? Нет, не поэтому. Я просто не понял, чего на самом деле хочу.

– Я не понимаю, как разобраться в своих желаниях,– уныло пробурчал я. – По идее, естественным желанием нормального человека является получение удовольствия от жизни. Но тут на сцене появляются всяческие соображения нравственного порядка, и эти соображения портят весь кайф.

– А с чего ты взял, что люди могут получать удовольствие исключительно от эгоистичных поступков? – возразил Ворон. – На свете сколько угодно альтруистов, для которых помощь ближнему, как ты выразился, в кайф. А как для тебя?

– Не знаю,– вынужден был признать я,– я даже не понимаю, что может служить в этом деле критерием.

– Ну тут я тебе, пожалуй, подскажу,– Ворон хитро улыбнулся. – У нас имеется замечательный встроенный датчик удовольствия. Называется совесть.

Ну всё, началось морализаторство. Сейчас мне объяснят, что только самоотверженные поступки позволяют нам не чувствовать угрызений совести, а потому все мои жалкие попытки потакать своим хотелкам приведут к полному провалу. Я саркастически усмехнулся и приготовился пропустить мимо ушей лекцию из цикла кодекса молодого мага. Но мой коварный гуру снова меня удивил.

– Лис, я уже было решил, что ты наконец выучил азы структуры нашего мира,– с усмешкой посетовал он. – В твоей реальности нет никого, кроме тебя, помнишь? Все так называемые «другие» – это не более, чем интерпретации твоего ума воспринятых твоим сознанием вибраций. Так что всё, что ты делаешь, ты делаешь исключительно для себя и помогаешь этим условным «другим» тоже для себя. Просто больше не для кого стараться.

– А что же тогда из себя представляет эта пресловутая совесть? – я скривился, словно проглотил что-то кислое. – Это ведь из-за угрызений совести мы поступаем в соответствии с нравственными канонами социума.

– Со-весть – это совместная весть,– раздельно произнёс Ворон,– нравственность тут ни при чём. Это датчик, который позволяет каждому из нас следовать замыслу Создателя в отношении его конкретного творения. Если твои поступки соответствуют образу твоего высшего я, то совесть даст тебе позитивный сигнал. Ну а если нет, то, сам понимаешь, может и загрызть насмерть.

– Но ведь мы разные,– я уже всерьёз был обескуражен. – Значит, одному совесть позволит хулиганить, а другому за то же самое башку открутит.

– Вот именно,– обрадовался учитель,– как видишь, мораль общества тут ни при чём. Для каждого аватара в Игре Создателя прописаны свои характеристики. Тебе нужно определиться со своими, только и всего.

– И как же понять, что там мне уготовил Создатель, когда ваял моё высшее я? – мне такой расклад показался не слишком справедливым.

– Душевный покой,– подсказал учитель. – Ты можешь его ощущать, только когда твои действия вписываются в замысел Создателя, иначе говоря, соответствуют твоему истинному я. Если будешь достаточно осознанным, то легко сможешь следовать указаниям своей совести и именно это будет приносить тебе удовольствие. Только не нужно себе врать и придумывать какую-то искусственную роль, приписывая ей несвойственные тебе черты. Будь собой, Лис.

– Я постоянно отвлекаюсь,– посетовал я.

– Вижу,– Ворон согласно кивнул,– для того и дал тебе это задание. Поверь, слушать себя в фоновом режиме ещё сложнее. Так что уж постарайся, посвяти себе, любимому несколько дней. Кстати, я отменю задание, только когда почувствую, что ты реально следуешь своим желаниям. И не пытайся хитрить, мы же с тобой – одно сознание, я знаю о тебе больше, чем ты сам.

Сделав мне внушение, мой строгий гуру покинул чердак, а я ещё долго сидел в раздумьях. Да, недооценил я, оказывается, сложности этого упражнения, придётся отбросить свои бунтарские замашки и всерьёз разобраться с тем, кто я такой.

28 апреля

Доводилось ли вам когда-нибудь жить настоящим моментом, без того, чтобы постоянно переживать прошедшие события или строить планы на будущее? В эзотерической тусовке призывы жить здесь и сейчас всегда были в тренде. И я, вместе с остальными адептами секты торжества светлых сил, с вожделением предвкушал, как этот продвинутый метод приведёт меня прямиком к просветлению (что бы это ни значило). На деле, никто из моих тогдашних знакомых так и не попробовал всерьёз применить к себе эту теорию. Теперь я могу это утверждать с полной уверенностью, потому что последствия подобного эксперимента никак не могли бы пройти незамеченными.

Нет, я не практиковал существование в здесь и сейчас намеренно, да у меня и в мыслях не было просветляться, просто, когда ты каждую минуту контролируешь своё душевное состояние на предмет наличия покоя и безмятежности, то на остальное времени уже не остаётся. Поэтому можно сказать, что жизнь в настоящем моменте стала для меня как бы побочным эффектом той практики, которой озадачил меня Ворон.

Помнится, год назад я слушал одного философа, который с важным видом вещал, что только способность планировать своё будущее делает нас полноценными людьми. Без этого, мол, наша жизнь становится ущербной и зависимой. Не знаю, с чего он это взял, может быть, экспериментировал на себе, любимом, но только мой опыт оказался прямо противоположным. Моя жизнь, наоборот, стала яркой и насыщенной, я начал обращать внимание на вещи, которые раньше оказывались просто фоном. И эти вещи, как ни удивительно, приобрели значимость и смысл. Только сейчас я вдруг распробовал, как вкусно хрустит песок под подошвами ботинок, как ласково, словно шёлк, касается ладони озёрная вода, научился различать в шуме ветра отдельные голоса и интонации.

Я начал как бы зависать в созерцании самых обыкновенных явлений, которые раньше просто не замечал. Однажды я простоял у озера с утра и до самого заката, наблюдая и слушая, как с шипением лопаются пузырьки пены на песке, когда волны откатываются от берега. Причём я вовсе не был в состоянии транса, моё восприятие было ярким и вполне адекватным. Бег облаков, игра пламени в костре, раскачивающиеся на ветру сосны теперь стали для меня интересным и познавательным зрелищем, чем-то вроде прикольного кино. Но самым моим любимым времяпрепровождением сделалось наблюдение за хлопочущей у плиты Никой. Она поначалу стеснялась столь пристального внимания к своей кулинарной деятельности, но потом привыкла. А может быть, просто Ворон её убедил потерпеть, пока я не пройду стадию созерцания.

И действительно, через несколько дней я перестал зависать, поскольку выяснил, что для меня самым важным источником информации, оказывается, являются тактильные ощущения. Теперь я принялся всё трогать. Наверное, со стороны мои действия выглядели совершенно дебильными. Я закрывал глаза и прикасался к различным поверхностям, смакуя форму и фактуру объекта, как смакуют вкусную еду. Мне доставляло удовольствие просто окунуть руку в воду или погладить шершавый ствол нашей домашней берёзки, а то и просто опереться ладонью о мокрую от талой воды землю. Вскоре прикосновений руками сделалось недостаточно, мне захотелось ощутить наш мир всем телом. И я не нашёл ничего лучше, как занырнуть в ледяную воду озера. Знаете, а мне это очень понравилось, особенно яростный бег крови по жилам после такого купания. Оказывается, тактильные ощущения доступны нам не только снаружи, но и изнутри.

Побочным эффектом моей концентрации на тактильных ощущениях стало превращение нашего с Никой и так, в общем-то, полноценного секса в натуральный магический ритуал. Боюсь, поначалу я здорово напугал мою малышку, когда принялся обследовать её тело с пристрастностью ювелира, которому в руки попал бесценный алмаз. Причём обследовал я его, как вы понимаете, не только руками. Но Ника меня не подвела, возможно, она и была шокирована новшествами в нашей интимной жизни, но очень быстро включилась в игру. Для нас обоих это был удивительный и захватывающий опыт, в первую ночь моей тактильной мании мы так и не сомкнули глаз, было как-то не до сна. На следующий день мы оба ходили как сомнамбулы, хотя я не уверен, что это было от недосыпа, скорее, мы просто были не в силах сразу осознать и переварить случившееся.

Изменения в моей сексуальной жизни оказались только прологом к слому устоявшегося распорядка дня. Он внезапно сделался рваным, как ритмы джаза. Я мог провести целый день в практиках даже без перерыва на еду, а потом несколько дней вообще не заниматься медитацией. В один из дней я подорвался и забурился в лес практически на целые сутки, причём я не спал ни минуты, просто бродил между деревьями и дышал весной. Может быть, таким образом я тестировал свои обонятельные способности на предмет информативности, или просто мне нужно было побыть в одиночестве. Я старался не анализировать причины своего странного поведения, просто следовал указаниям совести.

Через несколько дней, несмотря на нерегулярные занятия медитацией, вдруг выяснилось, что Воронова практика дала мощный толчок моим способностям по управлению реальностью. Отчего-то мне сделалось гораздо проще материализовать вещи, может быть, я наконец распробовал эту материальность на вкус и начал чувствовать нужные вибрации. Так или иначе, но теперь мне не нужно было часами просиживать в состоянии жёсткой концентрации, чтобы просто передвинуть какой-нибудь предмет. Нет, до боевой магии мои способности не доросли, мне всё ещё требовалось время для формирования образа, но уже не часы, а минуты, ну, может быть, пока десятки минут.

Самое интересное, что мне почему-то захотелось сотворить что-нибудь живое. И я, разумеется, не стал противиться своей природе. В итоге, Никина коллекция пополнилась ещё тремя цветочными горшками: с белой розой, с красной розой и с фиалками. Моя малышка была просто вне себя от восторга, тем более, что первая зимняя роза так больше и не зацвела, когда единственный цветок увял, что-то я там всё-таки напортачил. В качестве апофеоза моей магической практики я материализовал маленькую рыбку, скорее даже, малька. Рыбка была самой обычной краснопёркой, но мы с Никой носились с этой хладнокровной живность как с уникальным реликтом, посадили в банку, кормили хлебными крошками, выгуливали на свежем воздухе, как собачку, даже имя ей дали – Маруся.

В конце концов Ворон уговорил нас отпустить питомца на волю, видимо, предчувствовал, что долго рыбка не проживёт, всё-таки я не специалист по магической живности. Мы торжественно выпустили нашу Марусю в озеро и долго стояли на берегу, прощаясь. Не знаю, как долго рыбка протянет в ледяной воде, но уплыла она довольно резво. Ника даже тайком всплакнула о нелёгкой судьбе водоплавающих в целом и Маруси – в частности.

Постепенно моя жизнь перестала быть столь хаотичной и начала входить в некую более или менее устоявшуюся колею. Не сказать, чтобы в ней произошли какие-то фатальные перемены, но определённые изменения всё-таки имели место. Во-первых, я пристрастился к ледяным ваннам, теперь каждое моё утро начиналось с короткого заплыва в озере. А ещё я начал ощущать нехватку физической нагрузки. Попробовал бегать, но это занятие мне очень быстро прискучило. Тогда я вернулся к занятиям дзюдо, и это оказалось именно то, что мне было нужно.

Ни с того, ни с сего я вдруг полюбил рубить дрова. Раньше это была для меня нудная и выматывающая обязанность, а теперь я смаковал каждый удар топора. Всё в этом процессе доставляло мне эстетическое удовольствие: и то, как лезвие мягко входит в податливую древесину, как раскрывается рисунок дерева на сколе, и ещё этот терпкий и острый запах выдержанного древесного сока. А вот рыбалка на удивление стала мне неприятна. Ну не мог я смотреть, как дёргается на крючке живая рыбка, хотя уху ел за милую душу без всяких слюнявых фрустраций. При этом охота не доставляла мне никаких душевных терзаний, возможно, потому, что я не видел, как умирали несчастные зайцы в наших силках. Наверное, подобное лицемерие меня не особо красит, но в мою задачу и не входило стать ангелом, я должен был просто узнать себя поближе. Таким, как есть, каким сотворил меня Создатель. Если что не так, все претензии к нему.

В общем, как и предсказывал Ворон, я узнал о себе много нового и интересного. И знаете, что самое удивительное? Тот человек, которого я в себе обнаружил, мне понравился. Наверное, по-другому и быть не могло, не станет же Создатель закладывать в своё творение презрение к самому себе. Напротив, с точки зрения самого́ творения, оно просто обязано быть идеальным в своей уникальности. Нет, я вовсе не погрузился в голимый нарциссизм, если вы так подумали, я всего лишь осознал, что я именно таков, каким должен быть. Даже то, что люди обычно называют недостатками – это просто присущие мне черты, без них творение Создателя было бы не столь идеальным.

В общем, пребывание в согласии с собой принесло щедрые плоды, мир наконец стал для меня домом, а не временным общежитием, где постоянно приходится мириться с дискомфортом навязанных правил. Теперь я сам устанавливал правила. Всё время, пока я развлекался практикой самопознания, Ворон старался держаться от меня подальше, видимо, не хотел вмешиваться в процесс. Мы даже толком не беседовали в эти дни, так, перекидывались парой фраз. Странным было и то, что поначалу я этого даже не заметил, настолько был погружён в себя. Только спустя две недели я начал ощущать голод общения, и мой наблюдательный гуру тут же поспешил его удовлетворить.

– Вижу, тебе понравилось,– заметил Ворон, когда мы расположились после ужина около печки. – Можешь заканчивать с практикой.

– Это всё? – от неожиданности я даже вздрогнул.

– Всё, что нужно, ты уже понял,– усмехнулся Ворон,– хватит халявить. Пора завязывать с этой вольницей.

– Соскучился по командирскому голосу? – я ехидно подмигнул Нике. – А я уж было решил, что мой строгий гуру принял мой выпускной экзамен.

– Экзамен у тебя ещё впереди,– улыбка стекла с лица Ворона.

Я, конечно, понял, что это он намекал на тот кармический урок, что мне предстоит пройти в недалёком будущем. Если честно, мысли об этом испытании частенько не давали мне спать спокойно. В прошлый раз всё закончилось смертью для нас с Никой, и у меня не было никаких оснований считать, что в этот раз я справлюсь лучше. Поэтому предчувствие неизбежной скорой гибели отнюдь не поднимало мне настроение. Но только до поры, пока я не научился жить настоящим моментом.

Людям свойственно избегать осознания собственной смертности. Они предпочитают либо воображать себя бессмертными, либо вытеснять мысли о смерти из своей повседневной реальности, как будто её и нет вовсе. Тут я ничем не выделялся из общей массы, бесстрастность Ворона в этом вопросе была мне не близка. Но практика жизни в здесь и сейчас изменила всё. Я перестал относиться к смерти как к трагедии, она превратилась для меня в занимательный и важный опыт, в очередной экзамен, который нужно сдать, чтобы перейти на следующий уровень Игры. И к этому экзамену нужно было готовиться, как к любому другому. Поэтому слова Ворона на этот раз не вызвали трепета в моей душе.

– Ладно, командуй,– весело предложил я,– я не против ещё немного посидеть за партой.

– Есть вопросы? – Ворон сразу оживился. – Что ты теперь думаешь о человечестве?

– Думаю, что люди – не такие уж дебилы и мерзавцы,– я вынужден был согласиться с позицией учителя, поскольку на собственной шкуре испытал, что значит быть собой. – Если бы они жили по совести, то получали бы удовольствие не от барахла и унижения своих близких, а от совершенно других вещей, например, от творчества. Но мы отчего-то не желаем быть счастливыми.

– Видишь ли, человечество, как, впрочем, и любое другое сообщество, делится на ведущих и ведомых примерно в пропорции двадцать на восемьдесят,– Ворон задумчиво посмотрел в огонь и невесело улыбнулся. – Ведущие тоже неоднородны. Примерно половина из них – это эгоисты, а другая половина – альтруисты. Деление, конечно, грубое и условное, его следует воспринимать только как модель. Альтруистов не нужно стимулировать на благородные поступки, им доставляет удовольствие помогать, оберегать, делиться, а эгоистам, соответственно, нравится доминировать, отнимать и унижать. И тут ничего не поделаешь, ведущие не поддаются влиянию.

– А как же ведомое большинство? – поинтересовался я.

– А большинство человечества как глина, из которой грамотный гончар может вылепить любой сосуд,– Ворон поднял на меня печальные глаза. – Если внушить людям, что они – герои, то они бесстрашно пойдут на баррикады и будут самоотверженно сражаться за чьи-то идеалы. А если в обществе доминирует индивидуалистическая идея, то люди будут идти по головам ради власти и богатства. Ведь если жизнь у тебя одна, и ты в ней самый главный, то это же так естественно стремиться урвать от жизни как можно больше удовольствия.

– Зря ты это про тупых людишек, готовых умирать за чужие идеалы,– я даже слегка обиделся. – Я, между прочим, тоже служил и был в горячих точках. Случалось попадать в переделки, когда смерть была совсем рядом.

– И за что же ты сражался в этих горячих точках, Лис? – насмешливо скривился Ворон.

– За Родину,– с вызовом заявил я,– за свою страну.

– А что ты понимаешь под этими громкими словами? – учитель покачал головой, словно я сморозил какую-то глупость.

– Наверное, это звучит абстрактно,– вынужденно согласился воин света,– но один мой сослуживец погиб за эти абстракции. И если бы пришлось, я бы тоже отдал за них свою жизнь.

– А зажравшиеся бюрократы входят в твоё понятие Родины? – ехидно поинтересовался мой лукавый гуру. – А олигархи и их жёны с любовницами? А малолетние обкуренные мажоры на майбахах, сбивающие старушек на переходах? Нет, Лис, ты сражался не за абстракцию, а за своих товарищей, за своих близких и друзей. Всё очень конкретно. И это правильно.

– Ладно, уел,– я с досадой кивнул. – Так значит, я – ведомый, а ты – мой ведущий?

– Я тоже ведомый,– по губам Ворона скользнула горькая улыбка. – Мне приходится быть учителем, постоянно сохранять осознанность, чтобы не выпасть из роли, но по-настоящему я был счастлив только тогда, когда был твоим учеником, Лис. А для тебя быть учителем – это и есть настоящее призвание. Ты это и сам скоро поймёшь, недолго уже осталось.

2 мая

В последнее время я всё чаще задаю себе вопрос, зачем я веду эти записи. Началось всё, понятное дело, просто от скуки, потом стимулом к графоманству послужила просьба Ворона. Тогда он объяснил своё желание иметь письменное изложение нашей общей концепции мироздания и описание практик необходимостью сохранения этих знаний для своего друга и попутчика на пути к истине. Когда выяснилось, что этим попутчиком являюсь я сам, мне не раз приходила в голову мысль оставить эту писанину. Даже было забил на это дело почти на целый месяц. Ну действительно, для кого я стараюсь? Однако Ворон аккуратно и настойчиво вернул меня на писательскую стезю.

Зачем ему это нужно теперь, вообще непонятно. Кто станет это читать? Всё, что нужно, я и так помню, и, если придётся принять эстафету от моего учителя, записи мне не понадобятся. Ника читать мои тетрадки тоже не будет, для неё познание никогда на было целью жизни, как и для большинства представительниц прекрасного пола. Женщины предпочитают общаться с мирозданием на чувственном уровне, они познают мир не концептуально, а на собственном опыте. Наверное, в этом и заключается великая тайна женской природы, которую нам, мужикам, никогда не постичь. Нет, я вовсе не утверждаю, что мы все бесчувственные чурбаны, мы тоже пользуемся эмпирическими методами познания, но всё-таки интеллект для нас всегда является приоритетным инструментом.

Каждый раз, когда заканчивается очередная тетрадка, я обнаруживаю новенькую на моём любимом верстачке, где я обычно работаю над записками. Откуда эти тетрадки берутся, не составляет никакого секрета, это Ворон для меня старается. Отчего-то для него мои записи очень важны, важнее, чем для меня самого. Впрочем, тут я лукавлю, я уже так втянулся, что писательство превратилось для меня в обязательный атрибут островного существования, что-то среднее между охотой и колкой дров. Не удивительно, что при виде чистой тетрадки у меня начинается писательский зуд, прям-таки условный рефлекс, как у собачек Павлова.

В последнее время меня всё больше тревожит настроение моего мудрого гуру. Он словно специально подводит меня к мысли, что скоро мы расстанемся. И речь идёт вовсе не о том, что после возобновления судоходства по Воже мы с Никой свалим на материк и заживём отдельной семьёй, если вы так подумали. Ворон отлично понимает, что по доброй воле я его не покину. Он постоянно говорит о своей близкой смерти, причём говорит об этом, как о чём-то самом собой разумеющемся. Да, я понимаю, что он очень стар, две с половиной сотни лет – это по любым меркам даже человеческим возрастом назвать нельзя. Но нет в нём той дряхлости и усталости, которые отличают людей, приближающихся к смерти. Ворон по-прежнему бодр, весел и полон идей.

Простенькая логическая цепочка легко приведёт нас к заключению, что Ворон готовится вовсе не к естественной смерти, а к насильственной. Что-то он такое знает, чем не желает со мной делиться. Возможно, это имеет отношение к предстоящему нам экзамену. Мой учитель явно не надеется его пережить. Это как минимум странно, поскольку, если я правильно понимаю, прошлый экзамен, который мы оба завалили, он-то как раз пережил, в отличие от нас с Никой. Тогда почему сейчас всё должно сложиться иначе? В общем, я решился осторожно прощупать нашего скрытника, а потому завёл как бы абстрактный разговор о смерти с намерением потихоньку перевести его в более практичное русло. Только вышло всё иначе.

В то утро мы с Вороном уютно расположились на берегу озера в ожидании Ники, чтобы всем вместе отправиться на прогулку к южному мысу. Солнышко пригревало уже совсем по-весеннему, у берега лёд полностью растаял, только вдалеке можно было заметить серую полоску грязного ледяного покрова. Хотя, скорее всего, это был уже не сплошной лёд, а шуга, мелкие раздробленные осколки, изъеденные солнцем, как потраченная молью шуба. Ещё неделя-другая, и вода совсем очистится.

Вы никогда не замечали, что у весны какой-то удивительный, прямо-таки живительный запах? Так пахнет сырая земля, впитавшая в себя талую воду, так пахнут распускающиеся почки деревьев и едва проклюнувшаяся травка. Весенний воздух можно пить как нарзан, он такой же освежающий и как будто бы даже с пузырьками. Только упоротый мизантроп был способен в такой обстановке завести разговор о смерти. Что ж, у меня были свои резоны.

Когда я готовился к этому допросу с пристрастием, то заранее накидал вопросы, которые могли бы сойти за спорные, чтобы объект разработки увлёкся содержанием и не заподозрил меня в коварном намерении раскрутить его на конкретные детали предстоящего нам испытания. На этот раз я подошёл к своей задаче весьма тщательно, постарался копнуть поглубже, чтобы не выглядеть поверхностным дилетантом. Ну и докопался, в том смысле, что действительно нашёл несостыковки в той схеме, которую изложил мне Ворон, и которую, скорей всего, я сам и сочинил когда-то.

На первый взгляд картинка была стройной и непротиворечивой, она объясняла как причину смерти, так и потерю памяти при перевоплощении. Коротко её можно было бы описать следующим образом. Когда катастрофическая потеря грубых вибраций вызывает переключение восприятия нашего сознания в режим посмертия, сознание намеренно уничтожает ум, чтобы соединиться с высшим я для подпитки и восстановления нормального энергетического баланса. Новый ум создаёт новую личность, а старая как бы затирается. Вот и потеря памяти. Казалось бы, всё понятно. Однако при более тщательном рассмотрении эта схема уже не показалась мне такой уж логичной.

Например, оставался вопрос, а каким это волшебным образом наше сознание покидает мир Демиурга, чтобы слиться с высшим я, которое пребывает в сознании Создателя, то есть в совершенно другом мире? Демиург ведь не делит наш мир на проявленный и посмертный, для него всё это единая реальность. С чего бы ему отпускать всех умерших в мир Создателя на побывку? Не говоря уж про то, что технически такой обмен сознаниями осуществить довольно сложно, если вообще возможно. Ведь речь идёт о смене мерности как минимум. Как трёхмерная проявленная форма сознания будет себя ощущать, оказавшись в мире с большей мерностью? Загадка природы.