Последний

Наталия Московских

Последний

Последний

Пролог

Начиная свой бизнес, Дрейк Талос понимал, что среди его клиентов будут встречаться по большей части заносчивые и самовлюбленные кретины, натужно удерживающие хорошую мину при плохой игре. Фальшь, расшаркивания, ненависть, скрытая за натренированной белозубой улыбкой – все то, что принято называть клиентоориентированностью, – Дрейк знал, что ему придется долго с этим сталкиваться, прежде чем он сам сможет хоть что-то диктовать. Его это не пугало. Он с детства уяснил, что его вообще ничто не должно пугать, потому что он родился черным. Его отец частенько говорил, что черному нужно работать втрое усерднее, чем белому, чтобы доказать, что он хоть чего-то стоит. Сам Дрейк по молодости не обращал внимания на различия в цвете кожи, разрезе глаз или акценте, однако со временем убедился, что эти факторы являются определяющими для большинства людей. Признавать правоту вечно недовольного и брюзжащего отца было противно, но Дрейку пришлось сделать это. Принятие сложных решений тоже никогда не пугало его.

Когда Дрейк поставил на ноги собственное дело и завязал множество полезных знакомств, он осознал, каким похожим на своего отца сделался с годами. Кое в чем он даже его переплюнул: отец ненавидел только белых, а Дрейк ненавидел всех людей одинаково. Разумеется, он прятал свою неприязнь за отточенной годами дружелюбной улыбкой – столь искусной, что даже прожженный кинокритик не уличил бы его в неискренности. В душе Дрейк год от года продолжал остывать к людям, не оставляя для них ничего, кроме тщательно припудренного цинизма.

Поначалу Дрейк ругал себя за схожесть с отцом, которого так и не смог искренне зауважать, и даже просил Бога на мессах избавить его от этого характера и даровать шанс измениться. Но, видимо, Всевышний рассматривал просьбы чернокожих только после просьб белых, а белых молитв он получал слишком много.

И почему он не мог создать всех людей одинаковыми?

Дрейк нередко задавался этим вопросом, пока хитросплетения судьбы не познакомили его с последним клиентом. Впервые за много лет Дрейка Талоса всерьез заинтересовала чужая жизнь и даже чужая личность. Однако задумываясь о своем клиенте, он не спешил радоваться новым росткам гуманизма в душе. Для гуманизма клиент должен быть человеком.

***

Топика, штат Канзас

22 декабря 2003 года

– Это тянется слишком долго, у меня нет столько времени, – сквозь зубы процедил недовольный клиент.

– Валиант, давай успокоимся, – натянув отточенную улыбку, предложил Дрейк.

– Пока что я говорю спокойно.

Клиентом был бледнокожий мужчина высокого роста со слегка растрепанными волнистыми светлыми волосами, спускающимися почти до середины шеи. Легкая небрежность стрижки, как ни странно, придавала ему некоторую наивную привлекательность, которую, по мнению Дрейка, могли бы оценить легкомысленные дамочки. В выражении лица клиента даже в моменты злости сквозило нечто старомодно-аристократическое – на удивление, не наигранное. Внешне он был «человеком без возраста»: на лице едва обозначились следы легких морщинок, которые появляются после тридцати, однако выражение глаз выдавало в нем чуть ли не старика. Впрочем, как и вечное придирчивое недовольство. Иногда он становился слишком педантичным в мелочах, чересчур нетерпеливым и капризным, а порой будто не видел общей картины своих дел. Мрачной надо сказать, картины…

– Послушай, – мягко заговорил Дрейк, – мы занимаемся этим делом всего пару дней. Поверь моему опыту, это и близко нельзя назвать затягиванием. К тому же я и мои люди вынуждены работать в условиях недостатка информации. – Он прищурился, сделав особый акцент на последней реплике. – Будь ты сговорчивее, дело продвигалось бы быстрее. Ты сам нас тормозишь.

– В определенных кругах ходили слухи, что ты и твои люди лучшие в своем деле, – буркнул Валиант, отведя взгляд.

Дрейк не любил, когда разговоры сворачивали в это русло. Его собственная злость на клиента грозилась выйти из тени, а допустить этого было нельзя.

Спокойнее, — воззвал Дрейк к собственному профессионализму. Пока его гнев тлел внутри, натренированная мягкая улыбка, полная рафинированного сопереживания, не изменила ему ни на секунду.

– Мы действительно лучшие, – сказал он. – Но все же я не Господь Бог, чтобы творить чудеса и читать мысли. На твое задание требуется время, и я делаю все, что в моих силах, обладая минимумом информации.

– Я сказал тебе все, что мог, – отчеканил Валиант. – Я должен прежде всего заботиться о безопасности.

Дрейк мысленно усмехнулся в ответ на это заявление. Безопасность? Зачем же тогда вместо незаметной обывательской одежды он носит длинный плащ, отпускает волосы и надвигает на глаза темные очки даже в пасмурный день? Неужто он думает, что никто на улице не отметит, как сильно он похож на киношного вампира? Настоящему вампиру не следовало бы так упрямо игнорировать это.

– Ты мог бы доверить ее нам, – любезно предложил Дрейк.

– Нет, – отрезал Валиант. – Не мог бы.

Дрейк вздохнул.

– Тогда мы возвращаемся к отправной точке: нам нужно время, чтобы выполнить твою задачу. Быстрота работы обратно пропорциональна недостатку информации.

– Время… У меня его нет, – рассеянно повторил Валиант. Взгляд устремился в никуда, мысли унесли его далеко отсюда.

– Пара дней ничего не решит, – упорствовал Дрейк.

Валиант горько усмехнулся.

– Вряд ли ты понимаешь, о чем говоришь.

Дрейк позволил себе заговорить на полтона громче.

– Ты требуешь от меня чудес, которые никто не может сотворить. Ты хоть понимаешь, чего хочешь?

– Выжить.

Холодный отрезвляющий ответ заставил Дрейка осечься и рухнуть обратно, в лоно привычного напускного спокойствия. Он вновь улыбнулся и доверительно положил Валианту руку на плечо.

– Просто наберись терпения. Хоть немного. Мы все сделаем.

– Уверен, что можешь говорить мне – о терпении?

Голубые глаза Валианта в полумраке кабинета на секунду показались люминесцентными, и Дрейк затаил дыхание, вспомнив, что говорит с хищным зверем, который лишь похож на человека. Захотелось сделать шаг назад, но усилием воли Дрейк заставил себя остаться на месте. Однако руку с плеча Валианта убрал.

Они замерли друг напротив друга – две противоположности. Дрейк был ниже Валианта ростом, с кожей цвета горячего шоколада и блестящей лысой головой. В карих глазах горел огонек предприимчивости. Он старался не заводить близких друзей, только деловых знакомых, потому что стоило кому-либо проникнуть за границы его белоснежной улыбки, сразу становилось понятно, что никакого интереса, кроме наживы, у Дрейка Талоса нет. Это разочаровывало людей, а Дрейк не любил никого разочаровывать. Валианта он тоже разочаровать не хотел, поэтому сбросил с себя секундное оцепенение и вздохнул – медленно и глубоко, как учили на курсах управления гневом.

– Я даже уверен, что могу требовать от тебя терпения. Вспомни, кто ты и какое даешь задание. – Дрейк развел руками. – Обыкновенно я не говорю такого своим клиентам, но ты буквально вынуждаешь меня.

– Я изрядно доплачиваю за то, кто я и какое даю задание, если ты не забыл, – поморщился Валиант.

– А я выполняю все, что предписано нашим договором, и даже позволяю тебе некоторые вольности. Другой исполнитель такого недостатка информации не потерпел бы. Более того, другой исполнитель за твое дело бы не взялся.

– Отчего же взялся ты?

– Ты меня заинтересовал, – честно признался Дрейк. – Ты являешь собой мир, который изучен очень узким кругом людей. По несчастью, в него входят исключительно твои враги. Мне не хочется, чтобы с твоей смертью эти знания исчезли.

– Стало быть, печешься о знаниях? – недоверчиво спросил Валиант.

– Знания – ценный ресурс. А я из тех, кто умеет найти ему применение. И мы снова возвращаемся к вопросу о важности информации, – с нажимом произнес Дрейк.

Валиант вздохнул и устало потер глаза, успев недовольно покоситься на яркую настольную лампу. Сейчас, по прихоти клиента, это был единственный источник света в кабинете с опущенными рольставнями.

– Это просто лампа, – не удержался от замечания Дрейк.

– Спасибо за пояснение. Я в курсе, – буркнул Валиант, опуская руку.

– Ты, вроде, не боишься света. По крайней мере, не настолько.

– Солнце светило ярко несколько дней кряду, от этого зрение стало чувствительнее, если уж тебя интересуют тонкости.

Валиант объяснял нехотя, и Дрейк почувствовал, что нужно вернуться к теме разговора, пока клиент не начал еще больше капризничать.

– Давай снова к делу. Я не могу ускорить процесс работы. Сейчас не средневековье, Валиант, и действовать грубо, привлекая внимание властей, вездесущей полиции и еще более вездесущей прессы, я не могу. У меня много связей, но распоряжаться ими необходимо с осторожностью. Тебе ли не знать, что такое осторожность? Твои враги хорошо подготовлены, и, чтобы выполнить твое задание, мне нужно подключить людей, заставить их поработать, не давая им при этом наводить справки о тебе. Это не так просто. На самом деле, ты и сам это знаешь, ведь, если б выполнить твое задание было легко, ты сделал бы все сам.

Валиант предостерегающе поднял взгляд, и Дрейк примирительно кивнул.

– Я знаю, ты пытался. Но это попросту не в твоих силах, поэтому я снова тебе повторю: дай мне время. – Дрейк улыбнулся, понимая, что одержал победу в этом бессмысленном споре. – От тебя пока что требуется просто поменьше светиться. Скрываться ты умеешь, ты делал это много лет. Уверен, ты сможешь потерпеть еще несколько дней. Ведь сможешь?

Валиант сжал руки в кулаки, но ничего не сказал.

– Всего несколько дней, – продолжил упрашивать Дрейк, заметив, с каким трудом клиент держит себя в руках. – Мы найдем того, кто пустил слух, и отыщем твоих сородичей, если они действительно в «Кресте».

– Они там, – с нажимом сказал Валиант. – Должны быть там. Должен был остаться… хоть кто-то.

– Тогда мы их найдем. Потерпи еще немного.

Безотказная улыбка Дрейка вновь пришла на помощь, чтобы смягчить обстановку.

Валиант недовольно помотал головой и направился к выходу из кабинета. Открыв дверь, он сощурился от холодного света энергосберегающих ламп и первые несколько шагов проделал медленно, явно борясь с желанием прикрыть глаза рукой.

Дрейк следил за ним, пытаясь представить, насколько его зрение чувствительно к свету.

– Валиант! – окликнул он, последовав за клиентом в коридор. – Я понимаю, что, рассказывая о «Кресте», ты о многом умолчал. Особенно о том, что касается Джеймса Харриссона, поэтому я навел о нем некоторые справки. Ничего не хочешь мне рассказать о том, что случилось? Возможно, так мне будет проще искать твоего информатора.

Некоторое время ответа не было.

– Я ничего не знаю об информаторе, кроме того, что уже тебе сказал. А Харриссон… – Валиант осекся, лицо покривилось. – Просто имей в виду, что для меня он особенно опасен. Где бы ни он находился, чем бы ни занимался, он обязательно последует за мной.

– Его интерес – личный?

– Да. Но к вопросу, которым занимаешься ты, это не имеет никакого отношения. Если б имело, я рассказал бы все, что нужно.

– Я отыщу информатора. Скоро, – пообещал Дрейк.

Валиант лишь кивнул на прощание и направился к выходу. Как только он скрылся из виду, Дрейк тут же впустил в кабинет дневной свет.

Часть первая. Видео века

1

Лоренс, штат Канзас

23 декабря 2003 года

Майкл и Мэри Уиллоу всегда хотели, чтобы их дом был наполнен детскими голосами. Мэри росла в большой семье: у нее было трое братьев, она привыкла к шуму и веселью. Будучи подростком, она решила, что никогда не выйдет замуж, ведь для нее идеалами мужчин были братья и отец, глядя на которых Мэри задавала своим избранникам крайне высокую планку. Однако судьба сделала ей подарок и во время обучения в колледже свела ее с Майклом Уиллоу, который завоевал ее сердце, был тепло и радушно принят семьей, а уже через два года стал ее неотъемлемой частью. Подруги пытались отговорить Мэри от свадьбы в столь юном возрасте, но она была непреклонна. Стоя у алтаря и чувствуя себя самой счастливой девушкой на свете, она вовсе не считала, что девятнадцать лет – неподходящий возраст для замужества.

Мэри и Майкл очень рано захотели детей, однако любимая дочь появилась на свет лишь через три года. Роды были тяжелыми, Мэри едва пережила их. Вскоре врачи сообщили ей страшную весть: она не сможет больше иметь детей. Это сломало бы Мэри, если б не поддержка мужа, а Майкл поддерживал ее во всем.

– Мы плывем по реке жизни, – философски замечал он. – И, если в нашем плавании нас наградили только одной дочерью, значит, ее судьба будет прекрасной и особенной, и потребует всего нашего внимания.

Эти слова очень тронули Мэри. Ей нравилось слушать рассуждения мужа о реке жизни: в эти моменты у него делался такой одухотворенный вид. После рождения дочери Майкл часто заводил эти разговоры, и они привели к выбору особенного имени для новорожденной малютки – Ривер.

Детство девочки было ярким и активным, родители не могли нарадоваться успехам дочери. Дом полнился смехом, уютом и теплом, и даже моменты слез переносились в сплоченной семье Уиллоу легко, потому что делились на троих. Майкл благодарил Бога за то, что его семья счастлива и здорова, и мечтал дожить до дня, когда увидит своих внуков. Но в каждой семье наступает момент, когда ребенок вырастает и нужно отпустить его в мир под названием «взрослая жизнь».

Когда Ривер исполнилось восемнадцать, она окончила школу и выразила желание поступить в Стэнфордский Университет, чтобы учиться на юриста. За хорошие баллы, активную гражданскую позицию и качественное вступительное эссе колледж принял ее. Вот уже два года она приезжала домой только на каникулы и праздники. Мэри гордилась своей дочерью и не хотела ни в чем ее ограничивать, но, расставаясь, лишний раз понимала, как быстро летит время и как скоро ее дорогая дочка упорхнет от нее насовсем.

Впрочем, сегодня Мэри успешно отогнала эти мысли прочь, решив, что никакая тоска по прошлому не испортит ей предпраздничного настроения. По старой традиции, она весь день развешивала над камином вязаные декоративные носки, наряжала елку и украшала подарочные коробки бантами и открытками. В духовке румянился ее фирменный черничный пирог. Мэри изо всех сил старалась успеть к приезду дочери. Ривер позвонила вчера утром и объявила об успешной сдаче экзаменов. Это означало, что сегодня она появится дома к обеду.

Мэри все утро хлопотала в чудесном приподнятом настроении. В канун Рождества она всегда чувствовала себя живой и веселой. К тому же, это Рождество было для нее особенной датой: вот-вот должна была выйти в свет ее пятая книга. Мэри начала писать в жанре мистики и фантастики, когда Ривер училась в старших классах, и успех осветил ей путь через полтора года после написания первой книги. Книги стали настоящей отдушиной, когда Ривер уехала учиться в Калифорнию. Мэри посвящала своим романам все свободное время. Критики называли ее «звездой нового времени.

Как раз сейчас у нее в голове складывался сюжет для новой книги, но она боялась начинать писать ее в уходящем году. Мэри была довольно суеверна, она почему-то считала, что если идея хороша, то она должна озарить ее в начале следующего года, а если идея не стоит и пенни, то она останется в прошлом, когда стрелка часов тридцать первого декабря переступит за порог полуночи.

Муж не разделял ее суеверий. Майкл был хирургом и никогда не откладывал дела, если их можно переделать сегодня. В канун Рождества он работал сверхурочно: хотел помочь как можно большему количеству людей независимо от даты и был убежден, что сделает куда меньше полезного, наряжая дома елку. Мэри могла бы обидеться на мужа за такую позицию, но на деле ее даже радовало, что Майкл не витает в облаках так же, как она сама. Если б они оба были безнадежными мечтателями, Ривер не от кого было бы унаследовать ее целеустремленность и рациональный ум.

От размышлений Мэри оторвал запах: черничный пирог ароматно возвещал о своей готовности. Женщина воодушевленно побежала на кухню. Ей не терпелось порадовать Ривер, а еще хотелось, чтобы к ее приходу пирог остался горячим.

2

Лоренс был большим городом, шестым по величине в штате Канзас, но Ривер он всегда казался маленьким, тихим и спокойным. В каком-то смысле она даже считала его волшебным, особенно, когда вспоминала сказку Фрэнка Баума «Волшебник из страны Оз», которую отец читал ей на ночь.

– Папа, а наш домик не унесет ураган? – любила спрашивать она.

– Нет, милая. Ураганы уносят только дома непослушных девочек.

– Так разве Дороти была непослушная?

– Ну, со времен Дороти многое изменилось, – заговорщицки подмигивал Майкл, после чего целовал дочь в лоб и говорил, – спи, дорогая. Обещаю, завтра ты снова проснешься в Канзасе.

Сердце Ривер наполнялось светлой тоской по ушедшему детству, когда эти воспоминания одолевали ее. А они одолевали ее каждый раз, когда она возвращалась в родной город.

– Ну, что, детка, – шепнула она себе под нос, выходя из такси, – вот мы и дома. И завтра тоже проснемся в Канзасе.

Ривер Уиллоу всегда просила водителей такси остановить машину не у самого ее дома, а чуть раньше, на Седьмой Северной улице, чтобы у нее была возможность пройтись до Лайон-Стрит пешком. Возвращаясь в родные края, видя знакомые вывески магазинов и Лайонс-парк, где она гуляла еще ребенком, Ривер была готова расплакаться без причины. В такие моменты она хотела прожить в этом городе всю свою жизнь, вырастить здесь детей, а потом, когда они повзрослеют, печь пироги к их приезду и делиться впечатлениями о времени, проведенном порознь. Одним словом, у Ривер просыпалось желание стать похожей на свою мать Мэри. С одним лишь отличием: Ривер никогда не любила придумывать фантастические истории. В отличие от Мэри, подростковые дневники которой больше напоминали собрание сочинений, Ривер никогда не вела дневник. Она была неплохим оратором и умела придумывать громкие речи на лету, но записывать их на бумагу ей никогда не удавалось. Всегда что-то терялось, смазывалось, ускользало. Читая романы своей матери, Ривер удивлялась ее таланту. Удивлялась и немного завидовала. Она знала, что ее родители хотели иметь не одного ребенка и, возможно, надеялись, что одному из детей передастся писательский дар. Увы, судьба распорядилась иначе. Иногда Ривер чувствовала себя немного виноватой за это.

Проходя мимо магазина, девушка взглянула на свое отражение в витрине и усмехнулась. Когда она училась в школе, в этой витрине отражалась привлекательная длинноволосая брюнетка с загадочными раскосыми карими глазами, доставшимися ей по линии Майкла, чьи далекие предки когда-то жили в Малайзии. В школе Ривер чаще всего носила платья, отдавая им предпочтение даже в холодное время года – платья подчеркивали красивую стройную фигуру. Теперь же витрина магазина отражала коротко стриженную бунтарку с очень сдержанным, почти незаметным макияжем. «Бунтарка» была одета в длинный ярко-сиреневый свитер крупной вязки с высоким горлом, темные джинсы, высокие сапоги на платформе фирмы «Нью-Рок» и короткую черную куртку с широким поясом. Для самой Ривер такое перевоплощение вовсе не было бунтом – просто сейчас этот образ лучше соответствовал состоянию ее души.

От созерцания собственного отражения Ривер оторвал снежок, внезапно угодивший ей прямо за шиворот. Обыкновенно снег не очень долго держался в Лоренсе, но в Рождественскую пору часто выпадал и сохранял в городе праздничное настроение в течение нескольких дней. Сейчас Ривер не особенно радовалась снегу: вытряхивать его из-под свитера, пока он таял на разгоряченной шее, оказалось тем еще удовольствием.

– Ч-черт, черт, черт! – прошипела Ривер. – Что за…

Она постаралась найти глазами наглого обидчика, но тот обратился к ней раньше, чем яростный взгляд прожег его насквозь.

– Кто-то, похоже, теряет форму!

Навстречу Ривер шел молодой человек, чуть старше ее на вид. Впрочем, она точно знала, что он старше на четыре года, потому что помнила его со школы. Какое-то время он был ее безответной любовью, едва не переросшей в бурное помешательство. По счастью, помешательство кончилось, не успев начаться, с отъездом объекта влюбленности в Гарвард. Теперь Ривер было стыдно за свою былую увлеченность, как и за то, что один вид бывшего короля выпускного бала до сих пор вгонял ее в краску.

Может, сделать вид, что не узнала его? И поскорее уйти?

Ривер удивилась этим мыслям. А ведь она и впрямь захотела сделать вид, будто не узнала звезду школы прошлых лет. Одновременно с тем она пожалела, что предстает перед ним именно в нынешнем амплуа, а не в школьном образе, который был не в пример эффектнее.

– Крис Келлер, – прищурилась Ривер, обернувшись к нему и одернув куртку. На губах против воли появилась озорная улыбка, а в голосе зазвучали показательно самоуверенные нотки. – Вот так встреча!

Крис невинно развел руками.

– Действительно неожиданно. Сколько лет…

– Да год всего, – небрежно бросила Ривер, тут же пожалев о сказанном: он ведь еще подумает, что она постоянно вспоминала его и считала дни до встречи.

– Вообще-то, полтора, – покачал головой Крис, чем искренне удивил ее. – Прошлым летом я не приезжал, а потом не приезжала ты. Говорят, у тебя экзамены перенесли из-за каких-то трудностей.

Ривер уставилась на него.

– Осторожнее, Келлер, – с дружественной усмешкой протянула она. – Еще немного, и я решу, что ты за мной следил. А за это, между прочим, можно и по закону привлечь. – Она нарочито строго пригрозила ему пальцем.

– Ох… я и забыл, что связываюсь с будущим юристом! Может, на первый раз обойдемся строгим выговором? Обещаю впредь быть более благоразумным. – Его улыбка и впрямь обезоруживала. До сих пор.

Ривер тихонько кашлянула, проверяя, не пропал ли у нее голос от волнения, и доверительно спросила:

– Так ты следил?

– Если только немного, – ответил Крис, приподняв руки, словно сдавался. – После того случая со снежком.

На этот раз Ривер звонко рассмеялась.

То, о чем говорил Крис, случилось два года назад, зимой, когда он вернулся в Лоренс на праздники. Ривер тогда была в выпускном классе, и при виде Криса ее подростковое увлечение разыгралось с новой силой. Школьные подруги заметили это и стали подтрунивать над ней, призывая признаться Крису в своих чувствах. Ривер захотела доказать, что Крис Келлер для нее ничего не значит. Отчего-то это оказалось чертовски важно.

Одетый, как состоятельный взрослый мужчина, Крис держался легко и свободно в общении со всеми, кого встречал, даже если собеседники были много старше него. В душе Ривер боролись восхищение, восторг, раздражение и злость, хотя на публику она демонстрировала лишь полное безразличие.

На праздники тогда тоже выпал снег, а погода стояла на удивление безветренная и влажная. Ривер вооружилась снежком и направилась вслед за своей жертвой. Она окликнула его перед самым ударом:

– Эй, толстосум!

Ривер до сих пор не понимала, почему выбрала именно это слово из всех возможных. Впрочем, тогда ей и не требовалось ничего понимать. Дождавшись, пока жертва среагирует, она прицельно отправила снежок прямо ему за шиворот и, не объясняя больше ничего, гордо удалилась прочь.

– Ты назвала меня толстосумом, – засмеялся Крис, вспоминая тот день одновременно с Ривер, и она в ответ смущенно зарделась. – До сих пор гадаю, почему.

– Не знаю. – Ответить честно оказалось на удивление легко. Крис Келлер располагал к открытым разговорам, и рядом с ним собеседник быстро начинал чувствовать себя раскованно. – Я, если честно, тогда даже не знала значения этого слова. Просто в голову пришло.

Крис вновь весело рассмеялся, а затем прищурился, изучая Ривер.

– У тебя ведь были длинные волосы, когда я тебя последний раз видел. Ты казалась такой примерной девчушкой. Я бы и не подумал, что ты можешь вот так напасть на беззащитного человека.

– Видел бы ты, как я по мишеням стреляю, тут же перестал бы считать меня примерной девочкой, – нарочито небрежно пожала плечами Ривер.

– Ты училась стрелять? – искренне изумился Крис. – А ты опасный человек, Ривер Уиллоу.

– Если только немного.

– Что ж, в таком случае, мне повезло, что я отхватил от тебя только снежок за шиворот.

– Я вообще удивлена, что тот случай тебе запомнился.

О том, насколько ей это льстило, Ривер предпочла умолчать.

– Честно говоря, мне тогда запомнилось именно то, что снежок бросила ты. Я часто видел тебя в школе, но мы не общались…