Поверженный Король

– Если ты еще раз вякнешь, здесь в камере, я тебя задавлю прямо здесь.

Хирург посмотрел на Лобова и, встав из-за стола, резким ударом в пах, а затем в челюсть, отправил его в нокаут. Неожиданно раздался лязг открываемой двери. Пока контролер входил в камеру, Хирург успел лечь на свою койку.

– Что с ним? – спросил Хирурга контролер. – Почему арестованный лежит на полу?

– Ты спроси у него? – ответил Хирург. – Может он припадочный?

– С чего это он припадочный? Да и лицо у него почему-то разбито.

– Задай мне, что-нибудь проще, начальник. Я хоть и Хирург, но в медицине несилен.

Позвав в камеру еще одного контролера, они привели Лобова в чувство.

***

Виктор Николаевич сидел в кабинете и тщательно готовился к разговору с Лобовым. Он вытащил из сейфа оперативное дело и положил его перед собой. Раздался стук в дверь. Абрамов поднялся из-за стола и посмотрел на дверь.

– Здравствуй, Лобов. Давай проходи. Представляться я не буду, ты меня и так, наверное, хорошо помнишь. Мы с тобой встречались года полтора назад, в Челнах.

Анатолий осторожно присел на стул и посмотрел на Виктора с вызовом.

– Ты, что так напрягся, Анатолий Фомич? Бить тебя здесь никто не собирается. У нас здесь это не принято. Так что, расслабься. Предлагаю тебе просто поговорить по душам.

– О чем, я должен с вами говорить? О том, что вы меня незаконно задержали? Привезли в Казань, закрыли в ИВС? Об этом я должен с вами говорить.

– Если хочешь, давай, поговорим и об этом, – предложил ему Абрамов. Вот, видишь, Анатолий Фомич, на моем столе лежит толстое дело? Так вот, в этом деле, вся твоя преступная жизнь. Здесь сконцентрированы все документы, позволяющие мне утверждать, что ты не совсем добропорядочный гражданин. Много грехов за тобой, Анатолий Фомич.

Лобова словно прорвало. В течение часа он убеждал Абрамова, в том, что с его личным участием в городе открылась хлебопекарня, колбасный цех. Не забыл он упомянуть и о том, что он в течение последнего года много помогал малоимущим гражданам.

– Вы знаете, что являлся постоянным спонсором городского отдела милиции?

Виктор Николаевич сидел в кресле и молча, слушал его трудовую биографию. Наконец, видно устав от рассказа Лобов замолчал. Он посмотрел на Абрамова, рассчитывая увидеть его реакцию на рассказ.

Абрамов снова улыбнулся. Его улыбка вывела Лобов из душевного равновесия.

– Что вы улыбаетесь?

– Анатолий Фомич! – произнес Виктор спокойным голосом. – Вот, здесь, у меня в этом деле лежит бумага, в которой один из ваших работников утверждает, что по вашему личному указанию два ваших сотрудника, а именно Пухов и Гаранин приобрели милицейскую форму на складе школы милиции. Что вы скажите?

Абрамов заметил, как тело Лобова снова напряглось.

– Хорошо, Анатолий Фомич, дело твое, можешь молчать. Только, я хотел тебя сразу же предупредить, в начале нашей беседы, что ты обвиняешься не в убийстве гражданина Шигапова, а, в организации умышленного убийства государственного служащего- депутата Государственного Совета республики. Ты, наверное, пока не в курсе, что два твоих бойца расстреляли милицейский пост, в результате чего погибли сотрудники милиционера. Это уже не просто убийство, это террористический акт, то есть – преступление против государства.

Лицо Лобова посерело. Однако, нужно отдать ему должное, он держался пока не плохо.

– До тебя, Анатолий Фомич, похоже, не дошло, что я тебе сказал. С тобой мне все понятно. Будешь ты говорить или нет, за тебя расскажут Пухов, Гаранин. Думаю, что и твой водитель Хлебников, по кличке Батон, то же промолчит. Сегодня их всех привезут в Казань.

На скулах Лобова заходили желваки.

– Я предлагаю тебе подумать о Валентине, ребенке. Кем будет твоя жена – супругой террориста, врага народа. А ребенок причем? В чем он виноват, в том, что его папа решил разобраться с Шигаповым? По-моему, ты не глупый человек, и судьба твоей семьи, наверное, тебе не безразлична. Скажу тебе Лобов сразу, что жена твоя Валентина, видимо, также будет привлечена к уголовной ответственности. Ты знаешь, что в уголовном кодексе, есть статья, которая обязывает каждого гражданина, сообщать о готовящемся преступлении, а особенно о теракте. Это значит, Анатолий, подсядет твоя жена года на три-четыре. Ребенка заберет государство, поместит его в детский приют. Вот ты плохо или хорошо, но воспитывался дома, при матери. Так, почему, твой ребенок должен жить в приюте?

Абрамов внимательно посмотрел на Лобова и в какой-то миг заметил в его глазах слезы.

«Нашел я у тебя ахиллесову пяту», – подумал Виктор Николаевич.

Любовь к семье и детям, свойственная черта таких жестких людей, как Лобов. Абрамов решил сыграть именно на этих нотках его любви к семье. Он приказал отвести Лобова обратно в камеру. Дожимать его сегодня, как показывала практика, было бесполезно.

***

Хирург лежал на койке и тупо смотрел в угол камеры. Впервые, за долгие арестантские годы, он почувствовал себя не совсем уютно. Встреча его, со старым дворовым товарищем, что-то изменила в нем. В какой-то момент разговора с Виктором, вдруг неожиданно для него, ему так захотелось вернуться в это безмятежное детство, что он кое-как сдержал себя, чтобы не заплакать. Сейчас, находясь один в этой неуютной камере, он почему-то вновь, уже в который раз, подумал о своем детстве, о свободе. Он не видел город уже более пятнадцати лет. Сейчас, находясь в следственном изоляторе, он остро ощутил огромное желание увидеть город своего детства. Снова, как в далеком прошлом, пройтись по тихим и зеленым улочкам Адмиралтейской Слободы, окунуть руки в теплые воды Волги.

За дверью раздались шаги. Хирург невольно напрягся и посмотрел на дверь. Лобов вошел в камеру и, не обращая внимания на своего обидчика, взобрался на второй ярус. Судя по его внешнему виду, он был чем-то сильно озадачен и угнетен.

– Как, там наверху? – поинтересовался Хирург. – Наверное, весна пришла, птицы поют?

– Пошел ты на хрен со своими птицами! Мне бы твои заботы?

– Не хорошо грубить старшим, – назидательно, словно учитель, произнес Хирург. – Ты, похоже, плохо учишься, фраер. Пока научишься уважать, потеряешь много здоровья, в лучшем случае, а в худшем, тебя просто опустят ниже канализации.

– Слышишь, ты, Хирург хреновый? Не лезь ко мне с вопросами. Я не люблю этого! – произнес Лобов.

– Представь себе, мне лично наплевать на то, что ты любишь. Главное в жизни– чтобы тебя не полюбили мужчины. Ты понял меня? – произнес Хирург и отвернулся к стене.

В камере повисла тягучая тишина, прерываемая громкой капелью. Это подтекал кран умывальника. Тишину разорвала команда контролера. Хирург, молча, встал с койки и направился к двери. Контролер, гремя ключами, повел его на допрос к следователю. Лобов, проснувшись от шума закрываемой металлической двери, открыл глаза и уставился в потолок, стараясь понять, где он находится. Память медленно возвращала его к реальной действительности. Поняв это, он заскрипел зубами. Ему не верилось, что все хорошее, что было у него в последнее время, бесследно исчезло, за этими серыми бетонными стенами.

Он проанализировал свой первый разговор с Абрамовым и остался им вполне довольным. Единственно, что его пугало, это судьба его жены и малолетнего ребенка. Он, не верил, что Абрамов реально осуществит свою угрозу, посадит жену, а ребенка передаст в детский приют. Однако, подобного развития событий, он не исключал. Сейчас, лежа на панцирной сетке кровати, он на миг представил себе эту картину. Перед глазами Анатолия, предстала жена с красными заплаканными глазами. Она тянула к нему свои руки и ребенка. От этой, нерадостной для него картины, защемило сердце.

«Нужно что-то делать?» – подумал Лобов.

Он соскочил с койки и стал нервно шагать пол камере. Анатолий, который всегда учил своих подчиненных, не сдаваться и не выдавать своих друзей, сам оказался в тупиковой ситуации. Он отлично понимал, что у милиции нет на него практически ничего, что могло бы его привязать к совершенным им преступлениям. Однако, сто процентной уверенности в этом у него не было. Его, по-прежнему, беспокоила судьба его товарищей. Именно, только два этих человека, могли намертво привязать его к убийствам. Однако, судя по беседе с Абрамовым, он так не понял, какова их судьба. Его размышления были прерваны возвратом в камеру, Хирурга.

***

Хирург вошел в камеру и сел на лавку. Мельком взглянув на Лобова, который шагал по камере, он, улыбнулся:

– Сладенький! Похоже, твоих подельников привезли в Казань. Все опера носятся словно обкуренные.

Лобов на секунду остановился и взглянул на Хирурга.

– Откуда ты знаешь, что это мои подельники? Что, у них на лбу это написано?

– Я немного соображаю в этих делах. Ты ведь, насколько я понял, из Елабуги? И если опера не хотят их сажать к нам в хату, значит они твои подельники?

– Кто тебе сказал, что я из Елабуги? – задал ему вопрос Лобов. – Наверное, сорока на хвосте принесла?

– Почему сорока? Мне об этом контролер сказал, когда ты был на допросе. Ты, вообще-то, слышал когда-нибудь о тюремной почте? Если нет, то могу просветить. Ты еще на зону не «поднялся», а там уже все знают про тебя – где родился, где крестился. Вот тебя и встретят там, как «прокричат» о тебе в тюрьме. Хорошо скажут, хорошо и примут. Плохо скажут, будешь вечно в «обиженных» ходить.

Лобов остановился напротив Хирурга и посмотрел на него своим не добрым взглядом. Несмотря на то, что он не возлюбил этого человека сразу, но нужно было отдать ему должное, у него был громадный арестантский опыт, которого так не хватало сейчас ему. Анатолию не нравилось многое в этом человеке – его хамское отношение к нему, от которого он уже давно отвык, не прикрытое стремление стать паханом в камере. Это чувство обострилось, после того, когда этот уже не молодой человек, просто избил его в камере, а он не мог постоять за себя.

– Скажи, Хирург! Ты говоришь, привезли троих из Елабуги, кто они, ты случайно не знаешь?

– Откуда я могу знать? Да и зачем мне все это? Вы там «накосячили», вы и разбирайтесь с властями. Меня дня через два погонят отсюда в СИЗО, и я забуду о тебе, пока ты не поднимешься от сюда в изолятор. Вот, там я с тобой и поговорю о жизни.

– Ты, что, меня пугаешь? Мне плевать на тебя, Хирург. Может, ты и в авторитетах, там ходишь, только я тоже не из последних людей. Спроси об этом пацанов из 18 колонии. Они тебе расскажут, кто их грел там, за колючкой, кто им помогал деньгами и одеждой.

– Мне на них – три кучи! 18 колония – это «красная зона», и нормальных пацанов там нет. Ты понял меня?

– Причем «красная», «черная» зона? Что, там люди, что ли не сидят?

– Может там и сидят, но правят там – активисты. Нормальные бродяги этого бардака не потерпят. А, если терпят, то значит – не пацаны.

Хирург поднялся со скамейки и лег на свою койку. Лобов проводил его взглядом и сел за стол. Только сейчас, он начал понимать, что он делал до этого, было не совсем правильно по законам зоны. Теперь вся его дальнейшая жизнь, зависела только от этого человека, по кличке Хирург.

***

– Что, Гера, скажешь? – поинтересовался Абрамов у него. – Что, из себя, представляет этот Лобов? Готов к сотрудничеству или нет?

– Виктор! Ты правильно вычислил его. Он, действительно, является лидером группировки. Вчера вечером он рассказал мне, что они часто ездили в Менделеевск и «грели» 18 колонию. Держится он пока спокойно, надеется, что у вас на него ничего нет. Единственно на что «повелся», это на подельников. Думаю, что все – это дело его рук и ближайших товарищей. Если возьмете их, то может поплыть и он. Здорово, переживает за семью, это тоже его слабое звено.

Мы еще поговорили с ним минут десять. Виктор попросил оперативника покормить Хирурга и отвести его в камеру, до того, как он закончит работать с Лобовым. Попрощавшись с Хирургом, Абрамов направился к себе в кабинет.

Лобов, не обращая внимания на Абрамова, продолжал смотреть в окно. Он сел в кресло и задал ему первый вопрос.

– Анатолий Фомич! Вчера в МВД были доставлены два ваших подельника – Пухов и Гаранин. Сегодня, я ожидаю еще одного вашего товарища – Хлебникова. Ты же не будешь отрицать, что ты их хорошо знаешь?

Лобов промолчал, словно, не услышал вопроса Абрамова.

– Вчера Гаранин сообщил в своих показаниях, что по твоему указанию он и Пухов получили на складе школы милиции милицейскую форму. Эту форму они, якобы, использовали при покушении на Шигапова. Что ты скажешь теперь?

– Я не верю, что Гаранин мог это сказать, тем более в отношении меня. Вы врете, гражданин Абрамов!

Виктор усмехнулся. Он открыл, лежащее перед ним дело.

– Анатолий Фомич! Почему ты считаешь, что эти люди лгут и оговаривают тебя? Ведь совсем недавно, ты им верил и полностью доверял? Тот же Пухов не скрывает, что он и Гаранин расстреляли милицейский пост. Сам подумай, зачем им оговаривать себя, для того, чтобы их расстреляли?

Лобов пристально посмотрел Абрамову в глаза и, улыбнулся:

– Поймите, меня, гражданин начальник. Все, что вам рассказали эти два дурачка, это их проблема. Я к ним никакого отношения не имею. Я там не был и не в кого не стрелял! На моих руках нет крови этих несчастных людей.

– Может, ты и прав, считая, что на тебе нет крови этих людей, Анатолий. Однако, я думаю об этом совершенно по-другому. Со слов, тех же самых арестованных, именно ты, Анатолий Фомич, сунул им в руки эти автоматы и пистолеты. Может, ты забыл, но именно ты отдал приказ на ликвидацию Шигапова.

– Это все слова, гражданин начальник. Организуйте мне очную ставку с этими людьми. Пусть они при мне, все это повторят.

– Фомич! Здесь я решаю, когда и что проводить. Хочешь очную ставку – она будет, но не сегодня и не завтра. Мы сначала закрепим все их показания с выездом на место, а, затем, организуем очную ставку, если она понадобится для следствия. Кстати, Хромов, задержал вашу супругу на трое суток. Я не знаю, что у тебя произошло с ним, но он настроен очень решительно. Ввиду того, что родная сестра твоей жены сильно пьет и ведет аморальный образ жизни, шанс у нее на усыновление твоего ребенка, просто, минимальный. Ты, наверное, понимаешь, что свобода твоей жены зависит только от тебя, Анатолий Фомич. Если тебе не жалко жену, то пожалей, хотя бы своего ребенка.

Лобов выслушал Абрамова, молча. Только перекатывающиеся на скулах желваки, говорили о том, что он явно волнуется. Он, снова, начал рассказывать Абрамову о своей трудовой деятельности, о своем меценатстве.

– Прекрати, Лобов! Я это уже слышал от тебя.

Виктор Николаевич вызвал конвой, который отвел арестованного в камеру.

***

Лобов шел по коридору ИВС, внимательно вглядываясь в металлические двери камер. Где там, за одной из них, находились его товарищи: Пух и Гаранин. Именно, от их показаний теперь зависела его личная жизнь и судьба его семьи. Информации о задержании его жены, начальником городского отдела милиции, не вызывала у Лобова особого удивления. Он с момента своего задержания, предполагал, что Хромов обязательно воспользуется этой ситуацией. О том, что он догадался, что наезды на его любовницу Вершинину, организовал Лобов, было маловероятным. О них, кроме Гаранина, Пуха и Черного, больше никто не знал. Хромов при всем своем желании узнать это, просто не мог.

Анатолий остановился около металлической двери камеры. Контролер открыл ее и втолкнул его в камеру. В тусклом свете электрической лампы, он увидел, лежавшего на койке Хирурга. Лобов прошел в камеру и сел на лавку.

– Слушай, Лобов! – произнес Хирург. – Похоже, твоих пацанов час назад увезли в Елабугу на следственные действия. Беда у тебя Лобов.

Фомич посмотрел на Хирурга, словно увидел его впервые.

– Знаешь, Хирург, без твоих шуток, сахар сладок, – произнес ему в ответ Лобов. – Ты бы, мне подсказал, как мне дальше жить?

– Я тебе не священник и грехов я не отпускаю. Ты сам решай, как тебе жить дальше, чем грузиться, а чем нет. Не всегда молчание – золото. Я, вот, знал одного из «Тяп-Ляпа», он вообще не произнес не одного слова во время допросов. И, что ты думаешь? Поставили к стене и намазали зеленкой лоб. Пойми, Толя, что глупо отрицать то, что за тебя, уже все рассказали твои подельники. Смысла в этом, нет. Ты знаешь, Лобов, где колхоз, там, брат и разруха. Играть нужно со следователем, искать выгоду. Ты, говоришь, а он взамен этому, подгоняет тебе жену с харчами. Думай, Лобов, думай.

Анатолий попытался начать свой рассказ, но тот остановил его рукой.

– Слушай, Лобов! Мне твои переживания не нужны. У тебя, «сладенького», своя жизнь, у меня «сидельца» – своя. Я давно не был на воле и мне не понятны ваши заморочки. Я, Толя – вор, а не барыга, как ты. Сейчас ты пытаешься показаться всем, что ты крутой, что ты все можешь. Нет, «сладенький», это все в прошлом Тебе сейчас нужно «краситься», а, если по-человечески – выбирать «масть», по которой будешь жить дальше. Вором тебе уже не быть, а вот мужиком – ты можешь стать, если сбережешь свою задницу.

Дверь камеры открылась, и контролер вывел Хирурга на допрос. Лобов остался один на один со своими мыслями.

***

Анатолий лег на койку и задумался. Только сейчас он стал понимать этого уже немолодого зека. Он был прав, предлагая ему, задуматься о своей дальнейшей жизни. Рассматривая серый потолок камеры, Лобов, невольно вспомнил информацию Хирурга о его подельниках.

«Как же так? Они же клялись ему в верности? – подумал он. – По всей вероятности, расстрел сотрудников милиции отрицательно повлиял на каждого из них. Теперь, они наперегонки побежали сдавать друг друга милиции».

Он повернулся лицом к стене.

«Хирург, прав! – снова подумал он. – Каждый спасает себя, как может. Как, он сказал, что нельзя отрицать то, что уже известно милиции от подельников. Однако, судя по тому, что ему сообщил Абрамов, они знают достаточно много. Знают, где они достали форму, знают, что накануне акции, именно он передал им эти автоматы. Может, действительно, стоит вступить с Абрамовым в игру. Он ему показания, а он – свободу его жене? А, почему бы не попробовать? Что он теряет в этом смысле? Да, ничего! Пухов и Гаранин в раскладе, чего тогда ждать? Нужно принимать эту игру, говорить за себя, за Пуха и Гаранина и ограничится только теми событиями, в которых они принимали участие».

Анатолий, снова, уже в который раз попытался припомнить все проведенные им акции, в которых бы, не участвовал хотя бы, кто-то из них. Однако, ничего положительного он припомнить не мог. Он не мог вспомнить ни одной подобной акции, где бы, не присутствовали его товарищи.

Его тяжелые размышления прервал контролер, который завел в камеру Хирурга. Тот, молча, подошел к своей койки и, свернув свой грязный матрас, направился обратно на выход из камеры. Остановившись у двери, Хирург обернулся и посмотрел на Лобова.

– Я не прощаюсь, Лобов. Думаю, что мы еще увидимся с тобой, в изоляторе – произнес он и вышел из камеры.

«Как так? – подумал Анатолий. – Ведь он говорил, что его «нагонят» в изолятор через два дня, а ушел раньше? Теперь даже поругаться, не с кем?»

Он присел на скамейку и посмотрел на закрытую дверь.

«Вот так, наверное, и на расстрел выводят, тихо, буднично. Взял матрас и вышел, чтобы больше уже никогда не вернуться ни домой, ни в камеру», – снова подумал он.

От этой грустной мысли, у Анатолия защемило сердце.

«Еще этого не хватало, умрешь здесь в камере, как собака и никто не узнает, где тебя закапают».

Лобов лег на койку и закрыл глаза.

***

Лобов проснулся от криков контролеров. Крики были столь близки, что он, вскочив с койки, бросился к двери, стараясь услышать шаги проходивших мимо двери людей. Сначала, судя по команде, из камеры вывели Пухова, а затем минут через двадцать, Гаранина. Когда мимо двери, проводили Гаранина, Анатолий, набрав полные легкие воздуха, закричал:

– Костя! Гаранин! Это я Лобов! Держитесь и тогда мы все выберемся из этой ямы!

В ответ на его крик Фомич услышал лишь мат контролеров. Когда шаги в коридоре стихли, он обессилено прижался лбом к холодной металлической двери камеры. Вскоре по коридору протопало несколько ног, и снова, наступила звенящая тишина. Он поднялся с пола и направился к койке. Теперь он уже не сомневался в информации Хирурга. Его ребята действительно сидели в ИВС МВД РТ. В двери открылось небольшое окошко, прозванное арестантами «кормушкой», в котором показалось уже знакомое лицо сержанта.

– Лобов! Примите пищу, – произнес он и протянул ему миску с кашей.

Он миску и поставил ее на стол.

– Слушай, сержант! – обратился к нему Анатолий. – Это куда ребят повезли?

– Каких ребят? Ах, этих – Пухова и Гаранина? Их Абрамов повез в Елабугу, на следственный эксперимент.

– Что, меня сегодня никто не будет допрашивать? – спросил он контролера.

– Кому, ты нужен, Лобов? Абрамов сказал, что ты смертник и он, больше не хочет тратить на тебя свое время, – ответил сержант и с лязгом, захлопнул кормушку.

Лобову, словно дубинкой стукнули по голове.

«Как, так, смертник?», – подумал он.

Ему захотелось закричать во весь голос, что он еще живой, что хоронить его еще рано. Однако, вместо крика, из горла вырвался лишь хрип. Он сел за стол и, закрыв руками лицо, зарыдал. Ему было жалко себя. Он не хотел просто умирать, в таком возрасте. Он закрыл глаза. Перед ним, словно в кино, возник Афганистан. Пески, убитые им люди. Что он, медленно бредет по извилистой улочке аула, направляя автомат, в сторону доносившихся звуков, однако, живых людей уже нет. Молодой солдатик-первогодок со страхом смотрит на валяющиеся вокруг трупы людей и, дрожащим от ужаса голосом, спрашивает его:

– Товарищ старший сержант! Это за что мы их так? Стрелял один, а убили мы их, десятки.

– Мещеряков, это война. Здесь зуб за зуб, око за око. Или ты их валишь или они тебя. Здесь, жалости нет места.

Он открыл глаза. Серые стены камеры, просто, давили на него, лишая его возможности дышать полной грудью. Ему вдруг тоже захотелось задать подобный вопрос в отношении себя:

– За что? Я же лично никого не убил! Почему меня хотят лишить этой жизни? Причем здесь моя жена и ребенок? Ведь они ни в чем не виноваты!

Он снова окинул взглядом серые стены и понял, что в отличие от рядового Мещерякова, задать подобный вопрос, было не кому.

***

Абрамов обсуждал с начальником Управления уголовного розыска МВД проблему Елабуги.

–Ты представляешь, такая большая и мощная банда у Лобова, а городская милиция, словно в состоянии глубокого гипноза, ничего не видит?

– Сейчас, Виктор Николаевич, главное «развалить» Лобова. Заставить его разоружить свою банду. Это потом мы разберемся, кто не доглядел, кто помог ему подняться на ноги.

– Я не согласен с вами. Мы всегда все, откладываем на потом, а почему не сейчас, когда это преступление так актуально?

– Виктор Николаевич! Сейчас у нас в МВД идет война за кресло министра внутренних дел республики. Ты представляешь, что сейчас начнется, если исполняющий обязанности министра, начет разбираться с Хромовым? Ему, наверняка, придется разбираться и с другими начальниками управлений, а ему это сейчас не нужно?

Абрамов закурил.

– Ты, знаешь, я никогда не лез в политику, не играл в эти «игры». Главное для меня – развалить Лобова и мне совершенно безразлично, на чьи весы ляжет этот успех.

Начальник Управления посмотрел на Виктора и, махнув рукой, произнес:

– Ты, знаешь, Абрамов, сейчас не то время и нейтралитет, вряд ли, спасет тебя. Сейчас ты или в команде одного или в команде противника. В одиночку здесь не ходят.

–Может, ты и прав. Но меня сейчас больше волнует Альметьевск, чем все то, о чем ты мне только, что говорил. Мне кажется, что мы накануне грандиозного «шухера».

– С чего это ты взял?

– Я вчера встречался с одним из своих источников. Он был в Альметьевске и встречался там с Чекистом. Лобов, за две недели до покушения на него, ездил к Чекисту и помог ему оружием. Просто так, никто не покупает автоматы.

– Вот и работай с Лобовым. Пусть он поделится с тобой этой новостью.

– Все, ясно. Думаю, что в течение двух дней, я «развалю» его.

Абрамов вышел из кабинета начальника Управления и направился в ИВС. Поздоровавшись с сотрудниками, он поинтересовался у них, о состоянии Лобова.

– Что ему будет, товарищ подполковник. Спит целыми днями…. Сегодня, он поинтересовался у Нигматуллина, в какой «хате» сидят его друзья и, как часто вы их возите в Елабугу. Вам сегодня он нужен?

– Пусть отдыхает. Вы как бы, между прочим, сообщите ему, что я якобы больше не хочу с ним говорить. Скажите, что его все равно ожидает «вышак».

Сотрудники засмеялись.

– Вы думаете, «поведется»?

– Должен….

Виктор осторожно подошел к его камере и заглянул в глазок. Лобов сидел за столом, обхватив голову руками. Абрамов отошел от камеры и вновь проинструктировал личный состав ИВС. Теперь, нужно было ждать результата, этой психологической развязки.