Иллюзия

– Нет, – акула смотрела прямо мне в глаза, – когда вы его услышите, то станете им самим, и вы сами наделите его полномочиями действий. А пока что мы знаем только то, чего он никогда не может сделать по определению.

– Но как не ошибиться и знать что это точно он?

– Он звучит только в тишине, – Агафья Тихоновна отвела взгляд, – только в полной тишине.

Я замолчал и закрыл глаза.

– Еще никто не заблудился, следуя своему внутреннему голосу, – добавила она, – когда вы услышите, то не ошибетесь.

– Но…

– Никаких но, – акула перебила меня, – помните основное – ваш внутренний голос полностью лишен страхов, волнений, и всех, даже самых маленьких переживаний.

– Всех?

– Абсолютно. В Мире внутренних голосов страхов и переживаний не существует. Их просто нет.

Артак кружил в ярко-синем небе, заслоняя собой то одно, то сразу несколько солнц, и по-моему, понимал много больше меня.

Не зря же он, своими действиями и делами выбрал образ существа, умеющего подниматься ввысь. Не только над планетой, но и над Сознанием. А может он и был формой общего Сознания, принявшей облик дракона? Или он был Любовью? Молчаливой, и от этого самой что ни на есть истинной. Ведь все настоящее – как счастье, так и горе – всегда безмолвно.

8

Попив чай, и таким образом немного подкрепившись, мы засобирались в путь. Вещей у нас было немного – только рюкзак с красками и немного Времени в двух бутылочках. Я достаточно быстро справился с застежками на рюкзаке и повесил его на спину.

– Куда мы отправимся?

– Вперед, – Агафья Тихоновна как-то неопределенно указала вдаль, – только вперед.

– Но в каком направлении? – я крутил головой по сторонам и видел только одинаковую, уходящую вдаль зеленую равнину.

– Это совсем неважно. При движении вперед важны только действия, а не их направление, – акула уже залезла на дракона и ждала меня там. Увидев на моем лице недоумение, она проговорила:

– Имея летающего дракона глупо идти пешком, не так ли?

Артак подставил мне крыло, по которому я смог быстро забраться на его спину. Дракон взмыл вверх столь стремительно что закружилась голова. Акула потянулась куда-то вверх, что-то щелкнуло, и я увидел у нее в плавнике мой зонт, целый и невредимый, но уже сложенный. Он был бесцветный, мой зонт. Его горошины, каким-то волшебным и непостижимым образом продолжали ярко светиться в небе, и судя по всему наш путь лежал именно туда. Вверх, по дороге к одному из Солнц.

Земля скрылась из виду достаточно быстро, но мы продолжали лететь вдаль от планеты с неизменной и невероятной скоростью, однако, если мерить расстояние на глаз, то к солнцам нам так и не удалось приблизиться. Ни на километр. Да что там километр, ни на один метр. Они продолжали величаво висеть на одинаковом расстоянии от нас, тускло поблескивая красным. Возможно, эти зонтичные звезды были настолько далеки, что даже огромная скорость, с которой мы двигались, не могла перечеркнуть это расстояние. А может быть – это был край этого Мира, край, которого нельзя достичь по определению.

– Что происходит? – я повернулся к Агафье Тихоновне, и кивая на зонт и горящие в небе солнца, спросил, – почему так?

– Почему солнца остались светить, если я забрала небосвод? – акула засмеялась, – потому что в вашем восприятии эти светила уже реальны. Ваше Сознание приняло данный Мир, а приняв – дало ему, Миру, настоящую Жизнь.

– Значит я творец этой Вселенной? – от удивления я широко открыл глаза, но тут же подумал что это несправедливо – приписывать создание всего Мира себе одному, и тут же поправил сам себя, – мы, я хотел сказать – мы творцы…

– Ахаха, – Агафья Тихоновна громко рассмеялась, – нет, нет, только вы. Вы сами. Мое Сознание неспособно на такие творения, мое Сознание – лишь Сознание сказочного, выдуманного персонажа. А если быть совсем точной – выдуманного вами персонажа.

– А он? – я показал на Артака.

– Он – тем более – нет, – акула стала вдруг серьезнее и перестала смеяться, – он – выше этого. Драконы не создают, они лишь созерцают. Созерцание уже существующего – проявление Сознания высших существ.

– Так этот Мир реальный?

– Да. И вы – его Бог! Только ваше Сознание способно на такие вещи. Как только оно приняло этот Мир как существующую данность, Вселенная тут же смоделировала его из того что было под рукой, – Агафья Тихоновна продолжала терпеливо объяснять, – ну а под рукой оказался ваш зонт. Для создания вашей Вселенной, как вы можете наблюдать, этого оказалось вполне достаточно.

– И они действительно там? – я кивнул на яркие горошины в густом синем небе?

– Этого мы никогда не узнаем. Но мы чувствуем их тепло, а значит в нашей системе восприятия они действительно там, – она посмотрела вверх и добавила, – если еда действительно насыщает, вы же не спрашиваете, настоящая ли она.

– Но…

– Никаких но, – акула пришпорила дракона и он полетел еще быстрее. Свист от рассекаемого нами пространства почти заглушал звук голоса Агафьи Тихоновны, но каким-то непостижимым образом, как только она начинала говорить, ее слова всплывали в моем Сознании автоматически, словно они там и родились. Однако, я четко понимал, что эти слова принадлежат белой акуле. Это ее речь и ее ответственность.

– И когда мы будем на месте? – я решил немного схитрить, рассчитывая на то, что Агафья Тихоновна, отвечая на мой вопрос, невольно выдаст конечную точку нашего путешествия.

– Почему будем? – она смеялась, видимо прочитав мои мысли, – мы уже на месте. Каждое мгновение мы на своем месте, – Агафья Тихоновна подмигнула мне черным лакированным глазом, – только так, привыкайте. Только так и никак иначе.

– А там? – указывая взглядом на звезду, я продолжал хитрить.

– Никогда, – акула внезапно посерьезнела и добавила:

– Чем быстрее мы пытаемся двигаться, тем быстрее начинаем уменьшаться в сравнении с остальным миром, а если брать объективно – максимум чего мы можем достичь – это остаться на том же самом месте.

– На одном и том же месте?

– На одном и тоже месте.

– И где это место?

– В центре Вселенной! – Агафья Тихоновна замолчала лишь на одно мгновение и твердо добавила:

– А вы разве не знали? Где бы мы ни были, мы всегда точно в центре Вселенной.

– Как это?

– Любой известный нам Мир расширяется с большей, чем мы можем двигаться, скоростью, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – но прошу вас, не забывайте, что мы находимся в зонтичном мире, а он, в отличие от других миров, имеет края, четко ограниченными куполом зонта, и раз уж купол не в состоянии расширяться вдаль, ибо удерживается на металлических спицах, его поддерживающих, то уменьшаться вынуждены мы. Уменьшаться вглубь с той же самой скоростью, с которой он бы расширялся, если бы мог, – акула немного помолчала, обдумывая смысл сказанного, – в этой Вселенной купол и есть наш местный Большой Взрыв, убегающий от нас же со скоростью Света. Правда в данном случае все с точностью наоборот – мы убегаем вглубь центра данного Мира, а край Вселенной статичен. Но для нас, как и для Артака, – акула потрепала его по шее, – это совершенно неважно.

– Эти законы действуют только в этом Мире? – я был немного сбит с толку, но сама идея мне понравилась.

– Это универсальный закон и я вам сейчас это докажу.

Агафья Тихоновна на ходу придвинула к себе одно облако, и ловко спрыгнув на него с дракона, предложила мне сделать тоже самое.

– Сколько раз на Земле вы смотрели в ночное небо?

– Не знаю. Много, – я задумался и подтвердил:

– Очень много раз.

– И что вы там видели?

– Звезды. Далекие и очень далекие. Свет от некоторых путешествует к Земле миллионы, а то и миллиарды лет.

– То есть каждый раз заглядывая в ночное небо, вы заглядывали в прошлое, и иногда очень далекое прошлое?

– Да, именно так, и это всегда восхищало и пленило меня, – я вспомнил несметное количество звезд на земном небосклоне и невольно закрыл глаза, представляя известную всем картинку.

– И где заканчивается эта ваша Вселенная? – спросила, как мне показалось, немного скептически, Агафья Тихоновна.

– Ну если Большой Взрыв был почти 14 миллиардов лет назад, то и Вселенная смогла распространиться примерно на 14 миллиардов световых лет от нас.

– В каком направлении? – акула прищурилась в ожидании ответа.

– Да в любом! В любом направлении! – я отвечал уверенно, будучи уверен в предмете спора, но увидев скептический взгляд Агафьи Тихоновны, повторил уже не так уверенно:

– В любом направлении.

– Значит ли это что, чисто геометрически, вы находитесь в центре шара с радиусом 14 миллиардов световых лет?

– Конечно, для наглядности можно сказать и так, – я внимательно следил за разговором, пытаясь вовремя поймать и нейтрализовать подвох, который, Агафья Тихоновна, несомненно, мне готовила. А может быть и не подвох вовсе, а какое-то логическое несоответствие.

– И наблюдая в самый мощный телескоп за краем, за оболочкой Вселенной, мы можем видеть именно то, что происходило в тот момент, когда прогремел Большой Взрыв?

– Да, именно так. Мы видим реликтовое излучение, возрастом почти 14 миллиардов лет, – я все еще не понимал куда клонит акула.

– Я не сильна в математике, но с воображением у меня все в порядке, – она смеялась одними глазами, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, – вы сами только что сказали что засматриваясь в телескоп на край обозримой Вселенной везде вокруг себя вы видите Большой Взрыв, – она кивала головой, – а это значит что вы в самом его центре, где бы вы ни находились! Тадам! – Агафья Тихоновна, смеясь, поставила заключительный аккорд в нашем разговоре, – Тадададам! – она утерла со лба выступивший пот и замолчала.

– Ну да… – и тут замолчал и я, – в самом центре. В самом что ни на есть центре, – я бессвязно повторял одно и тоже, наконец-то поняв, к чему клонила акула, – в самом центре. А Большой Взрыв именно вокруг нас…

– Вы понимаете? Физика вашей родной Вселенной ничем не отличается от физики Вселенной, созданной нами после обеда и ограниченной куполом японского зонта с сотнями ярких горошин-солнц! Вы постоянно проваливаетесь в середину Большого Взрыва, в каком бы Мире вы не находились. Да и если быть до конца откровенной, надо отметить что Никто не в состоянии создать ничего отличного от того самого Мира, в каком это созидание и происходит.

– Так был ли вообще Большой Взрыв? – я немного оторопело прошептал сначала про себя, а потом подняв глаза на Агафью Тихоновну, повторил немного смелее:

– Или все-таки это было большое сжатие?

– Ах не все ли равно расширяемся мы или сжимаемся. Вполне возможно, что и ваша реальная Вселенная лишь чей-то зонт, – акула рассмеялась, – с одним отличием – голубой, а не синий фон ткани, и одна желтая горошина вместо сотни красных. Какая разница, – Агафья Тихоновна хитро посмотрела прямо на меня, – ведь пределов расширяться, впрочем как и сжиматься не существует. И для нас, как участников процесса, по сути ничего не меняется!

Она подбила облако под собой энергичными движениями плавников, словно взбивала подушку, и устроившись немного удобнее, произнесла:

– Кстати, здесь нас никто не услышит. Готовы ли вы продолжить разговор на тему спора Света со Временем? Этот вопрос, хоть и является достаточно сложным, но на самом деле очень простой, – она усмехнулась, – нужно только повернуть мозги наоборот.

– Наоборот?

– Да, именно наоборот. Представьте на секундочку, что все что вам говорили в школе о Пространстве и Времени, о материи, о движении, все – неверно.

– Но это же наука! Не религия, не верование, а чистая наука! – я совершенно не понимал что имеет в виду моя спутница.

– Наука, конечно, наука, – она успокаивающе погладила меня по голове, и ловко выхватив у меня из рюкзака бутылочку с надписью «мгновения», немного разбрызгала рядом с нами. Бутылочка вернулась на свое место в рюкзаке, а облако вокруг нас застыло в настоящем моменте.

Артак, заметив остановившееся мгновение, тут же довольно заурчал и начал поглощать инфракрасный свет, исходящий от наших зонтичных, и уже можно было сказать – домашних, ручных солнц. Он сыто развалился на облаке, подставив брюхо под Свет.

Странные вещи происходили вокруг. После того, как акула остановила мгновение, Мир изменился в ту же секунду. Исчезли звуки, исчезли цвета, исчезли запахи. Казалось, исчезла не только вся привычная нам материя, но и наше восприятие материи и Пространства. Исчезло любое движение, любое изменение чего бы то ни было. Исчезла сама жизнь в ее нашем, человеческом понимании. Ведь мы привыкли считать, что жизнь – это тогда, когда что-то изменяется. Где изменяется? Во Времени, конечно. Во Времени и в Пространстве. Других критериев человечество пока не придумало.

Агафья Тихоновна молча наблюдала за преобразованиями куска нашей маленькой Вселенной, и казалось, была весьма довольна происходящим.

– Вы видите, остановить Время достаточно легко, – она жестом показала вокруг и продолжила:

– Сейчас мы с вами оказались внутри одного лишь мгновения, только одного единственного фотоснимка из огромного альманаха «Время», и как вы можете видеть, в нем вполне можно быть, и даже жить и чувствовать.

– То есть для нас Время остановилось?

– Оно остановилось не для нас, – акула терпеливо растолковывала мне казавшиеся ей азбучными истины, – оно остановилось для нашего восприятия. А для нас самих Времени никогда и не было. Нечему и останавливаться.

– Но что это такое? – я нерешительно протянул руку и дотронулся до непонятных кругов, опоясывавших все вокруг нас. Эти круги были похожи на волны от брошенного в воду камня. Они пересекались и создавали причудливые узоры, формы и фигуры, и казалось, совсем не мешали существованию друг друга.

– Поля. Это энергетические поля. Энергия, если хотите. Поля, одни из которых мы воспринимаем как видимый свет, другие – как звуки, третьи – ощущаем как обыкновенное тепло, и так далее. Таких полей бесконечное количество, и каждое из них лишь органично дополняет другое. Сейчас они заморожены, в этом, остановившемся для нас мгновении, но если бы не это, все волны вокруг нас находились бы в постоянном движении и видоизменялись бы каждое мгновение.

– И переливались бы разными цветами?

– Ах, нет, – акула рассмеялась, – цветов, отдельно от воспринимающего их человека не существует, – но вы правы, они переливались бы. Энергиями, – она произнесла это слово с величайшим уважением, – и поверьте, это еще красивее, чем просто цветами.

– Но почему я продолжаю вас слышать, если все остальные звуки, насколько я понимаю, пропали и превратились в вибрации?

– Ведь мы остановили именно ВАШЕ мгновение. В вашем мгновении вы вправе устанавливать свои правила. Это ваша иллюзия, и вам ее придумывать. Что вам, например, мешает прожить хоть всю свою жизнь в каком-либо одном, отдельно взятом мгновении? – Агафья Тихоновна дотронулась плавником до колец, опоясывавших ее самое, и плавник легко прошел сквозь энергетическое поле, – ведь Природа совсем не собирается лишать вас привычных способов восприятия, – она приподняла плавник, – но в данный момент вы более или менее можете видеть реальный Мир своими, привычными для вас органами чувств. Именно реальный Мир, а не человеческое его восприятие, это безмерно урезанное, бедное на видимые Энергии, но все же восприятие. Субъективное видение. Я бы даже сказала – то что вы постоянно наблюдаете – это человеческая интерпретация реальной Вселенной.

Я оглянулся вокруг еще раз. Артак, сидя на облаке, каждый атом которого испускал свои энергетические круги разной толщины и размера, продолжал поглощать нечто мягкое, концентрированное, и скорее всего, очень вкусное.

– Это инфракрасный свет, – акула поймала мой взгляд и поспешила ответить на еще незаданный вопрос, – он находится выше красного, и человек лишен возможности воспринимать его глазами. Однако, вы все же чувствуете его кожей как обыкновенное тепло. Сейчас ваши глаза получили дополнительный биоресурс – видеть невидимое, но реально существующее, – она почему-то вздохнула, – пользуйтесь на здоровье.

– А это что? – я показал на другие, менее широкие круги.

– Ультрафиолет. Свет, находящийся перед первой, видимой человеком частью спектра. Глаз также не в состоянии его ухватить и он остается незаметным для вас.

– Столько разных кругов. Глаза разбегаются, – я оглядывался, замечая все новые и новые проявления энергии.

– Да, тут много всего, обычному глазу невидимого, – акула дотрагивалась до каждого отдельного кольца, вызывая ответную реакцию последнего в виде небольшой вспышки, – гамма излучение, рентгеновские лучи, уже обговоренный нами ультрафиолет, видимый свет, который вам так дорог и вами же любим, инфракрасное излучение или другими словами – простое тепло, – Агафья Тихоновна потянулась куда-то за спину и выхватила невиданное мной ранее кольцо, – а вот и микроволновое излучение, – она прыгнула вверх, сильно оттолкнувшись хвостом от земли и вернулась с новыми, зажатыми в плавнике кругами, – а вот эти, – акула с гордостью кивнула на них, – самые длинные и их труднее всего поймать руками. Это радиоволны.

Агафья Тихоновна крепко держала большие круги, давая мне возможность насладиться переливом даже не цвета, но силы. Энергия, заключенная в Пространстве, кажущимся нам пустым, поражала. Она была везде, куда ни посмотри. Пустота вокруг нас, как оказалось, не была пустой. Пустота была наполнена сверх всякой меры, однако это все оставалось невидимым для человеческого глаза. Невидимым, и следовательно, оставленным без внимания долгое время. Только сейчас, в наше Время, человечество начало понимать что пустоты как таковой не бывает. Любая точка в Пространстве наполнена живой и неиссякаемой силой. Неиссякаемой – в самом прямом смысле, ибо насколько я смог увидеть и понять, пределов у этой силы нет. И никогда не было. И судя по всему – никогда не будет.

– … Чем плотнее упакованы кольца – тем большей энергией обладает само поле, – только сейчас я понял что все это время акула что-то говорила, возможно, пыталась мне объяснить происходящее, но погруженный в собственные размышления я ничего не слышал, и только, как зачарованный, осматривался вокруг, не в силах скрыть или даже приглушить свое изумление.

Агафья Тихоновна уселась на оказавшуюся достаточно прочной и упругой радиоволну и раскачивалась на ней как на качелях, свешенных с верхнего облака. Спустя какое-то время ей надоело это занятие и видя что я не собираюсь к ней присоединиться, она спрыгнула вниз, на облачную подушку и уселась прямо около меня, отпустив ничем и никак не поврежденную радиоволну. Та упруго вернулась на свое место, в нескольких метрах над нашими головами.

– Ух ты, – только и смог прошептать я, – а можно оставить эту способность навсегда?

– Видеть?

– Да.

– Она с вами навечно. Навечно в этом мгновении.

– А в другом?

– В другом вы будете просто знать о том что на самом деле есть вокруг вас. Разве это не одно и тоже?

– Но видеть не получится?

– Видеть? – Агафья Тихоновна засмеялась, – видеть не получится. Ваш глаз, созданный эволюцией на протяжении многих миллионов лет не может просто так взять и приспособиться к тому, к чему он ранее не был приспособлен.

Я кивнул головой в знак полного согласия.

– Однако, это не мешает человечеству сделать какой-либо прибор и использовать его, скажем, как очки, – она улыбнулась, – прибор, который будет видеть все это, – Агафья Тихоновна развела плавники в стороны. Человечество всегда так поступает, – она многозначительно хмыкнула.

Облако под Артаком было похоже на многократно набросанные друг на друга рисунки радиоволн из учебника физики. Центры у них были разные, и они причудливо пересекались, создавая невиданные доселе геометрические фигуры. Облако, как и все остальное, было лишь волновой подушкой, источником радио или микро или какого-то другого излучения, но никак не скоплением водяного пара. Да и можно ли было бы вот так просто, как мы, сидеть на водяном пару, тот еще вопрос.

– А как же материя, где она? – я беспомощно оглядывался по сторонам, заметив, что даже солнца – не солнца вовсе, а энергетические, очень плотно упакованные, сжатые уже не знаю чем, поля.

– Материя – лишь сильно концентрированная энергия. Энергия, которую человечество пока еще так и не научилось использовать, – Агафья Тихоновна печально вздохнула, – имея в руках колоссальные запасы Света и тепла, человечество предпочло остановить свое развитие этой отрасли энергетики на атомных и нейтронных бомбах, и только для того чтобы иметь возможность пугать ими друг друга. Защищать какие-то выдуманные границы, которых в Природе то и нет. И быть не может. В Мире все едино, а границы существуют только в человеческом Сознании, – Агафья Тихоновна еще раз вздохнула и подняла на меня глаза. Лакированные пуговицы блестели матовым лаком, и как мне показалось, были влажными. От облака, в котором мы сидели, или от слез, я не знаю. Акула продолжала:

– Человечество упорно продолжает использовать для своих собственных энергетических нужд нефть и уголь. И если посмотреть шире, то это самое человечество, в его нынешнем воплощении – лишь вирус на теле планеты, вирус, который поглощает живую планетарную ткань. И когда-нибудь, конечно, какой-нибудь добрый и нужный доктор сможет окончательно излечить планету от этого вируса.

– Доктор?

– Да, – Агафья Тихоновна утвердительно кивнула головой, именно доктор. Ну или астероид.

– И когда это может произойти? – я затаил дыхание в ожидании ответа.

– Вовремя. По-другому не бывает, – акула отвернулась от меня и всем своим видом показала что этот разговор ее тяготит.

Я потрепал Артака за ухом и тот довольно заурчал. Теплый на ощупь дракон, тоннами поглощающий инфракрасный свет, да еще с нашим Солнцем внутри, Артак казался вполне довольным жизнью и происходящими в данном мгновении делами. Он благодарно скалился. А может, улыбался. Судьба планеты, о которой мы говорили с Агафьей Тихоновной, похоже, мало его волновала.

– Вокруг нас только Энергия и ничего более?

– Да. Всегда так было и всегда так будет. Мы тоже – всего лишь частички энергетического поля.

– А наши тела?

– Их нет.

– Совсем нет?

– Есть лишь Энергия, и человеческий глаз в состоянии воспринимать часть этой Энергии, как видимый Свет, а мозг, на основе информации, предоставленной ему органами чувств, уже разрисовывает картинку. Он, мозг, показывает целостный образ чего-либо – человека ли, дерева или животного, неважно. Конечно, и сам додумывает детали, как же без этого, – акула засмеялась, – вы не замечали что люди, когда начинают что-то описывать, никогда не могут прийти к общему мнению?

– Да, да, – я тоже подхватил шутливую ноту и улыбнулся.

– Это все потому что они действительно видят разные вещи. И Никто из них не ошибается, называя черное белым и наоборот. Просто они так видят. Это особенность развитой мозговой мускулатуры. Чем мощнее мозг – тем сильнее он додумывает картинки самостоятельно.

– Вы уверены в этом?

– Конечно, – акула кивнула, – уверена, как ни в чем другом. Иначе бы я молчала, она посмотрела вниз, туда, где должна была быть Земля и добавила:

– Даже простой камень или невзрачная песчинка – лишь плотно сконцентрированная Энергия, который мы, лишенные возможности узреть полную картину мироздания, видим простым и мертвым камнем.

– Получается что камень жив?

– Точно так же, как вы или я. Возможно, и сама Жизнь – это всего лишь поток Энергии, создавший все вокруг. Возможно, вы сами – это сама Жизнь, которая в одном из своих созданий или проявлений, воплотила попытку осознания себя самой. Возможно, Жизнь – это и есть Энергия, а то что вы, люди, называете жизнью, не более чем физические и химические процессы в вашем теле, наделенном частью Света, частью Энергии, можно так сказать, частью Жизни. И эта часть, конечно же, есть и в камне, – акула прокашлялась и замолчала.

– Но ведь человечество воспринимает Жизнь именно как процесс, как способность меняться. Как бесконечный процесс изменений…

– Изменений в чем? – акула усмехнулась, – или изменений где?

– В Пространстве и во Времени, – я тоже улыбнулся, только сейчас до конца осознавший ущербность данной теории, – в Пространстве и во Времени, – повторил я, – других критериев изменчивости у людей просто нет.

– Вот– вот, – Агафья Тихоновна подхватила мою мысль, – человечество привыкло, и более того, настаивает на том, что Жизнь – это способность меняться в выдуманных, несуществующих вещах. Ведь и Пространство и Время – не более чем миф.

– А Жизнь – это…

– А Жизнь – это состояние. Всего и везде. Еще можно добавить – всегда.

– То есть?

– То есть Жизнь – это и есть Энергия. Спросите любого физика, можно ли уничтожить Энергию? И он ответит – невозможно. Энергия не может прекратить свое существование, она лишь может изменить свою форму, свое состояние. Так и Жизнь. Жизнь – вечна. Если хорошенько подумать – само наличие Жизни отрицает наличие Времени, – Агафья Тихоновна прищурилась, – если, конечно, сделать то, что делать никто не любит.