Холод надежды

– Иван Семенович, ты, что себе позволяешь? – Заикаясь, выговорил председатель.

– Владимир Эдуардович, я его не пускала, – попыталась оправдаться секретарша, – он сам ворвался.

– Вон, – негромко произнес Горелый, – просителей и секретаршу, как ветром сдуло из кабинета. – У нас ЧП, выгони из приемной всех и девку свою тоже.

Владимир Эдуардович послушно вышел из своего кабинета, извинился, что сегодня не сможет больше никого принять, отпустил своего секретаря, запер приемную на ключ и вернулся для разговора с начальником ГУВД. Все это время Горелый продолжал стоять, когда вернулся хозяин кабинета, подполковник обвел взглядом помещение и выдернул телефонный шнур из розетки.

– Иван, ты меня пугаешь, – недовольно засопел Савельев, – ты скажешь, наконец, что случилось.

– Твой ублюдок, изнасиловал и убил Ларису Сарову, дочку директорши музыкальной школы.

– Иван, что ты за чушь несешь? – Разозлился Савельева, – какой еще мой ублюдок.

– Сашка, сыночек твой драгоценный, – начальник ГУВД растянул губы в усмешке.

– Мой сын, – лицо мэра города вытянулось, он даже постарел мгновенно на десять лет. – А где в это время был твой Тимофей и его друг Никита?

– Владимир, дело уже возбуждено, наши пацаны, а также Никита и Лариса, отправились за город на пикник, набрали вина и водки. – Подполковник вновь задохнулся от гнева. – От алкоголя у твоего Сашки крыша поехала или гормоны заиграли, он изнасиловал подружку Никиты, а потом избил ее и заставил снасильничать моего стервеца.

Горелый подошел к приставному столику, налил в фужер воды из кувшина, и медленно выпил, наблюдая, как у Савельева трясутся руки.

– Ты, Владимир, не переживай, экспертизы будут свидетельствовать, что это Никита Григорьев изнасиловал и убил Ларису Сарову. Сейчас езжай домой и втолкуй своему придурку следующие показания.

В течении десяти минут Горелый дотошно разъяснял, что и как нужно говорить, когда на Сашку и Тимофея выйдет следствие. Как и хотел начальник ГУВД следствие пошло по намеченному им плану, у Никиты оправдаться не было шансов, подозрение не вызывали невнятные показания Александра Савельева и Тимофея Горелого, в виде одинаковых заученных бормотаний. По завершению расследования было решено провести скорый суд по горячим следам, это было вызвано недовольством жителей города. Суд был скорый и невиновного Никиту Григорьева отправили на зону, а тело его любимой девушки придали земле.

***

Насильников на зоне обычно ожидает жестокая участь, но Никиту спасло то, что вместе с ним из Тарска, в дальний лагерь строгого режима, был этапирован квартирный вор Шмыга, сообщивший смотрящему по кличке Дед, что дело против парня слепили местный мэр и мент. Смотрящий приказал не трогать парня и определить его в мебельный цех. Первое время Никиту не оставляло отчаяние, смерть любимой, признание его насильником и убийцей больно ранили его душу.

В мебельном цехе Никита сошелся с мужчиной средних лет Григорием Никифоровичем, но за хмурый и неразговорчивый вид его все называли Угрюмый. Новый друг выслушал историю Никиты, рассказанную с надрывом.

– Парень, – тихо произнес Угрюмый, – Нужно тебе прекращать переживания, иначе ты сам себя загонишь под землю.

– Я очень любил Ларису, – на глазах Никиты выступили слезы, – меня оговорили, обвинили в преступлении, которого я не совершал.

– Пора остановиться и помолиться, – продолжил Угрюмый, – я очень любил свою жену, но, когда она изменила мне, я в приступе ревности убил ее и своего друга, а потом также как ты переживал, не находил себе места. – Мужчина проницательно посмотрел на Никиту. Один умный человек уже здесь в лагере сказал, что нужно помолиться и попросить у них прощение.

– Так что же ты сделал? Последовал совета умного человека?

– Я много и долго молился, – Угрюмый перекрестился, – однажды ночью ко мне во сне пришла она с моим другом, тогда я понял, что они простили меня. Утром я почувствовал облегчение, тогда я стал просто жить, отбывая наказание день за днем и год за годом.

– Угрюмый, я не умею молиться и не знаю молитв.

– Молиться это дело не хитрое, главное, чтобы от чистого сердца, – мужчина пошарил по карманам, вытащил лист бумаги, – держи, я несколько молитв для тебя записал.

Каждый день, неделя за неделей в любую свободную минуту, Никита читал молитвы, скоро слова молитв накрепко напечатались в его мозге. Прошло несколько месяцев, как состоялся откровенный разговор между Угрюмым и Никитой, эти молитвы изменили его, вместо убитого горем, согбенного и вечно страдающего парня, возник человек с гордо поднятой головой. Однажды ночью в сновидениях он увидел Ларису.

– Мой любимый, Никита, – с улыбкой произнесла девушка, – мы знаем, что ты невиновен, прекращай страдать. Ты должен выжить, а отомстить или простить решай сам. – Лариса подошла к нему и нежно поцеловала в губы. – Бог велит возлюбить и простить врагов, как своих близких. Я их простила, значит, простишь и ты.

Никита во сне протянул руки, чтобы обнять и расцеловать Ларису, но неожиданно очнулся от сна. Легкий толчок в плечо вернул Никиту от сновидений в реальность, парень поморгал несколько секунд и заметил стоящую рядом фигуру зека.

– Ну что проснулся? – шепот осужденного окончательно разбудил парня, – поднимайся, тебя в мебельном цехе Дед ожидает. Зек заметил поднимающегося Угрюмого, – ты бы мужик не суетился раньше времени, – с этими словами осужденный растворился в темноте ночи.

***

Когда Никита вошел в тамбур цеха, то сразу расслышал сильный кашель больного человека. Смотрящий за зоной, старый уголовник Дед сидел на брусках заготовках, рядом стоял подручный и держал дымящуюся кружку.

– Подойди сюда, – раздался резкий прокуренный голос.

– Замолкни, Седой, – покинь нас.

Седой поставил кружку рядом со стариком, зло взглянул на парня и ушел из цеха. Никита осторожно подошел к смотрящему, и встал напротив него.

– Сынок, взял бы табурет и присел для разговора рядом, – Дед отхлебнул чифира из кружки и дождался, когда Никита найдет табурет и усядется напротив. Спокойным медленным взором глаза, смотрящего сопровождали суету парня.

– Простите, что вам пришлось ждать меня, – осторожно произнес Никита.

– Оставь, пустое это, – вяло выговорил Дед, – в его речи не было слов и выражений, что часто слышал парень от других уголовников. – Я приказал на протяжении нескольких месяцев наблюдать за тобой, приставил к тебе Угрюмого и вижу, как ты стал меняться.

– Невозможно бесконечно страдать, – не выдержал парень, – мне помог разобраться с собой Угрюмый.

– Постарайся даже здесь на зоне остаться нормальным человеком, не впитывай привычки уголовного мира, – лицо Деда растянулось в улыбке, – рядом со мной нужен человек, не замазанный в преступлениях.

– Я здесь оказался не просто так, – Вспыхнул неожиданно Никита, – меня осудили…

– Мне все известно, – повысил голос старый вор, – ты виновен только в том, что позволил своей женщине поехать на гулянку с тобой, за это ты ответишь перед богом, – Дед положил ногу на ногу, – с этого момента никаких кличек, обращайся ко мне Аркадий Васильевич.

На протяжении часа уголовник рассказывал о своей воровской жизни и о невероятном богатстве, что сумел создать, даже во времена Советского Союза. Оказалось, что на протяжении своих долгих лет он так и не создал семью, здоровье на зоне стало лететь под откос, разочарование в выбранном пути, мечты о сыне вынудили вора привлечь к себе Никиту.

– Мне немного осталось, и я хочу передать все, что смог заработать своему наследнику. На протяжении десяти лет на свободе и на зоне я ищу такого наследника, но не желаю, чтобы он оказался из моего воровского мира.

Смотрящий снова зашелся в припадке кашля, деревянные заготовки затряслись вместе со стариком, видя, что кружка может опрокинутся, Никита соскочил с табурета, подхватил кружку и попытался напоить вора.

– Завтра, – давясь кашлем, продолжил Дед, – из барака переезжаешь в мою пристройку.

– А как начальник лагеря…

– С кумом уже все решено, работать в цехе будешь по четыре часа, а в остальное время, сынок, нужно будет упорно учиться, – аккуратно оборвал вор фразу парня.

– Аркадий Васильевич, – горько произнес Никита, – чему я могу научиться, как мебель делать или на станке работать.

– Рабочие профессии тоже очень важны, – рассмеялся смотрящий наивности парня. – Ты же студент, поступил в институт и, если бы не ментовская подстава, уже вовсю бы учился. – Дед побарабанил пальцами по-своему колену, – на моей зоне много разных сидельцев, есть профессор истории, есть преподаватели экономики и финансов, а также целый декан факультета. Скоро кремлевские старики, как и я, уйдут в далекий и неизведанный мир.

– Аркадий Васильевич, – встревожился Никита, – надеюсь, вы проживете долгие годы.

– Сынок, это не главное, – поморщился вор, – мне важно, чтобы ты получил хорошее образование, пусть и без картонного диплома, а когда выйдешь на свободу, советские устои рухнут, а ты займешься бизнесом и приумножишь мои богатства.

На следующий день Никита перебрался в пристройку смотрящего за зоной, он думал, что придется помогать, обслуживать старика, но у него оказался комплект слуг и даже личный врач. День Никиты протекал по сценарию, намеченному смотрящим, с утра на протяжении четырех часов работа в мебельном цехе, затем, сменяя друг друга профессора и преподаватели читали персональные лекции, а после обеда, следовали семинары и контрольное тестирование, после парень корпел над учебниками и книгами. С особым увлечением Никита погружался в исторические книги, несмотря на пестроту дат, событий и имён, парень впитывал знания. Новая книга, непонятно как попавшая в библиотеку исправительного учреждения, оказалась посвящена крестовым походам. Перелистывая мелованные страницы книги, Никита представлял себе смелых крестоносцев. На одной из страниц книги, приводился перевод письма рыцаря госпитальеров командора Бертолдо Сарто, одного из выживших крестоносцев Иерусалимского королевства, когда на святой земле у них осталась последняя цитадель Акра, а мамлюки султана Халила уже стучались в стены крепости, заняв позиции перед крепостными стенами.

***

На протяжении нескольких лет мы, ведомые королем Гуго III, королем Генрихом II и принцем Эдуардом Английским, усиливали и строили новые оборонительные сооружения, для главной крепостной стены были возведены барбакены, выдвинутые строения, связанные с куртиной валом, прикрывавшим нижний бастион с мощными башнями. Внутри крепости город разделяли на два квартала, а дома, в том числе и принадлежащие братьям госпитальерам, представляли собой хорошо укреплённое здание.

Как печально наблюдать со стен цитадели за нарастающей силой мусульманского войска, осмысливая прошлые ошибки наших предводителей, их прошлые споры и распри, сегодня кажущиеся грешными.

Я смотрел на молодого солдата с бледным лицом, наблюдавшего за подготовкой осадных орудий мамлюков, и не находил слов для его поддержки, но наконец собрался с мыслями и призвал к стойкости, ибо вера Христова и благодать небес позволят нам выстоять. Когда под крики погонщиков, многочисленные повозки вытянули на линию стрельбы две огромных катапульты мангонно, волнение передалось даже закалённым в битвах сержантам, на их лицах я прочел сомнение – выдержат ли наши укрепления удара огромных метательных снарядов или сокрушат крепостные стены и башни.

Как рыцарю госпитальеру, поставленному защищать последний христианский форпост, приходится покрикивать на солдат и сержантов, чтобы находились под прикрытием стен, иначе осколки камней от осадных машин, мечущих огромные валуны и мириады стрел, не выкосили мой отряд. Крепость кажется надёжной твердыней, но наша вера твёрже камня, она дарует нам силы и позволяет сражаться. С наступлением каждой ночи, все воины христовы ждут передышки, как и армия мамлюков, я выхожу на крепостную стену и смотрю вдаль на огни мусульманской армии, расположившейся от окончания стены Монтмусарда до залива Акко, где-то вдалеке у берега я представляю красный шатер султана. От этой грозной армии, от обстрела десятками требуше, мои воины впадают в трепет, несмотря, на прибывающие подкрепления из Кипра, ощущаю, как немного нас против воинства султана Халила.

Что же нам предпринять, как скинуть врага от наших стен? Остаётся только одно – преодолеть трепет и под покровом ночи атаковать врага, напоить наши мечи кровью воинов Халила и вогнать их в страх и бегство с земли, принадлежащей нам по христову завещанию. Нет ничего хуже слухов, германцы отступили, дрогнули, великий магистр тамплиеров смертельно ранен, наши силы почти на исходе.

Почему наши вылазки неудачны, мы теряем рыцарей и солдат, может Христос оставил нас, я слышал о прибытии сорока кораблей с королем Генрихом II, я видел спустя неделю его лицо, боровшееся с тенью растерянности и собственной слабостью, почему господь не посылает нам источник, где мы могли бы черпать новые силы. Когда стали гибнуть горожане и простые люди, великий магистр отправил парламентеров к султану Халифу, но тот не возжелал выслушать и потребовал ключи от города, угрожал уничтожить бедных жителей, если христово воинство не отступит и мирно не сдаст Акко. Тамплиеры не принимали предложений госпитальеров, полные решимости они хотели умереть, но не отступить, их требуше запустил валун, по палатке рядом с султаном. Позже я раздумывал, смогу ли понять его ярость, это вероломство со стороны храмовников, многие госпитальеры сравнили с их прошлыми распрями. К счастью в окружении султана Халила нашелся достойный человек, подобравший слова для своего господина, вернуть наших братьев живыми.

Последующие дни оказались печальными, король Генрих II, со своими рыцарями и солдатами, оставили без защиты башню и ворота святого Антония, по соглашению с сарацинами вернулись на Кипр. Ранним утром я услышал гром барабанов и рев горнов, это стало предвестием приближающейся гибели. Перед моими глазами до сих пор стоит хаос смерти, это была битва не за город, а за улицу и переулок, мертвые тела христианских защитников были повсюду, стоял безумный ор, простые жители покидали дома, с криками мчались к берегу, надеясь найти спасение на море, но падали, застилая своими телами все вокруг и окропляя многострадальную землю своей кровью. Горстка наших братьев скрывалась под защитой внутренних стен, когда наш великий магистр получил соизволение султана Халила на свободный проход в Кипр, мы покинули Акру с тяжёлым сердцем и на нескольких кораблях вышли в море. Позднее мы узнали о страшной гибели тамплиеров, они отказались покидать Акру, и оказались погребены под рухнувшими стенами крепости от подкопов мамлюков.

***

Только поздним вечером после ужина проходили вечерние посиделки с Аркадием Васильевичем, эти обсуждения Никита также считал очень важными для себя. Наряду с гуманитарными предметами, толстый неуклюжий мужчина, несколько раз в неделю учил Никиту английскому языку. Регулярно с Никитой работал мастер спорта по дзюдо, что помимо синяков, приносило парню истинное удовлетворение. Аркадий Васильевич месяц за месяцем наблюдал за Никитой, названный сын раздался в плечах, его мышцы постепенно наливались сталью, преподавание разнообразных дисциплин не наскучило, в его глазах постоянно светился огонек жажды новых знаний.

Прошло пять лет, как старый вор взял под свое крыло Никиту, вместе с взрослением парня, смотрящий старел и слабел, в тоже время на зону стали прибывать молодые сильные злобные отморозки, а мощное государство под названием СССР, раскололось на множество частей. Волею судьбы на зону занесло молодого американского профессора, преподававшего в Йельском университете менеджмент и экономику, но за какое преступление он очутился в лагере, оставалось загадкой.

Вечером в небольшую комнату Никиты, что была выделена ему в пристройке смотрящего, привычно зашел Аркадий Васильевич.

– Как ваше самочувствие, Аркадий Васильевич, – Никита отложил книгу в сторону, – что врач говорит.

– Болезни оставим на совести лекарей, – старый вор на мгновение задумался, как будто что-то подсчитывал, – мне еще лет семь на зоне гнить, но пять годков я еще выдержу, а за это время, может, смогу тебе устроить условно-досрочное освобождение.

– Надеюсь, что мы вместе еще глотнем воздуха свободы? – Предположил парень.

– Ты, сынок, выйдешь на свободу, а я здесь навечно, – старик хотел еще что-то сказать, но в комнату заглянул услужливый подручный.

– Дед, – замялся уголовник, – тут Юса привели.

– Давай его сюда, – Аркадий Васильевич снова повернулся к Никите, – я уже перестал удивляться подаркам судьбы, – старый вор усмехнулся, – сынок, наверное, уже наслышан, что на моей зоне появился профессор американского университета, настоящий штатовец, – Дед с улыбкой посмотрел, как молча кивает парень, – надеюсь учиться еще не надоело?

– Нет, вы же сами, Аркадий Васильевич, говорили, что это позволяет убить время с пользой, – направление взгляда Никиты изменилось, и смотрящий тоже повернул голову в сторону вошедшего.

В дверном проеме стоял высокий бледный молодой мужчина, в руках он теребил кепку, но пройти в комнату опасался.

– Что застыл, Джон, проходи и присаживайся, – спокойным голосом произнес смотрящий.

– Я не Джон, – американец, получивший кличку Юс, прошел в комнату, но присесть не осмелился, – мое имя Фил Райли.

– А отца у тебя как зовут? – Снова спросил старый вор.

– Роберт, – коротко ответил американец.

– Будешь по русской традиции Филиппом Робертовичем, – сквозь кашель рассмеялся смотрящий. – Мне нужно, чтобы ты научил этого парня рыночной экономике, ведь сейчас в России рыночные отношения, и другим наукам, что для бизнеса нужны. – Аркадий Васильевич поднялся со своего места. – Про все свои другие дела забудь, – старый вор медленно покинул каморку.

Фил Райли с опаской посмотрел на парня, присел на стул, развел руками, словно спрашивая, чему и где он должен научить хозяина комнаты. Никита, чтобы направить отношения с американцем на дружеский лад, начал без подробностей рассказывать о себе и о том, какими знаниями он овладел за последние годы.

***

Владимир Эдуардович Савельев с распадом Советского союза оставил пост градоначальника уездного городка, перебрался в областной центр и основал успешный банк. В дальнейшем банковская деятельность стала прикрытием «честного» бизнесмена, используя подкупленных силовиков, Савельев, с помощью доверенных лиц, захватывал предприятия области. С ростом финансового могущества империи Савельева, его интересы охватили многие регионы России.

В течение пятнадцати лет среди собственности бывшего мэра провинциального городка были торговые и бизнес центры, банки, строительные компании, крупные пакеты акций угольно-добывающих и металлургических компаний. Его попытки завладеть хотя бы частью нефтегазового сектора обернулись сильным ударом со стороны власти и более могущественных структур, тогда Савельеву пришлось отступить, он решил переориентировать свои интересы с нефтянки на криминализированные золотодобывающие артели Дальнего востока.

Сегодня Владимир Эдуардович отправился в свой офис поздно, виной тому послужили нахлынувшие воспоминания. Савельев, как обычно проснулся рано, вместо утреннего душа ему почему-то захотелось воздуха, поэтому, облачившись в спортивный костюм, засунув ноги в удобные кроссовки, покинул свой душный дом. На улице прохлада обволокла Владимира Эдуардовича, разгоняя холод, он пружинисто попрыгал, потряс руками и припустил по гравийной дорожке вокруг дома.

Со стороны реки подул слабый ветерок, сдувающий пот с лица, Савельев то ускорял, то замедлял свой бег и так круг за кругом огибал свой дом. Савельев, наконец, остановился и прогулочным шагом прошел на поляну, поросшую мягкой травой, ему захотелось прилечь, как когда-то в детстве на этот ковер. Он опустился на траву и стал разглядывать глубокое, как море, голубое небо, а когда почувствовал холод от земли мгновенно поднялся, сделал несколько согревающих гимнастических движений и вошел в дом.

Савельев решил поплавать в бассейне, но, когда потрогал воду, поморщился от холода, разделся и направился в душ, согревая себя теплыми приятными струями мягкой воды. Кухарка уже приготовила завтрак, Владимир Эдуардович хотел было по-быстрому привычно проглотить кашу за столиком на кухне, но передумал и решил позавтракать в столовой. Кухарка, шаркая ногами, потащилась с подносом за хозяином и накрыла стол.

Савельев, не дожидаясь реакции кухарки, налил в стакан апельсинового сока, отпил несколько глотков, его внимание привлекла небольшая картина на стене. Этот зимний пейзаж Саврасова зацепил и не отпускал взгляд Владимира Эдуардовича, воспоминания вернули его на десятилетие назад. В то время он жаждал денег, больших денег, он, как волк рыскал по регионам, рассылал своих подручных и придумывал разные схемы по присвоению различных предприятий.

Алишер Ревангалиев, владелец южного шахтоуправления, умудрился получить эту собственность за копейки в начале девяностых, а когда он обратился за кредитом в банк Савельева для проведения реновации, то банкир отказал, он в мечтах уже владел этой собственностью. Горелый в то время получил назначение на должность заместителя начальника областного главного управления внутренних дел, с повышением до звания полковника. Горелый следил за ростом империи Савельева, активно собирая досье на бывшего градоначальника, что позволяло регулярно получать от бизнесмена финансовые выплаты. Однажды Горелый предложил банкиру встретиться в ресторане, и Савельев не смог отказать менту.

– Заставляешь ждать тебя, Владимир, – вместо приветствия сердито бросил полковник.

– Иван Семенович, что ты хотел, – устало спросил банкир, – у меня слишком много забот, чтобы праздно сидеть в ресторане.

– Знаю, что тебе покоя не дает собственность Ревангалиева, – на лице мента образовался хитрый оскал, – я могу устроить, чтобы эти шахты стали твои.

– А в чем твой интерес? – Удивился банкир.

– Скромное, но регулярное пополнение счета в твоем банке, – улыбнулся Горелый.

– Деньги не проблема, – заторопился Савельев, – что ты можешь сделать с Алишером?

– По оперативным данным Ревангалиев собирает силы, чтобы захватить карьер на востоке области, и послезавтра состоится встреча с нынешним владельцем. – Полковник помолчал, давая осмыслить сведения банкиру. – Мои бойцы помогут зажечь перестрелку, в результате операции по ликвидации преступной группировки ты получишь и шахты, и карьер.

– Иван, это отличный подарок для меня, – обрадовался Савельев, – держи меня на связи, я отправлю своего нотариуса, бухгалтеров и юристов.

Через два дня Горелый позвонил банкиру и сообщил, чтобы дожидался на шоссе в десяти километрах от здания южного шахтоуправления в придорожном кафе, пока милиция разберется с группировкой Ревангалиева. Прошло несколько часов после короткого боя в окрестностях поселка Скабирово, менты собирали оружие, подсчитывали убитых, передавали скорой помощи раненых и грузили в автозак, выживших задержанных.

Савельев подъехал, спустя полчаса, после звонка полковника, в окружении охраны он решил подойти к Горелому.

– Иван Семенович, – выкрикнул банкир, полковник взмахнул рукой, чтобы пропустили за оцепление, – Алишер где?

Полковник отвернулся, что-то пробурчал в рацию и спустя минуту, перед ним возник высокий майор с грубым серым лицом.

– Майор, где Ревангалиев, – Горелый почти повторил вопрос банкира, – задержан?

– Товарищ полковник, Алишер Ревангалиев убит в ходе перестрелки, – Майор отошел на шаг, – пройдемте, я покажу его труп.

Возле рощицы на поляне, с затоптанной травой, лежали убитые мужчины, некогда принадлежащие к южной ОПГ, чуть в стороне Савельев заметил еще одно тело, уложенное лицом на траву. Савельев почувствовал накатывающую дурноту, чувство ликования испарилось, во рту появилась горечь, а в животе неприятно забурчало.

– Переверните, – приказал полковник, слегка пнув труп Ревангалиева, а затем повернулся к Савельеву, оказавшись в шаге от него. – Владимир Эдуардович, что же ты не радуешься? Не забудь о нашей договоренности. Горелый заметил изменения в состоянии Савельева, пристально посмотрел на него, и отступил в сторону, отдавая приказы своим людям.

Следующую неделю юристы и финансисты активно работали в здании администрации южного шахтоуправления, собственность уже перешла Савельеву, но он все что-то тянул. Каждую ночь на протяжении недели Владимира Эдуардовича мучил один и тот же сон, он шел по длинному, плохо освещенному коридору своего делового центра, то впереди, то сзади одиночные лампы дневного света вспыхивали на мгновение и гасли, на расстоянии пятидесяти метров, на стене тускло горели лампы дежурного света с оранжево-красными плафонами.

Оранжевое дежурное освещение вызывало оторопь у Савельева, казалось, что он крадется через преисподнюю, он останавливался и вновь шел вперед. На расстоянии двухсот метров, из-за поворота вышел живой Алишер Ревангалиев, красные отблески делали лицо демоническим. Владимир Эдуардович в страхе отступил на несколько шагов назад, выхватил откуда-то взявшийся пистолет и выстрелил, пуля прошила тело Ревангалиева, но он продолжал двигаться вперед. Савельев стрелял и стрелял, а Алишер трубно гоготал, его животный смех парализовал Савельева. Ревангалиев приблизился вплотную к банкиру, красные от крови пальцы Алишера сжали горло, превозмогая удушье. Владимир Эдуардович закричал и проснулся, сотрясаясь от спазм и страха.