Запах псины

Но у Лёвы жигуль зелёный, а на меня наехал белый. С другой стороны, Лёва мог машину перекрасить гуашью. На автомойке из шланга с высоким давлением отмыть ту гуашь раз плюнуть. Ведь если краску смогла стереть моя штанина, то смыть такую краску на автомойке проще простого. С другой стороны, если Лёва машину и перекрасил, то как это доказать? Наверняка уже через десять минут после выезда из лесу Лёва краску смыл.

В моём арсенале остались гвозди. Кто как не Лёва знал, под колёса какой машины подкладывать гнутые гвозди? Лёва мой джипчик знал. Ведь когда Лёва в воскресенье вечером привёз приглашение Оксаны, после разговора с Лёвой я собрался ехать в гости к Оксане на своём джипчике. Когда я и Лёва вышли на улицу, я даже успел снять джипчик с сигнализации. Тогда Лёва сказал, что доставит меня к Оксане на своей машине, и после встречи отвезёт обратно. Я тогда вернул джипчик на сигнализацию. Какая машина отзывается миганием поворотов на моё колдовство с брелком от сигнализации, Лёва видел.

После того как допустил, что на меня наехал Лёва, я поискал Лёве мотив. Ведь если бы не мой ангел-хранитель, и от удара жигуля я бы не увернулся, то наверняка мне можно было заказывать панихиду. В мире стало бы одним частным сыщиком меньше, а у Лёвы одной решённой проблемой стало бы больше. Мотив готов.

У меня возникло желание найти Лёву и надраить парню нюхальник. Мой пыл остыл через пару секунд. За что Лёву рихтовать? Как доказать, что на меня наехал именно Лёва? Да и где Лёву найти? Вряд ли он после наезда сразу покатил домой.

Я оставил встречу с Лёвой на вечер. Понадеялся, что Лёва домой ко сну, к получасовому сеансу вечернего душа, и к детскому крему таки вернётся.

Звонить Лёве я счёл тупостью. Какой в том звонке смысл? Не станет же Лёва только потому, что я позвонил, трястись от страха и по телефону признаваться в наезде!

Под занавес я подумал, что если на меня наехал таки Лёва, то у парня мозги набекрень. Лёве бы на меня не наезжать, а молиться. Ведь доказать невиновность Лёвы – если он эсэмэску не заказывал – мог на тот момент только я. Следователю казённому доказывать невиновность главного подозреваемого всё равно что портить статистику раскрываемости.

Юрик меня ждал, где условились. Когда я подошёл к форду, Юрик посмотрел на меня с сочувствием.

– Неудача, командир?

– Там, в лесу, от просёлка отходит дорожка. По ней он и смылся.

– Значит, лес он знает. Я и понятия не имел, что там есть ещё одна дорога. Тебя в город подбросить?

Я кивнул, забрался в салон, пристегнулся. До города Юрик домчал меня быстрее, чем я мог представить, так что о пристёгнутом ремне я не жалел ни секунды.

Юрик высадил меня возле моего джипчика. Я попытался поблагодарить Юрика зелёным полтинником. Юрик от гонорара отказался, сказал, что ему всё равно надо было проверить новый мотор в деле, а благодаря мне подвернулась такая незабываемая возможность. Шутка ли – настоящая погоня! Да Юрика знакомые пацаны от зависти удавятся!

Когда Юрик отчалил, я ещё с минуту стоял в клубах дыма от горелой резины. Затем я отдышался, обошёл джипчик, оценил масштаб трагедии. Джипчик сидел на дисках, потому как все колёса испустили дух. Я позвонил пацанам из соседней шиномонтажки, пригласил в гости к подстреленному джипчику. Пацаны приползли аж через четверть часа. Я заплатил двойной тариф, попросил не растягивать процесс до вечера. Пацаны надбавку за срочность взяли, вывесили джипчик на деревянных чурках, колёса забрали с собой.

Пока пацаны выковыривали из колёс гвозди да заделывали от гвоздей дыры, я смыл с себя пыль-грязь, принял на грудь горячего чаю.

Пацаны с шиномонтажки работали в режиме “плати хоть сколько, а лень – она ведь к телу ближе”, потому всего через полтора часа после вызова шиномонтажников мой джипчик встал в строй. Той смене спорых мастеров я платить за срочность зарёкся.

После отъезда шиномонтажников я уселся за руль, взглянул на часы, насчитал тридцать две минуты после полудня. До обеда осталось всего полчаса, потому планы я перекроил. К претендентам в заказчики эсэмэски-убийцы – реализатору Димону и конкуренту Серому – я решил до обеда не заезжать. После обеда я мог уделить Серому и Димону времени куда больше. На сытое брюхо я мог беседовать с чувством, с толком, с расстановкой, а не гнать лошадей потому, что желудок зовёт к столу.

Всё, что я успел до обеда – это заехать к ветеринару за историей болезни мамаши. Заодно проверил балансировку колёс. Придраться к шиномонтажникам не получилось: колёса катились без шума и вибраций.

Дома я упрятал книгу описаний мамашиного нездоровья в сейф.

После трапезы я вздремнул. Приснились Димон и Серый. Оба твердили, что виновны по всем статьям.

*

*

Вещевой рынок “Южный” встретил тишиной, редкими покупателями и хмурыми продавцами. В будний день, когда торговля практически стоит, очень повезёт, если увидишь улыбку продавца. Большая редкость.

Будку номер сто я нашёл в конце первого ряда, в тупике. Топать пришлось метров триста. Пока дошёл, настроение разговаривать пропало. Появилось желание присесть и выпить минералки. Какой покупатель доползает до конца ряда, я так и не понял. Как мамаша умудрялась на такой неудачной точке делать деньги?

В будке номер сто работник торговли играл на мобильнике в игрушку. Между работником и стулом лежала стопка новёхоньких джинсов. Свежесшитые штанины подметали пол. Ноги работник задрал на прилавок. Под пыльные, ни разу не стираные кроссовки не забыл подложить две пары джинсовых курток без упаковки. Таких работничков надо скармливать домашним рыбкам ещё зародышами.

Глаза работника торговли смотрели кто куда. Я вспомнил оксанины описания того, кто завалил мамаше всю торговлю, и понял, что передо мной сидел реализатор Димон.

Я кашлянул. Димон натянул дежурную улыбку, сверкнул золотой фиксой. Левый Димона глаз смотрел мне в грудь, правый искал на моём лице желание без промедления купить джинсы.

Как ни старался, а экспресс-покупателя во мне Димон не разглядел. Улыбку Димон скомкал, фиксу спрятал. Через секунду реализатор вернулся к общению с мобильником.

Товар Димона я рассматривал минуты три. За это время реализатор даже не удосужился оторвать от мобильника взгляд, от стула задницу. Что уж тут говорить о том, чтобы предложить мне к примерке что-нибудь из того, на чём я задержал взгляд дольше всего.

Когда Димон оторвался от игрушки, и поднял недовольный взгляд на меня, я поздоровался кивком. Затем я протянул Димону визитку, чтобы понять, в какой глаз смотреть. Оксана сказала смотреть в правый, но я не уточнил, в правый глаз Димона, или правый относительно меня.

Димон рассмотрел визитку правым глазом, кивнул.

– Ксюха говорила, что вы придёте. Смотрите мне в мой правый глаз. А то многие теряются.

– Дима, на мам…

– Димон. Дима – это для моей мамы.

– Димон, на мамашу Оксаны работаете давно?

– Как слегла, так и работаю. С третьего мая. Скоро будет два месяца. Только работой это называла мамаша.

– А как это называете вы?

– Издевательством. Эксплуатацией. За работу платят деньги. А мамаша платила копейки. Я тут пашу как негр, за товаром мотаюсь, торгую, а она платила…

– Если вы торгуете хорошо, план выдаёте, то почему же она так плохо платила?

– Потому, что жлобиха. Я тут как негр…

– Значит, платила плохо. Почему ж вы не ушли? Разве нет хозяина, который бы платил лучше? Если вы такой классный работник, то и шефа хорошего для вас найти – раз плюнуть.

Димон замялся. Правый глаз Димона поссорился с левым, и они разбежались подальше друг от друга.

К будке под номером сто подошёл пацан. Окинул взглядом товар Димона. Я посторонился, чтобы пацан мог подойти к прилавку вплотную. Пацан кивком выразил мне благодарность, перевёл взгляд на Димона.

– Почём у вас самые дешёвые джинсы?

Димон напустил на себя вид богатого купца. Так надулся, что чуть не лопнул. Когда корчить крутого надоело, Димон снизошёл до ответа.

– Дешёвыми джинсами здесь не торгуют. Иди на распродажу.

Пацан пожал плечами, спросил меня взглядом: “Что вы делаете возле этого придурка?”, отчалил с фырканьем.

Я вернулся на своё место у прилавка, улыбнулся реализатору-стахановцу.

– Димон, о том, что у мамаши астма, вы знали?

– Кто ж этого не знал? Да она этой астмой и приступами задолбала! Когда я пришёл с первым отчётом, она начала орать, что я ей весь бизнес угроблю, если буду торговать так хреново. Тут и начался приступ. Чуть не склеила ласты.

Я начал рассказывать Димону, какую эсэмэску прислали мамаше. Димон остановил меня на седьмом слове, сказал, что передовицу в “Вечернем Андрееве” читал, в курсе дела, пересказывать не надо. Тогда я сказал, что узнал, когда и откуда эсэмэску заказали. Во взгляде Димона блеснул интерес.

Затем я спросил, где был Димон в понедельник, восьмого числа, в одиннадцать утра. Во взгляде Димона интерес сменился беспокойством. На вопрос Димон не ответил, лишь пробубнил о праве каждого честного гражданина на личную жизнь.

Я пояснил, что раз Димон откровенничать не желает, то я могу решить, что Димону есть что скрывать. Если так, то мне не остаётся ничего другого кроме как сообщить о подозрительном поведении Димона следователю казённому. Следователь наверняка захочет в памяти Димона поковыряться. Будет ковыряться до тех пор, пока Димон не вспомнит, какого цвета памперсами козырял в роддоме.

У Димона в горле застряла небольшая стопка матов, не выше трёхэтажного дома сталинской постройки. Оба глаза чуть не начали смотреть в одну точку. Я уж было подумал, что излечил парня от косоглазия.

Димон спросил, не пора ли мне восвояси. Мол, жадные хозяева и так ни черта не платят, а тут ещё шляются всякие сыщики, да работать мешают! Я ухмыльнулся, выдал встречный: мол, когда я подошёл, Димон полчаса не мог оторваться от игрушки на мобильнике. Если Димон так работает со всеми клиентами, которые доползают до будки номер сто, то понятно, почему мамаша Димону платила так мало. С чего платить больше?

Димон встрепенулся, как петушок перед боем.

– Сами бы здесь весь день просидели, а потом…

– Вот именно, “просидели”. Как я понял, мамаша умела продать снег эскимосу, а вы ленитесь оторвать задницу от стула, даже когда здесь стоит очередь. Вы – тунеядец, Димон. Работать не хотите, а зарплату вам подавай как у министра. О вашем отношении к работе я расскажу Оксане и Лёве. Пусть знают, какого дармоеда кормят.

– Стукачок!

Я бросил на прилавок визитку. Сказал, что на обратной стороне Димон найдёт мой адрес на тот случай, если захочет меня обозвать ещё раз. Тогда Димон может приехать ко мне домой, и обзывать, сколько душеньке будет угодно. У меня дома свидетелей мало, потому сможем поговорить как мужик с мужиком. Я выразил надежду, что после беседы у меня дома с глазу на глаз Димон фильтровать базар научится.

Димон замер с раскрытым ртом.

Пока Димон не очухался, я посоветовал поискать свидетелей димонова алиби, ведь у Димона на то, чтобы послать мамаше эсэмэску, есть жирный мотив. Кто знает, быть может, Димон решил подкинуть мамаше невинную подлянку? Нет, убивать мамашу Димон не собирался. Нерадивый работничек всего-то и хотел, что вогнать вечно недовольную хозяйку в очередной приступ на нервной почве. Однако эсэмэска вызвала смерть, и за простую шалость придётся ответить как за убийство.

Димон забегал косыми глазами туда-сюда. Я вспомнил, как выглядит хамелеон, когда смотрит в разные стороны. Мне показалось, что Димон готов к нормальному разговору, безо всяких выбрыков. Я решил момент не терять.

– Димон, что вы делали в понедельник, восьмого числа, в одиннадцать утра, на автовокзале?

Глаза хамелеона бегать перестали, правый глаз воткнул острый взгляд мне в переносицу.

– Вы знаете и про автовокзал?

– Только это и знаю. Будет надо – узнаю больше.

– Как?

– Обойду автовокзал с вашей фоткой. Кто-нибудь да признает.

– Хм… Я… я там встречал родственника. Он живёт…

– Почему мне кажется, что вы врёте?

– До свидания!

Димон сделал вид, что я – пустое место. Я решил беседу с Димоном свернуть до той поры, когда найду, чем Димона прижать.

Напоследок я щёлкнул Димона на камеру мобильника. Разрешения у модели я не спросил. Если бы модель начала возмущаться, то я бы предложил подать на меня в суд.

Я повернулся к Димону спиной. Интерес к парню-хамелеону я на время потерял.

*

*

Димон позади меня сопел на весь рынок. Из будки напротив на меня смотрел мужик. Улыбался одной из тех улыбок, которые означают: “Классно ты ему выдал!”.

Мы поздоровались взглядами. Когда я подошёл, мужик через прилавок протянул мне руку. После обмена рукопожатиями мужик чуть наклонился ко мне, обдал меня ароматом чеснока вперемешку с подмышечным потом, заговорил негромким баритоном.

– Я так понимаю, вы хотите поговорить и со мной?

Я кивнул. Мужик указал взглядом на проход между будками, забитыми товаром и продавцами.

– Может, отойдём?

– На кого оставите товар?

– Лучше спросите, от кого его защищать. Вы видите здесь хоть кого-нибудь, кроме продавцов?

Мужик вышел из будки, представился: “Серый, злостный конкурент мамаши”. Так и сказал. Безо всяких выкрутасов на тему “я был лучшим другом мамаши, потому я её не убивал”.

Мы двинулись по проходу между будками прогулочным шагом. Серый сказал, что мой разговор с Димоном слышал до последнего слова, потому я могу время не терять, и сразу переходить к делу. Под конец Серый добавил, что на момент заказа эсэмэски алиби у злостного конкурента мамаши нет.

Я спросил, зачем Серому приспичило покупать у мамаши будку. После пятиминутного монолога Серого я узнал, что мамашину торговлю реализатор Димон практически завалил. Чтобы хоть как-то заработать, мамаша могла дать Димону команду, чтоб продавал дешевле Серого. Товар одинаковый, будки напротив. Зачем Серому с мамашей воевать? Одни проблемы и убытки. Проще будку выкупить.

Потому Серый и ходил к мамаше за согласием на продажу будки. Однако с мамашей договариваться было сложно. Серый ходил два раза, и оба раза получал отказ. Мамаша была упёртая, не то что её детишки – всем балбесам балбесы.

Под конец монолога Серый улыбнулся.

– У этих балбесов я куплю мамашину будку ещё дешевле, чем хотел купить у мамаши.

– Откуда такая уверенность?

– Ведь всё держалось на мамаше. Через пару недель у них бизнес завянет. Димон поможет, он тупой как валенок, торговать не умеет. Он мамашин бизнес завалит. После этого мамашины балбесики прибегут ко мне сами. А я начну вертеть носом. Собью цену до невозможности.

– Не боитесь, что я передам ваши слова детишкам мамаши?

– Передавайте. Так они прибегут ко мне ещё быстрее. Всё равно они покупателя на мамашину будку не найдут. Разве что отдадут даром. Здесь все друг друга знают. Мне никто мешать не станет. Мы тут все повязаны. Будка мамаши считай уже моя.

– Другими словами, смерть мамаши сэкономила вам немало денег.

– Не столько, чтобы ради этого посылать ей эсэмэску. Так что подлавливать меня не надо. Да, после того, как мамаша умерла, проблем у меня стало меньше. Конечно, детишки могут цены скинуть, но это ненадолго, выдохнутся быстро. Так что через месяц мамашина будка будет у меня. Хороший мотив, а?

– Куда уж лучше!

Затем я попросил Серого припомнить окончание последней встречи мамаши со злостным конкурентом. Серый дурачка не включал, сообразил, куда клоню, рассказал про приступ астмы, который прихватил мамашу в конце делового разговора с Серым. Причём приступ Серый описал в красках и деталях. Приступ со слов Серого выглядел таким диким, что Серый хотел вызвать “скорую”, но Оксана сказала, что управится сама, а вот Серому уже пора уходить. Серый упираться не стал, ушёл.

Я Серого выслушал, затем взял слово.

– Мамашу колотило ещё минут пять после вашего ухода. Вам повезло. Умри она тогда, пятно легло бы на вас. Ведь приступ начался из-за вас.

– За такое не садят. Вы говорите, что мамашу отпустило через пять минут? А где была Оксана?

– Рядом с мамашей.

– И никуда не отходила? Даже в туалет?

– Если верить Оксане, то нет. Я спрашивал.

– Надо же, какая терпеливая! Я бы не выдержал.

– У вас такой вид, будто вы что-то вспомнили. Что-то интересное для нашего дела?

– Нет, ничего я не вспомнил. Если я ушёл где-то в половине одиннадцатого, а мамашу колотило ещё пять минут, то получается, что мамашу отпустило где-то без двадцати пяти, верно? А когда в неткафе заказали эсэмэску? В одиннадцать?

Я кивнул. Серый посмотрел в небо.

– Хм… А где находится неткафе? Сколько туда ехать от дома Оксаны на такси?

– Минут пятнадцать, если не в рабочую перевозку.

Серый задумался. Через минуту улыбнулся, только радости в той улыбке было как задорных ноток в похоронном марше. Причину мрачной улыбки Серый пояснил. Мол, понял, что попал под подозрение. Ведь Серый ушёл от мамаши за полчаса до заказа эсэмэски. Времени, чтобы доехать до неткафе, у Серого было навалом. Где Серый гулял в момент заказа эсэмэски, доказать не сможет. Что бы Серый ни сказал, нужны доказательства, свидетели. У Серого нет ни тех, ни других. Потому и говорить, где был, Серый не станет. Какой смысл?

Я напомнил, что у Серого наклюнулся неслабый мотив. Ведь Серый знал, что если мамаша умрёт, то детишки торговлю завалят. Значит, будку продадут Серому. Чужой в такой глуши будку не купит, а Серому выгодно иметь два магазина друг напротив друга с разными ценами на одинаковый товар. Как ни крути, а от смерти мамаши Серый выигрывал. Потому лучше бы Серому подумать, и свидетелей своего алиби таки найти.

Серый потёр затылок, предложил разговор закончить. Алиби от пустой болтовни Серому всё равно не добавится, ну а мотив… Серый уверен, что такой мотив судью в худшем случае рассмешит. И по большому счёту Серому волноваться не о чём. Серый знает, что эсэмэску не заказывал, а потому спокоен.

На моё предложение оставить изображение фейса на память камеры моего мобильника Серый согласился без раздумий. Сказал, что я могу щёлкать мобильником хоть до вечера, и совать фотку Серого кому угодно. Мол, опознать в Сером заказчика эсэмэски сможет лишь больной на голову.

После фотосессии я с Серым расстался.

На выходе из рынка я подумал, что поход за уликами не удался. Как пришёл, так и ушёл: с одними подозрениями. Разве что подозрений добавилось. Димон оказался столь отпетым тунеядцем, что ненавидеть требовательную мамашу мог не только до эсэмэски, а и до открытого саботажа. Серый кроме досады на отказ мамаши продать будку получил ещё один мотив: смерть мамаши сделку не только ускоряла, а и удешевляла.

Мотивов добавилось, вот только и Серый, и Димон навряд ли знали о мамашиной аллергии. Потому если эсэмэску и заказывали, то наобум, авось сработает. Даже минимальной уверенности в смертельном эффекте от эсэмэски ни у Серого, ни у Димона быть не могло. Со столь ненадёжным способом убийства ни один казённый следователь связываться не станет.

С другой стороны, ни у Серого, ни у Димона алиби на момент заказа эсэмэски не нашлось.

*

*

Для очистки совести я смотался в неткафе, показал админу фотки Серого и Димона. Ни того, ни другого админ не видел. Насчёт Димона админ заметил, что уж парня с такой свирепой косинкой во взгляде запомнил бы наверняка.

На выходе из неткафе я позвонил Оксане, спросил, когда дома будет Лёва. Оксана сказала, что Лёва подъедет к шести, и что ей надо со мной срочно переговорить. Я пообещал быть к шести. Оксана пообещала ждать с нетерпением.

Не успел я нажать на красную кнопку мобильника после разговора с Оксаной, как позвонил Димон. Когда Димон пролепетал “Драсьте!” я понял, что собеседник взволнован не на шутку. Я счёл разговор важным, попросил Димона секунду обождать, припарковался, затем разговор продолжил.

– Димон, что у вас стряслось? Голос у вас не ахти.

– Вы не могли бы на автовокзал с моей фоткой не ездить? Или вы уже…

– Не успел.

– Отлично! Вы понимаете… Там, на автовокзале, есть бильярдная. У меня там должок. Если вы начнёте тыкать им мою фотку и про меня расспрашивать, они могут подумать, что меня ищут и по другим долгам. Тогда они могут мне сказать, чтобы я вернул им долг срочно. А у меня денег нет.

– Хотите сказать, что восьмого в одиннадцать вы были в той бильярдной? Свидетели есть?

– Там есть камера. Они каждую партию, которую играют на деньги, записывают, чтобы потом лишних вопросов было поменьше. На записи есть время игры, чтобы напомнить тому, кто задолжал, когда он попал.

– Записи хранят долго?

– Пока не расплатится тот, кто проиграл. А я ещё не расплатился. Так что можно проверить по записи. Но… эээ… Как же вы проверите? Что скажете? Что ищете меня? Так ведь они сразу и подумают, что я должен кому-то ещё…

– Димон, выбирайте: или на вас падает подозрение в убийстве, или вы просите своих кредиторов показать мне запись той игры.

Димон думал секунд десять, затем дал адрес бильярдной. Добавил, что о моём приходе предупредит. Я спросил, почему Димон не сказал о бильярдной сразу, а тянул резину. Перед тем, как ответить, Димон пару секунд сопел, затем выдал длинную тираду. Если в двух словах, то Димон не хотел, чтобы о тяге Димона к игре в бильярд на деньги узнали мамашины детишки. За такое могут уволить, ведь у Димона на руках всегда есть хозяйские деньги. Как бы не спустил на игру… Но когда Димон понял, что обвинение в убийстве ему не улыбается ещё больше, чем увольнение, то решил позвонить мне.

Я спросил, что Димон делал в бильярдной в такую рань. Ведь те, кто играет на деньги, в одиннадцать утра ещё спят. Димон ответил, что я не в теме. Та бильярдная на автовокзале, а там играют круглосуточно. Ведь на любом вокзале приезжих лопухов полно – так чего терять бабло, которое идёт в руки само?

Под конец разговора Димон с минуту упрашивал мамашиным детишкам о бильярде не говорить. Я сказал, что подставлять Оксану и Лёву не хочу, ведь рано или поздно Димон доиграется до того, что потянет денежки из хозяйской кассы. Если Димон работу потерять не хочет, то пусть либо в бильярд на деньги не играет, либо играет без долгов.

В ответ на моё предложение Димон скис, обвинил меня в жестокости, отсутствии милосердия… и если б Димон знал, что я чужие тайны хранить не умею, то про бильярдную бы мне не рассказал. На том Димон – чуть не в слезах по грудь – повесил трубку.

Я покатил в бильярдную, что на автовокзале.

Злачное местечко я нашёл в два счёта. Ещё бы не найти! По всей территории автовокзала на каждом дереве висели указатели для лопухов, у которых денег поди много, а ума поди мало.

Хитромордые держатели бильярдной принялись меня выспрашивать, зачем мне записи камер, не сборщик ли я долгов, и не задолжал ли постоянный клиент Димон где-нибудь ещё. Я сказал, что долги Димона меня не волнуют, а расследую я убийство. Слово “убийство” на мелких жуликов оказывает магическое влияние: через две минуты после того, как я произнёс волшебное слово, я уже рассматривал запись, где Димон с кием в руке и без мозгов в голове сражался с бильярдистом-профи.

Судя по часам, что тикали рядом с датой в углу экрана, партию Димон начал в девять минут двенадцатого. Я решил, что если у Димона нет личного вертолёта с разрешением на полёты над городом, то заказать эсэмэску в одиннадцать, и затем вернуться на автовокзал Димон не успел бы даже при огромнейшем желании.

Я сказал держателям бильярдной, что если запись не подделка, то по моему делу Димон уже не проходит. Другими словами, я и моё расследование убийства оставляем Димона в покое. Так что камера Димону не светит, и должок Димон вернуть сможет. После моих слов заправилы бильярдной выдохнули с облегчением.

В шесть я подкатил к седьмому дому по Конопатной, где Оксана пообещала ждать меня с нетерпением.

*

*

Не успел я подойти к воротам, как Оксана открыла калитку, пригласила во двор. Мы обошли лёвин жигуль, прошли к столу и стульям из пластика, стоявшим в тени ореха… И тут мне в голову шибанула умная мысля.

Я вспомнил, что в мой первый приход в комнате Лёвы на стене видел грамоты. Если верить Оксане, то до круассанов Лёва обожал спортивное ориентирование. Мол, оббегал все окрестные леса.

Кто мог знать об узкой дорожке посреди леса? Тот, кто на той дороге, в том лесу бывал. Чего уж проще!

Вдогонку я вспомнил момент, когда белый жигуль-четвёрка после наезда на меня затормозил перед мусоровозом, которому приспичило разворачиваться и перегородить жигулю путь отхода. Тогда белый жигуль скрипнул тормозами, а в моей памяти завертелось нечто, что в мысль так и не превратилось. Что именно тогда завертелось в моей памяти, я, наконец, вспомнил: точно такой же скрип тормозов я слышал, когда тормозил жигуль не чей-нибудь, а лёвин.

Напоследок память прокрутила мне эпизод, когда Оксана говорила, что мне лучше подъехать на рынок к половине одиннадцатого. Тогда Лёва стоял рядом. То есть Лёва оксанины слова слышал.