Рутина

Как только я сел в машину, Женя принялся жаловаться:

– Вот Марат так всегда! П-поработает пару недель, а как только все наладится, как только понимаем фронт работ, он не выходит. Хорошо, что ты быстро втянулся.

– Да ладно, – ответил я. – Несколько дней отдохнет, грыжа болеть перестанет – вернется.

– На следующий неделе нам фундамент заливать. Ни хрена не г-готово. Надеюсь, правда вернется.

– Ничего, я могу работать лишний час, и узбеков подключим.

Работы действительно стало больше, обед мы на время упростили. Вместо супа и второго питались гречкой или рисом с тушенкой, что тоже было неплохо. Вместо салата ели овощи вприкуску. В этом был свой шик. Первый день я почти целиком орудовал бензопилой – распиливал доски на колышки для деревянной опалубки. Это был психоделический опыт. Идешь вдоль длинной доски, распиливая ее, вчерашняя водка льется с тебя рекой, перед глазами плавают какие-то белые фигуры, руки ходят ходуном. Потеряешь бдительность, поддашься своей слабости – лишишься конечности. Сон мой с понедельника на вторник был тревожным, руки сводило судорогой, я и во сне все еще пилил: сначала доски, потом дом, пристройку к которому мы делаем, потом вагончик с узбеками, потом собачью будку и саму собаку – ее я распилил вдоль туловища, она с визгом разлетелась на две симметричные части, а кишки обмотались вокруг бензопилы. С этим я проснулся на рассвете и заварил себе чай. Марат, Сигита, Михаил Енотов – по ним я сейчас скучал больше всего.

Второй день тоже был не сахар. То, что я распиливал вчера, сегодня мне нужно обтачивать топором. Каждая доска должна была превратиться в острый колышек – его мы вонзим в землю, чтобы поддерживать опалубку, в которую, как тесто в формочку, будем заливать бетон. Колышков нужно очень много. На третий час такой работы моя правая кисть гудела. Каждую минуту я вспоминал Ваню Храпунова, который сломал мне руку в средней школе. Но ничего, к боли можно привыкнуть, от нее можно отстраниться. Я представлял людей на каторге, работающих крестьян или американских черных рабов, в какой-то мере вся человеческая память есть и в моих генах, и то, что они терпели мучения гораздо сильнее моих, должно было помочь мне сейчас. Я представлял штуки, которые я скоро смогу купить, сначала рисовал в воображении только очертания, но с каждым ударом топора, с каждой щепкой они заполнялись содержанием и проступали: новый плеер, ноутбук (вернее «нетбук», в этом году появились маленькие лэптопчики, я очень хотел себе такой для путешествий), обувь, джинсы. Но самым главным были не эти покупки, а то, что каждая трудность, которую я преодолею, может стать строкой, личной метафорой, даже рассказом. Это будет не искусственная крепость, не воздушный замок, неважно, поэзия это будет или проза. Тогда я смеялся над собой, своим прошлым и будущим и над Храпуновым, над тем, как я крикнул ему «Лох!» в девяносто восьмом году. Он замахнулся для пинка, а я прикрылся и словил его ногу сорок пятого размера своей правой кистью, и кость с тыльной стороны ладони, движущая указательный палец, сломалась и не совсем правильно срослась, чтобы всю жизнь болеть. Теперь я орудовал топором, колышков становилось все больше, и после каждого третьего колышка я на две минуты брал в руки блокнотик и писал туда первое, что приходило в голову.

Пару недель я потом просыпался со сжатым кулаком. Мне удавалось разжать правую руку только при помощи левой, осторожно отгибая палец за пальцем, потом массируя их. Каждый раз я пугался, что так будет всегда, но пальцы понемногу начинали шевелиться.

На третий день стало проще. Я вязал арматуру, делал будущий скелет фундамента. Мне очень нравилось это занятие, делая это, было хорошо мечтать, греясь на солнце. Женя каждый вечер звонил Марату, спрашивал, не созрел ли он вернуться. Но я чувствовал, что Женя уже пересчитывает деньги в уме и понимает, что напрячь меня по полной будет гораздо выгоднее и можно даже обойтись без Марата.

Как-то Женя поговорил с ним и протянул мне трубку:

– Как ты, сынок? Тащишь мешок?

– Да, тащу. Выполняю сложную работу, более квалифицированную. – Я покосился на Женю: понял ли он намек? – Вязал вот арматуру, например, и у меня получилось. Не хуже, чем у тебя, не поверишь.

– Ахахаха, ты быстро схватываешь. Если он тебе будет платить меньше, чем полторы в день, обоссы его.

– Обязательно обоссу его. Да, отец!

Мы попрощались, я протянул Жене трубку.

– Кого ты обоссышь? – полюбопытствовал он.

– Да никого, у нас свои писательские разговоры.

В итоге Женя поднял мне зарплату до семи тысяч в неделю. Марат плевался, ругался и говорил, что вот поэтому он недолюбливает Женю.

– Тысяча четыреста в день, да как так можно считать? Вот не отпилил бы у тебя лишнюю сотку, все были бы довольны. Не вернусь я к вам! Сынка не ценит!

– Но подожди, отец. Я теперь получаю как два узбека. По-моему, все правильно.

В эту неделю я сильно соскучился по общаге. В поезд я взял пиво и пил его, уставившись в спинку кресла перед собой. У меня созрело желание с кем-нибудь познакомиться. Целую неделю я почти не разговаривал, только несколько ничего не значащих фраз с Женей по вечерам. В общаге я не привык к такому.

В итоге я пил в тамбуре с двумя парнями: каким-то молодым дураком и взрослым строителем. Я обрадовался и говорил, что я тоже строитель, а еще пишу книгу.

– Все мы, строители, – так или иначе прозаики! – говаривал этот мужик-строитель, посмеиваясь. – У меня что ни объект, то рассказ или повесть. Работаю, пишу.

Я на всякий случай даже не стал сомневаться в правдивости его слов и на радостях стал угощать обоих пивом.

У Михаила Енотова начался первый полный страсти роман. Он стал встречаться с девушкой на четыре года старше его, Альбиной, приятельницей Лема из Беларуси. Она переехала в Москву и пыталась стать тут театральной актрисой или что-то в этом роде и случайно запала на молодого поэта. Я никогда не думал, как он мог бы себя вести, когда впервые ознакомится с миром секса. Оказалось, примерно так же, как и все, как и я. Он постоянно хватал Альбину, целовал, намекал, дразнился стояком.

– Тебя не узнать, – сказал я. – Не думал, что ты такая же обезьяна. Думал, будешь спокойнее.

– Просто я изучил столько моделей поведения людей со своими девушками. Все модели, кроме твоей, не показались мне искренними. А вообще, сходи за пивом, а мы пока делом займемся.

– Уже? – спросила Альбина, похотливо глядя на парнишку.

Я пошел за пивом. Потом приехала Сигита от мамы, и это был хороший день. Мы с Михаилом Енотовым репетировали и правили тексты, доводили до ума минусовки, подгоняли аранжировки по размеру. А наши девчонки были рядом, болтали про свои женские дела.

Потом я поехал забирать свой новый нетбук. Он обошелся мне в семь тысяч, но я договорился разбить сумму на два платежа. Он выглядел прекрасно, вдохновляюще, черный маленький «Асус», ничего лишнего. Я раскрыл его в метро и сразу начал печатать. Клавиатура была не очень удобная, кнопки маленькие, но к этому можно будет приноровиться. Главное, что теперь у меня был инструмент для творчества, который ничего не весил, и его всегда можно было возить с собой. В общаге я перекинул все разрозненные куски своего романа на нетбук. У меня было целых два месяца до дня рождения, я должен был справиться, заполнить пустоты, расписать несколько глав. Я вспоминал фрагмент письма другу одного из любимых писателей ранней юности Джона Фанте: «У меня есть четыреста пятьдесят долларов и четыре месяца, за которые я должен дописать роман! По-моему, это шикарно».

То, что моя первая книга сейчас быстро воплощалась в реальности, делало вкуснее еду и усиливало ощущения.

В четверг приехали два специальных человека, мастера по заливке фундамента. Один был Женин ровесник, похожий на рыжего из компьютерной игры «Потерянные викинги», в которую я много играл в детстве. Второй – его помощник, Денис, лет тридцати, мудрый подсобник. У Дениса была только цепная электропила, у Викинга же был полный багажник инструмента. Викинг и Женя целый четверг прыгали по опалубке, пока мы с Денисом выполняли их мелкие поручения. Опалубку надо было выставить так, чтобы фундамент лег идеально.

– Дом будет расти вверх со следующей недели, – говорил мечтательно Женя. – Это ни с чем не сравнить! Все, что до этого мы делали, просто цветочки. Вот дальше будет по-настоящему интересно и красиво.

Один раз я не удержался, глядя на Женю в синей толстовке, синих рабочих штанах и синей же длинной жилетке с множеством карманов, по которым были рассованы разнообразные гаджеты: карандаши, фломастеры, саморезы, гвоздики, рулетка, сверла, – и начал смеяться, как накуренный.

– Ш… ш… Что с тобой?

– Не знаю! Просто очень весело. Кажется, когда я вырасту, тоже стану строителем. Уж больно завидная судьба.

Женя махнул на меня рукой. Он сказал Викингу:

– П-писатель, что с них взять.

В пятницу мы встали позже и сразу совместили завтрак с обедом. Около тринадцати часов должна была приехать бетономешалка. Однако Женя получил звонок: водитель задерживался. Женя понемногу начинал нервничать, а я сел под деревом с нетбуком и написал текст для «ночных грузчиков».

Приехала бетономешалка, вылез здоровый пузатый дядя. Они поговорили с Женей, определились, с какой стороны подъехать, и дело пошло. Направили рукав, бетон потек в опалубку. У Жени глаза горели: он правда очень любил свою работу и деньги, которые за нее получал. Мне тоже было интересно.

Но вдруг все начали переживать и кричать. Это сломался рукав с бетоном, начал протекать. Женя бегал кругами. Здоровенный пузатый дядя говорил «щас, щас все починим». Мы с Денисом взяли ведра и лопаты, стали собирать бетон с земли и выливать его ведрами обратно в опалубку. Узбек Эдик бессмысленно шатался рядом, наблюдал. Викинг не терял самообладания.

Тогда я сел под дерево и написал еще один текст. Время шло, приближался вечер, люди спорили, ругались, куда-то звонили. Бетон вращался в бетономешалке, иногда я подливал туда воду.

– Мы застряли, – разочарованно сказал Женя. – Готовь на всех ужин.

Михаил Енотов уже перешел на веганство, поэтому я заставлял себя сконцентрироваться на особом, новом чувстве вины, когда готовил мясо на всех этих голодных мужиков, занимающихся физическим трудом. Вот кусок убитой свиньи, проговаривал я. Ее мясо имеет вкус боли и страха, ножом я отрезаю плоть, которая недавно была частью живого существа. Свинья близка человеку, свиней даже обучают простейшей математике. Вот оно, сырое мясо, не вызывает ни малейшего аппетита без специй и жарки. Если съесть этот кусок, тебя скорее всего вырвет, следовательно, ты, Женя – не хищник. Твой кишечник не предназначен для переваривания сырого мяса, тебе бы больше подошла растительная пища. Те, кто придерживается такой диеты, меньше болеют и дольше живут, они спокойнее, добрее, чище. Приготовь на всех, но не ешь это сам.

Но стоило мясу начать жариться, я не удержался и тут же попробовал кусок. Ничего я не знал вкуснее мяса, пропитанного чесноком, луком, перцем и солью.

Рабочий день растянулся до раннего утра. Мы с Денисом изготовили несколько весел, и все взяли по одному в руки. Бетон получалось выливать только в один угол опалубки, нам удалось зафиксировать рукав, и стоило бы водителю поменять положение, он бы доломался. Веслами мы быстро размазывали тяжелую жижу по всему периметру, не давая ей затвердеть. Стояли белые ночи, рядом был залив, вокруг наших потных тел вились миллиарды комаров.

Я вспоминал рассказ Льва Толстого о том, как приятно работать руками, когда тело твое терзают тучи комаров – текст, по которому мы писали изложение, когда я поступал во ВГИК. На мне было настоящее месиво из комариных трупов, просто серая грязь, все настолько сильно зудело от укусов, что даже не имело смысла чесаться. Руки и ноги мои были на пределе, веки закрывались от усталости, а я воображал себе секс. Как когда умираешь от похмелья, начинаешь грезить о вагине, и она предстает перед тобой: более реальная, чем когда видишь ее вблизи.

Я думал о том, как сделать так, чтобы кончить хотя бы три раза с моей любимой девушкой, когда буду в Москве. Проблема, думал я, орудуя в этой ночи, смотря на опалубку через пот, заливающий глаза, в том, что ей легко дается оргазм, и она слишком расслабляется. Мне же одного оргазма мало – я хочу получить три оргазма после такой работы. Я лечу через галактику, мне нужен приз. Надо обмануть ее, превратить в игру, заставить делать мне минет, потом сделать ей куни, передохнуть, как раз за эти минуты набраться сил. Она получит клиторальный оргазм, а это для нее как половинка вагинального, и еще не совсем расслабится, и я тут же пристроюсь сбоку и кину хорошую медленную палку, как настоящий мастер медленной ебли, если использовать терминологию Лимонова, прочистив все свое застоявшееся за будни нутро. Потом мы немного полежим, она уже захочет спать или идти к друзьям пить пиво, но я еще раз подрочу ей на грудь или на лицо. Да, пожалуйста, дорогой бог, на лицо, на глаза и губы, на нос, но все же не на волосы – вот это, да, будет идеальный вариант. Контрольный выстрел в лицо. Бетон дымился, весла гнали эту густую жижу, ноги подкашивались, но у меня был полустояк в полусне.

Толстый дядя ходил и ныл:

– Я шестьдесят пятого года, у меня уже нет столько сил. Давайте побыстрее, мужики.

– А я шестьдесят третьего! – бодро заорал Женя, орудуя веслом.

– Дядя, с ума сойти, – сказал я. – Бери палку и гоняй бетон, если хочешь быстрее!

Все посмотрели на меня, но никто ничего не сказал. Я ведь был прав, по вине толстого дяди мы тут застряли.

– Малой какой у вас горластый, – сказал он.

Закончили в пять утра. Я пошел собирать инструмент, затем мусор, остатки досок, куски бетона и прочее. Толстый дядя получил деньги и уехал на своей бетономешалке. Викинг заорал мне:

– Ты чего убираться вздумал?! Нельзя! Пошли пиво пить! Даже Женя сказал:

– Завязывай. П-пошли отдыхать.

– Не, я хочу, чтобы мы проснулись и сразу поехали. Не хочу днем этим заниматься.

Но потом я все-таки оглядел участок и сказал: хватит. Все это позже. Мы расселись на кухне коттеджа, и состоялся разговор о семейных ценностях. Викинг ругался на то, что узбеки размножаются, а мы, русские, даем мало потомства. Много бездетных пар или часто всего один ребенок. Тогда как пара должна давать двух-трех детей.

– У тебя есть девушка? – спросил он у меня. – Жениться будешь на ней?

– Да, собираюсь. Только я вроде как бесплоден, – я ответил совершенно не думая и даже отыграл, сделал скорбную физиономию, но тут же понял, что это интересная идея – всем вешать такую лапшу. Быстренько сам поверил в легенду и решил придерживаться ее ближайшие несколько лет. «Зачем тебе это? – спросил я у себя и ответил: – Не знаю, просто интересно. Это моя новая мифология. К тому же я ведь кончал внутрь целых три раза, и, как видишь, детей нет. – Нет? Три раза за три года? И разве это было в овуляцию? Ты ведь кончал в нее сразу после месячных, скотина, ты же все рассчитал, сам от себя это скрывая, ты не хочешь никаких детей, просто показывал ей, что готов их заиметь, прикидывался, подлец».

– То есть как? Стоит-то нормально?

– Да стоит, просто живчиков нет, так? – влез подсобник Денис.

– Так ч-чего тянешь? Лечись, – сказал Женя.

– Собираюсь пролечиться, отчего нет. Сам-то я хочу ребенка. Уже скоро пора. Просто я инфекцию в юности подхватил, и с тех пор не получается.

– А сколько тебе лет? – спросил Викинг.

– Скоро будет двадцать три.

– Да, самое время. У Дениса вон уже здоровые. Мои тоже взрослые совсем. Лечи письку и заводи детей.

Встали мы в районе часа дня, выехали лишь через пару часов, и мне пришлось ехать к Жене в Агалатово за деньгами. Хозяева на эти выходные не приехали, деньги перевели на карту Жениной жене, которая работала с нашим клиентом в одной конторе, была его бухгалтершей. Чтобы суббота не была потеряна, в машине я достал нетбук и написал еще один текст, поглядывая на проносящиеся за окном лес, пляж, Зеленогорск, пригороды Питера.

Мой куплет заканчивался так:

и хорошо бы сейчаскогда в кармане зарплатав мыслях поза, которую никогда не использовалк своему удивлениюпланы на выходныеприблизительные затратычтобы вот кто-то врывается, нарушает и я вдруг теряю                                                                                                          управление

Жена была моложе Жени лет на десять – двенадцать, но не красавица, тоже маленькая, как и он, и суровая. Она в тот момент была беременна вторым ребенком. Жена только посмотрела на меня несколько секунд, и я сразу почувствовал железную волю. Женя ходил у нее по струнке.

Я получил небольшую премию – за эту тяжелую неделю заработал восемь косарей. Что ж, надо было поехать в Москву и записать голос. Все мои тексты были готовы, у нас скоро будет второй альбом.

На вокзале я встретился с моим и Марата близким другом Кириллом «Сжигателем трупов» Рябовым. Он собирался выпить несколько кружек и посадить меня на поезд. Билетов на этот раз не было, поэтому мы решили пить до ночи, а потом я собрался доехать на последнем поезде метро до станции «Московская» и идти на трассу, идти вдоль трассы, чтобы там ночью или на рассвете ловить попутку. Автостопом я никогда до этого не ездил, даже считал автостопщиков сумасшедшими грязнулями и сектантами, но мне не хотелось откладывать запись новых песен, и я решил преодолеть себя.

– Я никогда не писал стихов, но вот решил тебе посвятить! – сказал Сжигатель. В вонючей вокзальной забегаловке он прочитал мне сентиментальные стихи про то, что пиво, которое мы пьем, пахнет подмышкой, про то, что дружба делает тебя бессмертным, и про то, что он, Сжигатель, писатель не хуже Уэльбека.

Сжигатель трупов – таков был его псевдоним на «Прозе. ру». Он был из нас самым мощным писателем, очень глубоким и разным. Не так хорошо ему давались автобиографические истории от первого лица, как Марату или мне, они не были такими характерными и энергичными, но, когда надо было сделать что-нибудь жанровое вроде триллера, который вообще мало кто умеет делать хорошо, трагикомическое, абсурдное – тут ему не было равных. Он был мастером старой школы, мог сделать тексты о войне (будто сразу о всех войнах), словно сам ее пережил. Но лучше всего ему давались вещи в жанре «трэш». Он мог придумывать любую анекдотическую муть, но читалась она как нечто бессмертное. «Ты как Пелевин, только наоборот, – говорил я. – Когда читаю его лучшие книги, например „Чапаев и Пустота“, я вижу подделку, несмотря на все ништяки и навороты, всегда лишь почти как в настоящей литературе, а у тебя вижу настоящее, несмотря на все признаки подделки».

Я читал прозу Сжигателя задолго до личного знакомства, это единственный автор, живший со мной в одно время, еще совсем молодой, с которым я мечтал подружиться, лишь взглянув на один его рассказ. И теперь я радовался, что могу проводить с ним время. Сжигатель был старше меня на два года, но тоже еще не имел ни одной опубликованной книги, даже журнальных публикаций у него почти не было, только какие-то местные альманахи.

Писал он с детства, спокойно делал свое дело, не пытаясь завоевать мир вокруг, но знал себе цену, понимал свой талант и умел с ним работать – в этом проявлялся его внутренний стержень. Сжигатель окончил только среднюю школу, сменил много работ в юности, от сотрудника ВОХРа до массажиста в борделе, а сейчас же уже пару лет работал сторожем в детском доме.

– Когда-нибудь я стану для тебя Джоном Мартином, – говорил я, захмелев. – Потому что ты лучший. Тебе нужен хороший издатель, и я освою это ремесло, может, в этом мое предназначение.

– Нет, это вы с Маратом мои любимые писатели, – отвечал Сжигатель. – Никто не умеет так описывать быт. А быт – материал, из которого сделана сама жизнь. Так что лучше пиши книги, а издатель найдется. Или не найдется, какая разница.

– Ты ведь даже родился с Кириллом Толмацким в один день! Два великих гения дала эта дата России! – и я начинал ржать, сбивая пафос беседы.

– Так, не трогай за больное, – сказал Сжигатель. – Я специально родился так, в этот день, чтобы замаскироваться. Выставил певца Децла пешкой. Работаю под прикрытием.

– Да вы, походу, близнецы – гениальный поэт и гениальный прозаик!

– Завязывай.

Мы чокнулись, выпили и взяли еще.

Я шел по трассе часа два и пытался заставить себя начать голосовать. Рука меня не слушалась, я не мог ее вскинуть. Каждый раз я говорил: нет, пройду еще полкилометра, найду удобное место и там вытяну руку. Но не мог. Непонятно, отчего меня так сковало. Робость от гордыни, говорил я себе. Считаешь себя принцессой, ждешь, пока мир сам протянет тебе руку. Шел, и ничего не происходило. Была хорошая теплая и светлая ночь. Наконец, рядом затормозила «Нива», человек оттуда спросил:

– Ты далеко собрался?

– В Москву.

Человек открыл дверь, и я сел.

– И давно так идешь?

– Да я что-то стеснялся руку поднять. Ждал, когда наступит утро… Неловко как-то в ночи голосовать.

Он подумал, посмотрел на дорогу.

– Мир не без добрых людей, – сказал человек. Он, видимо, ждал ответа. Я сказал:

– Золотые слова.

Два часа я ехал с ним, и он за это время рассказал всю свою жизнь, которая складывалась правильно, потому что этот человек старался поступать по совести. Потом ему нужно было сворачивать в одну из деревень, и я снова пошел вдоль дороги. Опять то же самое – не мог поднять руку. Уже было утро, но смелости это мне не придало. Я же плохо выгляжу, думал. После тяжелейшей трудовой недели, еще вечерняя пьянка и бессонная ночь. Наверняка я бледный и глаза бешеные. Начну голосовать и всех перепугаю. Так я себя накручивал.

Остановился хачик на «шестерке» и сказал:

– Братан, садись, подвезу.

С ним я проехал еще пару часов. Он сказал, что ему надоела музыка, которая у него есть, и спросил, есть ли у меня плеер.

– Если у тебя есть миниджек на миниджек, – ответил я, – можно включить мое музло.

В этой «шестерке» была на удивление хорошая магнитола и даже возможность подключить внешний источник звука. Скоро мы гнали под «Фугази» и «Гад из эн астронавт». Я приходил в себя.

– Нормальная музыка! – сказал хачик.

– Рад, что ты оценил.

Он высадил меня на заправке, я спросил, нужно ли накинуть ему на бензин, но он отказался, поблагодарил меня за музыку и разговор и свернул с трассы. Я зашел в кафе съесть пирожок и выпить чай. За соседним столиком сидел парень на вид моего возраста или чуть старше. Из его телефонного разговора я понял, что он едет в Москву. Он отложил трубку и допивал кофе.

Все, давай, сказал я себе. Попроси его подвезти тебя, Женя. Ничего страшного в этом нет. Если у него есть причина отказать, он откажет, но, скорее всего, согласится. Я встал и сразу вспотел. Голова у меня кружилась. С детства испытываю эту проблему: тяжело даже в очереди место занять, тяжело спросить что-то в окошке «Справка».

– Простите. Я услышал, что вы едете в Москву. Можете меня подбросить?

Парень оглядел меня с ног до головы и сказал:

– Щас я сделаю звонок и скажу.

Он вышел из кафе, а я сел обратно. Прошло минут десять. Я доел и допил. Меня так расслабило после этого преодоления собственной робости, что я не думал ни о чем. Решил, что он уехал, а сам тупил, смотрел полусон. Но он не забыл обо мне, нет. Парень заглянул обратно в кафе, нашел меня взглядом и свистнул:

– Ты где, салага?! Поехали.

Мы ехали в новеньком «Лексусе». Парень специально ездил в Петербург за ним, где купил новенький в какой-то особой американской сборке и теперь перегонял в Новокузнецк.

– Там живешь, что ли? – спросил я.

– Да, знаешь такой город?

– Я из Кемерова.

– Ничего себе! Зема.

Я зиганул и сказал:

– Кузбасс! Кузбасс! – хлопнул четыре раза и через паузу еще два.

Он сказал, что ему надо заехать в Тверь на несколько часов, но он забросит меня на вокзал, оттуда я быстро доеду на электричке до Москвы или, если захочу, на автобусе. А если вдруг возникнет желание сорваться домой, в родную Сибирь, через полстраны, то он может оставить свой номер и назавтра подобрать меня в Москве. Конечно, я испытал романтический трепет, но все-таки отказался. Работа, музыка, книга, Сигита, мир, который я выстраивал в Петербурге и на заливе, – все это не стоило бросать ради порыва прокатиться домой и свалиться папе на голову без денег и определенной цели.

– Нет, к сожалению, есть другие дела. Но спасибо за приглашение.

– Правильно. Скоро опять кризис накроет, работай, пока работается.

Михаил Енотов сильно заболел. Я застал его лежащим под одеялом в полубреду. Альбина как могла ухаживала за ним. Сам я тоже был обессилен и решил, что в понедельник пропущу работу, чтобы успеть записать голос. Я созвонился с Женей и объяснил ему, что приеду во вторник. Сейчас, остаток воскресенья, я подумал просто выпить с Лемом и уже собирался пойти к нему, но Михаил Енотов сказал: