Перерождение

Третья подоспела ровно, когда леший ударом второй лапы Шмелю в грудь выбил остатки того, что можно было назвать жизнью, а заодно и окончательно разорвал оставшиеся швы, скрепляющие эльфийские трупы в одно неимоверно отвратительное создание. Голова твари бессильно опустилась набок, некоторые человеческие глаза уже были закрыты, и только пара челюстей ещё дёргались в конвульсиях.

Третья воздела руки к небу, и вокруг них начал собираться электрический заряд похожий на пляшущую молнию. Она что-то выкрикнула и направила заряд на лешего. Было ли это нужно или лесное создание уже умерло к той минуте, никто сейчас не ответит, но в тот момент, пронизанный током, он запрокинул морду и затрясся. Разряд перешел и на Шмеля.

В полной тишине они оба рухнули на землю. Шмель уже был не похож на привычное существо, а стал просто грудой зловонных эльфийских останков. Леший же мелко задергался и замер.

Немногие заметили, как зеленоватый светящийся сгусток, похожий на светлячка, плавно вылетел у лешего изо рта и полетел в сторону леса.

Резкий запах паленого мяса, шерсти, мертвечины.

Слякоть и таящий снег.

Широкая спина леса – всё в той же серой мантии, накинутой на него с небес каким-то скучным и унылым богом.

***

Последующие дни были на удивление тихими. Осаждающие с меланхоличной медлительностью хоронили множество падших. Обстрелы стали вялыми, больше похожими на некое напоминание о том, что "мы тут", "мы никуда не ушли", "скоро вернемся".

В форте Байу так же прошли похоронные службы: Хорост Рэм совершил обряд упокоения по павшим в бою. Всех решили захоронить у северно-западной части стены за старыми конюшнями, недалеко от башни Смелый Юм.

Особыми словами восхищения и скорби вспоминали Ереня Де Брёйне и его отчаянный поступок. Все понимали – его безрассудная отвага граничила с трезвым расчётом… Ещё месяц, и кони бы не продержались без сена. Толку от его летучего отряда тогда было бы мало… Некоторые говорили, как видели, что Ерень с молодцами почти добрались до шатра главнокомандующего. Другие утверждали, будто он разбил два крагга, прежде чем со славой сложить голову. Третьи же и вовсе были уверены, что он выжил, вовремя ускакав в лес.

По правде говоря, Авилеро сам смутно помнил, как обстояли дела на той стороне поля, ведь он больше следил за сражением двух великанов. Он точно видел, как отряд Ереня распахал надвое целый крагг и обратил эльфов в бегство, преследовал их, но вскоре напоролся на следующую сотню, был окружен и слился в общей сумятице битвы, в серой массе воинов.

– Думаю, там он и нашел свой конец… Вряд ли был способ выбраться из того ада, – тихо произнес Авилеро.

Он сидел на углу кровати, где лежал умирающий Четвертак. Его мучил жар. Рассечение грудной клетки. Сломаны три ребра. Почти наверняка внутреннее кровотечение.

– А в книгах герои умирают на поле......а ....кх, кх, кх, – закашлялся Четвертак. – А ты тут лежи как говно…кх, кх. Жди, пока подохнешь… Несправедливо… И некрасиво.

– Ты храбро бился. Спас меня, – проговорил Авилеро. – Тебе нужен покой. Обойдётся… За тобой, видишь, как Уйка присматривает. На ноги точно поднимет.

– Угу… Знахарка. Не по душе мне её энти зелья, ну да пёс с ними…теперь-то, кх, кхх, кх, – Четвертак посмотрел на Авилеро мутными глазам, сглотнул и продолжил. – Ты присмотри за Льдинкой. Он шалопай… Чую что-то мутит, но…кх… Не предатель он. Просто последи, ладно?

– Конечно. Он к тебе обещался к вечеру зайти. Поговорите.

– Подожди… Ещё… Если вдруг окажешься в Бруни… Если всё обойдется.

– Нет, Четв…

– Да постой ты. На всякий случай… Если будешь там, а меня не будет. Проверь моих, а? Василису и Элайу. Я знаю. Кх, кх… Не имею права просить тебя позаботиться о них, но ты хотя бы проверь. Мало ли. Дошли ли? Если ли хлебушек. И всё…

– Да. Хорошо. Не волнуйся, – эльф встал.

В душной, сильно натопленной комнате царил полумрак. Несмотря на то, что Четвертаку не становилось лучше, он был только рад, когда его переместили из небольшого госпиталя в собственный дом, где о нём заботилась старая знахарка. Уйка переехала к Четвертаку после того, как в её дом попал снаряд и полностью разрушил каркас. В госпитале же мест катастрофически не хватало, и Имелик Дзыба настаивал на размещении больных, по возможности, в домах. Особенно если о них мог позаботиться кто-нибудь из соседей или родных. Это также было связано с тем, что лекарь Зафар Льяхне как назло сильно простыл и лежал с температурой в общей палате, теперь он мог только указывать двум помощникам, как следует проводить операции по извлечению стрел, как ухаживать за гниющими ранами и как ампутировать конечности. Медики еле справлялись.

Авилеро нагнулся и тронул друга за плечо:

– Я зайду завтра, а ты спи больше и слушайся Уйку.

– Ещё бы, – крякнул Четвертак. – Слушаюсь и повинуюсь.

Уже у двери эльф натолкнулся на Уйку, которая тихо выходила из соседней комнаты, неся в руках небольшое корытце с дымящейся желтоватой жидкостью. С одной руки свисало полотенце для примочек. Она подняла взгляд на Авилеро так, что по глазам можно было ясно прочитать диагноз. Эльф не стал ни о чем спрашивать. Он только посмотрел на нее и тихо произнес:

– Постарайся облегчить боль.

Знахарка чуть заметно кивнула.

 Потянулись тоскливые дни. Без солнца. Без штурмов. У воинов обеих армий не было сил. Эльфы снова валили лес и заготавливали штурмовые лестницы и таран, но на этот раз не так быстро. Лагерь воинов Ливеллии был уже не таким стройным, пёстрым и оживленным. Бойцов заметно поубавилось. Костров по вечерам стало меньше. На лютне уже никто не играл: должно быть, игрок не вернулся с окровавленных стен Байу. Да и вид самих эльфов стал не таким достойным и опрятным, как это было в первую неделю осады. Эти красивые, благородные эльфийские овалы лиц, где они теперь? Лица осунулись, глаза казались ещё больше за счет впалых щёк и выступающих костяшек скул. Часто ходили на охоту, так как запасы еды, доставленные из главного города срединной Ливеллии – Тофф Дольдена, почти подошли к концу. Приходилось экономить пока не прибудут обозы с припасами из тыла.

Иногда они по пятеро выходили в поле подальше от стены и играли небольшими шариками, которые расставляли в пирамидки, а потом с установленного расстояния разбивали каждый свою специальным шариком. Бывало, они смеялись, подкалывая друг друга, и тогда казалось, что это просто приехавшие на какую-то ярмарку эльфы. Сейчас они поиграют, пойдут поспать в свои палатки, а утром придут в форт продавать знаменитые эльфийские снадобья и сушёные травы Петляющего леса.

Сам форт жил размеренно. Имелик четко распределял запасы продовольствия, не давая лишнего никому. Они жили надеждой, что скоро прискачет Кильд Соттивельда с подмогой, и они, наконец, разобьют этих неуступчивых лесных соседей.

Поле, разделяющее их, было почти чистым. Люди не стали препятствовать, когда эльфы собирали падших товарищей с поля боя. Из почтения к лешему эльфы похоронили и его. И только зловонные останки давно умерших эльфов деревни Гьяфе, из которых был сшит Шмель, синели прогнившим мясом и костями.

***

– Ты думаешь мы сильно меняемся в течение жизни?… Ну, в отличие от людей.

Блёмер сидел на небольшом бочонке из-под солений, который служил ему стулом в комнатке, приходившейся и кухней, и столовой. Когда он прошлым летом остался в Байу, ему выделили этот мезонин, давно никем не занятый. В самом доме проживала семья главного кухмейстера при капитане форта, который готовил на всех более или менее важных персон в форте Байу. Эльф все эти полгода надеялся, что это временно, и рано или поздно обстановка разрядится, появятся вести, опровергающие военное положение, и он, наконец, сможет беспрепятственно покинуть форт, но этого не произошло.

– О чём ты? – спросил Авилеро.

После очередного напряженного дня он решил заглянуть проведать Блёмера перед сном. Ночь должна была быть спокойной. Сегодня осаждавшие снова не предприняли никаких попыток пойти на штурм, а только вяло постреливали из катапульты, да пару раз заходили конницей, чтобы осыпать форт градом подожженных стрел.

– Я хочу сказать, бывает такое, что ты смотришь на людей, и тебе кажется, что они сильно изменились не в лучшую сторону. Ты прям видишь все их недостатки. Какие они, ну… стали жадные, например, или завистливые… видишь так же чётко, как… я сейчас вижу тебя, – Блёмер замялся. – И ты ничего не можешь с этим сделать…

– Хм, пожалуй, случается, – задумался Авилеро. – Но знаешь… у меня нет близких друзей, которые так бы меня разочаровали.

Блёмер махнул рукой и облокотился о стену, взглянув Авилеро в лицо.

– Я не про кого-то конкретно, а в целом. Я просто не понимаю, ради чего всё это. Лесные эльфы увидели в людях угрозу, но сами творят весь этот ужас. Они говорят, какие люди захватчики, но пока я не вижу ничего, кроме желания эльфов разрушить эту крепость и забрать побольше земли, – с горечью произнёс Блёмер.

– Мой народ…, – произнёс задумчиво Авилеро. – Ещё с ранних лет я помню, как многие мои родственники боялись этого, возможно, слишком бездумного и стремительного развития людей. Я говорю и про их расселение, и про их технологии: дамбы на реках, фабрики, эксперименты бог знает с чем. А ещё лесные эльфы обижены на оскорбительные условия мира и потерю своих земель, хотя это и было двести семьдесят шесть лет назад. У меня в семье каждый второй вспоминал былые времена. Но вспоминать старое доброе время – это одно. Совсем другое – снова завязать войну. Эльфы забыли цену чужой крови, чужих жизней и ставят свои, якобы высшие замыслы, выше других. Так что да, ты прав. Иногда ты не видишь собственной жестокости или оправдываешь её, прикрываясь целью исправить грехи других.

Они оба вздрогнули, когда увидели в окно, как вдали по чёрному небу пролетела, разбрасывая искры, горящая бочка с углями. Красивое зрелище, если на секунду забыть о смысле происходящего. Эльфы почти не услышали, как она упала за крышами домов. Это было достаточно далеко отсюда, в южной части форта. Здесь же сегодня можно было спать спокойно. Катапульта временами стреляла в ночи, видимо, деморализовать жителей, чтобы у осажденных оставался постоянных страх перед пожаром или перед попаданием ядра в дом. Сон, действительно, не приходил, если возле тебя грохотали тяжеленные снаряды или подожжённые бочки. При попадании в дом, бревенчатые стены разваливались как солома, а крыша могла обрушиться на спящего и похоронить его. Но люди заметили, что катапульта ночью не сильно меняла направление стрельбы. Если уж нацеливалась, например, на южную часть форта, то и била примерно в ту сторону, чуть корректируя дальность на несколько десятков метров. Потому в такие ночи люди просто переходили ночевать в противоположную сторону крепости, располагаясь на ночлег у знакомых или в казармах.

– С другой стороны… Люди вырубили половину Янэ Калиб, – задумчиво произнёс Блёмер. – Священного леса Ливеллии…

Авилеро молчал.

– Это не моё дело, конечно… – Блёмер отвернулся, но потом неожиданно встал и заговорил быстро и сбивчиво. – Ави, я ведь даже не знаю на чьей стороне мой Айнах Ад’Дир! Ты вот видишь, где твои лесные, где люди. Живёшь здесь уже много лет. Сам выбрал сторону, а я… Я-то в горах всю жизнь провёл… Там отец и мать… братья. Может они сейчас идут сюда, чтобы сражаться… с людьми, за …

– За что?

– Не знаю.

Авилеро посмотрел в окно и увидел, как зарево от упавшей огненной бочки медленно тухло за крышами домов, снова погружая форт в синюю тишину ночи.

– И ты готов поднять оружие на тех, кто кормил тебя эти месяцы, кто принял тебя и дал кров? – он обвёл рукой комнату. – Даже не ответив на главный вопрос – зачем? Ты готов тупо идти за своим народом?

Видно было, как Льдинка старается найти правильный ответ.

– Так сложно выбрать… Понять, кто прав, когда ты не знаешь всего, – произнес он после недолгой паузы.

– Да. Согласен. Ладно… – перевёл разговор Авилеро. – Как твои стихи?

Блёмер только горько улыбнулся:

– Никак. Прихожу после вахты и валюсь спать.

– Но не всегда, – улыбнулся в свою очередь Авилеро. – Говорят, тебя частенько в северной части встречают.

Льдинка, казалось, не смутился.

– Гуляю после дозора… Помогает заснуть…

Авилеро подождал скажет ещё ли что-то Блёмер, но тот всё больше молчал и смотрел в окно.

– Ладно, – лесной эльф встал и похлопал Блёмера по плечу. – Если захочешь чем-то поделиться, я к твоим услугам. Выспись.

– Ави.

– Да?

– Какое имя твоего рода? Для всех ты просто Авилеро, но я хотел бы узнать…

– Нет не хотел бы, – Авилеро уже стоял в дверях, наклонившись под низким скошенным потолком. – Меня лишили фамилии. У меня нет родных ни здесь, ни в Ливеллии.

– А татуировка? – не унимался Льдинка, явно не замечая, как тон Авилеро перестал быть тёплым и выражал желание поскорее завершить разговор. – Тот карлик с деревом в горбу? Откуда она?

На слове «она» Блёмер услышал только стук закрывающейся двери и невнятные слова прощания, которые Авилеро, казалось, пробурчал сам себе под нос. Горный эльф только фыркнул: «Подумаешь… Тоже мне, тайны… А ещё друг… Отшельник, несчастный». Льдинка подергал плечами от неожиданно проникшего из оконной щели холодка и натянул плед до самого носа, но от окна не ушел. Ему нравилось смотреть на спокойное перемигивание звезд на чёрном полотне неба. Можно было подумать о стихах.

***

Однажды, ближе к вечеру Авилеро возвращался после своей традиционной пробежки: от южной части форта до северной и обратно. Он проходил по темнеющим улочкам крепости и вспоминал детство: игры с принцем Эльнаэ, жизнь в достатке среди своей семьи. Он так и не рассказал никому в Байу, что его род уходит корнями к знаменитой фамилии Ювель’ Льёнов, а отец его занимал, впрочем, может быть и продолжает занимать вполне весомый пост Хранителя Нерушимой Печати. Каким был отец? Память стёрла почти всё о нём. Только помнились вечера, когда он читал сказки на ночь в небольшом поместье у берега Хьёсса. Их летняя открытая веранда покоилась на могучих ветвях древнего дуба, раскинувшего свои кроны прямо над спокойными водами реки. Обложенный подушками, зарывшись с головой в мягкие и тёплые одеяла, Авилеро смотрел на широкое звездное небо, а отец читал сказки. Возможно, как раз про Брата Шибалу и Сестрицу Огневицу. Приятный ветерок обдавал лицо прохладой, а под одеялом было тепло и уютно. Особенно ему нравились фонарики, развешенные на ветвях, – желтые, красные и зеленые. И так не хотелось засыпать, так хотелось продлить этот момент близости с отцом, погружения в сказку и ощущения волшебного мира вокруг. Казалось, жизнь будет длиться вечно, ведь эльфы так долго живут… Неужели все они – вся семья – отказались от него? Ему так и не дали увидеться с ними после всего, что произошло на озере Тайдушо…

Эльф погрузился в думы. В памяти замелькали годы скитаний, и, наконец, тот день, когда перед ним распахнулись двери Байу, и дядюшка Военег, весело подмигнув, пробасил своим приятным голосом: «Оставайся, эльф. Накормим, стрелять научим, дом тебе подыщем. Места у нас много, а дозорных мало. Станешь хоть настоящим челов… ну, в общем, эльфом с крепким Делом, а то что тебе скитаться-то…»

Авилеро попытался было вспомнить свои первые попытки стрельбы из лука, как услышал из ближайшего переулка женские крики, похожие на мольбу, а потом чей-то очень знакомый голос, звучащий с вызовом, но в то же время обреченно. Лёгкой трусцой и с необъяснимой тревогой в сердце Авилеро побежал по направлению к звуку. Он завернул за угол полуразрушенного дома и неожиданно очутился перед группой людей. Они стояли полукругом спиной к нему. Когда эльф подошел ближе и увидел, что происходит, навстречу ему полетел чей-то грубый и резкий голос:

– А! Вона и дружок его явился! Гляньте-ка!

На грязной земле на своей пятой точке сидел не кто иной, как Блёмер Дау. Правая сторона его штанины и рукав были все в грязи, видимо, от падения. Под глазом уже наливался синяк. Его взгляд, источающий бушующую ненависть, буравил того, кто стоял прямо перед ним. Вернее, даже над ним, немного наклонившись и сжав здоровенные кулаки. В стороне двое держали растрёпанную молодую женщину. Это была Дая – жена мясника и главного кухаря.

– Гульвар! Только подойди к нему!!! – взвизгнула она. – И ты меня больше не увидишь!

Мужчина, стоявший спиной к эльфу, еле повел головой в её сторону и злобно, но негромко проговорил:

– Это мне теперь решать, Дая. Может, и не увижу. Но ты своим хахалем уже точно не полюбуешься, шшшлюха.

      Гульвар сплюнул ей под ноги.

Блёмер попробовал подняться, перекатившись в сторону от Гульвара, но тут же был сбит ударом каблука другого мужчины, имени которого Авилеро не помнил.

– Сидеть, красавчик! – лязгнул он челюстями и прищурился. – Захотел женку чужую обрюхатить, да ушастых уродов тут нам народить, а? Мало родичи твои нашего брата посшибали, так ты ещё и баб наших трахать будешь!?

Рябое некрасивое лицо мужика перекосила злая ухмылка.

Толпа недовольно заворчала. Другой мужик с перевязанной рукой, на которой сквозь бинты проступали алые пожелтевшие по краям разводы, прокричал:

– Десять плетей ему! И в темницу!

– Ага… Легко отделается, – крякнул Гульвар.

Он сделал быстрый шаг и саданул ногой Блёмеру в живот так, что тот согнулся пополам.

Авилеро растолкал собравшихся зевак и выступил вперед:

– Ты что творишь?! – начал он грозно, стараясь не выдавать волнения. – Он недавно бился с вами бок о бок!

Большинство живших в северной части форта не так хорошо знали Авилеро, так как сражались на восточной стене, где командовали Яль и Житомир Нозарь. Однако, все знали, что Авилеро командует лучниками на Толстом Ригдаре.

– Ты бы лучше помолчал, эльф… – прошипел рябой мужик. В глазах у него плясал огонёк ярости. – Была б моя воля, я бы вас всех на всякий случай в застенок отправил от греха подалее. И тебя, и эту блудливую рожу, и вообще всех эльфов в Байу, – повысил он голос, чтобы все услышали.

Народ снова заволновался. Многие закивали. Темноволосый горный эльф по имени Кьё Илая, недавно подошедший на шум, попятился, но натолкнулся на чью-то широкую грудь и встал как вкопанный. Народ всё прибывал – слух о стычке распространялся по улицам быстрее огня на ветру. Авилеро вдруг осознал, насколько народ озлоблен. Людям надо было выплеснуть свою ненависть к оккупантам, и, как назло, им попался Блёмер. Он понял, наконец, что за тайну носил с собой Льдинка; почему он так надолго отлучался по вечерам и почему был так весел и загадочен в эти дни… Его окрыляла любовь. «И надо же было попасться именно сейчас», – с досадой подумал Авилеро.

– Уведи её подальше, Сбродич, – сказал Гульвар мужику, державшему женщину. – Запри в сарае возле маво дома… Её очередь вечерком придёт. Раз уж этому уроду дала, так и всех желающих обслужить сможеть. А то мужичье изголодалось. А мне похер теперь.

При этих словах на рябом лице мужика, по всей видимости друга Гульвара, нарисовалась ухмылка, а маленькие глазки заблестели. Откуда-то из толпы послышалось:

– Не глупи, Гульвар.

– Заткнись! – рявкнул муж. – Каждый получит свое! – он сделал паузу. – Уводи её я сказал.

Дая запричитала, но не за себя. Когда её оттаскивали прочь, она умоляла не убивать Блёмера.

Вдруг Льдинка ловко вскочил на ноги и прыгнул на Гульвара. Авилеро без лишних слов, предупреждений или попыток кого-то урезонить уже летел вперед, выкинув кулак, который с глухим звуком впечатался в висок рябому. Он краем глаза видел, как двое людей держат темноволосого эльфа, видимо, тоже решившего вступиться за собрата.

Началась потасовка.

Большинство собравшихся просто стояли. Одни что-то одобрительно выкрикивали, другие молчали. Авилеро смог свалить рябого, но тут же почувствовал, как на него сзади навалилось несколько мужиков, сбили с ног и вмяли в землю, наградив ударом по почкам. Боль прошила живот и бок. Кто-то коленкой вдавил его голову в холодную и грязную землю, но ему удалось заметить, что Гульвар вынимает из-за пазухи нож, а Льдинка с кровоточащими губами трепыхается в руках двух людей.

      "Как же глупо", – промелькнуло в голове у Авилеро.

Гульвар уже было приблизился с ножом к Блёмеру… По выражению его лица читалось, что он не сомневается, что делать.

В этот момент часть из стоящих в толпе людей не то чтобы расступилась, а буквально вывалилась вперед от чьего-то мощного толчка в спину.

На освободившееся место в эпицентр всего происходящего выступили Военег и Ясномысл. По выражению лица Ясномысла и по тому как он жестом руки показывал на открывшуюся им картину борьбы стало понятно, что именно он привел воеводу. Оба тяжело дышали от вынужденной вечерней пробежки.

– Что… тут…    происходит?! – громко произнёс Военег с паузами между тяжелым дыханием. Он остановился в паре шагов от Гульвара и теперь обводил глазами то нож, то избитого Блёмера, то поваленного и пригвождённого к земле Авилеро.

Гульвар на миг растерялся, но в ту же минуту собрался и тряхнул головой:

– Военег… это мое личное. Не вмешивайся лучше. Тут про честь… Отойди.

Воевода остался стоять на месте. В опущенной руке лежал боевой топор с широченным лезвием. Это не мог не заметить Гульвар. Но он так же не мог не заметить, как его рябой друг и ещё несколько его знакомых подошли чуть ближе, обступая Военега с Ясномыслом.

– Помолчал бы ты, дядечка, а то мало ль какая бяда можеть тут с тобой… отступи, отступи подалее, – заговорил рябой.

Рябой поступил на службу не так давно и поэтому не питал никаких особых чувств к воеводе – ни уважения, ни страха. Он просто приехал сюда заработать и переждать, пока в его родном городке не улягутся страсти после случая с кражей казны у градового. И почему все подумали на него? Теперь приходилось где-то перекантовываться. Ну, и припрятать кое-то из «заработанного». Звали его Юджик Чернозоб. И он сам был не прочь поуправлять дружиной форта. Ну, пару дней, пока не найдет, чем поживиться. А потом… Потом надо будет бежать в лес. Подальше от войны… Юджик просчитывал варианты… Но его опередил Военег.

– Так, значит! – закричал воевода зычным командным голосом, кося глазами на сжимающееся кольцо недовольных и возбужденных людей. Они ещё не были уверены, что делать, люди ещё сомневались, и этим надо было воспользоваться. Военег знал, как накалилась обстановка внутри форта за последние дни, но не ожидал, что дисциплина пошатнулась настолько. Многие были недовольны сокращением дневного пайка. Немало людей не доверяли эльфам, оставшимся в форте, и притесняли их. Эльфы могли предать – таково было мнение. Военег же понимал, что потерять верных бойцов, да ещё и отличных лучников, пусть их даже будет и всего шестеро на весь форт – это значит ослабить гарнизон. Именно поэтому он сделал Авилеро командующим. Военег с Кессеном старались сделать так, чтобы в каждом отряде было по эльфу. Таким образом и люди видели участие и верность своих эльфийских братьев по оружию, и эльфы не имели повода изолироваться в отдельную группу. Видимо, план не сработал. Воевода чётко отдавал себе отчёт – если начнется самоуправство, форт падет в считанные дни.

– Гульвар, брось нож, я сказал, и слушай, каналья! – Военег настроился на громогласную речь о единении, равенстве и верности, но, не успев продолжить, получил сильный толчок от Гульвара и чуть не упал.

– Отвали! Мужики, придержите его. Сейчас разберёмся с ушастыми, а потом и до начальства дойдём. Давай…

На этот раз уже Гульвар не успел договорить. Было ли это самонадеянным, считать, что Военег, старый дядюшка Военег, отступится и замолчит? Да! Было ли это наивным полагать, что воевода побоится снова выступить и быть схваченным толпой, часть которой была на стороне Гульвара. Определённо! Было ли недальновидным игнорировать в полутьме опущенную, но всё же изредка поблёскивающую секиру? Безусловно! Пожалеет ли о сказанном и сделанном голова Гульвара, летящая по восходящей траектории. Скорее всего нет. Она просто не успеет. Мозг будет переживать колоссальную потерю крови и недостаток кислорода. И даже те три секунды полёта, когда шаткое сознание не покидает Гульвара и живёт за счет кислорода, оставшегося в голове, он думает ни о чём другом, кроме как о боли. Это последнее, что он почувствовал в этом мире. А последнее, что он увидел, было то, как его собственное тело рухнуло на спину, а собравшиеся вокруг люди отшатнулись назад.

Военег медленно наклонился и обтер кровь о рубаху Гульвара. Затем поднялся. Желание произносить долгую речь отпало. Не успевшие ничего предпринять подельники Гульвара отступили. Военег сказал:

– В форте Байу все едины. И закон един. Кто начнёт ставить свои законы – умрёт.

Он окинул взглядом собравшихся и, уже разворачиваясь, добавил:

– Уберите и закопайте тело.

Народ начал расходиться. При свете заката и подожженных факелов цвет лиц приобрел латунный оттенок. Авилеро уже давно никто не держал. Он встал и помог подняться Блёмеру. Вместе с Ясномыслом они довели его до дома и уложили в постель. Потом направились к сараю Гульвара, где заперли Даю. Вокруг никого не было. Когда они вошли, девушка набросилась на них, подумав, что это мужики пришли исполнять волю её мужа. Авилеро с трудом удалось её успокоить. Только сейчас он увидел, что Дае было не больше двадцати пяти. Светлые потрёпанные волосы закрывали заплаканные серые глаза. Лицо припухло от слёз. Узнав о смерти мужа, она только кивнула и еле заметно выдохнула.