Хохот Демиурга. Мысли в моей голове

Я попробовал вспомнить все, за что ненавидел Никиту. Я пытался пробудить и высвободить тот гнев, что поселился во мне. Я толкал и рычал, но это казалось бесполезным.

– Сейчас или никогда, Савел! Высвободи все! Хочешь, вспоминай вслух – некоторым это помогает! Расскажи, что он сделал с тобой, и что ты сделаешь с ним однажды. Давай! Он пьян и слаб – помни об этом!

Мне показалось, что ненавидеть вслух – неуместно. Но, может, это и правда поможет высвободиться? Виктор должен знать лучше – он хорошо понимает людей.

– За что ненавижу? – Начал я пробивать скованность, – за то что он предал меня, отнял жизнь, отнял все! И до сих пор продолжает все отнимать! Ничтожество, мнящее себя богом! Ненавижу, что пляшу под его дудку! Не могу больше, не буду! Я восстану, воскресну, вернусь! И тогда мы поговорим на равных! О, да! Поговорим. И разговор не будет коротким…

– Что ты сделаешь?

– Что я сделаю? Заставлю его страдать! Я приумножу и заставлю испытать все то, что испытывал я, только он это вкусит в реальном мире. Он будет мучиться – долго! А потом умрет! Но я не дам уйти быстро! Нет, он будет меня умолять, но всю жалость я оставлю здесь, во Внутренней Риге! И я не позволю ему сбежать от меня сюда – он будет в сознании. Он познает всю палитру боли. Он захлебнется…

Что-то щелкнуло, шкаф пошатнулся и сложился – как и было бы положено такому шкафу, если его толкают трое униженных и взбешенных человека.

– Молодец… – Едва слышно шепчет Виктор, пряча от меня глаза.

В запале не взболтнул ли я лишнего? Но сейчас не до этого. За шкафом в стене у пола вентиляционная шахта, закрытая решеткой – наверняка, идею замаскировать выход так нелепо Виктор заимствовал из какого-то дурновкусного фильма.

– Это оно? – Почему-то шепотом спросил Ник.

– Оно-оно.

Виктор аккуратно, будто боялся решетку спугнуть, начал красться к ней. Затем так же нежно он ее снял. Из шахты повеяло неописуемо свежим воздухом.

«Это оно» – у меня руки дрожали в волнении. Свобода так близко – на расстоянии в несколько шагов. И не важно, что будет дальше, главное, сейчас мы выберемся!

Будто ветка хрустнула за спиной, и мы втроем разом оглянулись.

В дверях стоял Никита, но не в обычной своей форме. Он мерцал, просвечивался и искажался – возможно поэтому его улыбка казалась особо зловещей. Он попытался что-то сказать, но рот открылся в пустом звуке, улыбка сменилась сосредоточением, Никита исчез, но тут же появился вновь, исчез еще раз и возник снова таким же полупрозрачным, но в этот раз со шпагой в руке.

– Что это с ним? – задал Ник вопрос в пространство.

– Он еще слаб, – будто изучал Никиту в слух Виктор, – похоже, не до конца может проникнуть во Внутреннюю Ригу. Видите, как он пытается сфокусироваться и как его размазывает? Кажется, ему не удается восстановить связь с внутренним миром… Шанс есть – надо бежать!

Договорив, Виктор резким скачком хотел нырнуть в выход, но Никита исчез, и в тот же миг возник у шахты – он перехватил Виктора, когда тот почти успел пересечь границу – шпага вошла в затылок так же легко, как шампур в кусок мяса. Виктор обмяк. В руках Никиты возникла вторая шпага.

Никита еще не мог, или не хотел говорить, но его мимика все передавала. Мы опоздали, выход был надежно перекрыт.

Меня накрыло отчаянием, захотелось бросить все, упасть и свернуться калачиком. Или, лучше, попробовать убежать туда вниз, чтобы утопиться в море. Никита победил. И так будет всегда, чтобы мы не делали…

– Я его задержу, а ты – беги! – Прокричал Ник и бросился на Никиту.

– Нет, Ник, бесполезно! – Попробовал я остановить, но он вступил в схватку.

Он набросился на Никиту в прыжке – шпага проткнула живот, но Никита потерял равновесие под массой несуществующего тела. Зияющая дыра шахты – вожделенный выход оказался свободным.

Да нет же! Все это фальшь! Если Никита здесь, то не может существовать никакого выхода. Я застыл, боясь пошевелиться. Ник был прав – я в точности как тот усатый…

– Беги же! – прорычал Ник и сильнее прижал к себе Никиту.

И я, не веря в успех, заставил себя рвануть. Кажется, Никита, занятый уничтожением Ника, даже меня не заметил. Выход передо мной – осталось последнее движение. Так чего же я застыл? А как же Ник? Сам решил собой пожертвовать – подтвердил слова, сказанные тогда в рубке. Он будет рад, если спасусь хотя бы я. Вот-вот, и я смогу отомстить. Увидеть Веру. Успею я убить Никиту быстрее, чем он сведет с ума Ника? Он тоже должен вкусить победу. Чего же я мешкаю?

Я обернулся на Ника, тот боролся из последних сил. Сам виноват, что решил собой пожертвовать. Мне пора! Я почувствовал дыхание ветра – того, рижского настоящего, пронизывающего до костей…

Но нет! Бежать – так всем вместе!

Больше не рефлексируя и не думая, я развернулся к сражающимся и вытащил шпагу из головы Виктора. Пускай борьба окажется заведомо проигрышной – с меня хватит быть трусом!

Оттянув лежащего на Никите Ника, я ударил прямиком в сердце – заложив в удар всю накопленную ненависть. Никита только злобно улыбнулся, посмотрев мне в глаза, и начал вытаскивать острие – делал он это легко, несмотря на мое сопротивление.

Ник тоже смотрел на меня, едва находясь в сознании. И в его глазах читался вопрос, почему я не убежал, когда была такая возможность.

Нет, Ник, твои труды не уйдут понапрасну. Мы выберемся вместе!

Носком ботинка я ударил Никиту в челюсть – его хватка ослабла, я пяткой ударил еще и еще. А потом колол и колол ему в лицо, пока от него не осталось одно кровавое месиво.

Никита конвульсивно дергался. Собирался по кускам – естественно, я не убил его, но надеюсь, задержал на несколько секунд.

– Давай, Ник, отлежишься на свободе.

Мне не удалось поднять, поэтому я просто потащил его по полу к выходу. Не оборачиваясь на Никиту, ни о чем не думая, я протолкнул Ника в шахту. За моей спиной раздался смех, я почувствовал дыхание в затылок, меня пронзило чужим гневом, а затем и шпагой, но я сделал последний толчок и упал прямиком в вожделенную дыру.

Ветер бил в лицо. Я был липким от крови. И я куда-то летел то вниз, то вверх по шахте. Дыхание перехватило. Торжество и почему-то страх устроили пляску во мне. И все больше и больше нарастал именно панический страх. Мне было страшно закончить полет и явиться на свет. Я не хотел покидать уютную Внутреннюю Ригу. Я начал кричать – должно быть так же, как младенец во время родов.

Ужас перемен переполнил сердце и оно лопнуло, а вслед за ним и я. А потом я открыл глаза и тут же прищурился от бьющего в них света. Ник лежал рядом со мной…

Это и правда конец? Нам удалось, мы выбрались?

11. Татуировка

Глаза быстро привыкли к свету, и я сперва увидел стоящего надо мной Виктора, затем и Никиту немного поодаль. Виктор был грустным и отрешенным, Никита улыбался во все тридцать два зуба.

Это провал. Присутствие рядом Никиты говорит о том, что ничего не вышло… Были бы у меня силы – зарыдал и забился бы в отчаяние. Но меня хватило только спросить слабым голосом:

– Где мы?

Спрашивал я у Виктора, а ответил Никита:

– А ты разве не узнаешь?

Я попробовал приподнять голову и осмотреться:

– Храм Утех…

– Именно! А где ты рассчитывал оказаться?

Отвечать было бессмысленно. Нужно беречь силы на, видимо, предстоящие пытки.

– Ты что, Савел, правда думал, что выход есть? Ты в это поверил? И куда, по-твоему, должны были выйти мертвецы, восстать из могил и устроить зомби-апокалипсис? Нет уж, увольте! Никуда вам отсюда не выбраться! Но спектакль вы разыграли отличный – повеселили меня! – Никита обратился к Виктору: – Тебе, как его режиссеру, отдельное спасибо. Нет, а как ловко ты вытянул из него признание! Значит, Савел, ты бы заставил меня страдать?

Я смотрел на лежащего рядом Ника, пытаясь понять, жив ли он, то есть в сознании ли… А потом мне стало очень больно, но не телу – душе.

– Зачем, Виктор? – я брезговал на него даже посмотреть, спрашивал, не поворачивая голову: – зачем тебе надо было так со мной поступать? За что? Что я тебе сделал?

Никита рассмеялся:

– Ты посмотри-ка! Он требует объяснений! Может ты еще перед ним и извинишься?

– Дай я… – Виктор робко перебил, – ему действительно объясню… Савел, ты спрашиваешь, «зачем»? Помнишь, я тебе говорил, что все проще пареной репы? Что ты должен будешь понять? Я так же, как и ты, Савел, хотел спасти жизнь. Только не свою, а чужую… Передо мной стояла задача разработать концепцию для Хюлта. А я копирайтер, и обычно работаю в связке с арт-директором… Ну, первый отвечает за содержание, второй за оформление… Писатель и художник, помнишь..? А художника у нас не было, предыдущего Никита давно уже… Но там, в реальном мире, есть у меня друг, таланту которого ты бы позавидовал. И Никита о нем знал, ведь он знает все, что с нами было – как и положено Богу. Но мы должны быть благодарны его милости – Никита услышал мои мольбы не трогать, пощадить человека. Он дал мне шанс найти кандидатуру из уже имеющихся ресурсов. А дальше… Когда он узнал, что я предлагаю в качестве художника тебя…

– Я знал, – Никита перебил Виктора, – что ты ненадежный, что несклонен к работе. Единственный способ тебя замотивировать – пообещать нечто эдакое. И да – мне показалось, что будет весело тебя разыграть и вот так проучить. Страдать меня заставишь, говоришь?

– Виктор! – позвал я из последних сил, – помнишь, я говорил, что не прощу предательства? Так знай, что тебе придется поплатиться! Ты меня слышишь? Рано или поздно, Виктор, но ты поплатишься!

– У, как страшно! – Никита опять рассмеялся, – наверное, сразу же после того, как заставишь меня страдать? Ладно, понимаю, ты очень расстроен. Но не переживай – выхода нет – это правда, но вскоре ты увидишь нечто поинтереснее… О! А вот и твой друг очнулся!

Я тоже увидел, как Ник открывает глаза и осматривается кругом. Оценив обстановку, он обернулся ко мне:

– Значит, не получилось?

Я зажмурил глаза и помотал головой.

– Понятно… Ну, хоть побегали весело. Держись, Савел, мы же знаем, что есть и другой способ. Это еще не конец…

– А что это вы там шепчетесь? Ишь как спелись! Ничего, к вашим отношениям вернемся чуть позже – есть у меня одна идейка. А пока давай-ка расскажу, что ты пропустил, пока был в отключке. Я как раз рассказывал, что господин Хюлт назначил меня главой всего балтийского направления – этого не случилось бы, не помогай вы мне. Я по-настоящему благодарен. И, кстати, Виктор лгал не во всем, я действительно громко отмечаю победы. И, разумеется, делюсь радостью с подопечными. А сейчас прям особый случай – сегодняшнюю победу в бизнесе я отмечу еще одной победой – нет, не над вами – тут и побеждать-то некого. Ну-ка, Савел, угадаешь? Правильно! Меня ждет грандиозная победа на любовном фронте – Вера четко дала об этом понять – знаешь, все эти дамские сигнальчики? Теперь понимаешь, почему вы очнулись здесь – в Храме Утех? Да-да! Вы очень помогли мне, поэтому я хочу разделить с вами предстоящую сладострастную радость. Усаживайтесь поудобнее! Что такое, вам трудно встать? Ну, не переживайте так – Храм Утех, это же просто условность – вы все увидите и так – не придется пялиться ни в какой экран. Ну, Савел, сердечко-то поди трепещет? Это ж что получается, мы будем втроем? Виктор, точно не хочешь? Ладно-ладно, ты-то волен выбирать… Значит, втроем! Это ж три мужика и твоя Вера – поди и помышлять о таком не мог? Уверен, понравится всем, никто не уйдет обделенным! Итак, преступим? Только перед сеансом кратко введу в суть дела: мы с Верой уже достаточно близки – поцелуйчики там, совместные планы, обоюдное понимание с полуслова. И сегодня она пригласила к себе… К тебе, Савел, то есть. Да, она до сих пор живет в мастерской. А я уже допиваю кофе в твоем любимом баре. Сейчас оплачу счет, возьму свой летний букетик, и прямиком к ней. Интересно, в каком наряде она встретит? Но, чего гадать? Давайте посмотрим!

Никита хлопает в ладоши, и меня тут же вжимает в пол, я даже понять ничего не успеваю, как вижу глазами Никиты…

Все происходило ровно так, как Никита и пересказывал: вот ему принесли счет, и он высыпал мелочь, вот он взял со стола букет из белых, желтых и синих цветков, вдохнул, и я почувствовал приторно-сладкий аромат. Затем он неспешно поднялся, оправил рукава рубашки, и, вызывающе громко насвистывая, отправился коротким, хорошо мне известным маршрутом. Но, не пройдя и половины пути, он вдруг остановился, будто о чем-то забыл – забежал обратно в бар и купил бутылку красного вина. Повертев перед собой этикеткой, он вслух высказал удовлетворение:

– Теперь все как надо!

И уже чуть быстрее, больше не оборачиваясь, он по-свойски пошел в мою мастерскую. Поднявшись на чердак, перед тем, как войти, Никита показал на дверь и оторванные полицейские печати – он явно хотел, чтобы я эту деталь заметил, и меня действительно кольнуло по сердцу – сорванные пломбы напоминали и о моем убийстве, и лучше всяких слов объясняли положение Веры, вынужденной жить «нелегалом».

Никита постучал, и Вера достаточно быстро открыла – явно ждала гостей.

Мне было страшно и хотелось оттянуть эту сцену, я надеялся, что Никита вспомнит еще о чем-нибудь, или ее не окажется дома, или она не услышит, или его арестуют за попытку проникновения на место преступления, или, что лучше всего, не выдержав подъема по лестнице, Никиту хватит Кондрашка. Но дверь достаточно быстро открылась, и Вера предстала передо мной.

Она была в черной тунике с рисунком в виде тонкой белой спирали. Я сфокусировался на узоре, будто он меня по-настоящему гипнотизировал. Мне не хотелось видеть ее босые ноги, вспоминать, что она не любит лифчики и соски можно разглядеть под тонкой тканью, уж тем более я не желал очаровываться ее улыбкой и слышать приветливый голос. Но всего этого хотелось Никите, а я видел и чувствовал то, что видит и чувствует он.

– Привет, ты как всегда минута в минуту. По тебе часы сверять!

– А по тебе эталон красоты. Ты же любишь цветы?

– Просто обожаю, спасибо.

…А мне всегда говорила, что не понимает, зачем их убивать, чтобы кого-то потешить…

Долгий поцелуй – я вспоминаю ее вкус, на мгновение забываю, что она целует другого, а когда вспоминаю…

– Что это мы в дверях? Проходи. – И завершает робким, кокетливым смехом.

– Я вина прихватил. Раз уж ты не разрешила помочь с готовкой.

– О, да! Будет чем закусить мою стряпню, если что.

– Не верю, что вышло плохо.

– Не говори «гоп»! Ну же, пойдем!

Она проводит его в мастерскую, где в центре, на расстеленном на полу покрывале, стоят две тарелки и кухонные приборы.

– Ты присаживайся, – Вера показывает на наваленные подушки, – я быстро.

Никита удобно устраивается, напевает себе под нос. Вера тем временем опускает цветы в вазу и ставит ее на покрывало, даже зажигает две тонкие красные свечи. Не помню, устраивала ли она такое для меня…

– Ой, а штопора-то нет…

Никита машет рукой, мол, ерунда, и долго возится, пытаясь продавить ключом пробку внутрь. Когда у него получается, он заливает красным вином покрывало. Вера смеется, смотря на темное пятно, а ведь не так давно поди плакала, когда увидела схожее по цвету пятно, разлитое по теперь укрытому покрывалом месту…

Вера приносит кастрюлю с пастой Карбонара – понятно, что-то изысканнее сложно приготовить на моей электрической плитке в две конфорки. Никита разливает вино по бокалам. Вера накладывает себе и ему. Садится рядом, поднимает наполненный бокал:

– Ну что? Выпьем за тебя, и за твой успех?

Никита долго, смакуя смотрит на ее обнажившееся бедро.

– Давай лучше за то, чтобы мгновение остановилось.

Она нежно улыбается, и они выпивают.

– Кстати, – как бы невзначай вспоминает Никита, когда они принимаются за трапезу, – возможно, мне удастся разыскать портрет…

Вера с трудом проглатывает пережеванную пасту:

– Как это?

– Долго рассказывать… И пока ничего обещать не могу. Но мне передали контакты кое-каких скупщиков. Возможно, вскоре мы все выясним – надеюсь, как только доберемся до портрета, прояснится и остальное.

Вера молчит, будто не может поверить, отпивает вина и рассеянно пытается улыбнуться.

– Еще рано обнадеживать, – продолжает Никита, – но возможно, я вскоре выполню обещание. И сразу же хочу дать новое. – Он откладывает бокал и смотрит ей в глаза, – Я обещаю всегда тебя защищать и оберегать. Ты достойна самого лучшего, и я в силах тебе это дать. Пришло время отпустить прошлое. Я помогу закрыть оставшиеся бреши, но ты тоже должна мне пообещать, что постараешься отпустить…

Вера смотрит на Никиту несколько секунд, затем кротко кивает.

– Хватит сыпать соль на рану. Жизнь продолжается. Ты должна уехать из этого места – оно причиняет тебе боль, я вижу. Не заставляй себя страдать – ты ни в чем не виновата. Хочешь… можешь переехать ко мне. Ничего такого! Я отведу тебе комнату. Платить ничего не надо. Ну, хочешь, можешь готовить. Никаких задних мыслей у меня нет – работаю я допоздна, а иногда так грустно возвращаться домой, когда там никого нет… Даю слово ценить и не нарушать твое личное пространство. Просто… Тебе надо двигаться дальше…

– Я… Согласна… Перемены мне и правда нужны.

…Она согласна! Внутри меня, находившегося внутри Никиты, грянул гром…

Никита приблизился к ее лицу вплотную и поцеловал в губы. Вера ответила на поцелуй, это меня уже не удивило…

Но на этом ласки не закончились. Рука Никиты аккуратно легла на ее бедро. Она было дернулась, задержала дыхание, но позволила ему продолжать.

Мне хотелось выключить картинку, отвернуться, но я не мог даже этого…

Он наступал. Вера, опершись на руки, откинулась назад. Добравшись непозволительно далеко, Никита сменил направление руки и заскользил вверх по тунике. Вера хотела что-то сказать, но он покрывал ее лицо и шею поцелуями – я чувствовал вкус и запах ее тела…

А он ласкал губами и руками. Под туникой из нижнего белья на ней не было только лифчика, трусики она конечно же носила, но уже недолго – Никита подцепил резинку и Вера приподнялась, помогая ему. И больше она не принимала пассивного участия – ее пальцы стали расстегивать его рубашку, отвечать на ласки встречными.

Мое присутствие стало более ощутимо, будто до этого я подсматривал в замочную скважину, а теперь Никита распахнул передо мной дверь. И уже не было разницы в ощущениях – моя, или его рука пробирается сквозь жесткий волос, подушками пальцев ища небольшую выпуклость над влажной промежностью.

Я чувствовал его возбуждение! И почувствовал, как ее рука охватывает еще скрытый за трусами член. Не в состоянии остановить действо, я пытался кричать, но Никита легко глушил мои звуки.

Вера уже была нага – и я не понимал, мой ли, или его язык гуляет вокруг ее соска.

Никита полностью контролировал ситуацию и снаружи, и в своем внутреннем мире – в моем восприятии что-то изменилось, и я осознал, что все, что происходит у них с Верой, ощущаем не только я и он, но еще и Ник. Как Никита и обещал, он устраивал, чтобы в нее вошли мы все. Мою любимую трогал не только Никита, но и еще один посторонний. Это было плотоядным групповым изнасилованием, а Вера об этом даже не догадывалась. А может, насиловали не ее, а меня.

И, вопреки желанию, я ощущал сильнейшее возбуждение Никиты – он вынуждал его ощутить, прочувствовать, как свое. И чужие руки все лапали и лапали ее. А потом, когда Вера стала совсем податлива, Никита уступил свое тело и заставил познать, как он входит в нее.

Горькое отчаяние сочилось сквозь навязываемое наслаждение от фрикций. Истерика переполняла меня, глодала изнутри, ведь я не мог высвободить ее. Мне начали видится галлюцинации, будто мы все втроем качаемся над Верой, а она, изойдя в похоти, поочередно целует наши потные тела. Мне было душно и тошно, и несмотря на все это, назревал оргазм.

И я услышал Ника. Он взывал ко мне дельно – но мне казалось, что он мерзким голосом сипит на ухо, обезумев от удовольствия:

– Держись! Борись! Завладей его телом! Как тогда!

И я владел. Оказывался в Никите и владел ее телом. Видел и ощущал Веру так близко и по-настоящему, будто был на месте Никиты. Это уже я с каждым толчком входил глубже, а она прижимала меня к себе, в страсти царапая бедра. Но стоило мне выйти из нее – как меня выбрасывало обратно во Внутреннюю Ригу. И так снова и снова. Вход и выход. Швыряло туда и сюда, до полной потери ориентации – существуй у меня на тот момент хоть какое-то подобие тела – меня бы рвало. Но только вибрации омерзения заполняли душу.

И наступил оргазм. Никита кончил под ее стоны. А после, тяжело дыша, наполнил бокал и жадно выпил. Казалось, он был изнеможден, будто занимался не любовью, а борьбой.

Его хватка моего сознания ослабла, и у меня наступило похмелье. Мою душу только что изнасиловали, и я ничего не мог с этим поделать…

Отчаяние накрывало волнами. Пульсом било понимание, что все произошло по-настоящему, я отказывался в это верить, но тут же приходил новый, более сильный импульс осознания. Я бился в безмолвном припадке. Меня выкинуло в Храм Утех и я не знаю, сколько я в нем пролежал, жалея себя.

А потом вернулся Никита:

– Ну как, вам понравилось? Лично мне, очень! Я же обещал, что будет захватывающе. Савел, бедненький! Что же ты молчишь? Я что, заставил тебя страдать? Ой, ну это не нарочно. Да и поди не так сильно, как ты заставишь страдать меня?

Я слышал звуки, различал в них слова, но не мог реагировать. Мне хотелось найти панцирь, чтобы от всего закрыться. Разумеется, такого панциря не существовало…

– Но вечер не подошел к концу! Еще рано. Вы получили награду, а как же с наказанием? В конце концов, вы пытались от меня сбежать. Впрочем, против тебя я ничего не имею – ты хороший специалист, не вызывающий у меня нареканий. Это Савел втянул тебя в свою игру. Поэтому предлагаю вот что… Да поднимись ты! Ну, так-то лучше? Чувствуешь, как силы вливаются в тебя? Можешь не благодарить… Так вот: предлагаю тебе свое прощение в обмен на небольшую услугу – мне надо как-то проучить этого художника, но никаких идей в голову не приходит. Есть у меня специалисты по мучениям, но они начали повторяться. А вы вроде сблизились с Савелом – наверняка ты знаешь его слабые места. Сочини чего-нибудь свеженькое незамыленным глазом, да затем и реализуй… Не морщись – ненадолго – денька на три ему будет достаточно… а затем сможешь вернуться к работе, будто ничего и не было. А иначе мне придется искать нового аналитика – благо, время на передышку от Хюлта у меня есть, но очень не хотелось бы тебя менять, как-то мы уже притерлись…

– Какая же ты мразь! Да лучше мне сдохнуть, чем пойти у тебя на поводу!

– Как грубо… сдохнуть… Ну, ладно, допущу, что это в тебе говорят эмоции. А знаешь, что я думаю по поводу жизни и смерти? Черной и липкой смерти, которая облепляет глаза, и уже навсегда… Жизнь – это все, что у тебя есть. Вот именно все! Больше уже не будет. А смерть – это когда это все у тебя отнимают… Так вот – ни один порядочный Бог не лишит своего подопечного жизни. И я тоже не такой – я не отниму у тебя все ни за что. Чтобы ты сейчас не наговорил – ты продолжишь жить. И будешь жить долго. Вопрос только как – в каком состоянии? И ответ на этот вопрос зависит от тебя. Поэтому, предлагаю обдумать мое предложение еще раз. Только сейчас без эмоций.

– А что тут думать? Я все сказал! Хотя, погоди-ка, дай подойду поближе…

Торопливые шаги и звук плевка. И тут же спокойный голос Никиты:

– Ну, и на что ты надеялся? Почему новое поколение считает, что может меня как-то задеть в моем же мире? Виктор, вы же не были такими? Неужели это время диктует, будто мир вертится вокруг личности? Или это я таких бунтарей стал выбирать? Возможно… Надо задуматься над своим поведением. Но что теперь делать с тобой? Ладно, понятно… Я скажу, что тебя ждет – та комната, из которой тебя пытался вызволить Савел. То солнце, которое пробуждало тебя по утрам. И ультрафиолет. Он будет жарить твою кожу так, как ты и представить себе не можешь. Адские сковороды покажутся тебе детскими забавами. И так снова и снова, изо дня в день. Потому что пытавшийся оскорбить своего Бога заслуживает вечный ад. Но не переживай, раз в неделю, по воскресеньям, я буду навещать тебя, чтобы ты не терял счета времени и задумался о символизме седьмого дня. И в свой визит я буду выслушивать тебя и твои мольбы. Запомни, когда-нибудь я возможно помилую и прощу – с сего дня держи эту мысль в голове, как спасительную. Но это произойдет не сразу, тебе понадобится много времени, чтобы полностью осознать свою вину. И тебе потребуется фантазия – ты должен будешь сказать что-то, что по-настоящему тронет мое сердце.

Звук очередного плевка.

Все еще храбришься? Ну-ну, поглядим на тебя через неделю. И помни, мне очень жаль, что приходится тебя наказывать. Я скоро приду, дитя мое…

Шум возни, будто скованное тело пытается освободится.