От марксизма к постмарксизму?

Йоран Терборн

От марксизма к постмарксизму?

Постмарксизм без знака вопроса: радикальная социальная теория Йорана Терборна

То, каким образом в отечественной интеллектуальной среде вдруг становится известно имя того или иного мыслителя или ученого, примерно понятно. Практически у каждого автора, каждой темы, школы или интеллектуального течения есть свои проводники в российской академии. Именно проводники новых имен выполняют одну из самых важных просвещенческих задач в науке. В этом отношении есть некоторая несправедливость в том, что имя шведского социолога Йорана Терборна до сих пор не стало широко узнаваемым в отечественной академии.

Между тем Терборна как социолога с мировым именем по влиянию можно сопоставить, пожалуй, с хорошо известным у нас Энтони Гидденсом. С двумя важными оговорками. Несмотря на то что оба автора – уважаемые социологи, их методологическая и, главное, политическая позиция, имплицитная их теориям, противоположна. В 1991 году Терборн нападал на Гидденса за то, что в его теории практически не было места объяснению1. Позже появилась еще одна линия для «конфликта», куда более принципиальная: Гидденсу, ставшему «придворным философом»2 британского премьера Тони Блэра, доставалось на протяжении 2000‐х от всех левых за то, что тот обеспечивал идеологическую поддержку «третьего пути»3. В то же время Йоран Терборн всегда был представителем левой социальной теории.

Последнее имеет очень большое значение для понимания творческого наследия Терборна. Далее я постараюсь показать, почему он сегодня является выдающимся социальным теоретиком, который одним из первых начал отстаивать особое направление в мировой социологии именно как научной дисциплине – марксистское. Возможно, настоящее предисловие (и, конечно, главным образом сама книга), наконец, сформирует представление о Терборне как ученом. Для этого необходимо раскрыть несколько тем – показать, как Терборн понимает «социальную теорию» в контексте социологии, дать краткую характеристику его научного наследия, пояснить смысл ключевого для его позднего творчества термина («современность») и, наконец, прокомментировать самое важное – концепт «постмарксизм».

Чтобы оценить значение Терборна как социального теоретика, достаточно обратиться к «археологии» его русскоязычных текстов. Еще в СССР, когда многих из живых классиков социальной науки знали совсем плохо либо не знали вообще, потому что некоторые классики тогда не были классиками, Терборна, писавшего на английском, уже переводили. Так, британский марксистский историк Эрик Хобсбаум подготовил на итальянском языке фундаментальную работу – историю марксизма в нескольких томах. Эти книги были переведены в Советском Союзе. В томе «Марксизм сегодня» можно было найти статью Терборна4. Уже тогда Терборн пытался продвигать важнейший проект, в итоге получивший название «радикальная социальная теория», а в тот момент звучавший как «марксистская социология».

В 1999 году в антологии «Теория общества» вышел текст Терборна 1991 года, цитируемый выше5. Менее десяти лет спустя сразу два перевода (и один реферат) Терборна появились в антологии «Социологическая теория: история, современность, перспективы»6. В том же году в журнале «Логос» была переведена глава из важнейшей книги социолога «Что делает правящий класс, когда он правит»7. Немногим раньше в журнале «Прогнозис» вышла статья «После диалектики: радикальная социальная теория в посткоммунистическом мире»8, которая легла в основу третьей – расширенной и исправленной – главы книги «От марксизма к постмарксизму?». В 2009–2010 годах Терборн дал несколько политических комментариев сегодня почившему «Русскому журналу»9. А в 2013 году было опубликовано интервью с ним в одном из российских социологических журналов10. Одним словом, имя автора было известно социологам-теоретикам, но преимущественно в контексте социологической теории, нежели социальной.

Нужно обратить особое внимание на то, что 1) социология Терборна «радикальна» в том смысле, что она политически ангажирована, и 2) его социологическая теория вступает в конфликт со строгой теоретической социологией, обнаруживая близость к «объяснению» (в терминах Джеффри Александера) и/или «интерпретации» (в терминах Зигмунта Баумана). Вот почему сам Терборн в позднем творчестве использует в том числе термин «социальная теория», а не «социологическая», понимая под ней осцилляцию между двумя позициями – всеобъемлющую объяснительную рамку для многообразия социальных феноменов и «попытку осмыслить» сами эти феномены. Таким образом, общая концепция социальной «теории» (концепт закавычивает сам Терборн), применима скорее к объяснению и осмыслению, а также конструированию значения11.

Высшая школа экономики может гордиться тем, что первый полноценный перевод книги Терборна «Мир: Руководство для начинающих» (оригинал 2011) на русский язык вышел в ее Издательском доме12. Текст относится к позднему периоду творчества автора, но в нем отражены темы, которыми Терборн занимался до этого, – глобализация, демография и сексуальность в широком смысле, объединенные под общей теоретической рамкой «модернизации»/модерна. Спустя пять лет в Издательском доме Высшей школы экономики вышла новейшая книга автора «Города власти. Город, нация, народ, глобальность» (оригинал 2017)13. Наконец, снова в Издательском доме Высшей школы экономики выходит книга Терборна «От марксизма к постмарксизму?» (оригинал 2008) – небольшая, но, возможно, наиболее важная в контексте его работы. Несмотря на то что и этот источник относительно новый, в тексте отражен главный интерес социолога – концепция современности.

По большому счету, в названии книги «От марксизма к постмарксизму?» отражен весь творческий путь Йорана Терборна. Он сам признает: «Мои теоретические взгляды сформировались в русле западного марксизма – инспирированной Марксом гуманистической традиции, идущей от Грамши и Лукача к Анри Лефевру и Сартру, твердо отстаиваемой и практикуемой Томпсоном, Андерсоном и журналом «New Left Review». Социологию я рассматривал прежде всего как удобную базу для социальных исследований»14. Нужно учесть, что это было сказано в 2013 году, а следовательно, методологическая позиция автора, в данном случае не отделимая от идеологической, была константой15. Первые три книги Терборна представляют собой «марксистскую трилогию о науке, классовом господстве и идеологии»16. Стоит упомянуть, что все они выходили в левом издательстве New Left Books/Verso, а сам Терборн на английском начинал публиковаться в упоминаемом «New Left Review» – главном посреднике мировой марксистской мысли в англоязычном мире17.

Во всех работах Терборна, начиная уже с его диссертации 1972 года и вплоть до последней книги о глобальных городах, красной нитью проходят две линии исследовательского направления: с одной стороны, анализ власти и государства, с другой – социальная экономика капитализма. И даже тогда, когда социолог, казалось бы, обращается к наполовину новой для себя теме (в книге «Между сексом и властью: семья в мире, 1900–2000» кроме власти появляется тема «секса»18), в действительности мы можем обнаружить ее в совсем ранних его текстах. Например, еще в книге «Власть идеологии и идеология власти» он выделял четыре вида человеческой субъективности: 1) историко-позиционную (класс); 2) историко-инклюзивную (нация); 3) экзистенциально-инклюзивную (религия); 4) экзистенциально-позиционную (сексуальность)19.

Главной тематической инновацией, объясняющей мир, в работах Терборна с конца 1990‐х стал теперь уже ключевой для него концепт – глобализация. Однако еще в 1986 году в текстах ученого появляется принципиальная теоретико-методологическая рамка анализа – «современность» (модерн). На пересечениях больших исследовательских полей (власть и государство/капитализм) Терборн в разные периоды деятельности изучал, например, проблемы безработицы и неравенства, но обязательно смотрел на них сквозь призму концепта «современность»20. Хотя к теме «современности» (как модерна, так и модернизации), как утверждает сам социолог, он пришел случайно, с середины 1990‐х именно «современность» становится основным теоретическим лейтмотивом всего его творчества, а его прежние интересы – капитализм и государство – теперь вписываются в новую оптику.

Не лишним будет заметить, что Терборн обращается к этому понятию то как к социологическому, то как к более общему – социально-философскому. Поэтому, как и во всех других своих книгах, он описывает «современность» в различных аспектах, выбирая разные ее ракурсы, но всегда имея в виду одну-единственную современность, а не «множественные современности». Поэтому неудивительно, что в работе «От марксизма к постмарксизму?» центральное место тоже отведено современности. Вот почему в данной книге, к краткому разбору которой мы переходим, представлена мысль социолога как таковая.

В этой работе Терборн интерпретирует современность скорее социально-философски, нежели социологически. Он отмечает, что определенно не существует ни одного полностью корректного определения современности и модерна21. Вместе с тем «…наиболее плодотворные определения этих понятий, взятые из обыденного языка, стремятся к тому, чтобы быть менее произвольными и частными, что обычно предполагает наличие уважения к этимологическому значению и воздержанность от нагрузки определения априорными коннотациями. Современность, таким образом, должна рассматриваться только как темпоральная характеристика. Современность – это культура, объявляющая себя современной, в смысле поворота спиной к прошлому – старому, традиционному, passé – и направленности в будущее, как к достижимому новому горизонту»22.

Несмотря на то что это определение, как мы увидим, всегда было константным для Терборна, в «От марксизма к постмарксизму?» он в итоге придет к мысли, что сегодняшние левые стремятся отвечать на вызовы современности разными способами. Так, когда Терборн рассуждает о политическом противостоянии Западу со стороны левых по всему миру, то говорит об «антимодернизме», подразумевая протесты против политики неолиберализма и американизации под «овечьей шкурой» глобализации. Собственно, первая глава книги посвящена именно этому – глобальной политике XXI века и силам непочтительности по отношению к капиталу и мировому лидеру – США. Правда, именно эта глава оказывается сегодня самой устаревшей (за исключением отрывков, посвященных теоретической оптике) в том смысле, что почти все политические прогнозы автора не просто не сбылись, но скорее даже сбылись с точностью до наоборот.

Например, Терборн возлагал большие надежды на Латинскую Америку, полагая, что та станет основным центром сопротивления всемирному капиталу и гегемонии Соединенных Штатов – главным врагам всех левых в 2000‐е. Однако сегодня мы видим, что все то, на что рассчитывал Терборн, в итоге исчезло – латиноамериканский социализм на практике сдал. Например, Рафаэль Корреа в мае 2017 года сложил полномочия президента Эквадора и эмигрировал в Бельгию, Эво Моралес после нарушений на выборах и массовых протестов в ноябре 2019 года бежал из Боливии в Мексику. Венесуэла под правлением социалиста Николаса Мадуро пребывает в тяжелейшем политическом кризисе, а сам политик обвиняется США не только в коррупции, но и в контрабанде наркотиков.

Или, скажем, Терборн отмечает, что Всемирный социальный форум (ВСФ) 2000‐х годов – хотя «лишь форум, площадка для встреч», «не движение или даже активная сила», но «на сегодняшний день наиболее любопытная за последние 20 лет» инициатива левых23. Однако уже в тот момент было ясно, что «площадка» исчерпала весь свой потенциал даже в качестве форума. Так, почти в то же время, что и Терборн (в декабре 2007 года), Перри Андерсон писал, что «ВСФ после впечатляющего широкомасштабного и стремительного старта сейчас, похоже, выдохся. Неудивительно, что Форум …практически не в состоянии поддерживать зачаточные и хаотичные движения протеста на шести континентах»24.

Но то, что надежды Терборна в политическом отношении не оправдались, не уменьшает значения двух других глав, написанных не в жанре заметок о текущем моменте. В них – вся ценность книги «От марксизма к постмарксизму?».

Во второй главе Терборн предлагает краткую историю марксизма в ХХ веке. Во‐первых, он, цитируя американского марксиста Маршала Бермана25, пытается представить марксизм как теорию и практику диалектики современности, подразумевая, что сам марксизм, будучи продуктом современности, всегда служил инструментом для ее критики. Слово «диалектика», используемое самим Терборном, здесь не случайно: одной из центральных для марксизма как социальной теории тем была критическая теория от Хоркхаймера и Адорно и далее через Хабермаса к американизации Франкфуртской школы. То есть одним из самых мощных направлений марксизма был гуманистический марксизм, во многом построенный на гегельянстве молодого Маркса.

Даже в самой солидной социологической литературе можно встретить некорректное представление, будто бы западный марксизм полностью сводится к этой самой критической теории26. Важнейшая заслуга Терборна в том, что, по его мнению, критическая теория – «лишь западный фрагмент этой глобальной истории, хотя и очень важный, представляющий, возможно, марксизм более чем любые другие течения мысли как диалектику современности»27. Иными словами, марксизм ХХ века был чем‐то большим, чем историей Франкфуртской школы и ее творческого наследия в США. Тем более, социолог далее покажет, что марксизм существует и «после диалектики».

Во-вторых, Терборн обращается к двум хрестоматийным обзорам западного марксизма «Размышления о западном марксизме» Перри Андерсона и «Марксизм и тотальность» Мартина Джея28 и приходит к выводу, что эти авторы, ретроспективно сочиняя канон, напрасно злоупотребили тем, что стали описывать западный марксизм именно как философское течение. Тем не менее многие мыслители, называемые Андерсоном и Джеем «философами», могут быть проинтерпретированы и как «социологи». Например, после Второй мировой войны «социологический поворот» был особенно заметен в творчестве Адорно, Хоркхаймера, Маркузе, Анри Лефевра, Джорджа Фридмана и даже Сартра29. Но дело не только в социологии. Были марксистские историки (Эрик Хобсбаум), политэкономы (Роберт Бреннер), политические ученые (Адам Пшеворский), макросоциологи (Иммануил Валлерстайн), социологи среднего уровня (Эрик Олин Райт) и т.д. Причем даже сам Андерсон, по мнению Терборна, работал в русле скорее исторической социологии, нежели философии. Этой позиции в отношении Андерсона, к слову, Терборн придерживался еще в начале 1980‐х30. Иными словами, марксизм в ХХ веке – отнюдь не только философский западный марксизм и, конечно, не только критическая теория.

В третьей главе Терборн подходит к главному тезису – он четко формулирует, каким образом самоопределялся марксизм в ХХ столетии. Он полагает, что лучше всего рассматривать историю марксизма (и как «-изма», и как ансамбля современности, подверженного историческим переменам) как триангуляцию трех «вершин», располагающихся на разном расстоянии друг от друга и вступающих в разные конфигурации, создавая тем самым всевозможные объединения. Во‐первых, это историческая социальная наука, в фокусе которой всегда был капитализм; во‐вторых, это та самая философская диалектика, предполагающая множество этических выводов; в‐третьих, это модус социалистической политики рабочего класса, предоставлявший дорожную карту для революции. Можно сказать также, что это исторический материализм «с марксистской критикой политической экономии и материалистическая диалектика с социальной философией отчуждения и товарного фетишизма»31, определяемые политической деятельностью. Вывод, к которому приходит Терборн, печален. По его мнению, «классический марксистский треугольник был сломан и не похоже, что он будет восстановлен»32. Что дает нам ответ на вопрос, вынесенный в название самой книги: из фразы «от марксизма к постмарксизму?» должен быть удален знак вопроса.

Но почему так произошло?

В силу того что марксизм – не только «-изм», но и инструмент анализа современности, он неизбежно должен быть подвержен последствиям исторических событий. Хотя модернизм (ориентация на разум, науку и прогресс), утверждает Терборн, никогда не был лево-ориентированным, после Второй мировой войны он повсеместно стал близок левым взглядам во всех частях света. Однако «в 1980‐х годах случился сход лавины постмодернизма»33: на два десятилетия ученые – от философов до социологов – вступили в эру дебатов о модерне/постмодерне34. Это увлечение постмодерном легко объясняется провалом левых политических сил в конце 1960‐х35. Терборн замечает: «Постмодернизм атаковал все главные нарративы современности, одновременно игнорируя диалектическую концепцию марксизма»36. Однако этот тезис выглядит сомнительным, потому что сами левые даже с большей охотой взяли понятие «постмодернизм» на вооружение. Есть некоторая ирония в том, что пока Терборн критиковал постмодернизм, утверждая, что тот превратился в социокультурные исследования, американский консервативный историк клеймил за то же самое марксизм37.

Здесь требуется небольшой, но принципиально важный комментарий. Терборн, хотя никогда особо не жаловал «постмодернизм», определенно зависел от этой категории. Термин был очень удобной мишенью для критики. В своей книге 1995 года о европейской современности Терборн писал, что понимает современность эмпирически, а не институционально, то есть как период, обращенный к будущему, а не к прошлому как средству ориентации в настоящем. Он отмечал: «В отличие от модных в настоящее время дебатов о модерне и постмодерн(изм)е, которые примечательным образом ограничиваются одним большим глобальным нарративом, будь то модерн, высокий модерн или постмодерн, мы выделили различные маршруты или переходы в/через современность – та перспектива, следует добавить, которая также предлагает разные выходы из современности»38.

В середине 1990-х, когда дискуссии о постмодерне еще были сильны, Терборн оспаривал термин, чтобы спасти «современность» для социальной теории. В итоге через 13 лет он вернулся к понятию, чтобы с его помощью объяснить «разрушение» «марксистского треугольника». Можно не сомневаться в том, что социолог оставался последовательным в плане главной позиции, но, как стало ясно, атака на постмодерн была тактической и ситуативной. В книге 2011 года Терборн заявил: «В английском социальном дискурсе понятие “модерн” (modernity) редко использовалось вплоть до появления постмодернизма в 1980 г.»39, и спустя несколько десятков страниц добавил: «Лично мне неизвестно о попытках систематического анализа всех проблем и вопросов, связанных с постмодернистским вызовом. Блестящая работа 1998 г. Перри Андерсона “Истоки постмодернизма” (The Origins of Postmodernity) ограничивается его эстетической составляющей и первоначально задумывалась как предисловие к сборнику трудов Фредрика Джеймисона»40. После чего социолог, видимо, навсегда закрыл для себя тему постмодерна, объявив, что мы живем в мире современности, направляющей нас в будущее.

И все же в 2008 году Терборн высказался о постмодернизме наиболее полно. Он отмечал, что «интеллектуальная волна постмодернизма в настоящее время ослабела»41, а сам модернизм при этом «не был отвергнут как интеллектуальная позиция»42. Собственно, современность в конце ХХ века, с точки зрения Терборна, совершила несколько поворотов – направо (неолиберализм), к постмодернизму и, наконец, к теоретическому и политическому поиску новых вариантов современности43. Эти поиски Терборн был рад наблюдать в многочисленных темах левых социальных теоретиков. Вот только результатом всего этого стало разрушение триангуляции марксизма ХХ столетия. Иными словами, для Терборна постмарксизм есть попытки разных левых спасти современность, но путем отступления от монолитной триангуляции марксизма. Сам он не только смотрит на все это позитивно, без какого-либо сожаления, но даже поддерживает тех левых, кто отказался от марксизма как политического кредо. Так, бразильский левый Роберто Мангабейра Унгер заявил в 2005 году: «Марксизм как доктрина мертв»44. Но Терборн, комментируя позицию Унгера, отмечает, что потенциально унгеровские «предложения институциональных изменений могут иметь большие перспективы»45.

Что это за ключевые темы радикальной социальной теории, которые выделяет Терборн? Это европейский теологический поворот (Ален Бадью и Терри Иглтон), левый футуризм (апокалиптика Имманула Валлерстайна и Джованни Арриги, а также новый утопизм Фредрика Джеймисона, Дэвида Харви и Элика Олина Райта), вытеснение класса (Этьен Балибар), отступление в левом анализе от государства (Шанталь Муфф и Эрнесто Лакло, тот же Унгер), возвращение сексуальности (Джудит Батлер, Торил Мой), возвышение сетевого анализа (Мануэль Кастельс) и политической экономии (Роберт Бреннер, Арриги и др.). Затем Терборн обращается к репертуару политических позиций внутри универсума левой теории.

По сути, то, что предлагает автор, – это таксономия (или даже картография) радикальной социальной теории в XXI веке. Данный текст – вероятно, главный и лучший обзор (пост)марксизма со времен книг Перри Андерсона и Мартина Джея. Собственно, эта картография всех левых начала XXI столетия отражает позицию относительно вынесенного в заглавие книги термина – постмарксизм. Это постсоциализм (Джон Кин), немарксистские левые (Роберто Мангабейра Унгер), марксология и аналитический марксизм (Жак Деррида и Джеральд Коэн), постмарксизм (Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф, но также Юрген Хабермас, Аксель Хоннет и Режис Дебре), неомарксизм (Славой Жижек и тандем Майкла Хардта и Антонио Негри), гибкие левые («New Left Review» и другие издания).

Надо признать, кому-то Терборн уделяет незначительное внимание, например, упоминая социальную теорию Филиппа Ван Парайса лишь в контексте проекта исследования «Реальных утопий» Эрика Олина Райта, в то время как, по мнению аналитического марксиста Джеральда Коэна, если марксизм еще и жив, то «он в некоем виде жив в работах Джона Рёмера и Филиппа ван Парайса»46. Это же касается наследия Дэвида Харви: Терборн называет только одну книгу Харви («Пространство надежды»), хотя вклад этого «радикального географа» в сегодняшний марксизм куда более весом. Кого‐то Терборн, при том что в его книге нашлось место многим, не упоминает вообще, например, Андре Горца, постопераистов и левых, обратившихся к анализу «цифрового капитализма»47. Однако все эти недочеты неизбежны в рамках жанра обзора. В любом случае книга Терборна окажется более чем полезна для всех тех, кто хочет узнать о левой идее в XXI веке подробнее, самостоятельно изучить источники, перечисленные автором, и пойти дальше. Ясно одно: даже если марксизм сегодня не является фундаментом для многочисленных левых, он все равно жив хотя бы в словосочетании «постмарксизм», а повестка радикальной социальной теории настолько разнообразна и актуальна, что вряд ли можно рассуждать о каком-либо кризисе левой идеи.

Наконец, скажем главное. Что же это такое – постмарксизм? Терборн не проговаривает этого эксплицитно, но, как мы видим, понимает постмарксизм, с одной стороны, весьма широко, с другой стороны – узко. Узко в каком смысле? Исходя из «Репертуара позиций» очевидно, что постмарксизм – лишь одно из возможных направлений радикальной социальной теории, представленное главным образом Муфф и Лакло и их последователями48. Однако (и это ответ на вопрос, почему термин следует трактовать еще и широко), постмарксистами стали называть всех тех, кто признавал, что слишком далеко ушел от Маркса (скажем, Бадью и Негри), но при этом сохранил к нему уважение, или даже не признавал, но так же далеко уходил от классического марксизма и даже марксизма ХХ столетия. Такое понимание постмарксизма стало конвенциональным49.

Саморефлексия характерна для многих постмаркситов, например для политического ученого Адама Пшеворского, упоминаемого Терборном50. Совсем недавно Пшеворский в очередной раз вернулся к размышлениям относительно собственного (пост)марксизма51. В конце концов, и Терборн, долгое время развивавший проект марксистской социологии, пришел к постмарксистской социальной теории. Он признает очевидное: «вряд ли Маркс станет объединяющей фигурой для больших коллективных идентичностей, каким он был в ХХ в.»52. Но вместе с тем открыто заявляет: «…я не хочу скрывать, что эта работа написана ученым, который не отказался от своей приверженности левой мысли»53. Одним словом, у левых все еще есть ответ(ы) на вызовы современности. Этот ответ – постмарксизм. Теперь уже без знака вопроса.

Александр Павлов, д.филос.н., доцент Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», ведущий научный сотрудник, руководитель сектора социальной философии Института философии РАН

Введение

Наше время и эпоха Маркса