СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Да и слушок о необходимости поисков «большого мингрела» не подтвердился. Вроде бы, «слышали» все, а конкретно, как выяснилось, никто. Традиционно удобная для Руси форма отсылки к безличному адресату: «говорят…». «Говорят…» – и уже не требуется никаких фамилий, домашних и служебных телефонов! «Говорят…»! А также «ходят слухи», «есть мнение» и «представляется вероятным»! «Представляется» – и всё тут!

А, если бы Хозяин и сказал эти слова, то не обязательно по адресу Берии. Разве Лаврентий Палыч был единственным мингрельцем, кто являлся – именно являлся, а не был «назначен от МГБ» – организатором «мингрельского национализма»? Ведь Берия явно не специализировался на «рубке сука под собственным задом». Для этого он слишком привык к видам Кремля, и не со стороны улицы. А других «больших мингрелов» в Москве не водилось. Отсюда вывод: искать их надлежало в провинции, на исторической родине. А «большой» – просто «главный», а не «самый высокопоставленный». Логично? Вполне.

Словом, Берия не оправдал надежд Власика: не стал «большим мингрелом». В результате Николай Сидорович отработал в формате русской пословице: «за чем пошёл – то и нашёл». Берия без труда установил, «откуда ветер» – на пару с «дровишками» – и «вспомнил» о существовании Власика. Для того чтобы очень скоро все забыли о нём. Хозяину были представлены документы ревизии хозяйственной деятельности Главного управления охраны и лично генерал-лейтенанта Власика, из которых следовало, что Николай Сидорович служил, хоть и беззаветно, но не бескорыстно. Цифры его достижений были, конечно, «на всякий пожарный случай» многократно завышены, но некоторых «заслуг» Власик отрицать не стал: слишком очевидны были они.

Хозяин, разумеется, не остался равнодушен к «рекордам».

– Я, что: съел столько икры, выпил столько вина и износил столько одежды и обуви?! Да я одни ботинки ношу, уже который год, не меняя!

Для того чтобы убедиться в соответствии эмоций Хозяина истине, достаточно было и в самом деле взглянуть на его ботинки, потреблявшие крема, ниток и клея на сумму, куда большую своей остаточной стоимости.

И Николай Сидорович не остался «без благодарности». Он был «попрошен» с должности, а вскоре и «определён на жительство» в Лефортово.

В очередной раз Лаврентий Палыч доказал верность лозунгу «Никто не забыт – и ничто не забыто!», пусть даже и в «неавторизованном» переложении…

… – Поехал освобождать «мингрельцев»! – с усмешкой прокомментировал запись Круглов. – Что будем делать, Семён Ильич?

Браилов с удовлетворением отметил про себя то, что Круглов впервые обратился к нему по имени-отчеству. И дело было не в том, что Круглов сделал правильные выводы из личных наблюдений. Неожиданно для себя, генерала и министра, Сергей Никифорович выказал уважение деловым качествам Браилова. А факты биографии Семёна Ильича, о которых Круглов был информирован по службе, дополнительно отрабатывали не только пьедесталом под «всего лишь майором», но и стимулом к «правильному» отношению к нему.

– Едем домой к Деканозову!

Браилов решительно блеснул глазами, и повернулся к старшему опергруппы.

– Заканчивайте без нас! Результаты оформите надлежащим образом, и ждите нас на Объекте!

Следователь Следственного управления Генеральной прокуратуры понимающе кивнул головой: он неплохо владел «кремлёвским языком». На языке «посвящённых» Объектом именовалась Ближняя дача Хозяина…

Вот и угол Сретенского бульвара и улицы Мархлевского.

– Приехали! – распорядился Круглов. – Приготовить оружие!

Мера соответствовала лишь должностной инструкции, но не действительной потребности: дома находилась одна только жена Деканозова – Нора Тиграновна. Она спокойно открыла дверь Круглову, потому, что хорошо знала того лично, но, увидев «группу товарищей», тут же утратила спокойствие.

– Муж звонил с дороги?

Браилов решил не тратить время «на дополнительное знакомство» и сразу же «взял быка за рога», не считаясь с его «полом». Нора Тиграновна побледнела и поникла головой.

– Да… Но я точно не запомнила, с какой станции…

– Это неважно!

Браилов энергично повернулся к Круглову.

– Главное, что он ещё не доехал!

Следующий поворот головы был в сторону следователей и оперативников: перед убытием с квартиры Берии пару «штук» они с собой всё же захватили. На всякий случай.

– Приступайте, товарищи!

Ничего интересного обыск у Деканозова не дал. Ничего компрометирующего Владимира Георгиевича «по линии соучастия» обнаружить не удалось. Вопреки сюжету «приключенческого» фильма, не удалось найти и «обязательный» в таких случаях личный дневник, в котором Деканозову «полагалось» записывать сокровенные мысли и отчитываться в подвигах за день. Ну, чтобы облегчить труд тем, кто придёт за ними обоими: за Деканозовым и его дневником.

– Нужно связаться с Мгеладзе.

Браилов не только подвёл неутешительный итог, но и внёс в план очередной пункт.

– Едем ко мне! – согласился и с «концом», и с «началом» Круглов. – Оттуда и свяжемся…

– Акакий Иванович?.. Круглов!.. Сразу узнал?!.. Ну, значит, ещё поживём! Акакий Иванович, то, что я скажу тебе, должно остаться между нами и этим проводом.

Круглов звонил по секретной правительственной линии и мог не опасаться того, что его разговор подслушают. Но «внушить» контрагента он был обязан. По службе, для порядка и от души.

– Берия арестован… Ну, «как», «как»: как враг народа… Нет, с утра во рту – ни капли… Конечно, не соло: заговор… Щупальца? Как положено: тянутся за пределы столицы. Иначе, какой это заговор: так – дворцовый переворот… А ты же знаешь Лаврентия Палыча: «коль рубнуть – так, уж, сплеча». Товарищ полумерами не ограничивался… Да, мы уже предприняли кое-какие меры… Не бойся: без работы не останешься… Ну, и без награды – тоже: сам знаешь, что всякое доброе дело… Вот именно…

Сергей Никифорович выжал из себя лаконичный смешок: к эмоциям большей продолжительности не располагали ни момент, ни соответствие действительности фразы о воздаянии за добрые дела.

– Словом, к вам «едет ревизор»… Нет, интриговать не буду: Деканозов. Помнишь такого?.. Это хорошо, что помнишь – значит, не ошибётесь портретом… Нет, не самолётом: поездом Москва-Тбилиси… Да, обычным пассажирским… Вероятно, они именно так понимают конспирацию… Твоя задача, Акакий Иванович: принять дорогого гостя с распростёртыми объятиями… из которых он уже не вырвался бы. И пусть твои люди внимательно отработают встречающих: не исключено, что встречать будете не только вы… Да, маловероятно: «экскурсовод» Деканозову не требуется. И город он знает, и в рекламе не нуждается. Но лишняя мера – совсем не лишняя.

Круглов посмотрел на часы: вероятно, Мгеладзе вносил какое-то предложение.

– Да, ещё около шести часов пути… Ну, это на твоё усмотрение.

Он обернулся к Браилову, прикрыв трубку ладонью:

– Предлагает снять Деканозова с поезда где-нибудь на дистанции, например, на Тбилиси-Товарной?

Семён Ильич согласно кивнул головой.

– Не возражаю, – «получив добро свыше», санкционировал в трубку Сергей Никифорович. – Это, в конце концов, не главное… Что – главное? А главное – то, что Владимир Георгиевич едет освобождать наших «дорогих» «мингрельцев». В первую очередь тех, кто был уволен из органов. Поэтому, Акакий Иванович, оперативно проверь всех арестантов на причастность к заговору… Что говоришь?

Он поднял взгляд на Браилову, не забыв «по дороге» законспирироваться ладонью от трубки.

– Говорит, что Берия в прошлом месяце приезжал в Тбилиси, и навещал отдельных фигурантов в тюрьме.

Браилов «пожал» бровями.

– Как председатель комиссии, он имел на это право: дело-то ещё не закончено… Хотя, сам факт поездки именно в это время – весьма примечательный. Пусть там усилят охрану, а если кто-то из арестантов даст показания на Берию, немедленно этапировать всех в Москву!

Круглов «продублировал» рекомендации Браилова в трубку.

– Действуй, Акакий Иванович: сейчас все «вклады» – «в одну кассу»!

Положив одну трубку, Круглов немедленно взялся за другую.

– Докладывайте!

Этот голос уже принадлежал «другому» Круглову – сухому, жёсткому и властному начальнику. Молча выслушав доклад, он опустил трубку на рычаги, и «запросил внимания» у Семёна Ильича, что-то черкающего в записной книжке.

– Обыски на дому у Маленкова, Хрущёва и Игнатьева закончены. К сожалению, с чем пришли, с тем и ушли.

Чувствовалось, что Круглов огорчён «наличием отсутствия». Он был не только максималистом, но ещё и принадлежал к тем неправильным служакам, кто не разделял взглядов бывшего Генпрокурора Вышинского на признание как «царицу доказательств». Сергей Никифорович – и Браилов был полностью солидарен с ним – полагал, что «царицу» делает окружение». И эта истина верна не только для политики и театра, но и для уголовного процесса тоже.

Браилов оторвался от эпистолы и «двинулся навстречу» Круглову многозначительной усмешкой.

– Едем к Суханову, Сергей Никифорович!

– К Суханову?!

Круглов недолго оппонировал идее.

– А что: чем чёрт не шутит! Поехали!

То, что безуспешно искали на квартире Маленкова, нашли, не прилагая особых трудов к тому, у секретаря Георгия Максимилиановича на работе, в шкафу, среди служебных бумаг. Да Суханов и не пытался их скрывать. Более того, едва только увидев перед собой «ордер», он сам предложил «товарищам» свои услуги. Как и всякая «канцелярская душа», Суханов был исключительно чувствителен к малейшим «движениям» вокруг патрона. Он сразу же понял, что на этот раз дело не обойдётся ссылкой в Узбекистан, как это было уже в сорок шестом году. Тогда Маленков всего лишь проиграл борьбу за власть Жданову, хотя и полагал, что находился с ним в одной «весовой категории». Сейчас же, по разумению Суханова, Маленков проиграл не только портфель, но и жизнь. Потому что сыграл «ва-банк». А тут – всё твоё: и «пышки», и «шишки». Участвовать в дележе последних Суханов не имел никакого желания.

Так, в руки Браилова и Круглова попал «личный автограф» Георгия Максимилиановича: записи, произведённые им после одной из встреч «троицы», на которой заговорщики «делили портфели». Зачем Маленков их сохранил, непонятно. Вряд ли потому, что так «требовалось сюжетом». Скорее всего, подвела вера в «восход» Берии и «закат» Сталина.

Хотя, «сбережение» вполне могло явиться исключительной заслугой Суханова. Вряд ли Маленков настолько доверял секретарю, что оставил ему «досье на себя» «на сохранение». Скорее всего, Суханов просто стащил их со стола шефа, а тот, за делами и интригами и забыл о них до поры, до времени.

Все записи были сделаны задолго до последней их встречи со Сталиным на Ближней даче. Это лишь «усугубляло» и «отягощало». А как иначе: сговор и даже умышление! Судя по дате на листке отрывного календаря – и на старуху бывает проруха – «делёж портфелей» состоялся в начале февраля. Это косвенно подтверждалось и показаниями Суханова о том, что последний раз в полном составе «тройка» собиралась в кабинете Маленкова именно в начале февраля. И хотя, как будто, ничего крамольного в этом не было: всем «наверху» было известно о том, что Берия, Маленков и Хрущёв – дружки «не разлей вода» – факт был примечательным. Вряд ли Маленков «распределил бы портфели» самочинно. Значит, дружки совместили приятное с полезным.

Однонаправленной информации набралось столько, что она позволяла теперь сделать несколько однозначных выводов. Первый: «тройка» встречалась неоднократно – именно как «тройка», а не компания закадычных дружков. Второй: умышление против Хозяина было не спонтанным, порождённым угасанием вождя, а «нормально выношенным» и «нормально рождённым». Третье: планы доказывались не только характером событий последних трёх дней, но и многочисленными письменными доказательствами, а также свидетельскими показаниями.

Теперь и Круглов, и Браилов могли быть спокойны за судьбу процесса, и не только исторического, но и судебного. Наличие «убойного» компромата не оставляла «невольным молчунам» Хрущёву и Маленкову ничего другого, как «явиться с повинной». Против такой формы работы с упрямым подследственным: «ты нам – признание, а мы тебе – явку с повинной» – ни Круглов, ни Браилов не имели ничего. Даже в тех случаях, когда «явке с повинной» предшествовали недели «допросов с пристрастием». А всё потому, что они были практиками, а не «пришельцами с заоблачных высот абстрактного гуманизма и неконструктивного чистоплюйства».

– Это надо же, на кого мы с Вами, Сергей Никифорович, «покусились»!

И Браилов ткнул пальцем в то место в документе, в котором говорилось о том, что Никита Сергеевич Хрущёв на ближайшем Пленуме избирается Первым секретарём Центрального Комитета партии. Георгию Максимилиановичу достаётся кресло Председателя Совета Министров СССР – то самое, которое сейчас занимал Хозяин. Ну, а Лаврентий Палыч, судя по этим записям, «скромно» не притязал ни на что большее, помимо постов Министра объединённого с МГБ Министерства внутренних дел и Первого заместителя Председателя Совета Министров. В связи с этим оставалось лишь досрочно выразить глубокое сочувствие «везунчикам» Хрущёву и Маленкову в связи с их незавидной судьбой. Лаврентий Палыч, как никто иной, умел обращать чужой, временно счастливый, удел в горький, уже на постоянной основе.

– Едем на Объект! – поставил точку – в смысле очередной «запятой» – Браилов. – Проанализируем с Хозяином информацию, а заодно и «приговорим» Пленум: люди-то ждут…

Глава десятая

Чем ближе состав подъезжал к Тбилиси, тем больше нервничал Деканозов. Никаких оснований для этого, вроде не было – как минимум, видимых – а на душе, словно «кошки скребли». «Кошками» отрабатывали невидимые основания: то самое «шестое чувство».

Владимир Георгиевич аккуратно прошёл едва ли не по всем вагонам: тот, в котором он ехал, находился предусмотрительно далеко от вагона-ресторана. Ну, для того чтобы «в дороге» иметь возможность «познакомиться с народом». Деканозов не исключал того, что кто-то возжелает «знакомства» с ним: для отказа себе в здравомыслии он был слишком поколочен жизнью и даже Лаврентием Палычем. А такое дефиле ни у кого не должно было вызвать подозрений: человек идёт в ресторан, откушать рюмочку-другую, в честь, так сказать, «прибытия».

По пути Деканозов основательно «прощупал массы», и не только обитателей плацкартных «островов», но и завсегдатаев СВ. Предлоги он и не репетировал: выручал экспромт. То есть, многократно проверенные жизнью «домашние заготовки».

Осмотр не выявил, как будто, ничего подозрительного: Владимир Георгиевич сразу бы вычислил «хвост», каким бы «деликатным» тот ни был. Но спокойствия на душе не прибавлялось. Почему-то вдруг, совсем некстати, вспомнилась судьба многих «товарищей по работе». В целом: как образ.

И это, несмотря на то, что «благодетель» Лаврентий Палыч заверил его в том, что вопрос смены власти – уже почти ответ.

– Всё будет закончено в ближайшие два дня, – напутственно сверкнул пенсне Берия. – Врачи клятвенно заверили меня в том, что нет никаких поводов для беспокойства по поводу исхода Сталина: изойдёт, как миленький! Так, что, Володя, можешь ехать спокойно. Когда ты доберёшься до Тбилиси, по вокзальному радио передадут не только о прибытии поезда, но и о «глубоком горе, постигшем весь советский народ».

И Лаврентий Палыч рассмеялся, неуверенно поддержанный в этом нервным хихиканьем Деканозова. Жизнь – в лице различных товарищей и господ – неоднократно обманывала Владимира Георгиевича: почему бы не сделать это ещё раз? Тем более что соучастием такого формата он пятнал себя впервые за биографию.

«Лучше бы я остался завхозом на радио! – «досрочно помянул себя» Деканозов, но тут же занавесил лицо скепсисом. И то: кто бы ему позволил остаться? И где: в стороне от эпохальных событий? Не Берия, так Маленков вспомнил бы о его пока ещё существовании. И последний вспомнил бы не для того, чтобы продлить это существование: в Кремле привыкли заканчивать начатое. Ни одна из жертв внимания кремлёвских вождей не выпадала из поля их зрения достаточно надолго.

Имелся и ещё один повод для самокритики – относительно «завхозьей доли»: ведь Деканозов сам позвонил Берии после того, как его «попросили из органов». Сам напомнил о своём существовании, а то и «недоработке» в части него.

Владимир Георгиевич невесело усмехнулся. Было ведь: «заступись, отец и благодетель»! И сказал ему «благодетель»: «Не торопи события, Володя! Ещё не время: потерпи! Я тебя вытащу, но чуть позже!» И ведь не подвёл: «вытащил»! Пусть даже в формате «за ушко, да на солнышко!»

То есть, так «не подвёл», что «подвёл под монастырь»! И упрекать не за что: сам просил! Уклониться не было уже никакой возможности: обычная история для угодившего меж двух огней. Ведь, если «подавят батареи» Лаврентия Палыча, то другая сторона «на снаряды не поскупится». Классика: «из огня да в полымя»! «Доброжелатели со стороны Хозяина» всё припомнили бы: и работу под началом Лаврентия Палыча, и опалу, и дружбу с «врагом народа», пусть даже и в бытность того «другом»! И к заговору обязательно бы «подтянули»: для количества, на всякий случай и в профилактических целях. Так что Владимиру Георгиевичу оставалось лишь «плыть по течению»…

Деканозов опрокинул внутрь стопку водки и выглянул в окно. Многократно виденный пейзаж не вызывал в нём сейчас ни малейшего энтузиазма. Нет, он не боялся ни работы, ни содержания задания: рутина. Ему приходилось попадать в ситуация, куда более сложные и ответственные. Да, что далеко ходить: его телеграмма из Берлина в июне сорок первого о том, что немцы начнут войну двадцать второго числа текущего месяца. Она вызвала в Москве такую реакцию, что лишь начало войны «в правильную дату» спасло Деканозова от отзыва в Союз «для получения оргвыводов» вплоть до выводящего и «приводящего». А он знал, что реакция может быть лишь такой, и не побоялся «отбить» телеграмму! А ведь это не просто зайти в аппаратную, и даже не просто расположиться против течения: это «выступить против линии»! Да, к чёрту «линию»: против Хозяина!

Словом, «было дело», только настроения от былого не было. Мажорные реминисценции, если на что и настраивали, так исключительно на минор.

– Идём по графику? – спросил он скользящего мимо него официанта. Спросил лишь для того, чтобы разбавить вопросом густой пессимизм.

Официант мастерски притормозил на бегу, и элегантно изогнулся.

– Точно по графику. Через час будем на месте.

Деканозов чуть заметно усмехнулся: официант был настолько услужлив, что в его голосе Владимиру Георгиевичу даже послышалось старорежимное «-с»: «по графику-с», «на месте-с». Настроения не прибавилось, зато прибавилось решительности. Он встал и направился в купе проводников.

– Билет, пожалуйста.

– Так ещё целый час ехать! – попытался «уклониться» проводник.

– Хочу устроить сюрприз встречающим, – усмехнулся Деканозов.

Проводник будто бы понимающе осклабился – на всякий случай, так как «товарищ» ехал в «СВ» – покопался у себя в «кассе», и молча протянул билет.

Через пятнадцать минут Владимир Георгиевич сошёл на станции Тбилиси-Товарная: на всякий случай. А ещё через минуту, когда он спокойно двинулся на поиски «колёс», к нему неожиданно подошли двое, и вежливо предложили «донести чемодан». Заметив стоявших «прямо по курсу» ещё двоих «в штатском», Владимир Георгиевич побледнел… и не стал отказываться от предложенной «помощи». Одновременно с этим решился и «транспортный вопрос»: «товарищи» были с машиной. Даже с двумя…

… – Не советую Вам играть в молчанку! Нечего тут изображать из себя партизана на допросе в гестапо, гражданин Деканозов!

Мгеладзе, лично решивший «поработать с товарищем», как и положено нормальному южанину, с трудом удерживал темперамент в рамках, «предписанных» тому служебным положением. Заодно он и с трудом удерживался в пределах нормативный лексики.

– Ого! – усмехнулся Деканозов. – Уже «гражданин»…

– А Вы как думали!

– Это почему же?

– Потому, что Берия разоблачён, как враг народа!

Как ни старался Деканозов, но пошутить на тему «не бери на понт, мусор!», не получилось. Пришлось ограничиться мертвенной бледностью на лице.

– Вижу, что до Вас уже начинает что-то доходить! – усмехнулся Мгеладзе. Первый секретарь был доволен собой и эффектом: обошлось без приложения рук и слов. – Поэтому не советую запираться и тянуть время. Люди, которые должны были встретить Вас в Тбилиси, уже «гостят» у нас. Чуть позднее мы «познакомим» вас – для обмена мнениями друг о друге.

Мгеладзе откупорил бутылку «боржоми» и, налив минералки в стакан, со вкусом опорожнил его. В кино «про фашистов» так обычно делает утомившийся «работой с объектом» следователь гестапо.

– Так как, гражданин Деканозов: будем говорить?

Владимир Георгиевич уже взял себя в руки.

– Вы, вероятно, ждёте от меня каких-то признаний? Но мне не в чем признаваться: я приехал в Тбилиси по личным делам к родственникам жены.

Это было правдой: у Норы Тиграновны действительно имелись родственники в Тбилиси. Более того, по настоянию Владимира Георгиевича она связалась с ними и предупредила их о приезде мужа, но, якобы по просьбе, исходившей от них самих.

– Да-да, – энергично откликнулся Мгеладзе, утирая губы носовым платком. – Они уже подтвердили факт звонка Вашей жены и то, как она просила их стать инициаторами Вашего приглашения.

Деканозов закусил губу: местная госбезопасность, в руководители которой «в порядке усиления кадров» прочил его сам Берия, доказывала свою состоятельность. Не вовремя и, к сожалению, на его примере. А ведь официально его «намечали» сюда «на укрепление! Теперь оставалось лишь жалеть о несбывшемся сотрудничестве и проклинать неуместный – в данном случае – профессионализм «товарищей». Положение осложнялось. Нужно было срочно придумывать новый предлог вояжа.

– Ну, и что?

Владимир Георгиевич почти достоверно отработал равнодушие.

– Жена действительно созванивалась с родственниками в Тбилиси, что она делает регулярно, и сказала, что я направляюсь туда. Вот они и попросили меня заглянуть к ним, помочь решить некоторые бытовые вопросы. Да, если бы и не просили, я бы сам заглянул: перед женой всё равно пришлось бы отчитываться…

– А зачем же Вы тогда направлялись в Тбилиси?

Мгеладзе поднырнул глазами под Деканозова, но тот мастерски ушёл взглядом: сказывался больший опыт. Да и столица СССР – это, всё-таки, не столица Грузии. «Работа на высоте» требовала таких навыков, которые не снились и уроженцу гор. Потому что «здесь вам не равнина…» со всеми вытекающими последствиями для дилетантов. Таким «наверху» делать нечего. Случайные люди обречены «на выпадение с гор в осадок», и уже не случайно, а закономерно.

– Вообще-то, я не обязан отчитываться перед Вами… Ну, так и быть: товарищ Берия попросил меня отработать на месте несколько эпизодов в отношении лиц, арестованных по делу о «мингрельском национализме».

– «С лицами» или «в отношении лиц»? – оживился Мгеладзе.

Казалось бы, какая разница? Чего цепляться к словам и заниматься пустопорожней софистикой? Но Деканозов насторожился: разница была, и существенная. Одно дело – работа «с лицами», что могло означать непосредственный контакт с арестованными, к которым Деканозов не имел законного допуска. И совсем другое – работа «в отношении лиц», что могло означать что угодно: от сбора информации «по соседям» до изучения документов в архивах. А это не содержало уже почти никакого криминала. Почти никакого: всё-таки, Владимир Георгиевич на данный момент являлся завхозом Всесоюзного радиокомитета, пусть и «обозванным покрасивше» начальником АХУ.

– В отношении лиц, – тщательно отделяя одно слово от другого, не удержался от язвительности Деканозов. Не удержался не потому, что хотел уязвить: характер вылез. По уму или без, это могло показать лишь будущее.

– А почему это поручили именно Вам? – обрадовался Мгеладзе. Вероятно, ему показалось, что он нанёс оппоненту, если не смертельный, то обезоруживающий укол. – Насколько я знаю, Вы состоите на хозяйственной работе, а не на оперативной?

Деканозов усмехнулся: он получил возможность качественно и «по полной программе» удивиться столь «наивному» вопросу. Иными словами: «поймал товарища».

– Ну, если Вы так хорошо осведомлены о моём теперешнем положении, то Вы, тем более, должны знать о том, что товарищ Берия является председателем партийно-государственной комиссии по расследованию фактов и причин «мингрельского национализма». В рамках этих полномочий он имеет право давать поручения любым лицам, независимо от занимаемых ими должностей.

Владимир Георгиевич «выстрелил» прямым взглядом в Акакия Ивановича. Так, словно этот взгляд отрабатывал за «контрольный выстрел».

– И потом, гражданин Первый секретарь: я ведь не всегда был начальником АХУ. Совсем недавно, если Вы помните, я занимал пост заместителя министра госбезопасности СССР. Тогда Вы иначе со мной разговаривали…