В смутное время. Рассказы и фельетоны (1984—2008 гг.)

Носов пришел в числе первых и стоял в одиночестве у окна рядом с ухоженной пальмой, погруженный в невеселые размышления. На вид ему было лет сорок, и выглядел он представительно: высокий, в меру полный, розовощекий, с модной прической. Несмотря на жару – стоял август – одет был в темно-синий хорошо отутюженный костюм, светлую сорочку с галстуком в бело-синюю клетку. В руках он держал пухлую папку, и, казалось, целиком ушел в свои мысли, не реагируя ни на байку Силаева, ни на испытующие взгляды своих сослуживцев.

– Ишь, как вырядился в такую жарищу! – тронул за рукав стоявшего рядом сотрудника Штонда, инспектор по кадрам. – Наверно предупредили…

– Знает! – согласился сотрудник. – Я был вчера у главного инженера, и он при мне его инструктировал: не суетись, говорит, не горячись, будь выдержан… Я слышал, что его по рекомендации главного приняли. Это верно?

– Ковров с ним сам сейчас разберется, – ушел от прямого ответа уклончивый кадровик.

Настенные часы с длинным, под золото, маятником тихо отстучали десять ударов. Коврова все еще не было. Минут через двадцать Силаев предложил шутливо:

– Давайте поступим так, как принято у студентов: десять минут преподавателя нет – все расходятся…

– Точность – вежливость королей, – поддакнул кто-то.

– Ждите! – громко и властно оборвала шутки секретарша Коврова. – Гурий Львович знает, что вы уже собрались! Если сочтет нужным вас отпустить, он позвонит!

Пряча смущение от окрика высокомерной девчонки, собравшиеся, среди которых было много седоголовых, начали строить предположения о причинах задержки их генерального директора.

– Может с машиной случилось что?.. Саша когда за ним выехал?..

– Гурий Львович пешком по утрам ходит. Здесь рядом.

– А может, он в администрацию заглянул? Оттуда сразу не вырвешься..

– Гурий Львович вырвется, если захочет..

– А если к самому Локтеву?!..

Ковров не скрывал, что стремится наладить тесный контакт с Локтевым, новым главой областной администрации. «Главное, чтобы тебя первый поддерживал, – часто повторял он, – а остальные – дерьмо! Чего на них оглядываться!» И если он действительно попал на прием к Локтеву, ждать его можно непредсказуемо долго. О том, что он вспомнит про собравшихся здесь и позвонит, как сказала его секретарша, – никто не обольщался.

Носов несколько оживился. Он стал надеяться, что планерка не состоится, и ожидавшие его неприятности отодвинутся куда-нибудь дальше. О том, что его сегодня поднимут, предупредил накануне главный инженер объединения, обеспокоенный тем, что в случае непринятия Носова Ковров обязательно унизит и его, своего первого заместителя: «Кого ты таскаешь к нам, дорогой мой?! По себе подбираешь?!»

– У меня, кажется, все в порядке, – уверял главного Носов, – Потом, сейчас каникулы, ремонт…

– Это ты так считаешь! Гурий Львович, если захочет, найдет за что тебя расчехвостить. А он захотел и подготовился к этому: все отделы ему справки готовили по твоему комбинату.

– Но почему? Я ничего не сделал порочного, – терялся Носов в догадках. – Может клевета какая ему поступила?

– Никакой клеветы. Так надо! – главный инженер внимательно посмотрел в глаза своего протеже и добавил, – Мой тебе совет: как бы обидно не было – терпи. Не возражай и не спорь. Перемолчи. Так будет лучше в дальнейшем.

Волнение в приемной усиливалось. Кто-то позвонил тайком в областную администрацию и узнал, что Коврова там не было. В гараже не оказалось его машины. Эти известия дали новый толчок измышлениям о неизбежном развале объединения подобно тому, как развалились другие: торговли, местной промышленности, общественного питания… «Служба быта» оставалась единственной структурой, которой пока не коснулась тлетворная перестройка. Все признавали, что объединение оставалось нетронутым только благодаря способностям Коврова, и несмотря на его иезуитский характер, перемен боялись и не хотели. Ковров был надежной опорой при внешних неприятностях. «Со своими я сам разберусь! – говорил он в таких случаях. – Все претензии адресуйте мне лично!» И многие с благодарностью вспоминали, как он выручал их в очень непростых ситуациях.

Гурий Львович появился после одиннадцати, когда нервное напряжение достигло своего апогея. Сутулясь больше обычного, он окинул приемную пустым безразличным взглядом и, не ответив на подобострастные «здравствуйте», пошел к своему кабинету.

– Чай мне завари покрепче, – приказал он секретарю сквозь зубы. – И приглашай, пусть заходят.

– Не в духе, – шепотом констатировал Штонда и сочувственно посмотрел на Носова, а того, похоже, забила нервная дрожь.

В кабинет входили робко, по одному, и после того, как секретарь, относившая чай, вышла оттуда. Входили по рангу: главный инженер, прочие заместители генерального, за ними – Силаев, начальники отделов управления, другие руководители предприятий. Шествие замыкали ведущие специалисты отделов. Носов вошел последним.

Ковров, морщась, прихлебывал чай и пристально следил за входившими. На Носова он смотрел пытливо и долго, пока тот, потоптавшись в нерешительности, не сел, оказавшись за спиной Штонды.

Традиционную вступительную речь Колов начал голосом мученика:

– Я, как вы заметили, задержался сегодня… Вчера, уже вечером, выехали в район, там и поужинали. Все вроде свежее было, но дома… Как приехал, так и начало меня нести. И сверху, и снизу. Всю ночь. Жена рвется скорую вызвать, а что скорая?! Отвезут в инфекционную и бросят там, как собаку. У нас так. В инфекционной там все бесконтрольно: кто захочет идти в инфекционную ради контроля?!.. Надо бы пару деньков отлежаться, но для меня это – роскошь. Я, как вы знаете, даже отпуск свой не догуливаю… Утром принял горячий душ, собрался, но пешком идти не рискнул – вдруг дорогой прихватит!.. А?!..

Ковров обвел всех оловянными глазками и продолжал смаковать свои ощущения:

– У нас не так, как в Клошмерле! Помните, такой фильм был – «Скандал в Клошмерле?!». Про общественные уборные?.. Там их строили для народа, а у нас и те, что были построены, позакрывали… Дорогой прихватит – ни к кому ведь не достучишься, или за забором – собака… Я утром пешком хожу, вы знаете это, сегодня же не рискнул, вызвал машину… Сижу сейчас и вслушиваюсь в урчание, чтобы вскочить и успеть добежать до уборной…

Мужчины, сохраняя самое серьезное выражение лица, украдкой смотрели на женщин: как они реагируют на эту диарейную эпопею? Женщины были – на уровне: сама искренность, само сострадание. Лица их наполнялись материнскими чувствами и выражали готовность оказать любую необходимую помощь.

Ковров вздохнул еще раз скорбно и переключился на дело:

– Ну ладно, будем работать… Владимов, где ты?!.. Мне жалуются, что ты парализовал работу нашего транспорта, что перестал выдавать бензин. Я правильно говорю, Мишина?!..

– Абсолютно правильно, Гурий Львович! – встала и принялась тараторить Мишина, начальник производственного отдела объединения. – Раньше давали по тонне двести на квартал, сейчас – по ноль целых и три десятых! По столовой ложке на день!

Владимов, ответственный за бензин, поднялся и степенно сказал:

– А что я могу сделать, товарищи?.. Заявки наши урезаны, сейчас живем за счет фондов четвертого квартала. Но ведь никто не запрещает покупать бензин в частных бензоколонках. Пожалуйста, покупайте… Дорого?! А чего вы хотите, если ненормальная обстановка в стране?

Сделав такое умное заявление, Владимов молчит и выжидательно смотрит на генерального. У Коврова на шее вздуваются вены, багровеет морщинистое лицо, и наливаются кровью глаза. Он приподнимается над столом.

– Ты мне не говори за страну, если не знаешь, по своей лености, что в стране происходит! – гремит его гневный голос. – Есть постановление правительства: для ряда отраслей оставить фонды на ГСМ на уровне прошлого года! На нас оно тоже распространяется: какая жизнь будет, если свернуть нашу службу?!.. Если кто-то из бюрократов в нашей администрации не понимает этого, надо растолковать! Драться надо за свои интересы! Постановление есть, ваша задача – реагировать на это постановление! Связаться с нефтесбытом, с Крайневым! Его-то, надеюсь, вы знаете?! И реализовать решение правительства! Вытрясти из него все, что следует из этого постановления!.. За бензин вы мне отвечаете со всеми вашими потрохами!

Когда Ковров переходит на «вы» с подчиненными – дело тревожное. Вальяжность с Владимова сразу слетела, он сжался, опустил голову, а голос Коврова продолжал крепнуть.

– Я не спрашиваю вас за цемент или лес! За лес и цемент мне другие ответят!.. Да! Именно – ответят!!! Зарубите все себе на носу! Вы думаете – моя задача отыскивать вам бензин, цемент, оконные блоки? Напрасно так думаете! Моя задача – решать глобальные вопросы: объяснить ситуацию и подготовить вас к действию в этой ситуации. Все!! Бегать будете вы!.. Почему до сих пор не встретились с Крайневым и не прижали его этим постановлением?!.. Что, скажете, встретились?!.. Вы и о постановлении только от меня сейчас слышите! А заявляете – сократили фонды!.. Вы это мне бросьте! Все, что положено вам, решайте сами, не доводите до Коврова нерешенных вопросов! Как только доведете – считайте, что клок волос у вас вырван! Я знаю все!!! И то, что вы не дорабатываете – тоже знаю! Вцеплюсь в ваши шевелюры и буду трепать!

– Уже ничего на голове не осталось, – попытался обратить в шутку слова генерального перепуганный не на шутку Владимов, который действительно не знал ни о каком таком ответственном постановлении.

– Найду за что потрепать! – не принял шутки Ковров. – Ты работай так, чтобы жалобы до меня не доходили, тогда ты для меня – хороший работник… А за страну не беспокойся: за нее есть кому беспокоиться – вон их сколько каждый день красуется по телевизору!.. Работайте как положено!!. А то – придут в кабинет и трясут здесь своими… штанами! И думают, что работают!

Возбудив себя так, что позабыл о расстройстве желудка, Ковров вышел из-за стола и стал ходить по кабинету, продолжая ругать подчиненных за нерадивость. Слова он усиливал кривлянием и жестикуляцией.

– Работнички!!! Кто может мне указать роль, которую выполняла Умарова в строительстве фабрики химической чистки?!.. Она – директор. Деньги отпущены, проект есть – строй на здоровье, организуй строительство!.. Так какую же роль она играла в то время?.. Не знаете?.. Ни какой!.. Гурий Львович доставал кирпич, Гурий Львович доставал железобетон, договаривался со строителями… А как она вела себя на приемочной комиссии?! Больше всех замечаний!.. Выполнили, сдали! Химчистка работает! А теперь Гурий Львович петушком возле нее кружится: «Выделите, Фирюза Махмудовна, объединению десять процентов от прибыли этой химчистки…», а она: «Нет, Гурий Львович, только пять процентов – Совет трудового коллектива не согласен на десять». Совет не согласен!!! А где был этот Совет с ней вместе два года, пока строилась фабрика?!.. Где?!..

Ковров сощурился, как на солнце, приложил ко лбу ладонь козырьком и стал всматриваться в углы кабинета.

– Где они были?! – кричал он почти истерически. – Ты мне не прикрывайся Советами! – коршуном навис он над перепуганной директором химической чистки.– Плати по-честному!!! Сами голосовали за объединение! Теперь не выйдет, чтобы каждый командовал, не позволю!!!.. Или – Иван!.. Где он? Не вижу!..

– Здесь, Гурий Львович, – поднялся Сахнов, директор завода по ремонту бытовой техники.

– Вот он! Мы ему строим, понимаете, а он только вопросики задает! Знаешь, где твоя стройка находится?!.. Знаешь!.. И около него крутиться придется, попомните эти слова. Даже в протокол можете занести!

Ни Умарова, ни Сахнов Коврову не возражали, и он, выпустив, как говорят, пар, начал успокаиваться. Кульминация планерки прошла, Владимов и Сахнов сели, остальные расслабились. Послышался осторожный шепоток.

– Похоже, пронесло сегодня мимо тебя, – полуобернувшись к Носову, ободряюще сказал Штонда. – Гурий Львович, похоже, насытился. Быстро он что-то сегодня, Стар уже стал…

Носов согласно кивнул и судорожно сглотнул слюну.

– Лучше бы сейчас его слушали, – возразил Штонде сосед, – переволновался парень, а попусту. По себе знаю, как муторно ждать, когда он на тебя сорвется.

Ковров вернулся в кресло и сказал главному инженеру:

– Продолжай, пожалуйста. Вот по этой повестке…

Дальнейший ход планерки его, как видно было, не занимал. Слушал он не внимательно, не критиковал ни кого, а одному из выступавших сказал даже спасибо за краткость изложения мыслей.

Но о Носове он все-таки не забыл. Как только началось оживление, обычное к концу совещаний, Ковров приподнял голову и вытянул шею.

– А где у нас Носов?..

У Носова слышно екнула селезенка.

– Здесь, – сдавленно произнес он, вставая.

– Не дрейфь, – подбодрил его Штонда шепотом.

Носов расправил плечи и повторил спокойнее:

– Здесь я, Гурий Львович. Слушаю вас.

– Это нам тебя надо послушать… Ты уже сколько работаешь?..

– Два месяца, Гурий Львович.

Носов преданно, по-собачьи, смотрел генеральному прямо в глаза.

– Два месяца, – задумчиво повторил Ковров, постукивая очками по крышке стола. – Пора, думаю, спрашивать. Давай, рассказывай, что у тебя?..

– Самый больной вопрос, Гурий Львович, сейчас – это подготовка к зиме. – торопливо заговорил Носов, посчитав, что лучше начать с проблем. – У нас раскрытая теплотрасса, нужно сто восемьдесят шесть погонных метров труб двух дюймового диаметра. Я у всех был, где надо, Гурий Львович, но результатов нет. Одни обещания. Требуется ваша помощь, Гурий Львович…

Носов еще не усвоил, что обращаться к Коврову с какой-либо просьбой, особенно по материалам, значит – пробуждать в нем вулкан. Со всей, соответствующей извержению, атрибутикой – ревом, грязью и прочим.

Лицо Коврова стало таким, будто он откусил пол-лимона.

– Ты знаешь что!!! – грубо он прервал Носова. – Ты у кого перенял этот стиль?! Два месяца всего здесь, а уже как Владимов! И тебе тоже – страна плохая?!.. Мы тебя брали директором, чтобы ты и решал снабженческие вопросы! Вон ты какой круглый мужик! На все пять с плюсом!.. Иначе, посадили бы туда хрупкую женщину, уж с внутренними твоими вопросами справилась и такая, А снабжение… Ты же обстановку знаешь… Вся страна проходит сейчас всесоюзный эксперимент – проблемы растут, а материалы уменьшаются. На каком этапе мы сдохнем?.. Так что давай – бери ноги в руки и – действуй! Ищи, доставай! Девяносто процентов работы директора – это снабжение! Понял?!

– Понял, Гурий Львович, – пролепетал Носов.

– Ну и отлично. Садись. Спасибо за понимание… Свободны все!

С крещением тебя! – сказал Штонда, когда все вышли в приемную, и крепко пожал Носову руку.

– Везунчик! – с явной завистью произнес Владимов. – Проскочил, как намыленный! Меня валерьянкой отпаивали после первого представления.

Оставшись один, Ковров вновь потребовал чаю и, когда секретарь принесла его, сказал озабоченно:

– Собери весь этот народ завтра в три. Вопрос – подготовка к зиме. Похоже, только Носова она беспокоит. Докладчики – директора предприятий, содокладчики – мои замы. Все! Каждый – по распределению обязанностей!.. Все поняла?

– Завтра, Гурий Львович суббота…

– Ну и что, что суббота?! Будем работать! Всех сейчас и предупреди, а то будут хлопать глазами: какая зима, откуда зима?!..

Ковров побарабанил пальцами по столу.

– Суббота, говоришь, завтра?.. Ну, что же, день коверкать не будем. Давай не на три, а как и сегодня – на десять. А на три – давай в понедельник, по плану. Докладчики – те же. Пусть возьмут с собой главных бухгалтеров и финансистов: давно не слышал их вяканья…

1990 г.

СЛОЖНОЕ ИНТЕРВЬЮ

Малахов, директор рыбного комбината, человек солидного возраста, представительный, имеющий опыт общения с людьми из разного круга, чувствовал себя неуютно и скованно в беседе с дотошным корреспондентом, сидевшим перед ним в его, директорском, кабинете.

Корреспондент все пытался узнать, как здесь, в районной глубинке, идет перестройка командной системы, признанной центром порочной и пагубной и потому искореняемой им повсеместно.

Отвечать откровенно Малахову не хотелось – жизнь научила его быть осторожным в оценке других, особенно вышестоящих. «Приезжему что, – думал Малахов, – он пораспрашивал и уехал, а мне здесь жить и работать… Потом, чем закончится вся эта ломка, кто сейчас знает наверное?»..

– А как складываются у вас теперь отношения с руководством района? – наседал корреспондент. – Как оно, по-вашему, перестроилось?

Двигая по столу очки в изящной оправе, Малахов вымученно тянул:

– Видите ли, район у нас сельский… Традиции здесь очень сильны… Нет, перемены, конечно, заметны, тем паче после того, как райкомы закрыли… Теперь мы контактируем все больше с районным советом. Хотя мы расположены в разных поселках, но контакт держим плотный.

– А кто сейчас в районном совете?

– Председатель?.. Григорьев. Первый секретарь райкома партии. Бывший уже, конечно, теперь… Его, значит, выбрали… Он совмещал вначале оба поста, а потом перешел в райсовет окончательно, тем более, что райкомы прикрыли… С ним у нас связь постоянная: звонит, советует, интересуется…

Как бы в подтверждение слов Малахова по селектору раздался голос секретаря:

– Владислав Александрович, вас просит Григорьев.

– Видите, – усмехнулся криво директор. – Только что о нем говорили. Сейчас будем распределять нашу продукцию: сколько направить рыбкоопу, сколько кому еще, по бартеру… Он у нас любит распределять…

Однако в этот раз директор ошибся.

– Малахов?! Где ты пропал?! – зазвенел в трубке зычный голос. – Как ты живешь там?.. Ничего?.. Значит – счастливчик! Давай тогда, впрягайся в наши проблемы – сообща и телегу легче тянуть. Помнишь народную мудрость?.. Надо трудоустраивать бывших райкомовцев. Ситуацию ты понимаешь, я думаю…

– Я уже делаю, что могу, Николай Николаевич! – заволновался Малахов. – Парторга уже назначил начальником кадров. Старого начальника пришлось досрочно на пенсию вытолкнуть. Уходил со слезами – как сейчас на пенсию проживешь?!..

– Ты парторга своего не считай, – прерывает Григорьев попытку Малахова соскользнуть на другую проблему. – Он твой, доморощенный. Кому еще о нем позаботиться? Я сейчас о других говорю: еще к тебе направляю. Пока одного, а там видно будет… Гальперин вот к тебе согласился. Придумай ему что-нибудь.

Облик грузного, сумрачного райкомовского тугодума мгновенно возник перед внутренним взором Малахова. Заведуя промышленным отделом, Гальперин в доску выматывал директоров предприятий, требуя, даже по пустяковым вопросам, их личного присутствия у себя. И попробуй не появись! Неприятностей не оберешься! Он – мастер на неприятности. А вызов к нему был почти ежедневно: то готовится справка в бюро райкома, то справка в секретариат, то нужны цифры к докладу на пленуме… Цифры, сведения, справки – стихия Гальперина. По другим делам ходить к нему бесполезно – ничего не решает. Одна демагогия. И вот он – сюда! Надменный, надутый, обидчивый… Гальперин – на комбинате!!!

Малахов был так ошарашен такой перспективой, что забыл на какое-то время о постороннем в своем кабинете, и не мог никак найти слов для ответа.

– Ты чего замолчал? – властно гудела трубка. – Договорились?…

– Да что вы, Николай Николаевич! – взмолился Малахов. – Куда я его?! Он же ни уха, ни рыла в нашей работе!

– Но, но! – прикрикнул Григорьев. – Ты не утрируй! Он семь лет всем производством в районе руководил!.. Вот, мне подсказывают, что он был даже куратором твоего комбината!.. «Ни уха, ни рыла!» Тоже мне, умник!

– Да точно вам говорю! – ревел белугой Малахов. – Приехал раз как-то ко мне с заявлением – рыбу для кого-то выписывал. Пишет: «Прошу отпустить ящик копчено-вяленых рыботоваров». Я уточняю: каких тебе надо, конкретно – вяленых или копченых? А он мне, с обидой: я ж, говорит, ясно пишу – копчено-вяленых…

– Ну, и в чем ты здесь криминал усмотрел?..

– Да не о криминале я вовсе! Я о том, какой он куратор! У него там, в партийных бумагах, как было одной строкой – копчено-вяленая продукция, он так себе ее и усвоил! Он и на территории-то комбината не был ни разу! Ни в одном цехе. Только в парткоме, да у меня в кабинете.

– Тебя послушать – выходит, что дураков мы в райкоме держали! – слышится желчный голос Григорьева. – Сам-то ты помнишь, что райком тебя сделал директором?! Сам-то каким был до этого?.. Подучишь! Не в орг же набор мне его посылать!..

– А с жильем как? – спросил Малахов, сникая.– Селить мне его негде: строительство встало, а очередь – страшно сказать…

– Вот и плохо, что встало! Очень плохо. Пора, видимо, нам разбираться в этом вопросе. А о Гальперине, в этом плане, не думай. Он пускай здесь поживет. У него есть машина – поездит. Думаю, не на долго мы его к тебе переводим… Значит, с ним порешали?!.. Ну, будь здоров. Он завтра подъедет…

В трубке уже часто звучали гудки. А Малахов все еще держал ее возле уха. Потом он тяжело опустил руку, взглянул искоса на корреспондента, что-то торопливо заносившего в свой блокнот. «А-а, пусть его знает всю правду – матку!» – мелькнула шалая мысль. И он велел секретарю пригласить к нему главного инженера и нового начальника отдела кадров.

Возбужденный состоявшимся разговором, Малахов вышел из-за стола и крупно зашагал по просторному кабинету. На его безволосом затылке растекалось большое малиновое пятно.

– Только что у меня разговор был с Григорьевым, – сразу сказал он вошедшим. – Велит трудоустроить Гальперина. Не на рабочее место, естественно…

– Гальперина? – переспросил бывший парторг удивленно. – Так он же – того…

– Знаю! – восклицает Малахов. – То, что вы скажете мне сейчас, я лучше вас знаю! И тупица он, и склочник, и не специалист. Знаю, что он институт педагогический кончил заочно!.. Учителя чистописания к нам направляют!.. Но первый же требует!.. Вы-то хоть мне душу не рвите!.. Найдите ему такую работу, где вред от него мог бы быть наименьшим!

Главный инженер и бывший парторг в замешательстве вышли из кабинета. Малахов снова сел за свой стол, опять погонял по нему очки и спросил, глядя тоскливо на корреспондента:

– У вас и теперь еще будут вопросы?..

Корреспондент сказал, что ему все понятно, и спрятал в карман авторучку.

1991 г

ПРИЯТЕЛЬ

Сносят старый квартал. Наконец-то!.. Наконец-то убирают постройки, сколоченные, по всем показателям, еще в период нашествия хана Батыя… Большинство домишек не разбирают – гнилье, корчуют бульдозером. Где-то среди этих руин и лачуга моего дяди… Как он ждал этого сноса, рассчитывая на переселение, как он, веря и не веря в него, старался улучшить свой быт, цепляясь за любую возможность. И я вспоминаю, что сумел хоть чуть-чуть помочь ему в этом.

Валерий Иванович, – сказал мне как-то начальник отдела, – опять у стройгруппы в отчете вранье. Сходи-ка туда, разберись там на месте.

– Сделаем, – ответил я, маскируя свое удовольствие: стройгруппа была в другом конце города, и вместо тоскливого сидения в душной комнате, предстояла приятная и не обременительная прогулка. Само задание меня не смущало – дело знакомое.

Поменяв в своей жизни несколько различных контор, я не раз подмечал не понятную мне поначалу особенность: на дело, связанное с отлучкой из здания, тут же отвечают согласием. Пусть это дело для исполнителя трудное, или наоборот – оскорбительно мелкое, пустяковое. Например, инженеру, дипломированному и с недюжинным стажем поручают отнести бумажку в другую контору или доставить бумажку оттуда – каждый с радостью соглашается. Получая иное задание, и почетное, и в рамках своих служебных обязанностей, но сделать которое можно на месте, даже не поднимаясь со стула, многие стараются отвертеться. Брюзжат, ссылаются на перегрузку и крайнюю занятость.

Постепенно я пришел к выводу – это проверенный способ самозащиты, инстинкт, так сказать, выживания: сокращают-то, прежде всего, конторских работников, вот они и ловят момент, чтобы подчеркнуть свою важность и необходимость.

Поломаться, из этих соображений, полезно конечно и при заданиях с отлучками, но здесь вступают в игру другие серьезные факторы. Кто из нас не раздумывал над проблемами: как сходить в ЖЭК, к нотариусу, в гортоп или еще куда по личным вопросам? Отпрашиваться? Каждый раз не отпросишься! Идите, скажете вы, после работы? Вряд ли. Не скажете. Самим, наверно, не хуже известно, что «после» там нечего делать: или замок, или толпы народа. Необходимые двери доступны только в ваше рабочее время.

Умный, знающий эти мелочи жизни начальник учитывает такие реальности, и распределяет задания с выходом в город как особый вид служебного поощрения. К расчетному времени он всегда добавит часик-другой, чтобы сделано было и личное, и служебное.

Если же начальник скрупулезен излишне – горе его поручению! Я не раз был свидетелем такого примерно диалога: