Сбоку, под яблоней, лежит мой друг Дозор и, высунув язык, наблюдает. Дозор не такой как я, он большой ушастый, ходит на четырех ногах и иногда говорит «гав». Я тоже так умею.

Потом в яме начинает шевелиться песок, она обваливается, и я с удивлением таращу глаза – почему так? Не понимаю.

Дозор длинно зевает, закрывает свои, и опускает голову на лапы.

У! – недовольно говорю я, после чего на заднице съезжаю вниз.

Там встаю, поддергиваю сатиновые трусы и гляжу по сторонам, чем бы еще заняться.

Затененный деревьями, просторный двор у дома пуст (мама за ним копается в огороде), в дальнем конце лениво бродят куры с петухом. Им жарко.

Топая босыми ногами по теплой земле, я направляюсь к колонке у летней кухни, из которой тонкой струйкой льется вода, и подставляю под нее губы. Вода холодная и вкусная, мне приятно.

Потом, мазнув по лицу ладошкой, направляюсь к калитке. На улицу мне выходить нельзя, но через щели в воротах я часто ее рассматриваю. Видно немного, но все равно интересно. То пройдут какие-то незнакомые люди, то пробежит кошка или собака.

Вдруг я вижу, что запор на калитке приподнят. Недавно к нам заходила соседка и неплотно ее прикрыла. Когда ушла.

– А что если выйти? – думаю я, после чего воровато оглядываюсь.

Во дворе все то же самое: друг Дозор спит, куры с петухом ушли в сарай, мамы тоже не наблюдается.

Я тяну кованую рукоятку на себя и выскальзываю наружу.

Затем тихо прикрываю калитку и в восторге открываю рот.

Передо мной улица. Она в два конца, длинная и широкая. По обе стороны, за высокими заборами, беленые дома, перед ними высокие, до неба, деревья.

– Ва! – восхищенно говорю я, растягивая в улыбке губы. На улице я был когда-то давно, у папки на руках, но в тот раз она была белой и холодной.

Больше никаких мыслей в голове нет, вместо них работают ноги. Они выносят меня на середину, в теплую пыль и я с удовольствием шлепаю по ней вперед, туда, куда чуть опускается дорога. По ее обочинам зеленая трава, мне хорошо и хочется шагать дальше.

Ля-ля-ля, – довольно напеваю я, размахивая в такт руками.

Потом улица заканчивается, впереди открывается бескрайняя ширь, я в нерешительности останавливаюсь и сую в рот палец.

Такого никогда не видал, даже на картинках.

С одной стороны, вдали, высоченная красная гора, над которой висят вроде как белые подушки, с другой бесконечные головы неизвестных мне цветов, очень похожих на висящее в небе солнце.

А между ними та же дорога, но без домов, ей не видно края.

Внезапно сзади слышится какой-то скрип, я оглядываюсь.

Со стороны улицы ко мне подходит какой-то дядька и останавливается.

Он высокий как папка, но с белой головой и чем – то таким же под носом.

А еще у незнакомца одна нога, вместо второй деревяшка.

– Ты чей будешь, пацан? – наклоняется он ко мне.

Я морщу лоб, вспоминая, а потом глядя снизу вверх, отвечаю «мамкин».

– А куда идешь? – следует второй вопрос.

– О! – показываю я пальцем на уходящую вдаль дорогу.

– Все ясно,– шевелит дядька белыми волосами под носом. – Давай руку.

Я протягиваю ему ладонь, он берет ее в свою, и мы скрипим дальше вместе.

Вскоре гора остается позади, дорога опускается вниз, сбоку от нее, среди деревьев, большой дом каких я никогда не видел. Перед ним много цветов и лужайка с качелями, а на открытой веранде сидят какие-то тетки.

Мой спутник толкает рукой железную калитку, и мы идем по каменной дорожке туда.

– Ваш пацан? – говорит он, когда мы поднимаемся по ступеням. – Встретил на дороге.

– Да кто его знает, может и наш, – переглядываются те. – Мы здесь второй день. Практикантки.

– Тогда забирайте, – подталкивает меня вперед дядька. – Да лучше глядите за детьми. После чего уходит.

Затем одна тетка спрашивают, как меня зовут, и я отвечаю, – Лель. Полное имя не выговариваю.

– Ну, тогда умоемся, покушаем и отдыхать, – говорит вторая. – Все другие детки давно спят, а ты болтаешься.

– Ага, – соглашаюсь я, поскольку действительно устал и проголодался.

Далее меня умывают, кормят молочным супом и булкой с компотом, а затем отводят в большой прохладный зал, где в кроватках посапывают много таких как я. Что снова удивляет.

– Ну вот, теперь бай-бай,– укладывают меня на одну из свободных, и я довольно засыпаю.

А в это время там, откуда я ушел, ведется розыск

Закончив окучивать картошку и не обнаружив во дворе чада, мама оббежала на улице всю многочисленную родню.

В результате создается группа поиска.

Баба Степанида с тетей Соней отправляются по Луговой в сторону железнодорожного переезда, на котором, в будке, всегда имеется бдительный дежурный, а мама с бабой Варей спешат в обратную, в направлении старого террикона на окраине.

По дороге, на громыхавшей колесами водовозке им встречается дед Передрей, знающий на поселке всех и каждого.

– Стой, Максимыч, стой! – машет руками баба Варя.

– Тпру! – натягивает тот ременные вожжи. – Здорово кума. Чего надо?

– Вы случайно тут мальчика не встречали? Конопатый такой и с чубчиком, – причитает мама.

– Конопатый, говоришь? – косится на нее дед. – Как же встречал, с час назад. Отвел его на Краснополье в садик.

– Ну, молодец, кум! – радуется бабка.

– Бывай, кума, – отвечает Передрей, и водовозка громыхает дальше.

Чуть позже, втроем, мы возвращаемся по дороге назад.

То был мой первый выход в большой мир.

Навсегда врубился в память.

Один день лета

Мы сидим на лавке у забора, в тени шелковицы, болтаем ногами и грызем подсолнухи.

Мы – это я, а еще Сашка с Вовкой, братья, живущие в доме напротив.

Из одежды всех выцветшие сатиновые трусы, загар, да цыпки на ногах.

– Шо – то долго дед не едет, – пищит самый маленький из нас – Вовка.

– Ничо, подождем,– сплевывает на землю шелуху Сашка. Он самый старший из нас и умный. Умеет читать, а еще шевелить ушами.

Деда, которого мы ждем, зовут Передрей. У него нету одной ноги – вместо нее деревяшка.

В полдень, когда далеко в степи гудят шахты, на нашей улице появляется, пароконная повозка с бочкой. На ней дед доставляет на конный двор, что на зеленом бугре за поселком, воду.

Наконец со стороны железнодорожного переезда доносится дробный цокот копыт, а потом с асфальта на улицу въезжает знакомая повозка.

На грунтовке она замедляет ход, лошади кивают головами, а сидящий на облучке Передрей в казачьем картузе, лениво потряхивает вожжами.

– Здравствуйте, дедушка! – бодро орем мы, когда повозка с мокрой бочкой оказывается напротив.

– И вам не хворать,– доносится в ответ. – Но! – чмокает он губами.

Лошади чаще переступают ногами, колеса катятся быстрее.

– Давай, – говорит мне Сашка.

Оставив подсолнух, я вскакиваю с лавочки, догоняю пылящую впереди бочку и боком вскакиваю на торчащую сзади короткую трубу, уцепившись руками за борт.

Повозка, все убыстряясь, подскакивает на ухабах, у меня дробно клацают зубы, – ура! Еду!

Когда улица заканчивается, и лошади принимают чуть право, в сторону бугра с конюшней, я незаметно соскакиваю и мелькаю пятками назад, к приятелям.

– Ну как? – интересуется Сашка. – Дед кнута не дал?

– Не, – отвечаю я. – Он ничего не заметил.

– Завтра моя очередь, – напоминает Вовка.

– Твоя-твоя, – переглядываемся мы с Сашкой и смеемся.

Дело в том, что в прошлый раз повозку сильно тряхнуло на кочке, и Вовка свалился с трубы прямо в коровью лепешку.

Чуть позже мы решаем полакомиться шелковицей, в тени которой сидим.

Она высокая, с раскидистой густой кроной, в которой довольно чирикают воробьи.

Сашка первым встает с лавки, подпрыгивает и карабкается по развилке вверх. Я лезу за ним, а вот у Вовки не получается.

– И я хочу,– ноет он, видя, как мы исчезаем в зеленой листве.

– Будет и тебе,– отвечаю я, следуя за Сашкой.

Потом мы размещаемся на облюбованных местах, и, придерживаясь одной рукой за ветки, рвем и едим черные сладкие ягоды.

– Вкусно, чавкает набитым ртом Сашка.

– Ага, – отвечаю я липкими губами, по которым течет сок. – Как сахар.

– Мне! Бросьте мне! – нудно голосит с земли Вовка.

– Не ори, дурак! Щас. – отвечаем мы и начинам трясти дерево.

– Шу-шу-шу, – падают самые спелые шелковицы, Вовка под деревом замолкает.

Через полчаса мы спускаемся на землю и, тыча пальцами друг в друга, хохочем.

Рожи у всех фиолетовые, а у Вовки такой же даже живот. Умора!

– Надо умыться, а то родители заругают, – говорит Сашка.

После этого мы все направляемся к колонке, что под двумя старыми вербами, посередине улицы. Колонка высотой с меня и с длинной блестящей ручкой позади, на которую нужно повиснуть, чтобы пошла вода. Сначала теплая, а потом холодная.

Ополоснув липкие щеки с пальцами, а Вовке еще и живот, мы сохнем на зеленой травке у забора.

– Мальчики! Обедать! – доносятся со дворов голоса наших мам, и мы разбегаемся по домам, подкрепить силы.

Я восполняю свои тарелкой горячего борща с ржаной горбушкой (от второго отказываюсь), говорю маме «спасибо» и направляюсь в гараж, где стоит отцовский «Москвич», блестя фарами.

Там беру обод от велосипедного колеса, а к нему хитро изогнутый железный крюк, что сделал мне родитель, вслед за чем снова выхожу на улицу.

–Тэ-экс, – говорю сам себе, цепляя за обод крюк, а затем толкаю устройство вперед, и быстро перебираю ногами.

С бряком и звоном оно катится вперед, я радостно мчусь следом.

Чуть позже ко мне присоединяются Сашка со своим, и мы носимся наперегонки. Кто быстрее.

Вовке катать не даем. Прошлый раз он упал и разбил нос, всполошив ревом всех соседей.

Устав, мы снова усаживаемся на лавку и довольно болтаем ногами.

– А давайте пойдем на водокачку, – внезапно говорит Сашка. – Искупнемся.

Предложение тут же принимается, мы прячем обода с крючками в кустах и отправляемся по тропинке, что за крайним домом, в степь. Что начинается сразу за нашей улицей.

Она уходит к далекому горизонту, у которого висят белые облака и синеют балки.

Сашка говорит, что там край земли. Наверное, так. Он много чего знает.

По обеим сторонам тропинки волнами серебрится ковыль, среди которого алеют россыпи полевых маков.

Над степью в небе кувыркается жаворонок, и мы слушаем его песню.

Вскоре тропинка пересекается грунтовой дорогой, ведущей неизвестно куда, а за ней виднеется высокий зеленый холм водокачки. На нем беленый куб с плоской крышей, вокруг плодовые деревья и ограда из колючей проволоки. Рядом, на склоне, белый домик смотрителя.

Мы принимаем чуть вправо, обходим проволоку стороной и оказываемся перед небольшим мелким водоемом.

С трех сторон он порос высоким камышом, в котором квакают лягушки а та, куда мы идем, песчаная.

–Уф, – усаживаемся мы на теплый песок, и все обозреваем.

По водной глади бегают плавунцы, у самой кромки заметна стайка малявок.

– Ну шо, пацаны, айда? – встает первым Сашка.

– Айда, – говорю я, и, разбежавшись, плюхаюсь животом вводу.

Во все стороны летят брызги, плавунцы с малявками исчезают.

Ура! – вопит Сашка и сигает вслед за мной, а Вовка опасливо входит по щиколотки.

Молотя ногами и отплевываясь, мы с Сашкой плаваем у берега по собачьи, Вовка хлопает ладошками по воде и хохочет, потом загораем на песке и снова купаемся.

Когда губы у всех троих синеют, а на коже высыпают мурашки, сидя на берегу обсыхаем.

Солнце, между тем, клонится к Мазуровской балке, откуда пастух по дороге гонит стадо коров. Те лениво переступают ногами и жуют жвачку.

– И нам пора,– говорит Сашка, вслед за чем мы гуськом идем той же тропинкой домой.

Среди тишины и трав, в которых начинают стрекотать кузнечики.

КВН

На улице летний вечер.

Из степи давно пригнали стадо коров, на уличной дороге осела пыль, из палисадников домов повеяло ароматом ночной фиалки.

Сашка, Вовка и я сидим на лавке. Все умытые, в чистых рубашках и коротких штанах. На ногах сандалии.

– Ну, когда уже? – зудит Вовка.

– Терпи, – говорю я. – А то нас вообще не пустят. Вовка замолкает.

Сегодня на улице у нас будет кино. У моего деда Егора, чей дом под высокими акациями, напротив.

Дедов у меня целых три. Левка, Никита и Егор. Почему так, не знаю. У всех знакомых пацанов, по одному или два. А тут вон сколько.

Кино деду привезли утром на синей «Победе», два молодых дядьки, в картонной коробке. Баба Мотя рассказала, что это подарок от какого-то горкома, потому как дед Егор орденоносец и почетный гражданин города.

В Гражданскую войну он оборонял от беляков окрестные шахты, а потом ударно давал стране угля, за что получил орден Трудового Красного Знамени.

Орден я как-то видал, дед давал подержать в руках, а потом спрятал. Чтобы унучок «не приделал ноги».

Еще у деда есть кавалерийский карабин, висящий в коридоре на стене, но его он мне не давал. Сказал, – всему свое время.

Наконец к дому напротив начинает стягиваться родня. Другие деды с бабками, дяди с женами и отец с мамой.

Чинно и не спеша они исчезают за высокими воротами, откуда проходят в дом. Мы незаметно шмыгаем следом.

Из застекленной веранды с геранями попадаем в темный коридор, оттуда на кухню, а из нее в просторную, с тремя окнами, горницу.

Вдоль нее у стен – на диване, стульях и табуретках уже сидят, тихо переговариваясь, взрослые.

Мы устраиваемся на крашеном полу сбоку в углу и пялимся на стоящий в другом конце горницы на комоде, ящик.

Он небольшой, отсвечивает лаком, со стеклянным окошком впереди и черными, по бокам, рукоятками. Сашка и я уже знаем, что ящик зовется телевизором, но как он делает кино, не понимаем.

– Ну, давай, Виктор, начинай, – разгладив усы, говорит дед Егор, стоящему у комода одному из моих дядей.

– Даю, батя, – отвечает тот, кивая курчавым чубом.

Затем щелкает крайней рукояткой, окошко загорается матовым светом, а потом оттуда выплывает молодое женское лицо, шевелящее губами.

– Вот это да, – шепчет мне Сашка. – Как живая.

Дядя, между тем, чуть вращает вторую, и горницу заполняет мелодичный голос.

– …а теперь вашему вниманию предлагается художественный фильм «Чапаев», -певуче говорит тетка из окошка.

Вслед за этим исчезает, а вместо нее возникают буквы и музыка.

Буквы ползут вниз и меняются, музыка затихает, и теперь по степи со звоном несется тачанка.

– Ух ты, – переглядываемся мы и замираем.

Тачанка проносится к реке, от которой убегают солдаты, и встает у тех на пути.

– Стой! Куда?! – грозно встает на ней усатый, в папахе дядька.

– Василий Иваныч, чехи с хутора выбили,– отвечает один

– А винтовка твоя где?

– Там.

– Айда! – и все бегут за тачанкой назад. Только пятки сверкают.

Мы завороженно глядим в окошко, взрослые тоже.

Все время, пока идет кино, в горнице тишина, публика внимает.

Когда же оно заканчивается, женщины утирают платочками глаза, а мужчины хмурятся и крякают.

Нам тоже жаль Василия Ивановича.

Потом в окошке возникает круг с квадратами по сторонам, дядя Витя говорит «все», щелкая рукояткой, после чего окошко гаснет.

Все не торопясь выходят из дома во двор, мы последние.

Над головами мерцают россыпи звезд, где-то в садах цокает соловей, вкусно пахнет сиренью.

Женщины расходятся по домам, а мужчины усаживаются на крыльцо и длинную скамейку у веранды.

После чего все закуривают, несколько минут молчат, а затем обсуждают фильм. И одного из его героев – Еланя.

Оказывается после Гражданской войны, он жил в нашем поселке. Который зовется Рудник Краснополье.

– Геройский, Павло был человек, – говорит, пуская вверх дым, дед Егор.

– Это да, – соглашается дед Левка. – Теперь таких нету.

Дед Никита, задумавшись, молчит. В Гражданскую он был кавалеристом.

Чуть позже, я возвращаюсь с отцом домой.

Под впечатлением от просмотра.

С тех пор прошло много лет.

Но хорошо помню тот первый «КВН» и увиденный по нему фильм. На улице моего детства.

Первый раз

Погожее сентябрьское утро, рассеянные лучи солнца сквозь садовую листву, росчерки перистых облаков в высоком небе.

Стою во дворе и жду маму.

На мне военного образца фуражка с лаковым козырьком, стального цвета гимнастерка и отутюженные штаны, на ногах черные ботинки. А в руке дерматиновый портфель. Там букварь, карандаши, счетные палочки и тетрадки.

Рядом, сидит друг Дозор, и все это с интересом рассматривает.

Меня сейчас поведут в школу, а его нет. Собакам учиться не положено.

Затем на крыльце появляется мама, в красивом бордовом платье и с букетов георгинов в руках, спускается по ступеням.

– Ну что, пойдем сынок?

– Ага, – говорю я, после чего Дозор остается во дворе, а мы выходим за ворота.

Вдоль них длинная, в два конца улица, с высокими деревьями у заборов.

Со стороны перекрестка к нам приближается тетя Соня, ведущая за руку моего двоюродного брата Юрца, обряженного в школьную форму. У них тоже цветы и портфель. Мы с братом вместе будем учиться в первом классе.

Затем мамы приветствуют друг друга, Я и Юрец солидно киваем друг другу, после чего идем вчетвером вдоль улицы, в сторону синеющего вдали террикона.

Вскоре улица кончается, выходим на околицу, справа за которой конный двор, а впереди первые дома поселка Краснополье.

Он примыкает к городской окраине, на которой мы живем, там же находится и школа.

Когда-то в ней учились мамы и отцы, а теперь пришло наше время.

Поселок открывается в обширной низине, с многочисленными улицами, затененными садами, в центре его белый клуб с почтой, несколько магазинов и школа.

Она в длинном одноэтажном здании с большими окнами, просторным зеленым двором с клумбами и примыкающим к нему справа сквером.

Двор перед школой пестрит многочисленными детьми с родителями, на крыльце стоят несколько строгого вида теток, а из репродуктора над ним, бодро звучит песня

Всё выше, выше и выше

Стремим мы полёт наших птиц,

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ!

Мы вливаемся в праздничную толпу, мама с тетей обмениваются «здрасьте» со знакомыми, а мы с Юрцом рассматриваем сверстников.

Все они поселковые, никого из ребят мы не знаем.

Потом в репродукторе что-то щелкает, он замолкает, и одна их теток на крыльце призывает всех ко вниманию.

Для начала она поздравляет школьников с началом нового учебного года (родители громко хлопают в ладоши), а затем приглашает первоклашек занять места перед крыльцом.

Таких набирается человек тридцать, нас выстраивают с букетами у него в два ряда, а потом откуда-то возникает старшеклассник в красном галстуке с маленькой девочкой на плече, и та громко звонит в колокольчик с деревянной ручкой.

Родители умиляются и снова хлопают в ладоши, а пара проходит перед нами.

Стоящий позади чубатый пацан отпихивает меня, чтобы лучше видеть, а я в свою очередь толкаю его. На нас шикают.

Торжественная часть завершается вручением цветов спустившимся с крыльца учителям, после чего родители остаются снаружи а учеников разводят по классам.

Наш в дальнем конце высокого длинного коридора, просторный и с четырьмя большими окнами. В нем три ряда зеленых парт, перед которыми стол со стулом, а за ними на стене, большая черная доска, рядом с которой тумбочка.

Затем сопровождающая нас молодая женщина в белой блузке и длинной расклешенной юбке, рассаживает всех ребят по партам.

Мы с Юрцом хотим вместе, на заднюю, не получается. Меня с девчонкой в белом фартучке, украшенной двумя бантами, она усаживает на одну из передних парт, братан, с еще одной, оказывается у окна, на третьей.

– Итак, ребята, будем знакомиться, – говорит, закончив процесс, учительница. -Меня зовут Лилия Иосифовна Достлева. Я ваш классный руководитель. Буду учить чтению, письму и счету. А теперь узнаю кто вы. Кого буду называть, нужно встать и ответить «я». Понятно?

– Поня-ятно, – тянут несколько голосов, а потом сзади что-то падает.

– В чем дело? – глядит туда классный руководитель. И мы тоже поворачиваем головы.

– Он дернул меня за косу, – басит с предпоследней парты длинная рыжая девчонка. А я дала ему сдачи.

– Как твоя фамилия, мальчик? – задает вопрос учительница, поднимающемуся с прохода, расстроенному пацану.

– Равлик, – сопит тот. – Я больше не буду.

– Сядь на место и больше так не делай.

Пацан усаживается, а Лилия Иосифовна, берет лежащий на столе журнал и зачитывает по нему фамилии.

Первым встает Юрец – его фамилия Ануфриев, и так до последней буквы алфавита.

Когда знакомство заканчивается, учительница присаживается на стул и предлагает всем достать из портфелей буквари, что все тут же исполняют.

– По ним я буду учить вас читать, – говорит она. – А может кто-то уже умеет?

– Я могу! – пищит сидящая рядом со мной девчонка, « я, и я тоже» раздается еще несколько голосов.

– Похвально, – кивает Лилия Иосифовна.

Читать я тоже могу, но молчу. Чего зря хвастать?

Затем она предлагает нам достать тетрадки и разъясняет, что в тех, что в линию, мы будем писать буквы и слова, а которые в клетку – цифры.

Далее наступает очередь счетных палочек, и когда я достаю из портфеля свои, они рассыпаются, а я лезу под парту.

– Это кто у нас? – интересуется учительница, когда сопя, появляюсь снова.

Я называюсь и получаю замечание. Оказывается на все в классе нужно спрашивать разрешение. Для чего следует поднимать руку.

Когда ознакомление с наличием у всех школьных принадлежностей заканчивается, классный руководитель знакомит нас с правилами поведения в школе, распорядком и другими нужными вещами.

А спустя некоторое время из коридора доносится звонок, и Лилия Иосифовна сообщает, что наш первый урок закончен, можно расходиться по домам, а завтра в восемь утра, всем быть в классе.

Когда в числе других первоклашек, мы с Юрцом выходим на зеленый двор, сзади меня окликают «эй пацан!» Оборачиваюсь – сзади стоит чубатый.

– Чего надо?

– Стыкнемся?

– Давай.

Вслед за этим, бросив портфели на траву, мы с ним начинаем драться. А когда, сцепившись, падаем на землю, откуда-то возникает взрослый дядька и нас растаскивает.

– Драться в школе нельзя, – говорит он. – Понятно?

– Ага, – бурчим мы с чубатым.

Чуть позже, мы с Юрцом идем по знакомой дороге домой, размахивая портфелями.

– А ничего в школе, интересно, – говорит он.

– Ну да, – отвечаю я. – Жаль только, нельзя лазать под парты и драться.

Поземка

Позднее утро, зима, в доме потрескивает печь, на стене кошачьими глазами водят по сторонам ходики.

Мама в зале что-то вышивает на пяльцах, маленькая сестренка спит в спальне в своей кроватке.

У меня грипп, и я третий день не хожу в школу.

Сижу в соседней комнате на стуле, и смотрю в окно, выходящее на зады усадьбы.

Там дрожат ветками голые деревья сада, и белеет волнистыми сугробами огород, за забором которого автомобильная трасса, с летящей по ней поземкой.

Она ведет из центра мимо нашей улицы в заснеженную степь, а куда дальше, я не знаю.

Примерно с час назад, на перекрестке трассы остановился трехосный, с брезентовым тентом грузовик, откуда вниз спрыгнул солдат и встал на обочине.

На нем были шапка – ушанка, песочного цвета бушлат, на ногах кирзовые сапоги.

За плечами висел автомат, а в руках солдат держал красные флажки.

Потом грузовик уехал, а я сразу же побежал на кухню и сообщил об увиденном отцу, растоплявшему на кухне печку.

Он вместе со мной прошел в комнату, к окну, поглядел туда и сказал, – это, сынок, военный регулировщик.

– В смысле? – не понял я.

– По-видимому, скоро мимо пройдет армейская колонна, а боец флажками укажет ей дальнейший путь следования.

– Они едут на войну?

– Нет, – чуть улыбнулся отец. – Скорее всего, на учения.

Потом мама приготовила завтрак (все поели), отец ушел чистить во дворе снег, а я снова устроился на прежнем месте, в ожидании колонны. Шло время, она не появлялась, солдат стал явно мерзнуть.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3