Я пришел к тебе с приветом…

Вечер у взморья

Засверкал огонь зарницы,На гнезде умолкли птицы,Тишина леса объемлет,Не качаясь, колос дремлет;День бледнеет понемногу,Вышла жаба на дорогу.Ночь светлеет и светлеет,Под луною море млеет;Различишь прилежным взглядом,Как две чайки, сидя рядом,Там, на взморье плоскодонном,Спят на камне озаренном.

1854

«Как хорош чуть мерцающим утром…»

Как хорош чуть мерцающим утром,Амфитрита, твой влажный венок!Как огнем и сквозным перламутромУбирает Аврора восток!Далеко на песок отодвинутТрав морских бесконечный извив,Свод небесный, в воде опрокинут,Испещряет румянцем залив.Остров вырос над тенью зеленой;Ни движенья, ни звука в тиши,И, погнувшись над влагой соленой,В крупных каплях стоят камыши.

1857 (?)

«Морская даль во мгле туманной…»

Морская даль во мгле туманной;Там парус тонет, как в дыму,А волны в злобе постояннойБегут к прибрежью моему.Из них одной, избранной мною,Навстречу пристально гляжуИ за грядой ее крутоюДо камня влажного слежу.К ней чайка плавная спустилась, —Не дрогнет острое крыло.Но вот громада докатилась,Тяжеловесна, как стекло;Плеснула в каменную стену,Вот звонко грянет на плиту —А уж подкинутую пенуРазбрызнул ветер на лету.

1857 (?)

Прибой

Утесы. Зной и сон в пустыне,Песок да звонкий хрящ кругом,И вдалеке земной твердынеМорские волны бьют челом.На той черте уже безвредный,Не докатясь до красных скал,В последний раз зелено-медныйСверкает Средиземный вал;И, забывая век свой бурный,По пестрой отмели бежитИ преломленный и лазурный;Но вот преграда – он кипит,Жемчужной пеною украшен,Встает на битву со скалойИ, умирающий, все страшенВсей перейденной глубиной.

1856 или 1857

На корабле

Летим! Туманною чертоюЗемля от глаз моих бежит.Под непривычною стопоюВскипая белою грядою,Стихия чуждая дрожит.Дрожит и сердце, грудь заныла;Напрасно моря даль светла,Душа в тот круг уже вступила,Когда невидимая силаЕе неволей унесла.Ей будто чудится заранеТот день, когда без корабляПомчусь в воздушном океанеИ будет исчезать в туманеЗа мной родимая земля.

1856 или 1857

Буря

Свежеет ветер, меркнет ночь,А море злей и злей бурлит,И пена плещет на гранит —То прянет, то отхлынет прочь.Все раздражительней бурун;Его шипучая волнаТак тяжела и так плотна,Как будто в берег бьет чугун.Как будто бог морской сейчас,Всесилен и неумолим,Трезубцем пригрозя своим,Готов воскликнуть: «Вот я вас!»

1854

После бури

Пронеслась гроза седая,Разлетевшись по лазури.Только дышит зыбь морская,Не опомнится от бури.Спит, кидаясь, челн убогой,Как больной от страшной мысли,Лишь забытые тревогойСкладки паруса обвисли.Освеженный лес прибрежныйВесь в росе, не шелохнется. —Час спасенья, яркий, нежный,Словно плачет и смеется.

1870

«Вчера расстались мы с тобой…»

Вчера расстались мы с тобой.Я был растерзан. – Подо мнойМорская бездна бушевала.Волна кипела за волнойИ, с грохотом о берег мойРазбившись в брызги, убегала.И новые росли во мгле,Росли и небу и землеКаким-то бешеным упреком;Размыть уступы острых плитИ вечный раздробить гранитКазалось вечным их уроком.А ныне – как моя душа,Волна светла, – и, чуть дыша,Легла у ног скалы отвесной;И, в лунный свет погружена,В ней и земля отраженаИ задрожал весь хор небесный.

1864

Море и звезды

На море ночное мы оба глядели.Под нами скала обрывалася бездной;Вдали затихавшие волны белели,А с неба отсталые тучки летели,И ночь красотой одевалася звездной.Любуясь раздольем движенья двойного,Мечта позабыла мертвящую сушу,И с моря ночного и с неба ночного,Как будто из дальнего края родного,Целебною силою веяло в душу.Всю злобу земную, гнетущую, вскоре,По-своему каждый, мы оба забыли,Как будто меня убаюкало море,Как будто твое утолилося горе,Как будто бы звезды тебя победили.

1859

«Качаяся, звезды мигали лучами…»

Качаяся, звезды мигали лучамиНа темных зыбях Средиземного моря,А мы любовались с тобою огнями,Что мчались под нами, с небесными споря.В каком-то забвеньи, немом и целебном,Смотрел я в тот блеск, отдаваяся неге;Казалось, рулем управляя волшебным,Глубоко ты грудь мне взрезаешь в побеге.И там, в глубине, молодая царица,Бегут пред тобой светоносные пятна,И этих несметных огней вереницаОдной лишь тебе и видна и понятна.

17 февраля 1891

«Барашков буря шлет своих…»

Барашков буря шлет своих,        Барашков белых в море,Рядами ветер гонит их        И хлещет на просторе.Малютка, хоть твоя б одна        Ладья спастись успела,Пока всей хляби глубина,        Чернея, не вскипела!Как жаль тебя! Но об одном        Подумать так обидно,Что вот за мглою и дождем        Тебя не станет видно.

26 августа 1892

Из разделов «Баллады» и «Антологические стихотворения»

Змей

Чуть вечернею росоюОсыпается трава,Чешет косу, моет шеюЧернобровая вдоваИ не сводит у окошкаС неба темного очей,И летит, свиваясь в кольца,В ярких искрах длинный змей.И шумит все ближе, ближе,И над вдовьиным двором,Над соломенною крышей,Рассыпается огнем.И окно тотчас затворитЧернобровая вдова;Только слышатся в светлицеПоцелуи да слова.

<1847>

Лихорадка

«Няня, что-то все не сладко!Дай-ка сахар мне да ром.Все как будто лихорадка,Точно холоден наш дом».– «Ах, родимый, бог с тобою:Подойти нельзя к печам!При себе всегда закрою,Топим жарко – знаешь сам».– «Ты бы шторку опустила…Дай-ка книгу… Не хочу…Ты намедни говорила,Лихорадка… я шучу…»– «Что за шутки спозаранок!Уж поверь моим словам:Сестры, девять лихоманок,Часто ходят по ночам.Вишь, нелегкая их носитСонных в губы целовать!Всякой болести напросит,И пойдет тебя трепать».– «Верю, няня!.. Нет ли шубы?Хоть всего не помню сна,Целовала крепко в губы —Лихорадка ли она?»

<1847>

Геро и Леандр

Бледен лик твой, бледен, дева!Средь упругих волн напеваЯ люблю твой бледный лик.Под окном на всем простореТолько море – только в мореВолн кочующих родник.Тихо. Море голубоеВзору жадному в покоеКаждый луч передает.Что ж там в море – чья победа?Иль в зыбях, вторая Леда,Лебедь-бог к тебе плывет?Не бессмертный, не бессонный,Нет, то юноша влюбленныйПроложил отважный путь,И, полна огнем желаний,Волны взмахом крепкой дланиМолодая режет грудь.Меркнет день; из крайней тучиВдоль пучины ветр летучийНаправляет шаткий бег,И под молнией багровойСтрашный вал белоголовыйС ревом прыгает на брег.Где ж он, Геро? С бездной споряУдушающего моря,На свиданье он спешит!Хоть бесстрастен, хоть безгласен,Но по-прежнему прекрасен,Он у ног твоих лежит.Бледен лик твой, бледен, дева!Средь упругих волн напеваЯ люблю твой бледный лик.Под окном на всем простореТолько море – только в мореВолн кочующий родник.

<1847>

Тайна

Почти ребенком я была…      Все любовались мной;Мне шли и кудри по плечам,      И фартучек цветной.Любила мать смотреть, как я      Молилась поутру,Любила слушать, если я      Певала ввечеру.Чужой однажды посетил      Наш тихий уголок;Он был так нежен и умен,      Так строен и высок.Он часто в очи мне глядел      И тихо руку жалИ тайно глаз мой голубой      И кудри целовал…И, помню, стало мне вокруг      При нем все так светло,И стало мутно в голове      И на́ сердце тепло.Летели дни… промчался год…      Настал последний час —Ему шепнула что-то мать,      И он оставил нас.И долго-долго мне пришлось      И плакать, и грустить,Но я боялася о нем      Кого-нибудь спросить.Однажды вижу: милый гость,      Припав к устам моим,Мне говорит: «Не бойся, друг,      Я для других незрим».И с этих пор – он снова мой,      В объятиях моих,И страстно, крепко он меня      Целует при других.Все говорят, что яркий цвет      Ланит моих – больной.Им не узнать, как жарко их      Целует милый мой!

<1842>

Легенда

Вдоль по берегу полями        Едет сын княжой;Сорок отроков верхами        Следуют толпой.Странен лик его суровый,        Все кругом молчит,И подкова лишь с подковой        Часто говорит.«Разгуляйся в поле», – сыну        Говорит старик.Знать, сыновнюю кручину        Старый взор проник.С золотыми стременами        Княжий аргамак;Шемаханскими шелками        Вышит весь чепрак.Но, печален в поле чистом,        Князь себе не радИ не кличет громким свистом        Кречетов назад.Он давно душою жаркой        В перегаре силВсю неволю жизни яркой        Втайне отлюбил.Полюбить успев вериги        Молодой тоски,Переписывает книги,        Пишет кондаки.И не раз, в минуты битвы        С жизнью молодой,В увлечении молитвы        Находил покой.Едет он в раздумье шагом        На лихом коне;Вдруг пещеру за оврагом        Видит в стороне:Там душевной жажде пищу        Старец находил,И к пустынному жилищу        Князь поворотил.Годы страсти, годы спора        Пронеслися вдруг,И пустынного простора        Он почуял дух.Слез с коня, оборотился        К отрокам спиной,Снял кафтан, перекрестился —        И махнул рукой.

<1843>

Греция

Там, под оливами, близ шумного каскада,Где сочная трава унизана росой,Где радостно кричит веселая цикадаИ роза южная гордится красотой,Где храм оставленный подъял свой купол белыйИ по колоннам вверх кудрявый плющ бежит, —Мне грустно: мир богов, теперь осиротелый,Рука невежества забвением клеймит.Вотще… В полно́чь, как соловей восточныйСвистал, а я бродил незримый за стеной,Я видел: грации сбирались в час урочныйВ былой приют заросшею тропой.Но в плясках ветреных богини не блисталиМолочной пеной форм при золотой луне;Нет, – ставши в тесный круг, красавицы шептали…«Эллада!» – слышалось мне часто в тишине.

<1840>

Вакханка

Под тенью сладостной полуденного сада,В широколиственном венке из виноградаИ влаги вакховой томительной полна,Чтоб дух перевести, замедлилась она.Закинув голову, с улыбкой опьяненья,Прохладного она искала дуновенья,Как будто волосы уж начинали жечьГорячим золотом ей розы пышных плеч.Одежда жаркая все ниже опускалась,И молодая грудь все больше обнажалась,А страстные глаза, слезой упоены,Вращались медленно, желания полны.

<1843>

Диана

Богини девственной округлые черты,Во всем величии блестящей наготы,Я видел меж дерев над ясными водами.С продолговатыми, бесцветными очамиВысоко поднялось открытое чело, —Его недвижностью вниманье облегло,И дев молению в тяжелых муках чреваВнимала чуткая и каменная дева.Но ветер на заре между листов проник, —Качнулся на воде богини ясный лик;Я ждал, – она пойдет с колчаном и стрелами,Молочной белизной мелькая меж древами,Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,На желтоводный Тибр, на группы колоннад,На стогны длинные… Но мрамор недвижимыйБелел передо мной красой непостижимой.

<1847>

«Влажное ложе покинувши, Феб златокудрый…»

Влажное ложе покинувши, Феб златокудрый                                                            направилБыстрых коней, Фаетонову гибель, за розовой Эос;Круто напрягши бразды, он кругом озирался,                                                                и тотчасБойкие взоры его устремились на берег пустынный.Там воскурялся туман благовонною жертвою; мореТихо у желтых песков почивало; разбитая лодка,Дном опрокинута вверх, половиной в воде, половинойВ утреннем воздухе, темной смолою чернела —                                                                  и тут же,Влево, разбросаны были обломки еловые весел,Кожаный щит и шелом опрокинутый, полные тины.Дальше, когда порассеялись волны тумана седого,Он увидал на траве, под зеленым навесом каштана(Трижды его обежавши, лоза окружала кистями), —Юношу он на траве увидал: белоснежные членыБыли раскинуты, правой рукою как будто теснил онГрудь, и на ней-то прекрасное тело недвижно лежало,Левая навзничь упала, и белые формы на темнойЗелени трав благовонных во всей полноте рисовались;Весь был разодран хитон, округлые бедра белели,Будто бы мрамор, приявший изгибы от рук Праксителя,Ноги казали свои покровенные прахом подошвы,Светлые кудри чела упадали на грудь, осеняяМертвую силу лица и глубоко-смертельную язву.

<1847>

Нептуну Леверрье

Птицей,Быстро парящей птицей ЗевесаБыть мне судьбою дано всеобъемлющей.Ныне, крылья раскинув над безднойТверди, – ныне над высью яГорной, там, где у ног моихВоды,Вечно несущие белую пену,Стонут и старый трезубец НептунаВ темных руках повелителя строгого блещет.Нет пределовКверху и нет пределовКнизу.Здравствуй!На половинном путиК вечности, здравствуй, Нептун! Над собоюСлышишь ли шумные крылья и ветер,Спертый нагрудными сизыми перьями? Здравствуй!Нет мгновенья покою;Вслед за тобою летящаяФеба стрела, я вижу, стоит,С визгом перья поджавши, в эфире.Ты промчался, пронесся, мелькнул и сокрылся,А я!Здравствуй, Нептун!Слышишь ли, брат, над собоюШумный полет? – Я принесС жаркой, далекой земли,Кровью упитанной,Трупами тучной,Лавром шумящей,Мой привет тебе: здравствуй, Нептун!Вечно, вечно,Как бы ни мчался ты, брат мой,Крылья мои зашумят, и орлиныйГолос к тебе зазвучит по эфиру:Здравствуй, Нептун!

<1847>

«Питомец радости, покорный наслажденью…»

Питомец радости, покорный наслажденью,Зачем, коварный друг, не внемля приглашенью,Ты наш вечерний пир вчера не посетил?Хозяин ласковый к обеду пригласилВ беседку, где кругом, не заслоняя сада,Полувоздушная обстала колоннада.Диана полная, глядя между ветвей,Благословляла стол улыбкою своей,И яства сочные с их паром благовонным,Отрадно-лакомым гулякам утонченным,И – отчих кладовых старинное добро —Широкодонных чаш литое серебро.А ветерок ночной, по фитилям порхая,Качал слегка огни, нам лица освежая.Зачем ты не сидел меж нами у стола?Тут в розовом венке и Лидия была,И Пирра смуглая, и Цинтия живая,И ученица муз Неэра молодая,Как Сафо, страстная, пугливая, как лань…О друг! я чувствую, я заплачу ей даньЛюбви мечтательной, тоскливой, безотрадной…Я наливал вчера рукою беспощадной, —Но вспоминал тебя, и, знаю, вполпьянаМешал в заздравиях я ваши имена.

<1847>

«Уснуло озеро; безмолвен черный лес…»

Уснуло озеро; безмолвен черный лес;Русалка белая небрежно выплывает;Как лебедь молодой, луна среди небесСкользит и свой двойник на влаге созерцает.Уснули рыбаки у сонных огоньков;Ветрило бледное не шевельнет ни складкой;Порой тяжелый карп плеснет у тростников,Пустив широкий круг бежать по влаге гладкой.Как тихо… Каждый звук и шорох слышу я;Но звуки тишины ночной не прерывают, —Пускай живая трель ярка у соловья,Пусть травы на воде русалки колыхают…

<1847>

К красавцу

Природы баловень, как счастлив ты судьбой!Всем нравятся твой рост, и гордый облик твой,И кудри пышные, беспечностью завиты,И бледное чело, и нежные ланиты,Приподнятая грудь, жемчужный ряд зубов,И огненный зрачок, и бархатная бровь;А девы юные, украдкой от надзора,Толкуют твой ответ и выраженье взора,И после каждая, вздохнув наедине,Промолвит: «Да, он мой – его отдайте мне!»Как сон младенчества, как первые лобзаньяС отравой сладкою безумного желанья,Ты полон прелести в их памяти живешь,Улыбкам учишь их и к зеркалу зовешь;Не для тебя ль они, при факеле Авроры,Находят новый взгляд и новые уборы?Когда же ложе их оденет темнота,Алкают уст твоих, раскрывшись, их уста.

<1841>

Амимона

«Это у вас, на севере, все нипочем! Посмотри-ка,      Чей там, в дали голубой, парус, как чайка, блеснул?Ты только белую точку завидел, – а я различила      Снасти и пестрый наш флаг. Это отцовский                                                                   корабль!Знать, старику надоела в Наксо́се жена молодая…      Мать говорила, что он скоро вернется домой,В Наполи-ди-Романию. Полно вечерней порою      В рощу лавровую мне тайно к тебе приходить!Ах, любовь только губит нас, девушек!» —                                                          «Милая, полно!      В этих словах две вины: город родной назвалаТы Наполи-ди-Романьей: это названье – чужое.      Можно ли в вашей стране девам пенять на любовь?Здесь она города созидала; по храмам и рощам      Сладостный жар не остыл в гнездах ее голубей.Знаешь ты, как основался ваш город? Гонимый                                                                 Египтом,      С целой толпою детей в Грецию прибыл Данай.В Арголиде, томясь жестокою жаждой, изгнанник      Всех пятьдесят дочерей ключ отыскать разослал.Долго блуждали они, одинокие. Вдруг Амимона      Неосторожной стопой будит Сатира в лесу.Нет пощады! – Сатир догоняет пугливую, обнял…      Но над беглянкою бог верным трезубцем взмахнул.Быстро, как горный олень, умчался Сатир                                                         козлоногий —      Мимо его просвистав, в землю трезубец впился.„Амимона! – сказал Нептун, – подай мне                                                          трезубец!“      Дева, горя от стыда, дернула ловкой рукой.Чудо! вслед за зубцами железными почва сухая      Чистых, как горный кристалл, три извергает                                                                   ключа.Навплия сына Нептуну затем понесла Амимона —      Город ваш Навплию он, смелый пловец,                                                             заложил».

<1855>

Золотой век

Auch ich war in Arkadien geboren.

Schiller[5]Я посещал тот край обетованный,Где золотой блистал когда-то век,Где, розами и миртами венчанный,Под сению дерев благоуханнойБлаженствовал незлобный человек.Леса полны поныне аромата,Долины те ж и горные хребты;Еще досель в прозрачный час закатаГлядит скала, сиянием объята,На пену волн эгейских с высоты.Под пихтою душистой и красивойПод шум ручьев, разбитых об утес,Отрадно верить, что Сатурн ревнивыйНад этою долиною счастливойВек золотой не весь еще пронес.И чудится: за тем кустом колючимРумяных роз, где лавров тень легла,Дыханьем дня распалена горючим,Лобзаниям то долгим, то летучимМенада грудь и плечи предала.Но что за шум? За девой смуглолицейВослед толпа. Все празднично кругом.И гибкий тигр с пушистою тигрицей,Неслышные, в ярме пред колесницей,Идут, махая весело хвостом.А вот и он, красавец ненаглядный,Среди толпы ликующих – Лией,Увенчанный листвою виноградной,Любуется спасенной Ариадной —Бессмертною избранницей своей.У колеса, пускаясь вперегонку,Нагие дети пляшут и шумят;Один приподнял пухлую ручонкуИ крови не вкусившему тигренкуДает лизать пурпурный виноград.Вино из рога бог с лукавым ликомЛьет на толпу, сам весел и румян,И, хохоча в смятеньи полудиком,Вакханка быстро отвернулась с крикомИ от струи приподняла тимпан.

1856

Даки

Вблизи семи холмов, где так невыразимоВоздушен на заре вечерний очерк РимаИ светел Апеннин белеющих туман,У сонного Петра почиет Ватикан.Там боги и цари толпою обнаженной,Создания руки, резцом вооруженной,Готовы на пиры, на негу иль на брань,Из цезарских палат, из храмов и из баньСтеклись безмолвные, торжественные лики,На древние ступя, как прежде, мозаи́ки,В которых на конях Нептуновых ТритонЧернеет, ликами Химеры окружен.Там я в одной из зал, на мраморах, у входа,Знакомые черты могучего народаПриветствовал не раз. Нельзя их не узнать:Все та же на челе безмолвия печать,И брови грозные, сокрытых сил примета,И на устах вопрос, – и нет ему ответа.То даки пленные; их странная судьба —Одна безмолвная и грозная борьба.Вперя на мрамор взор, исполненный вниманья,Я в сердце повторял родимые названьяИ мрамору шептал: «Суровый славянин,Среди тебе чужих зачем ты здесь один?Поверь, ни женщина, ни раб, ни императорНе пощадят того, кто пал как гладиатор.По мненью суетных, безжалостных гуляк,Бойцом потешным быть родится дикий дак,И, чуждые для них поддерживая троны,Славяне составлять лишь годны легионы.Пускай в развалинах умолкнет Колизей,Чрез длинный ряд веков, в глазах иных судей,Куда бы в бой его ни бросила судьбина,Безмолвно умирать – вот доля славянина.Когда потомок твой, весь в ранах и в крови,К тому, кого он спас, могучие своиПротянет руки вновь, прося рукопожатья,Опять со всех сторон подымутся проклятьяИ с подлым хохотом гетера закричит:«Кончай, кончай его! – он дышит, он хрипит;Довольно сила рук, безмолвие страданийНевольных вызвали у нас рукоплесканий!(Как эти варвары умеют умирать!)Пойдемте! Кончено! Придется долго ждатьБорьбы таких бойцов иль ярой львиной драки.Пойдемте! Что смотреть, как цепенеют даки!»

1 декабря 1856

Венера Милосская

И целомудренно и смело,До чресл сияя наготой,Цветет божественное телоНеувядающей красой.Под этой сенью прихотливойСлегка приподнятых волосКак много неги горделивойВ небесном лике разлилось!Так, вся дыша пафосской страстью,Вся млея пеною морскойИ всепобедной вея властью,Ты смотришь в вечность пред собой.

1856

Сон и смерть

Богом света покинута, дочь Громовержца немая,        Ночь Гелио́су вослед водит возлюбленных чад.Оба и в мать и в отца зародились бессмертные боги,        Только несходны во всем между собой                                                            близнецы:Смуглоликий, как мать, творец, как всезрящий                                                               родитель,        Сон и во мраке никак дня не умеет забыть;Но просветленная дочь лучезарного Феба,                                                          дыханьем        Ночи безмолвной полна, невозмутимая Смерть,Увенчавши свое чело неподвижной звездою,        Не узнает ни отца, ни безутешную мать.

1858 или 1859

Из разделов «Разные стихотворения» и «Стихотворения, не вошедшие в основное собрание»

«Владычица Сиона, пред тобою…»

Владычица Сиона, пред тобоюВо мгле моя лампада зажжена.Все спит кругом, – душа моя полнаМолитвою и сладкой тишиною.Ты мне близка… Покорною душоюМолюсь за ту, кем жизнь моя ясна.Дай ей цвести, будь счастлива она —С другим ли избранным, одна, или со мною.О нет! Прости влиянию недуга!Ты знаешь нас: нам суждено друг другаВзаимными молитвами спасать.Так дай же сил, простри святые руки,Чтоб ярче мог в полночный час разлукиЯ пред тобой лампаду возжигать!

<1842>

Мадонна

Я не ропщу на трудный путь земной,Я буйного не слушаю невежды:Моим ушам понятен звук иной,И сердцу голос слышится надеждыС тех пор, как Санцио передо мнойИзобразил склоняющую вежды,И этот лик, и этот взор святой,Смиренные и легкие одежды,И это лоно матери, и в немМладенца с ясным, радостным челом,С улыбкою к Марии наклоненной.О, как душа стихает вся до дна!Как много со святого полотнаТы шлешь, мой бог с пречистою Мадонной!

<1842>

Ave Maria[6]

Ave Maria – лампада тиха,В сердце готовы четыре стиха:Чистая дева, скорбящего мать,Душу проникла твоя благодать.Неба царица, не в блеске лучей,В тихом предстань сновидении ей!Ave Maria – лампада тиха,Я прошептал все четыре стиха.

<1842>

«Не ворчи, мой кот-мурлыка…»

Не ворчи, мой кот-мурлыка,В неподвижном полусне:Без тебя темно и дико               В нашей стороне;Без тебя все та же печка,Те же окна, как вчера,Те же двери, та же свечка,               И опять хандра…

<1843>

Венеция ночью

Лунный свет сверкает ярко,Осыпая мрамор плит;Дремлет лев святого Марка,И царица моря спит.По каналам посребреннымОпрокинулись дворцы,И блестят веслом бессоннымЗапоздалые гребцы.Звезд сияют мириады,Чутко в воздухе ночном;Осребренные громадыВековым уснули сном.

<1847>

«Полно спать: тебе две розы…»

Полно спать: тебе две розыЯ принес с рассветом дня.Сквозь серебряные слезыЯрче нега их огня.Вешних дней минутны грозы,Воздух чист, свежей листы…И роняют тихо слезыАроматные цветы.

<1847>

«Я знал ее малюткою кудрявой…»

Я знал ее малюткою кудрявой,Голубоглазой девочкой; онаКазалась вся из резвости лукавойИ скромности румяной сложена.И в те лета какой-то круг влеченьяБыл у нее и звал ее ласкать;На ней лежал оттенок предпочтеньяИ женского служения печать.Я знал ее красавицей; горелиЕе глаза священной тишиной, —Как светлый день, как ясный звук свирели,Она неслась над грешною землей.Я знал его – и как она любила,Как искренно пред ним она цвела,Как много слез она ему дарила,Как много счастья в душу пролила!Я видел час ее благословенья —Детей в слезах покинувшую мать;На ней лежал оттенок предпочтеньяИ женского служения печать.

1844

«О, не зови! Страстей твоих так звонок…»

О, не зови! Страстей твоих так звонок                      Родной язык.Ему внимать и плакать, как ребенок,                      Я так привык!Передо мной дай волю сердцу биться                      И не лукавь,Я знаю край, где все, что может сниться,                      Трепещет въявь.Скажи, не я ль на первые воззванья                      Страстей в ответИскал блаженств, которым нет названья                      И меры нет?Что ж? Рухнула с разбега колесница,                      Хоть цель вдали,И распростерт заносчивый возница                      Лежит в пыли.Я это знал – с последним увлеченьем                      Конец всему;Но самый прах с любовью, с наслажденьем                      Я обойму.Так предо мной дай волю сердцу биться                      И не лукавь!Я знаю край, где все, что может сниться,                      Трепещет въявь.И не зови – но песню наудачу                    Любви запой;На первый звук я как дитя заплачу —                    И за тобой!

<1847>