Я пришел к тебе с приветом…

Афанасий Афанасьевич Фет

Я пришел к тебе с приветом…

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Элегии и думы

«О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной…»

О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,Перстам послушную волос густую прядьИз мыслей изгонять и снова призывать;Дыша порывисто, один, никем не зримый,Досады и стыда румянами палимый,Искать хотя одной загадочной чертыВ словах, которые произносила ты;Шептать и поправлять былые выраженьяРечей моих с тобой, исполненных смущенья,И в опьянении, наперекор уму,Заветным именем будить ночную тьму.

<1844>

«Когда мои мечты за гранью прошлых дней…»

Когда мои мечты за гранью прошлых днейНайдут тебя опять за дымкою туманной,Я плачу сладостно, как первый иудей              На рубеже земли обетованной.Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,Тобой так сладостно и больно возмущенныхВ те дни, как постигал я первую любовь              По бунту чувств неугомонных,По сжатию руки, по отблеску очей,Сопровождаемым то вздохами, то смехом,По ропоту простых, незначащих речей,              Лишь нам звучавших страсти эхом.

<1844>

«Когда мечтательно я предан тишине…»

Когда мечтательно я предан тишинеИ вижу кроткую царицу ясной ночи,Когда созвездия заблещут в вышинеИ сном у Аргуса начнут смыкаться очи,И близок час уже, условленный тобой,И ожидание с минутой возрастает,И я стою уже безумный и немой,И каждый звук ночной смущенного пугает;И нетерпение сосет больную грудь,И ты идешь одна, украдкой, озираясь,И я спешу в лицо прекрасной заглянуть,И вижу ясное, – и тихо, улыбаюсь,Ты на слова любви мне говоришь «люблю!»,А я бессвязные связать стараюсь речи,Дыханьем пламенным дыхание ловлю,Целую волоса душистые и плечи,И долго слушаю, как ты молчишь, – и мнеТы предаешься вся для страстного лобзанья, —О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!Как жить мне хочется до нового свиданья!

<1847>

«Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой…»

Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкойКаймою тень легла от сосен в лунный свет…Какая тишина! Из-за горы высокойСюда и доступа мятежным звукам нет.Я не пойду туда, где камень вероломный,Скользя из-под пяты с отвесных берегов,Летит на хрящ морской; где в море вал огромныйПридет – и убежит в объятия валов.Одна передо мной, под мирными звездами,Ты здесь, царица чувств, властительница дум…А там придет волна – и грянет между нами…Я не пойду туда: там вечный плеск и шум!

<1847>, 1855

«Странное чувство какое-то в несколько дней…»

Странное чувство какое-то в несколько дней                                                          овладело       Телом моим и душой, целым моим существом:Радость и светлая грусть, благотворный покой                                                           и желанья       Детские, резвые – сам даже понять не могу.Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую                                                                 зелень       Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесетУтренний запах цветов и птичек звонкие песни —       Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же,                                                                пойдем!Да как взгляну на тебя, как уселась ты там                                                          безмятежно       Подле окошка, склоня иглы ресниц на канву,То уж не в силах ничем я шевельнуться, а только       Всю озираю тебя, всю – от пробора волосДо перекладины пялец, где вольно, легко и уютно,       Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки                                                                   носок.Жалко… да нет – хорошо, что никто не видал,                                                        как взглянула       Ты на сестрицу, когда та приходила сюдаКуклу свою показать. Право, мне кажется, всех бы       Вас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,Что изучает грамматику в комнате ближней,                                                            мне дорог.       Можно ль так ложно его вещи учить понимать!Как отворялися двери, расслушать я мог,                                                          что учитель       Каждый отдельный глагол прятал в отдельный                                                                    залог:Он говорил, что любить есть действие —                                                          не состоянье.       Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь                                                                    ни зги;Я говорю, что любить – состоянье, еще и какое!       Чудное, полное нег!.. Дай бог нам вечно                                                                любить!

<1847>

«Я знаю, гордая, ты любишь самовластье…»

Я знаю, гордая, ты любишь самовластье;Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;Свободы смелый лик и томный взор любвиМанят наперерыв желания твои.Чрез всю толпу рабов у пышной колесницыЯ взгляд лукавый твой под бархатом ресницыДавно прочел, давно – и разгадал с тех пор,Где жертву новую твой выбирает взор.Несчастный юноша! давно ль, веселья полный,Скользил его челнок, расталкивая волны?Смотри, как счастлив он, как волен… он – ничей;Лобзает ветр один руно его кудрей.Рука, окрепшая в труде однообразном,Минула берега, манящие соблазном.Но горе! ты поёшь; на зыбкое стеклоИз ослабевших рук упущено весло;Он скован, – ты поешь, ты блещешь красотою,Для взоров божество – сирена под водою.

Июль 1847

«Ее не знает свет, – она еще ребенок…»

Ее не знает свет, – она еще ребенок;Но очерк головы у ней так чист и тонок,И столько томности во взгляде кротких глаз,Что детства мирного последний близок час.Дохнет тепло любви, – младенческое окоЛазурным пламенем засветится глубоко,И гребень, ласково-разборчив, будто самПойдет медлительней по пышным волосам,Персты румяные, бледнея, подлиннеют…Блажен, кто замечал, как постепенно зреютЗлатые гроздия, и знал, что, виноградСбирая, он вопьет их сладкий аромат!

<1847>

«Эх, шутка-молодость! Как новый, ранний снег…»

Эх, шутка-молодость! Как новый, ранний снегВсегда и чист и свеж! Царица тайных нег,Луна зеркальная над древнею МосквоюОдну выводит ночь блестящей за другою.Что, все ли улеглись, уснули? Не пора ль?..На сердце жар любви, и трепет, и печаль!..Бегу! Далекие, как бы в вознагражденье,Шлют звезды в инее свое изображенье.В сияньи полночи безмолвен сон Кремля.Под быстрою стопой промерзлая земляЗвучит, и по крутой, хотя недавней стужеДоходит бой часов порывистей и туже.Бегу! Нигде огня, – соседи полегли,И каждый звук шагов, раздавшийся вдали,Иль тени на стене блестящей колыханьеМне напрягает слух, прервав мое дыханье.

<1847>

«Лозы мои за окном разрослись живописно и даже…»

Лозы мои за окном разрослись живописно и даже      Свет отнимают. Смотри, вот половина окнаВерхняя темною зеленью листьев покрыта;                                                         меж ними,      Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.Милая, полно, не трогай!.. К чему этот дух                                                         разрушенья!      Ты доставать виноград высунешь руку на двор, —Белую, полную ручку легко распознают соседи,      Скажут: она у него в комнате тайно была.

<1847>

«Тебе в молчании я простираю руку…»

Тебе в молчании я простираю рукуИ детских укоризн в грядущем не страшусь.Ты втайне поняла души смешную муку,Усталых прихотей ты разгадала скуку;Мы вместе – и судьбе я молча предаюсь.Без клятв и клеветы ребячески-невиннойСказала жизнь за нас последний приговор.Мы оба молоды, но с радостью стариннойЛюблю на локон твой засматриваться длинный;Люблю безмолвных уст и взоров разговор.Как в дни безумные, как в пламенные годы,Мне жизни мировой святыня дорога;Люблю безмолвие полунощной природы,Люблю ее лесов лепечущие своды,Люблю ее степей алмазные снега.И снова мне легко, когда, святому звукуВнимая не один, я заживо делюсь;Когда, за честный бой с тенями взяв поруку,Тебе в молчании я простираю рукуИ детских укоризн в грядущем не страшусь.

<1847>

«Не говори, мой друг…»

Не говори, мой друг: «Она меня забудет,Изменчив времени всемощного полет;Измученной души напрасный жар пройдет,И образ роковой преследовать не будетОчей задумчивых; свободней и смелейВздохнет младая грудь; замедленных речейПольется снова ток блистательный и сладкой;Ланиты расцветут – и в зеркало украдкойНевольно станет взор с вопросом забегать, —Опять весна в груди – и счастие опять».Мой милый, не лелей прекрасного обмана:В душе мечтательной смертельна эта рана.Видал ли ты в лесах под тению дубовС винтовками в руках засевших шалунов,Когда с холмов крутых, окрестность оглашая,Несется горячо согласных гончих стаяИ, праздным юношам дриад жестоких дань,Уже из-за кустов выскакивает лань?Вот-вот и выстрелы – и в переливах дымаЕще быстрее лань, как будто невредима,Проклятьям вопреки и хохоту стрелков,Уносится во мглу безбрежную лесов, —Но ловчий опытный уж на позыв победныйК сомкнувшимся губам рожок подносит медный.

<1854>

«Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?…»

Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?Ведь снова не пойму я ни одной страницы —И яркий белый свет начнет в глазах мелькать,И ложных призраков заблещут вереницы.За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?Ужели помысел мне должен быть укором,Что так язвительно смеется призрак твойИ смотрит на меня таким тяжелым взором?

<1854>

«Под небом Франции, среди столицы света…»

Под небом Франции, среди столицы света,Где так изменчива народная волна,Не знаю отчего грустна душа поэтаИ тайной скорбию мечта его полна.Каким-то чуждым сном весь блеск несется мимо,Под шум ей грезится иной, далекий край;Так древле дикий скиф средь праздничного РимаСо вздохом вспоминал свой северный Дунай.О боже, перед кем везде страданья нашиКак звезды по небу полночному горят,Не дай моим устам испить из горькой чашиИзгнанья мрачного по капле жгучий яд!

1856

Смерти

Когда, измучен жаждой счастьяИ громом бедствий оглушен,Со взором, полным сладострастья,В тебе последнего участьяИскать страдалец обречен, —Не верь, суровый ангел Бога,Тушить свой факел погоди.О, как в страданьи веры много!Постой! безумная тревогаУснет в измученной груди.Придет пора – пора иная:Повеет жизни благодать,И будет тот, кто, изнывая,В тебе встречал предтечу рая,Перед тобою трепетать.Но кто не молит и не просит,Кому страданье не дано,Кто жизни злобно не поносит,А молча, сознавая, носитТвое могучее зерно,Кто дышит с равным напряженьем, —Того, безмолвна, посети,Повея полным примиреньем,Ему предстань за сновиденьемИ тихо вежды опусти.

Конец 1856 или начало 1857

«Целый заставила день меня промечтать ты сегодня…»

Целый заставила день меня промечтать ты сегодня:       Только забудусь – опять ты предо мною в саду.Если очнусь, застаю у себя на устах я улыбку;       Вновь позабудусь – и вновь листья в глазах                                                              да цветы,И у суровой коры наклоненного старого клена,       Милая дева-дитя, в белом ты чинно сидишь.Да, ты ребенок еще; но сколько любви благодатной       Светит в лазурных очах мальчику злому вослед!Златоволосый, как ты, на твоих он играет коленях,       В вожжи твой пояс цветной силясь, шалун,                                                                 обратить.Крепко сжимая концы ленты одною ручонкой,       Веткой левкоя тебя хочет ударить другой.Полно, шалун! Ты сронил диадиму с румяной                                                              головки;       Толстою прядью скользя, вся развернулась коса.Цвет изумительный: точно опала и бронзы слиянье       Иль назревающей ржи колос слегка-золотой.О Афродита! Не твой ли здесь шутит кудрявый                                                               упрямец?       Долго недаром вокруг белый порхал мотылек;Мне еще памятен образ Амура и нежной Психеи!       Душу мою ты в свой мир светлый опять унесла.

<1857>

Одинокий дуб

Смотри, – синея друг за другом,Каким широким полукругомУходят правнуки твои!Зачем же тенью благотворнойВсе кружишь ты, старик упорный,По рубежам родной земли?Когда ж неведомым страданьям,Когда жестоким испытаньямПридет медлительный конец?Иль вечно понапрасну годыРукой суровой непогодыУпрямый щиплют твой венец?И под изрытою короюТы полон силой молодою.Так старый витязь, сверстник твой,Не остывал душой с годамиПод иззубренною мечами,Давно заржавленной броней.Всё дальше, дальше с каждым годомВокруг тебя незримым ходомПолзет простор твоих корней,И, в их кривые промежуткиГнездясь, с пригорка незабудкиГлядят смелее в даль степей.Когда же, вод взломав оковы,Весенний ветр несет в дубровыТвои поблеклые листы,С ним вести на простор широкий,Что жив их пращур одинокий,Ко внукам посылаешь ты.

<1856>

Италия

Италия, ты сердцу солгала!Как долго я в душе тебя лелеял, —Но не такой мечта тебя нашла,И не родным мне воздух твой повеял.В твоих степях любимый образ мойНе мог, опять воскреснувши, не вырость;Сын севера, люблю я шум леснойИ зелени растительную сырость.Твоих сынов паденье и позорИ нищету увидя, содрогаюсь;Но иногда, суровый приговорЗабыв, опять с тобою примиряюсь.В углах садов и старческих руинНередко жар я чувствую мгновенныйИ слушаю – и кажется, одинЯ слышу гимн Сивиллы вдохновенной.В подобный миг чужие небесаНеведомой мне в душу веют силой,И я люблю, увядшая краса,Твой долгий взор, надменный и унылый,И ящериц, мелькающих кругом,И негу их на нестерпимом зное,И страстного кумира под плющомРаскидистым увечье вековое.

Между 1856 и 1858

На развалинах цезарских палат

Над грудой мусора, где плющ тоскливо вьется,Над сводами глухих и темных галерейВ груди моей сильней живое сердце бьется,       И в жилах кровь бежит быстрей.Пускай вокруг меня, тяжелые громады,Из праха восстают и храмы, и дворцы,И драгоценные пестреют колоннады,       И воскресают мертвецы,И шум на площади, и женщин вереница,И вновь увенчанный святой алтарь горит,И из-под новых врат златая колесница       К холму заветному спешит.Нет! нет! не ослепишь души моей тревожной!Пускай я не дерзну сказать: «Ты не велик»,Но, Рим, я радуюсь, что грустный и ничтожный       Ты здесь у ног моих приник!Безжалостный квирит, тебя я ненавижуЗа то, что на земле ты видел лишь себя,И даже в зрелищах твоих кровавых вижу,       Что музы прокляли тебя.Напрасно лепетал ты эллинские звуки:Ты смысла тайного речей не разгадалИ на учителя безжалостные руки,       Палач всемирный, подымал.Законность измерял ты силою великой —Что ж сиротливо так безмолвствуешь теперь?Ты сам, бездушный Рим, пал жертвой силы дикой,       Как устаревший хищный зверь.И вот растерзаны блестящие одежды,В тумане утреннем развалина молчит,И трупа буйного, жестокого невежды       Слезой камена не почтит.

Между 1856 и 1858

«Пойду навстречу к ним знакомою тропою…»

Пойду навстречу к ним знакомою тропою.Какою нежною, янтарною зареюСияют небеса, нетленные, как рай.Далёко выгнулся земли померкший край,Прохлада вечера и дышит и не дышитИ колос зреющий едва-едва колышет.Нет, дальше не пойду: под сению дубовВсю ночь, всю эту ночь я просидеть готов,Смотря в лицо зари иль вдоль дороги серой…Какою молодой и безграничной веройОпять душа полна! Ка́к в этой тишинеВсем, всем, что жизнь дала, довольная вполне,Иного уж она не требует удела.Собака верная у ног моих приселаИ, ухо чуткое насторожив слегка,Глядит на медленно ползущего жука.Иль мне послышалось? – В подобные мгновеньяВдали колеблются и звуки, и виденья.Нет, точно – издали доходит до меняНетерпеливый шаг знакомого коня.

<1859>

Старые письма

Давно забытые, под легким слоем пыли,Черты заветные, вы вновь передо мнойИ в час душевных мук мгновенно воскресилиВсе, что давно-давно утрачено душой.Горя огнем стыда, опять встречают взорыОдну доверчивость, надежду и любовь,И задушевных слов поблекшие узорыОт сердца моего к ланитам гонят кровь.Я вами осужден, свидетели немыеВесны души моей и сумрачной зимы.Вы те же светлые, святые, молодые,Как в тот ужасный час, когда прощались мы.А я доверился предательскому звуку —Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! —Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,Я осудил себя на вечную разлукуИ с холодом в груди пустился в дальний путь.Зачем же с прежнею улыбкой умиленьяШептать мне о любви, глядеть в мои глаза?Души не воскресит и голос всепрощенья,Не смоет этих строк и жгучая слеза.

1859 (?)

«О нет, не стану звать утраченную радость…»

О нет, не стану звать утраченную радость,Напрасно горячить скудеющую кровь;Не стану кликать вновь забывчивую младостьИ спутницу ее безумную любовь.Без ропота иду навстречу вечной власти,Молитву затвердя горячую одну:Пусть тот осенний ветр мои погасит страсти,Что каждый день с чела роняет седину.Пускай с души больной, борьбою утомленной,Без грохота спадет тоскливой жизни цепь,И пусть очнусь вдали, где к речке безыменнойОт голубых холмов бежит немая степь,Где с дикой яблонью убором спорит слива,Где тучка чуть ползет, воздушна и светла,Где дремлет над водой поникнувшая иваИ вечером, жужжа, к улью́ летит пчела.Быть может – вечно вдаль с надеждой смотрят очи! —Там ждет меня друзей лелеющий союз,С сердцами чистыми, как месяц полуночи,С душою чуткою, как песни вещих муз.Там наконец я все, чего душа алкала,Ждала, надеялась, на склоне лет найдуИ с лона тихого земного идеалаНа лоно вечности с улыбкой перейду.

<1857>

«Окна в решетках, и сумрачны лица…»

Окна в решетках, и сумрачны лица,Злоба глядит ненавистно на брата;Я признаю твои стены, темница, —Юности пир ликовал здесь когда-то.Что ж там мелькнуло красою нетленной?Ах, то цветок мой весенний, любимый!Как уцелел ты, засохший, смиренный,Тут, под ногами толпы нелюдимой?Радость сияла, чиста безупречно,В час, как тебя обронила невеста.Нет, не покину тебя бессердечно,Здесь, у меня на груди тебе место.

<1882>

«Не первый год у этих мест…»

Не первый год у этих местЯ в час вечерний проезжаю,И каждый раз гляжу окрест,И над березами встречаюВсе тот же золоченый крест.Среди зеленой густотыКарнизов обветшалых пятна,Внизу могилы и кресты,И мне – мне кажется понятно,Что́ шепчут куполу листы.Еще колеблясь и дышаНад дорогими мертвецами,Стремлюсь куда-то, вдаль спеша,Но встречу с тихими гробамиСмиренно празднует душа.

<1864>

«Томительно-призывно и напрасно…»

Томительно-призывно и напрасноТвой чистый луч передо мной горел;Немой восторг будил он самовластно,Но сумрака кругом не одолел.Пускай клянут, волнуяся и споря,Пусть говорят: то бред души больной;Но я иду по шаткой пене моряОтважною, нетонущей ногой.Я пронесу твой свет чрез жизнь земную;Он мой – и с ним двойное бытиёВручила ты, и я – я торжествуюХотя на миг бессмертие твое.

<1871>

«Ты отстрадала, я еще страдаю…»

Ты отстрадала, я еще страдаю,Сомнением мне суждено дышать,И трепещу, и сердцем избегаюИскать того, чего нельзя понять.А был рассвет! Я помню, вспоминаюЯзык любви, цветов, ночных лучей. —Как не цвести всевидящему маюПри отблеске родном таких очей!Очей тех нет – и мне не страшны гробы,Завидно мне безмолвие твое,И, не судя ни тупости, ни злобы,Скорей, скорей в твое небытие!

4 ноября 1878

Alter Ego[1]

Как лилея глядится в нагорный ручей,Ты стояла над первою песней моей,И была ли при этом победа, и чья, —У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья?Ты душою младенческой все поняла,Что́ мне высказать тайная сила дала,И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.Та трава, что вдали на могиле твоей,Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей,И я знаю, взглянувши на звезды порой,Что взирали на них мы как боги с тобой.У любви есть слова, те слова не умрут.Нас с тобой ожидает особенный суд;Он сумеет нас сразу в толпе различить,И мы вместе придем, нас нельзя разлучить!

Январь 1878

Смерть

«Я жить хочу! – кричит он, дерзновенный. —Пускай обман! О, дайте мне обман!»И в мыслях нет, что это лед мгновенный,А там, под ним, – бездонный океан.Бежать? Куда? Где правда, где ошибка?Опора где, чтоб руки к ней простерть?Что ни расцвет живой, что ни улыбка, —Уже под ними торжествует смерть.Слепцы напрасно ищут, где дорога,Доверясь чувств слепым поводырям;Но если жизнь – базар крикливый Бога,То только смерть – его бессмертный храм.

1878

Среди звезд

Пусть мчитесь вы, как я, покорны мигу,Рабы, как я, мне прирожденных числ,Но лишь взгляну на огненную книгу,Не численный я в ней читаю смысл.В венцах, лучах, алмазах, как калифы,Излишние средь жалких нужд земных,Незыблемой мечты иерогли́фы,Вы говорите: «Вечность – мы, ты – миг.Нам нет числа. Напрасно мыслью жаднойТы думы вечной догоняешь тень;Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядныйК тебе просился беззакатный день.Вот почему, когда дышать так трудно,Тебе отрадно так поднять челоС лица земли, где все темно и скудно,К нам, в нашу глубь, где пышно и светло».

22 ноября 1876

«Измучен жизнью, коварством надежды…»

Die Gleichmäßigkeit des Laufes

der Zeit in allen Köpfen beweist

mehr, als irgend etwas, daß wir

Alle in denselben Traum versenkt

sind, ja daß es Ein Wesen ist,

welches ihn träumt.

Schopenhauer[2]1Измучен жизнью, коварством надежды,Когда им в битве душой уступаю,И днем и ночью смежаю я веждыИ как-то странно порой прозреваю.Еще темнее мрак жизни вседневной,Как после яркой осенней зарницы,И только в небе, как зов задушевный,Сверкают звезд золотые ресницы.И так прозрачна огней бесконечность,И так доступна вся бездна эфира,Что прямо смотрю я из времени в вечностьИ пламя твое узнаю, солнце мира.И неподвижно на огненных розахЖивой алтарь мирозданья курится,В его дыму, как в творческих грезах,Вся сила дрожит и вся вечность снится.И все, что мчится по безднам эфира,И каждый луч, плотско́й и бесплотный, —Твой только отблеск, о солнце мира,И только сон, только сон мимолетный.И этих грез в мировом дуновеньиКак дым несусь я и таю невольно,И в этом прозреньи, и в этом забвеньиЛегко мне жить и дышать мне не больно.2В тиши и мраке таинственной ночиЯ вижу блеск приветный и милый,И в звездном хоре знакомые очиГорят в степи над забытой могилой.Трава поблекла, пустыня угрюма,И сон сиротлив одинокой гробницы,И только в небе, как вечная дума,Сверкают звезд золотые ресницы.И снится мне, что ты встала из гроба,Такой же, какой ты с земли отлетела,И снится, снится: мы молоды оба,И ты взглянула, как прежде глядела.

1864 (?)

«Когда Божественный бежал людских речей…»

Когда Божественный бежал людских речей        И празднословной их гордыни,И голод забывал и жажду многих дней,        Внимая голосу пустыни,Его, взалкавшего, на темя серых скал        Князь мира вынес величавый.«Вот здесь, у ног твоих, все царства, – он сказал, —        С их обаянием и славой.Признай лишь явное, пади к моим ногам,        Сдержи на миг порыв духовный —И эту всю красу, всю власть тебе отдам        И покорюсь в борьбе неровной».Но Он ответствовал: «Писанию внемли:        Пред Богом-Господом лишь преклоняй колени!»И сатана исчез – и ангелы пришли        В пустыне ждать Его велений.

<1874>

Ничтожество

Тебя не знаю я. Болезненные крикиНа рубеже твоем рождала грудь моя,И были для меня мучительны и дикиУсловья первые земного бытия.Сквозь слез младенческих обманчивой улыбкойНадежда озарить сумела мне чело,И вот всю жизнь с тех пор ошибка за ошибкой,Я все ищу добра – и нахожу лишь зло.И дни сменяются утратой и заботой(Не все ль равно: один иль много этих дней!),Хочу тебя забыть над тяжкою работой,Но миг – и ты в глазах с бездонностью своей.Что ж ты? Зачем? – Молчат и чувства и познанье.Чей глаз хоть заглянул на роковое дно?Ты – это ведь я сам. Ты только отрицаньеВсего, что чувствовать, что мне узнать дано.Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданьи,Куда ни обратись, – вопрос, а не ответ;А я дышу, живу и понял, что в незнаньиОдно прискорбное, но страшного в нем нет.А между тем, когда б в смятении великомСрываясь, силой я хоть детской обладал,Я встретил бы твой край тем самым резким криком,С каким я некогда твой берег покидал.

1880

Добро и зло

Два мира властвуют от века,Два равноправных бытия:Один объемлет человека,Другой – душа и мысль моя.И как в росинке чуть заметнойВесь солнца лик ты узнаешь,Так слитно в глубине заветнойВсе мирозданье ты найдешь.Не лжива юная отвага:Согнись над роковым трудом —И мир свои раскроет блага;Но быть не мысли божеством.И даже в час отдохновенья.Подъемля потное чело,Не бойся горького сравненьяИ различай добро и зло.Но если на крылах гордыниПознать дерзаешь ты как бог,Не заноси же в мир святыниСвоих невольничьих тревог.Пари всезрящий и всесильный,И с незапятнанных высотДобро и зло, как прах могильный,В толпы людские отпадет.

14 сентября 1884