– Фирма имеет разветвленный бизнес в самых различных сферах, – пояснил адвокат. – Есть у нее, в частности, маленькое производство, где виртуозно шлифуют линзы для очков и какой-то аппаратуры. Отсюда, видимо, и общее название. А вы копались в каком-то ее отсеке, упомянутом в договоре.

– А при шлифующем производстве, наверное, аптека, врачи-офтальмологи? – подсказала я.

– Не знаю, – честно признался адвокат. – Там все время что-то меняется и расширяется. Только архитектурой фирма не занимается. Одно из бурно развивающихся направлений в ней – туризм, а уж под него «Око» заключает контракты с реставрационными и строительными структурами.

– Структурами или структурой? – встрял бдительный Шантер.

– По моей информации, – структурой, но на проведение тщательного расследования клиент распоряжений пока не давал.

– Мы наводили о ней справки, – сказал Борька. – Скорее всего, это дочернее предприятие, оформленное на подставных лиц.

– Вполне вероятно, – согласился Иоффе.

– А чем еще занимается «Око»?

Адвокат понимал, что у нас нет времени копаться в мелочах, поэтому искренне старался помочь:

– Сауны, солярии, психологическая реабилитация бизнесменов после трудов праведных.

Мы слушали с возрастающим интересом.

– А еще несколько заправок и станций техобслуживания, – продолжал адвокат. – Именно с них начиналась фирма, и они заложили основу туристического бизнеса: восстанавливались добитые, купленные по дешевке автобусы, которые проще было использовать, чем продать. Тогда же создавал свое дело и мой клиент.

– Вы хотите сказать, что Арсений Львович уже в то время пользовался услугами начинающей фирмы? – уточнила я. Адвокат кивнул.

– И они обслуживали его легендарную «шестерку»?

Адвокат снова кивнул:

– А в чем, собственно, дело? Что вас смущает?

– Видите ли, – тщательно подбирая слова, принялась объяснять я, – выяснилось, что снимки в Житовичах сделаны не случайно. Арсению Львовичу явно позировали. Знал ли он об этом, – сказать трудно. Но если машину его действительно искали, а не морочили нам головы, то только не из-за фотографий!

Адвокат ошеломленно спросил:

– А из-за чего же?

– Это мы и сами хотели бы знать! Кстати, ваш клиент не рассказывал, где он был во время последнего исчезновения?

– Объяснил, что встретил знакомого, и тот пригласил его на дачу.

Мы насторожились.

– А где дача знакомого? – поинтересовался Жуков.

– По-моему, в Сосновке.

– А кто по профессии хозяин дачи? И находились ли там еще какие-нибудь люди?

– Знакомый – искусствовед, а на даче отдыхала компания его друзей – ученых.

Мы переглянулись: ни в случайности, ни в совпадения никто из нас не верил. Адвокат перевел встревоженный взгляд с меня на Борьку и поинтересовался:

– Это что-то означает? И что теперь делать?

– Приложите максимум усилий, чтобы клиент ваш как можно дольше не появлялся в стране. И, разумеется, не раскрывайте его координаты, – посоветовал Борька. – А мы будем держать вас в курсе всего, что сумеем нарыть.

Мы поднялись и стали прощаться. Обмениваясь с Жуковым рукопожатием, адвокат с любопытством спросил:

– А что это за история с летающим фордом?

Борька вздрогнул и хмуро сказал:

– Досужий вымысел наших коллег.

– Ну-ну, – протянул господин Иоффе.

И, распахивая передо мной дверь, спохватился:

– Чуть не забыл! Фирма «Око» занимается благотворительностью. В Житовичах, например, оборудовала приют для бездомных и приглашает туда за свой счет первоклассных консультантов! Хотя вряд ли вам это пригодится.

От неожиданности я споткнулась и, если бы не Борька, рухнула бы в лестничный пролет. Адвокат удивился, помедлил и с озадаченным видом осторожно прикрыл за собой дверь.

На улице было холодно. Я нырнула в машину, а Борька еще несколько минут благословлял Шантера на свидание с блондинкой Катей.

– Чего так долго? – спросила я, когда он устроился на водительском сиденье. Жуков веселился:

– Тебе знать не обязательно, это наши с Ромкой мужские секреты! А, если честно, я думал, что в любовных делах он более искушен.

Боря, – с ужасом сказала я, – надеюсь, ты не вывалил на него весь свой жизненный опыт?

– Это за пару минут-то? – саркастически заметил Жуков и включил зажигание.

Защебетал мой сотовый.

– Зинаида, – забасил друг и коллега Стасевича Соломон, – сто лет тебя не слышал! Куда пропала? Может, появишься? Пообщаться надо!

Мы действительно не виделись с лета, и я сказала:

– Могу заехать прямо сейчас. Ты где, на Садовой?

– Приезжай в мастерскую к Федору, чаем напоим!

На общественном транспорте тащиться к художникам не хотелось, и я стала подлизываться к Борьке. Тот оказал вялое сопротивление, потом согласился:

– Ладно, а поесть у них найдется?

Заехали в магазин, купили сыра, сухариков и через полчаса были в Старом городе.

Особняк терялся в осенних сумерках, и лишь несколько освещенных окон указывали верное направление.

Борька набрал код, мы поднялись по скрипучей лестнице, и удушливая волна тропических ароматов окутала нас: джунгли в прихожей радовали летней неувядаемостью.

В мастерской пахло воском и травами, на плите закипал чайник. Мужики в очередной раз бросили пить, чистили организмы травяными настоями, и вид имели благообразный, а лица – праведные и постные, с легким налетом законной скорби.

– Зеленый, как ты предпочитаешь, – расшаркался Соломон, подавая мне кружку с чаем. – Федя, ребята твои любимые сухарики с орехами принесли!

Появился из закутка Федор, поздоровался и сел за стол.

– Ты чего там копался? – не выдержала я.

– Кое-что потом покажу, – пообещал он и завел светскую беседу о вернисажах.

Попили чаю с бутербродами, полакомились сухариками и медом.

– С дедовой пасеки, – похвастался Соломон, любуясь тонкой янтарной струйкой, тянущейся, как паутинка, с ложки, и тающей в глубине керамической кружки.

Я знала, что дедом они величали старого художника Андреича, отринувшего городские пороки и поселившегося на хуторе.

«Прильнул к истокам», – говаривали ребята. Истоки оказались щедрыми: дед регулярно снабжал городских коллег дарами лесов, садов и огородов, среди которых почетное место занимали мед и целебные травы. Но самое любопытное заключалось в том, что Андреич, обретавшийся вдали от язв цивилизации, знал абсолютно все, что делалось в мире. И сейчас, как я поняла, общение с ним тоже не ограничилось пополнением медовых запасов. Именно поэтому Соломон и позвонил мне.

После чайной церемонии Федор исчез за шкафом и появился с несколькими полотнами. Я решила, что это новые работы деда, который от парадных портретов резко перешел к воспеванию матушки-природы, но нас ожидал сюрприз. На картинах мы сразу узнали Житовичи.

На одной был изображен княжеский замок. Сквозь призрачную красоту слегка изломанных плоскостей проступали будущие руины, удлиненная женская фигура в черном казалась почти бесплотной, и серым смазанным языком касалось ее ступней полчище крыс. А вел их, почти сливаясь с фоном, человек в длинном темном плаще с капюшоном и флейтой. В профиле угадывались черты Чижевского.

На втором полотне волны желтого тростника разбивались о монастырские стены, и тяжелые тучи, сталкиваясь и клубясь, отбрасывали на древние камни мрачную тень. Лишь тонкий солнечный луч, скользнувший между ними, сиял на поверхности колоколов и золотил волосы звонаря в монашеском одеянии, выбивающиеся, как нимб, из-под скуфьи.

На третьей картине длинное желтое здание в лучах заходящего солнца приобретало тревожный багровый оттенок. В раскрытых окнах маячили бледные лица и какие-то исковерканные тела. А у крыльца стоял вороной конь, запряженный в длинный зловещий экипаж. Экипаж смахивал на катафалк, на козлах восседала тщедушная фигура в черном цилиндре и фраке. Бледное лицо, несомненно, принадлежало Куницыну.

В авторстве работ можно было не сомневаться: все они принадлежали кисти Стасевича, хотя и полностью отличались от всего, сделанного им до сих пор. Но я этому почему-то не удивилась. У Борьки же вид был ошарашенный.

– Чижевский! – кивнула я на первое полотно. И лицо у него окончательно вытянулось.

– Горазды вы на сюрпризы, ребята, – сказала я, обращаясь к художникам. – Что бы все это значило? И откуда у вас работы Алексея?

Те переглянулись, и Соломон пробасил:

– Их дед из монастыря привез. Лешка картины прислал со смыслом, но мы не поняли, с каким именно? Позвонили Андреичу, тот сказал, что их нужно показать женщине, которой нравится «Пейзаж с дождем». Вот мы тебя и пригласили.

И с любопытством добавил:

– Это мы у тебя спрашиваем, что Лешка сказать хотел?

А Федор попросил:

– И еще расскажи, как ты к камню съездила? Туда сейчас попасть трудно, а ты побывала летом, мы точно знаем!

– А почему трудно? – удивился Жуков.

– Дорогу в обход пустили, до камня не добраться, – объяснил Федор. – Люди по лесу шастают в форме лесников, прохожих гоняют, якобы, во избежание пожаров.

И я поняла, почему Глеб запретил нам появляться в Вишневке. Местность негласно и ненавязчиво опекали силовики, и наше появление могло вызвать их интерес. Ведь камень не всех допускает к себе, да и по-разному действует на людей, так что каждый из нас может стать любопытнейшим объектом для изучения.

Не следовало афишировать то, что произошло, но и хранить в абсолютной тайне было бы глупостью. Мало ли что могло с нами случиться! А на художников можно было положиться, тем более, что они сами уже ввязались в эту историю.

Я взглянула на Жукова, тот кивнул. И я рассказала все, что произошло после нашей последней встречи на Садовой. Ребята внимательно слушали, изредка задавали вопросы.

Когда я закончила, надолго задумались. Потом Федор сказал:

– Надо же, как все переплелось: Стасевич, Вишневка, Житовичи, вы… Одного не пойму: связующей нитью является камень или же Алексей?

Я пожала плечами:

– Мне, в первую очередь, интересно, что Стасевич хотел сказать картинами? То, что Куницын жив, и его нужно искать в Житовичах? Или то, что он связан с Чижевским? Или же это – просто образы, которые надо расшифровать? И к чему такие секреты и сложности? Я понимаю, что личность Стасевича по-прежнему вызывает интерес и ему безопаснее в монастыре. Но зачем передавать полотна через знакомых, чтобы мы сломали головы над их смыслом? Не проще ли назначить встречу в Житовичах и расставить все точки над i?

– Значит, не проще! – твердо сказал Соломон. – Лучше задайся вопросом, кому и зачем нужен Лешка? Почему он скрывается в монастыре? И кто с маниакальной настойчивостью пытается завладеть его работами? Причем, чем дальше, тем интерес к ним больше!

– А у тебя есть соображения на этот счет?

Соломон кивнул:

– После того, как вы рассказали о визите в Вишневку, все понемногу стало занимать свои места. Истинный художник творит не разумом, а энергией, которая в нем заложена.

– Информацией, – поправил Федор.

– Пусть будет информацией, – согласился бородач. – Информацию эту Бог поровну не делит: самой тайной и сокровенной он одаривает лишь избранных. А те уже в образах доносят ее до человечества. И чем тоньше художник чувствует, тем сильнее и необычнее его образы. А Лешка в этом плане – человек уникальный, он след от полета бабочки видит! Представляете, какие возможности в нем открылись после поездок в Вишневку? Его нынешние картины проникают в зрителя! Не знаю куда, – в мозг, душу или сердце, но они остаются внутри человека. И вызывают ответные чувства. Вот из-за этих свойств Лешка кому-то и нужен!

– Я же в прошлый раз говорил: главное – это эмоции, а из них самая сильная – любовь, – поддержал коллегу Федор. – И вера в то, что она всесильна. Если мать любит сына, муж жену, брат сестру, то они горы свернут во имя любимого человека только потому, что верят: это возможно! Такую истину Христос проповедовал еще две тысячи лет назад, а уж он-то знал, о чем говорил.

– А скажите, маэстро, – задумчиво произнес Жуков, – можно ли, пользуясь научными методами, проследить воздействие картин на зрителя?

Художники переглянулись, пожали плечами.

– Если к нему подвести всякие клеммы и диоды, – неуверенно сказал Соломон.

– Может, при помощи специальной аппаратуры, – согласился Федор. – А, вообще, думаю, это процесс длительный, требующий наблюдения за испытуемыми, анализа данных и прочих научных заморочек.

– А если быстро? – не отставал Борька.

– Разве что, на экстрасенсорном уровне, – размышлял Федор.

– Это относится и к чудотворным иконам? – спросила я. – Или к ним должен быть особый подход?

Все мы в большей или меньшей степени ощущали себя верующими, но религиозным никто из нас не был. Поэтому тонкостями церковными не владели и руководствовались, в основном, логикой и интуицией.

– И могут ли новые иконы считаться чудотворными? – добавил Жуков. – Насколько понимаю, они должны быть намоленными, а, значит, старыми?

– Ты имеешь в виду иконы кисти Стасевича? – уточнил Федор. – Ох, не знаю! Но если его обычные картины так мощно влияют на психику, что уж говорить об иконах? Иконописцы долго готовятся к процессу, настраиваются, какие-то обряды проходят… В приложении к Алексею это должно дать фантастические результаты! Не знаю насчет чудотворности, чтобы ее подтвердить, наверное, нужен срок и какое-то количество зафиксированных чудес, но то, что иконы, написанные Стасевичем, излучают огромную силу, сомнению не подлежит. И как она возрастет со временем, можно лишь догадываться! Я видел его иконы и знаю, о чем говорю.

– Где видел? – мгновенно отреагировала я.

Федор замялся и извиняющимся тоном сказал:

– Прости, но у нас свои секреты. И при ваших проблемах вам лучше о них не знать.

– Ладно, – сказала я. – А теперь подумайте: если кому-то удастся вывести примерную формулу воздействия искусства на психику человека, как он может ее использовать?

– В положительном плане или наоборот? – спросил основательный Соломон.

– Наоборот.

– Во-первых, блокировать психику людей от воздействия конкретных произведений, а, может, и всего искусства, в целом, – предположил Федор. – Для этого сгодится массовый и индивидуальный гипноз, замена истинных ценностей ложными, существуют, наверное, и другие методы. А, во-вторых, можно влиять на авторов, чтобы знак их энергии поменять с плюса на минус. То есть, заставить в свои работы противоположную информацию вкладывать. Причем, художник должен быть уверен, что правильно делает, и отдаваться процессу со всей страстью, а иначе нужного эффекта не будет. Кстати, я где-то читал, что любовь и ненависть вызывают одни и те же биохимические процессы в организме, за исключением какой-то мелочи. Но в этой мелочи – вся суть! Она-то и определяет конечный знак: плюс или минус. Не зря предки утверждали, что от любви до ненависти один шаг. А они были намного мудрее нас и знали то, до чего ученые только пытаются докопаться!

Соломон добавил:

– Представляете, каким мощным оружием стали бы Лешкины картины, если бы действовали разрушающе?

Это было уже кое-что. Часы показывали десять, мы распрощались и нырнули в холод ночного города. Борька подвез меня к дому, но во двор, забитый машинами, въезжать не рискнул.

– Негде развернуться, – проворчал он. – Добежишь?

Я кивнула. Когда отпирала подъезд, услышала тихий свист, выводящий мелодию «Черного бумера». Оглянулась: возле беседки шевельнулась тень. Я захлопнула дверь и

гигантскими скачками понеслась наверх. Влетела в квартиру, повернула ключ и прислонилась к стене, чтобы отдышаться. Этот свист в течение нескольких дней я слышала в самых различных местах и в самое разное время, но не придавала этому значения. И только сейчас поняла, что меня преследуют.

О невидимом свистуне я сдуру рассказала ребятам и почти сразу же пожалела об этом. Те переполошились и установили негласный контроль за каждым моим шагом. Сначала я это терпела. Но когда, направляясь за водой для кофе, увидала Шантера, дежурившего возле двери с табличкой Ж, пригрозила, что в целях собственной безопасности буду ходить с ним в мужской туалет. И мужики от меня отстали.

Жизнь продолжалась, творческий процесс развивался. Придумывались новые рубрики, популярность журнала росла, но для полного счастья нужна была «бомба». После общения с художниками не исключалось, что она зарыта в Житовичах. Правда, мы не могли использовать всю информацию, которую добывали: во-первых, это было опасно, во-вторых, ее следовало осмыслить, что до завершения полного расследования представлялось невозможным. Но поклевать с ладони судьбы для журнальной сенсации было реально.

И мы решили навестить дозор, зорко несущий добровольную службу в глубинах отечественных лесов. Красин находился в командировке, рассчитывать на халявный транспорт не приходилось, поэтому отправлялись на Борькином форде. С нами напрашивались художники, мы выбрали Федора, так как его коллега был слишком приметен. Был и еще один довод в его пользу: Федор умел водить машину и очень просил порулить на обратном пути, что Жукову было на руку.

Утром по тротуару скребла шершавым языком поземка, и любой нормальный человек предпочел бы осесть на даче, смакуя коньяк под тихую музыку и всполохи пламени в уютном камине. Но долг призывно затрубил сигналом Борькиного форда, и я, чертыхаясь и тоскуя по осиротевшей постели, спустилась вниз. На заспанных физиономиях любимых коллег читалось недовольство, и я злорадно подумала, что не одинока в своем пессимизме. А затем согнала Шантера с переднего сиденья, и мы отравились за Федором. Ромка всю дорогу ныл, что его сзади укачивает, что мне впереди сидеть опасно, и он согласен подвергнуться смертельной опасности вместо меня. Но я шикнула, и он успокоился.

Федор ожидал нас возле подъезда с большой спортивной сумкой и тяжелой тростью в руке. Жуков запихнул сумку в багажник, взвесил на ладони трость и покачал головой:

– Не слабо!

Художник забрал палку и сделал несколько выпадов, как в голливудском фильме. В отличие от киношных, они представляли реальную опасность.

– Откуда навыки? – удивилась я.

– Так жизнь за спиной большая, – пожал он плечами, – всякое бывало!

И я подумала: «Как же плохо мы все-таки знаем друг друга!»

Когда проезжали мимо универсама, Жуков притормозил:

– Нужно купить водки для нас и вина для дамы, а то снова придется пить спирт!

– А без этого никак? – осторожно спросил трезвенник Федор: до полной очистки организма оставались сутки, и ему не хотелось раньше времени подвергнуться искушению.

– Никак! – вздохнул Борька. – Единственный источник информации в Житовичах – дозор, а он предпочитает общаться во время застолья

Кроме спиртного, прихватили деликатесов, конфет и фруктов. Когда выруливали на шоссе, дорогу перебежала черная кошка. Заговорили о суевериях и животных. Мое детство прошло среди разной живности, и я могла написать книгу, которая полностью опровергла бы все привычные представления о них. Я убедилась, к примеру, что животные, в частности, кошки, понимают абсолютно все, о чем мы говорим. Скорее всего, не на уровне разговорной речи, а на уровне наших мыслей.

– Выходит, что кошки – телепаты? – недоверчиво спросил Шантер.

– Думаю, что не только кошки, – обнадежила я. – А еще они предвидят будущее, и я в этом сама убедилась. Может, предчувствие землетрясений и прочих катастроф обусловлено не какими-то колебаниями земной коры, а особым ощущением времени? И кошки, падая с высоты, умеют его замедлять, принимать нужное положение и не разбиваться? То есть, чувствуют прошлое, настоящее и будущее одновременно!

– А при чем тут суеверия? – не унимался Ромка.

– Представь, что кошки, особенно черные, предвидят опасность, которая может случиться с тобой в ближайшее время, поэтому и перебегают дорогу.

– Чтобы предупредить?

– Может быть. А, может, по какой-то другой причине. Вообще, на мой взгляд, лучше всех животных чувствовал Есенин. Думаю, он многое мог бы о них рассказать.

– Выходит, нам сейчас следует поостеречься?

– Ты имеешь в виду черную кошку? Не уверена, что в городе, где столько всего понатыкано на каждом квадратном месте, эта примета срабатывает.

– А пустые ведра? – спросил заинтригованный Федор.

– Возможно, внутри них концентрируется отрицательная энергия, которая выплескивается на встречного. Особенно в металлических, представляющих собою сферические зеркала. А в таких зеркалах происходят невероятные процессы со временем и пространством. И наши предки, наверное, знали об этом. Не зря один умный человек сказал, что суеверия – это разрозненные остатки великих знаний. Но нам проще их отрицать, чем пытаться понять, потому что в противном случае теорию эволюции, твердящую, что развитие происходит от низшего к высшему, придется заменить теорией катастроф.

– И признать, что до нас были великие цивилизации? – уточнил Ромка. – Тогда выходит, что фрагменты предыдущих знаний действительно могли где-то аккумулироваться? А, может, не только фрагменты?

Продолжить познавательный разговор мы не успели: с правой стороны с проселочной дороги навстречу выскочил грузовик. Водитель был, видимо, пьян, пытался вырулить на соседнюю полосу, но не справился с управлением, машину занесло и нам предстояло врезаться ей в бок. Никто, кроме Борьки, не смог бы совершить фигуру высшего пилотажа, позволившую в считанные мгновенья обогнуть ее, проскочить под носом у встречной тойоты и прижаться к обочине. Автомобиль, ехавший за нами, задел грузовик, остановился, оттуда выскочили дюжие пассажиры и выволокли алкаша из кабины. Один стал по сотовому звонить в ГАИ, – до нас донеслись обрывки разговора. Потом он направился в нашу сторону, видимо, за моральной поддержкой. Заметив удивление и восторг на его лице, Борька предпочел ретироваться: нам хватило и одной публикации в газете.

Когда немного отъехали, Жуков подал голос:

– Кажется, ты что-то рассказывала о черных кошках?

Федор запоздало перекрестился, а Ромка снова стал ныть:

– Я же говорил, что впереди опасно сидеть! Зинаида, я готов пожертвовать собой ради тебя!

Я цыкнула, и он отстал. Федор с любопытством спросил:

– Так это правда про летающий форд?

Жуков застонал, а я приложила палец к губам. Художник понимающе кивнул, но всю дорогу с интересом поглядывал на Борьку.

Когда подъезжали к деревне, на улице вовсю мело. Жуков затормозил у дома старого эскулапа, вышел из форда и подергал калитку. Она была заперта.

– Никого дома нет, – сказал он, – на входной двери замок висит.

Подъехали к дому Саши, посигналили. На крыльцо вышла женщина, поздоровалась и крикнула, что супруг пошел на рыбалку. А, может быть, в лес. В общем, у него выходной и он не докладывал, где будет шляться.

– Правильный подход к супружеской жизни, – одобрил Федор. – Мужчина сам должен распоряжаться своим временем!

Я скептически хмыкнула, а Жуков предложил ехать в лес – любимое место отдыха наших недавних знакомых. В отличие от меня, он прекрасно ориентировался в пространстве, и еще в прошлый раз присмотрел место, где можно оставить машину. Оттуда до поляны – рукой подать.

Дорога подмерзла, машину слегка потряхивало. Доехали до нужной площадки, припарковали форд, взяли припасы и двинулись на запах костра. Вокруг заветного пня в полном составе нес вахту дозор, а немного поодаль незнакомый мужик поджаривал над пламенем сало и колбасу. Куски провианта были нанизаны на прутья, словно шашлык, и дразнили присутствующих неповторимым ароматом. Завидев нас, дозор обрадовался.

– А мы ожидали вас, – сказал главврач, пожимая Жукову руку. – Только не знали, в какой день приедете.

Я не стала расспрашивать, откуда снизошло на них прозрение, все было ясно и так: Стасевич, передавая картины художникам, был абсолютно уверен в реакции, которая за этим последует. Но это означало, что дозор с ним поддерживает связь.

Федор выставил на пенек припасы, мужики одобрительно покосились на деликатесы и насмешливо переглянулись при виде спиртного.

– Вино пить на холоде, – одна дурь в голове и никакого сугрева, – рассудительно сказал дед. – Водка хуже, чем спирт, но для парня и женщины сгодится. А тебе, Борис, сам Бог велел чистый напиток употреблять. Ты мужик здоровый и крепкий, тебе он только на пользу, как лекарство для профилактики гриппа.

Нам с Ромкой налили водки, Федор плеснул в стакан чаю из термоса, отговорившись тем, что он за рулем, а Борька безропотно принял профилактический медпрепарат. На холоде, да еще под сало, пахнущее дымком, захмелеть было трудно. Братья-цыгане извлекли откуда-то овчинные полушубки и торжественно вручили нам. Потом представили нового члена команды.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

4 из 5