ВРЕМЯ СТАЙ

– Привет! – Диана одарила его белым улыбчивым полумесяцем.

– Здравствуй, – Дмитрий не без усилия оторвал взор от ее ног, не удержавшись, тронул пальцем одну из сережек. – А где кольца? Ты вроде кольца носила.

– Это давно было, Димочка. Ты просто внимание не обращаешь.

– Почему же, я обращаю… – Он повел плечом, руки машинально спрятал в карманы. В компании Дианы он всегда несколько тушевался. И не только в ее ослепительных ножках крылась закавыка. Всякий раз, сталкиваясь с Дианой, он вновь и вновь задумывался о возможности существования биополей. Во всяком случае в самой Диане нечто магическое безусловно присутствовало, поскольку это самое «нечто» он чувствовал спиной, затылком, всем телом. Потому и сложно было стоять перед ней пассивным лопушком. Она провоцировала каждым движением и каждым словом. Блеск ее глаз гипнотизировал, низкий грудной голос вызывал оторопь. А если к этому добавить еще ножки, то смесь получалась вполне гремучей.

– Не знаешь, Рассохин у себя?

– Как обычно, сидит в бильярдной. Шары гоняет, пиво пьет. Уже час как тебя поджидает.

– Один?

– Один… Ты, Димочка, ко мне потом загляни, хорошо?

– Что-нибудь срочное?

– Есть одна проблемка.

– Загляну, – чувствуя облегчение, Дмитрий зашагал по коридору.

– Только обязательно! – Крикнула Диана. И не просто крикнула, а послала вдогон заряд обжигающей словесной дроби. Дмитрий ускорил шаг, без стука распахнул нужную дверь.

– А-а!.. Заходи, заходи, герой! – Рассохин Павел Викторович, большой человек большого региона, советник областного правительства и один из главных кандидатов на пост губернатора, отодвинул от себя стопку газет, грузно качнулся навстречу и распростер руки. – Чувствую, можно тебя поздравить?

– Правильно чувствуйте. – Дмитрий позволил себя обнять, хотя не очень понимал этот странный церемониал. Видимо, брежневские поцелуи успели въесться в спинной мозг правящего класса. С определенной ступени чиновники начинали усиленно тренировать губы и осваивать теорию объятий. По счастью, Рассохин не целовался, – только обнимал. И пахло от него приятно – пивом и «Орбитом».

– Вы, я вижу, загореть успели!

– Да уж, солнышка вчера было вдосталь, хотя загорать, откровенно говоря, было некогда.

Павел Викторович пальцами изобразил замысловатое, и, подчиняясь этому движению, секретарь Курлыкин возник из полумрака, не задавая вопросов, включил аудиоаппаратуру. Рокочущий орган волной ворвался в помещение, заполнил его тревожными переливами.

– Осторожничаем? – Дмитрий улыбнулся.

– Есть повод. – Павел Викторович извлек из дипломата стеклянную колбочку. – Полюбуйся на эту красоту. Видишь, что внутри?

– Микрофоны?

– Угадал. Аж три штуки. Пока катался с делегациями, да с народом братался, кто-то успел побывать в родном кабинетике. Хорошо, хоть служба охраны не дремлет. Считай, каждый месяц из какого-нибудь угла выдергивают паучков. Потому и вынуждены встречаться здесь.

– Зачем же тогда музыка?

– Береженого Бог бережет. Вряд ли про это место знают посторонние, но лучше перестраховаться.

Он протянул колбочку Дмитрию.

– Взгляни, если интересно. С каждым месяцем все хитрее и миниатюрнее. Прогресс, черт бы его побрал! Вот этот клопик к мембране телефона был прилеплен, этот из торшера выудили, а тот, что по форме гвоздь напоминает, в столе сидел. Питание от фотоэлементов, радиус действия – предположительно около семидесяти метров.

– Тогда нетрудно поймать слухачей.

Павел Викторович мотнул головой.

– Чего их ловить, – там они рядышком! Прямо за окнами и сидят. Копают, трудяги, криминал накануне выборов. Парочка хмырей в микроавтобусе да на стоянке легковушка с антенной. Мы уже и хозяев определили, – частное сыскное агентство «Вепрь». А тех наняли через подставных лиц наши разлюбезные конкуренты. Словом, никаких загадок.

– Так их же по бревнышкам можно раскатать, только скажите!

– Зачем? Помнишь, как пел Высоцкий, – «ты их в дверь, они – в окно». Другую найдут лазейку. – Павел Викторович пожал рыхлыми плечами. – Я о другом жалею. Мне эти штучки следовало поместить в какую-нибудь каморку, и магнитофон рядом поставить. У меня же много разных кассет – выступления, встречи, то-се… Отобрал бы самые невинные и гонял бы по кругу. Пусть бы себе слушали да радовались. А так новых игрушек накидают.

– Насчет магнитофона идея действительно неплохая.

– Ладно, успеем еще… А сейчас присаживайся и докладывай.

– Спасибо. Стоя – оно как-то проще.

– А я с твоего позволения присяду, – Рассохин не без зависти оглядел стройную фигуру Дмитрия, мысленно прикинул разницу в возрасте, со вздохом присел в кресло.

– Ну, рассказывай.

– Да что рассказывать. Как планировали, так и сделали. Стасика вот только подранили. Едва выбрался оттуда. Получил две пули в бедро. Само собой, округу малость перебаламутили. Там же кругом дачники. Кто-нибудь наверняка отзвонился.

– Нестрашно. С нашими органами мы все утрясем. Что Шмель?

– Тоже чуток зацепило, но, по-моему, ничего страшного.

– Куда отвезли?

– В Никольском высадили, в тупичке.

– Не могли подбросить до места?

– Время поджимало. Стасик-то нас прикрывать остался.

– Кстати, куда вы его пристроили? – Павел Викторович нахмурился. – Если у вашего Стасика огнестрел, это опасно. Могут заинтересоваться посторонние.

– Не заинтересуются. Больница огромная, – слона спрятать можно.

– Это что же – седьмая центральная, в которой ты сам когда-то лежал?

– Она самая. Шесть этажей, два десятка отделений, несколько тысяч пациентов. Кроме того, у меня там старый приятель. Заведующим работает.

– Вот и отлично! – Из того же дипломата Рассохин достал пачку крупных банкнот, приплюсовал к ним еще небольшую стопочку. – Все, как и договаривались. Плюс надбавка за ранение.

– Спасибо, – Дмитрий, не считая, сунул деньги в карман.

– Ну? Чего такой хмурый? Или не рад, что живой остался?

– Рад-то рад, только скверное чувство, Павел Викторович… Словно в дерьме выпачкался.

– Многих пришлось положить?

– Не в этом дело. – Дмитрий досадливо крякнул. Пройдясь по залу, качнул ладонью висящую на стене картину. – Вы мне уже объясняли, а все равно до конца не пойму.

– Чего ты не поймешь?

– Не пойму, какого черта нужно было его спасать?

– Ты про Шмеля?

– Ну да. Все равно что зверя из волчьей ямы подняли и отпустили. Он ведь зверь, Павел Викторович. Махровый и титулованный. Треть города, считай, под ним. Ну, шлепнул бы его Краевой, – эка печаль! Сменил бы один коршун другого стервятника – всего-то делов.

– Димочка ты мой дорогой! Юноша желторотый! – Павел Викторович приблизился сзади, отечески обнял за плечи. – У тебя ведь позывной «гепард», верно?

– Причем тут это?

– А при том, что даже гепарды должны понимать: этот мир можно окольцевать трижды и четырежды, перекопать траншеями вдоль и поперек, но сколько бы ты не бегал и не потел, ты ничего не изменишь. Жизнь никогда не была устойчивой. Атланты, китовьи хребты – все блеф и мишура! Правда такова, что все свои недолгие тысячелетия человечество балансировало на краю пропасти. Это только маразматики твердят, что было, дескать, время, когда молочные реки поили, да кисельные берега кормили. Чушь собачья! Хорошо никогда не было. Ни при Сталине, ни при Черчиле, ни при Цезаре с Петром Первым. Люди всегда балансировали. Между ядом и противоядием, между прорубью и огнем, между плахой и наковальней. Жизнь так устроена, Димочка. Не будет баланса, значит, будет хаос. Ты желаешь хаоса?

– Не уверен, что без Шмеля нам грозит хаос.

– Вот тут ты ошибаешься! Шмель – вор старой формации, Краевой – из молодых. Отцы и дети – вечная тургеневская тема. Первый соблюдает правила игры, второй плевать на них хотел. Первый довольствуется тем, что есть, второй же будет рвать и хапать, пока не подавится. Так и получается: выпалываешь одно, вырастает другое – более цепкое и свирепое. Как в саду на грядках. Но нам, Димочка, подобная селекция ни к чему!

– Так может, выполоть все разом?

Рассохин поморщился.

– Перестань. Если подобное было бы возможно, история давно предоставила бы живые примеры. Ты знаешь такие примеры? Я – нет. Вот и выходит, что мир переделать невозможно.

– Зачем же мы все затевали?

– Для равновесия. – Павел Викторович руками изобразил весы. – Шмель – гирька и Краевой – гирька. Пока они тянут друг дружку в разные стороны, нам хорошо. Хуже, если один из них исчезнет. Опрокинутся весы, понимаешь?

– А если они объединятся? Это вы допускаете?

Рассохин широко улыбнулся.

– Теоретически – допускаю, но только теоретически! Правда, Дима заключается в том, что такие люди никогда не сумеют объединиться. Природа у них такая. Волчья. Стая держит территорию и никогда не пустит на нее другую стаю. И еще скажу то, чего не говорил раньше… Как ни прискорбно, Дима, но Краевой нам тоже нужен.

Брови Дмитрия взметнулись вверх.

– Этот отморозок? Нам?!

– Увы. Под этим отморозком порядочный кусок свердловской железной дороги. Нужные связи и нужные люди. На этом он, считай, и поднялся. – Павел Викторович вздохнул. – А перевозить что-либо по автодорогам сейчас дело гиблое и ненадежное. Кругом теракты, милиция взвинченная ходит, на дорогах тройные заслоны выставляет. Пустим, к примеру, парочку фур, и уже до Самары их сорок раз засветят, проверят и подчистят. Мы же не мелочевку возим, сам понимаешь, под сиденье большую и серьезную вещь не спрячешь. А на взятки дорожным постам просто никаких денег не хватит. Словом, этот человек способен оказать нам серьезную услугу – и он нам ее окажет.

– Странная логика. Зачем же мы помогали Шмелю?

– Затем, Димочка, что Шмель станет теперь его головной болью. Сам понимаешь – долг платежом красен, а мы этих башибузуков разведем. Культурненько и без кровопролития. За это – и тот, и другой кое-чем нас отблагодарят.

– Скользкая дорожка.

– А в политике все скользко, Дима. Скользко до отвращения. Потому и не хочется посвящать тебя во все детали.

– Возможно, вы правы.

– Прав, Дима, к сожалению, прав. – Павел Викторович поерошил темный ежик волос на затылке. – Я ведь тоже был когда-то романтиком и верил в добро. Собственно, я и сейчас в него верю, но при этом твердо знаю: добро обязано быть с кулаками. Без кулаков его просто разотрут в порошок. А уж новое тысячелетие готовит такие сюрпризы, что о романтике человечество вовсе позабудет.

– Что вы имеете в виду?

– Я, Дима, имею в виду суть человеческую. Люди – они ведь как были животными, так ими и остались. Маньяки, террористы, безумные толпы – все это тоже было всегда. Но!.. – Павел Викторович поднял указательный палец. – В прежние времена не было масс-медиа и не было столь продвинутых шулерских возможностей. Сегодня можно дурить друг друга на уровне воистину космическом. Надо голос подделать? Без проблем. Видеопленочку снять с ожившим трупом? Тоже несложно. Благо есть и программы соответствующие, и аппаратура. Денежки с паспортами уже на любительских принтерах научились шлепать, отпечатки пальцев меняют, профиль и фас лепят на любой вкус.

– К чему вы клоните?

– Я к тому клоню, что ты перед операцией пальчики в специальную жидкость обмакнул, усики наклеил – и хрен кто теперь докажет, что ты там присутствовал. Техника, Дима, выросла, а человеческая душа нет. Значит – что?.. Значит, воленс-неволенс придем к тотальной биокодировке. По зрачкам глаз, по ДНК и прочей хренотени. И со спутников будем следить за всеми разом, в любую минуту будем знать кто и что ест, чем запивает и с кем спит.

– Честно говоря, похоже на бред.

– Похоже, но в том-то и дело, что не бред. Помяни мое слово, все случится еще при нашей жизни. И робокопы первые появятся, и первые системы массового слежения. И это будет на порядок эффектнее, чем примитивное стукачество. Европа-то с Америкой тем и живут, что сосед на соседа доносы пишет. Но это уже вчерашний день. Уже завтра людей занесут в компьютерные картотеки, нашпигуют микрочипами и возьмут под прицелы скрытых камер,

– Кстати, насчет камер… – Дмитрий потер лоб, вспоминая. – Похоже, нас кто-то сдал.

– То есть?

– Возле дачи были посторонние. Я видел вспышку, – это наверняка фотокамера.

– Так… – Рассохин озабоченно забарабанил пальцами по подлокотникам кресла. – Что они успели снять?

– Шмель наверняка попал в кадр.

– А ты?

– Я тоже, хотя был с усами и в пижаме.

– Понятно, – Павел Викторович поднялся из кресла, нервно прошелся по залу. – Курлыкин! Где ты там, друг ситный?

Из полумглы призраком выплыл секретарь.

– Все слышал?

Курлыкин безмолвно кивнул.

– Разберись и доложи. Это серьезно. – Павел Викторович обернулся к Дмитрию. – Эх, Дима-Димочка! Знал бы ты, как я устал. Все эти перелеты с места на место, беседы с прощелыгами и нуворишами. Утром он тебе зад лижет, а вечером промывает косточки с твоим недругом. Один губернатору про тебя кляузничает, второй мэру. И никаких тебе концертов с Митяевым или Никольским, никаких семейных уикэндов на природе. Я, Дима, треть свободного времени провожу среди пассажиров авиарейсов. Засыпаю под гул турбин на высоте десяти-одиннадцати километров – вот и вся моя романтика.

– Смотритесь вы молодцом.

– Какое там! При таких условиях дотянуть до среднего возраста абхазца – откровенная фантастика. Если даже основатель «Гербалайфа» до пятидесяти не дожил, чего там говорить о нас смертных. В общем, как писал Илья Эренбург, кто-то должен задыхаться, чтобы другие могли дышать. – Хозяин кабинета вновь устроился в кресле, забросив ногу на ногу, изящно качнул лаковой туфлей. – Ладно… Что у нас с товаром?

– Завтра отгружаем. Комплектация, правда, неполная, но что уж есть.

– Сроки, Дима! Сроки поджимают. Самое удачное сейчас время. Все на Кавказ смотрят, про Югославию забыли. Только огонек-то тлеет! Чуть дунь, и вновь разгорится. За год в одном только Косово взорвали около сотни православных храмов. Сербы на улицы выходить боятся, священников, говорят, как баранов режут. И это все при живых натовцах! ЮНЕСКО молчит, совет безопасности воды в рот набрал. Уже и сами понимают, что напортачили, но признать не решаются.

– Думаете, снова все повторится?

– Проще простого, Димочка! Политики – они ведь народ малограмотный, учиться на примерах прошлого не желают. Это только так называется – большая политика, а в действительности – на людей властям глубоко плевать. И та же западная демократия на деле всего лишь закамуфлированная автократия. Ковырни ноготком – и польет гной. Смотри, как Франция начала крыситься! Просто диву даешься! Такая вроде страна, – и фильмы замечательные, и писатели умнички, а взяла и арестовала парусник «Седов». Чисто пиратская акция! И скажи, чем они лучше тех выродков, что берут в плен заложников? Даже хуже – потому что маскируются под цивилизованных. Сами в гости пригласили, и сами же взяли арестовали! А на паруснике, между прочим, желторотые курсантики. Вот и получается, что взяли в залог пацанов. В обмен на те же баксы и франки! – Павел Викторович покачал головой. – У актрис Сафоновой и Захаровой детишек отняли. И тоже по закону. А на деле – не закон это, а голимый шовинизм. Если мама русская, а отец француз, то закон никогда не встанет на сторону матери, – вот и вся их правда.

– Честно скажу, Франция меня самого огорошила.

– Историю нужно читать, Димочка! Они и раньше подобные фокусы выкидывали. Экспедиционный русский корпус тоже ведь за них кровушку проливал в Европе. Еще перед гражданской войной – по просьбе французского правительства. Вот Россия и откликнулась, послала пехоту. Только господа французики в джентльменство играть не собирались, использовали гостей по полной программе – кидали, считай, в самые гиблые места. А когда наши солдатики возроптали, так их окружили и расстреляли из пушек. Без затей и лишних разговоров. Чуть ли не пятьдесят тысяч! – Павел Викторович раздраженно махнул рукой. – Что Франция! У них, Дима, у всех бардак. В Ирландии католики протестантов по сию пору мочат. Израильтяне с ливанцами не могут договориться. Или операция «Лиса в пустыне»… Помнишь, когда оно все началось? Как раз за день до импичмента американского красавчика. Люди уже забывают, а ведь так оно все и было. Любой возможностью пользовались, чтобы отвлечь внимание от президентских амуров. Вот и врезали по Ираку. Наобум и наспех, без достаточно веских причин. А там дошла очередь до Югославии. Спасибо подружке Монике! Вдоволь нацедила кровушки человеческой.

– С женщинами многим не везет, – философски заметил Дмитрий. – Наши генералы с прокурорами тоже на них спотыкаются.

– Спотыкаются – да, но войн не затевают! А вот у этих псевдодемократов духу не хватает подать в отставку. Вспомни, как Штаты слезками обливались, глядючи на судебный процесс. Следы на платьишке Левинской чуть ли не в лупу разглядывали. Дескать, не случайная сопля, а семя нашего первого! – Рассохин фыркнул. – Ну, скажи, что не цирк!

– Цирк. – Согласился Дмитрий. – Если желаете, можно даже выступление на эту тему подготовить. По всем местным телеканалам. Ход – беспроигрышный. Уверен, электорату понравится ваш пыл.

– Брось!.. Нынче все в дружбу играют. В усмерть бьются за иностранные инвестиции. И «Седова» проглотят, и Косовский беспредел, и еще дюжину зуботычин, – только бы не злить заокеанских спонсоров. Вот и я буду помалкивать. Пусть тошно и противно, а промолчу.

– Противно – это да. – Дмитрий рассеянно потер лоб. – Так что там все-таки с каналом?

– Все будет тип-топ, не волнуйся. К моменту погрузки – и бумаги нужные организуем, и приемосдаточную комиссию. Пломбу нарисуем такую, что ни одна тварь к вагонам не приблизится.

– И это все…

– Да, да, Дима! Помощь того самого человечка, о котором мы тут говорили. Сам видишь, как все запутано.

– Неужели нельзя было подключить силовиков?

– Признаюсь честно, нет у меня там надежной поддержки. Да и не умеют они хранить тайн. Ты последи за военными сводками! Сначала спецоперации придумывают, потом гордо объявляют о них по телевидению, а уж после претворяют в жизнь. И прости меня, кинуть наши полковники с генералами могут проще простого. Случись что в дороге, тому же Краевому мы без труда заткнем рот, а вот спецслужба будет блюсти честь мундира до конца. И сдаст со всеми нашими потрохами, выставив крайними и виноватыми. Нет, Дима, из двух зол всегда выбирают меньшее…

Едва слышно пискнул сотовый телефон, из полумрака вновь возник Курлыкин.

– Вызывают, Павел Викторович. Если не забыли – у вас сегодня встреча. В «Промнефтегазе». А потом собрание с избирателями.

– Да, да. Помню, черт их дери… – Рассохин поднялся из кресла, хмуро протянул Дмитрию руку. – Ладно, Дима, бывай. Лечи Стасика, за погрузкой вагонов лично проследи. Нужные люди будут на месте.

– Я так понимаю, с проплатой все решено?

Павел Викторович поднес палец к губам.

– Почти. Но об этом не должна знать ни одна живая душа. Ты понял?

Дмитрий кивнул.

– Кстати, от Киры тебе привет. Сегодня передавала.

– От Киры? – Дмитрий просветлел лицом.

– Ну да, соскучилась девочка. Такие вот дела… – Павел Викторович рассеянно принял из рук приблизившегося Курлыкина дипломат. – А за сделанное, Дим, спасибо.

***

Зеркало откровенно не радовало. Землистое лицо Шмеля на этот раз было бледным. А уж в сравнении с румянцем обрабатывающего рану медбрата казалось вовсе неживым. К услугам последнего все-таки пришлось прибегнуть. Кровь никак не желала униматься, и, забраковав работу Худого, оперативно нашли знакомого лепилу.

– Скоро там?

– Последние штришки, потерпите…

Шмель, морщась, вновь посмотрел на себя в зеркало. Костистый, сутулый, седой, – взглянуть издалека – старик стариком. Так его, правда, никто еще не осмеливался называть. Никто, если не считать того огольца, что выдернул его из-под стволов Баевских прихвостней. Пожалуй, иметь подобного стрелка не отказался бы и самый крутой пахан. Только попробуй купи такого! Настоящий бой – не выстрел исподтишка – с крыши или в подъезде. Киллеров сейчас – как грязи, а вот нормальных бойцов днем с огнем не сыщешь…

– Вот и все. Двигайтесь осторожнее, спать желательно на спине. Завтра или послезавтра повязку сменим.

– Заплати ему, – Шмель кивнул Худому на лекаря, сумрачно добавил: – И скоренько сюда Ляму с Сивым!

Чтобы не смущать братков тощим перебинтованным торсом, вор набросил на себя махровый халат. Из столешницы достал шило, спрятал в рукаве. Проверяя крепость повязки, прошелся по кабинету. Кажется, лепила постарался на совесть. Дышать стало, конечно, трудновато, зато можно не тревожиться за бок.

Постучали в дверь, вор обернулся. Вошедшим кивнул на стулья, сам садиться не стал. Подойдя к сейфу, достал пару перетянутых бечевками пакетов, швырнул на стол.

– Вот, голубки, нашли полчаса назад в вашем офисе. В шкафчике у Сивого. А несколько часов назад меня пытались пришить. Что скажете?

Сивый, часто моргая, сполз со стула, на коленях шагнул к хозяину.

– Шмель, гадом буду! Не знал ничего про Бая!

– Да ну?.. А должен был знать, как думаешь? – Вор неторопливо прошелся по кабинету.

– Должен, – голова Сивого покаянно упала на грудь.

– Так… Ну, а ты чего молчишь, умник?

Ляма гулко прокашлялся.

– Чиститься надо, Шмель. С Баем еще Кочет был…

– Кочета усыпили.

– Это он так лепечет. Сдается мне, надо его тряхнуть покрепче.

– А что скажешь насчет Сивого?

– Насчет Сивого? – Ляма замялся. – Вообще-то охраной заведовал он. Опять же Баю когда-то рекомендацию давал…

– Шмель, да разве я смог бы!.. Чтобы за эту драную зелень продать!..

Резким ударом вор поддел стоящего на коленях. Носок туфли угодил точнехонько под правое нижнее ребро. Задохнувшись от боли, Сивый эмбрионом скрутился на ковре.

– Это урок, Сивый. Добрый урок.

– Кончить надо падлу, – предложил Ляма.

– Согласен… – Шмель сделал шажок в сторону. – Сивый! Я тебе говорю! Подними голову.

Лежащий судорожно дернулся, кое-как поднял лицо. По щекам его текли слезы, губы кривились.

– Шмель, верь мне, я не продавал…

– Возможно. – Вор спокойно кивнул. Взяв стоящий на столе стакан, протянул Сивому.

– На, пей.