Гость внутри

– Передашь, – сообщил парень в воздух. Он будто бы ни к кому не обращался, просто сидел на лавке и пялился на фонтан.

– Куда? – поинтересовался Алексей.

– Адрес, – безлико возвестил парень. На скамейку между ним и Алексеем легла бумажка.

– Кому? – спросил Беляев.

– Шныре.

– Кому-у?

Парень перевел взгляд с фонтана на Алексея:

– Ты что, чувачок, глухенький? Сказал же: Шныре!

– А кто такая Шныра? – не понял Беляев.

Парень посмотрел на него с каким-то новым оттенком во взгляде.

– Лох, – сообщил он в своей обычной манере в воздух. Затем поднялся со скамейки и добавил: – Приедешь по адресу, спросишь Шныру. Покеда, чувачок.

И парень пошел прочь. Алексей подскочил, догнал, тронул за плечо:

– А поче…

– Отвянь, ламер, – вполне доходчиво ответил на все возникшие и невозникшие вопросы парень и дернул плечом, стряхнув руку Беляева.

Алексей какое-то время, оторопев, смотрел на удаляющуюся спину, потом заглянул в пакет. Там лежал спортивный костюм, в который явно что-то было завернуто. Беляев решил не давать волю любопытству, в конце концов, это не его дело, что в пакете и какая такая там Шныра. Леша закрыл пакет, развернул бумажку с адресом и кхекнул.

– Ну и концы у вас, ребята, – пробормотал он под нос и направился к метро.

В квартире явно ощущалось чье-то присутствие, но дверь открыли не сразу. За обшарпанной и разбухшей деревянной поверхностью слышались постукивания, шарканье и даже напряженное сопение. Тусклая ручка иногда нервно дергалась. Кто-то стоял за дверью, гадая, следует открывать или визитер уйдет. Алексей трижды успел позвонить, прежде чем с той стороны раздался голос:

– Кто? – Голос прозвучал неровно, с нервной дрожью.

– Я от Витаса, – не растерялся Беляев. – Мне Шныра нужна.

– Какая шныра? – послышалось из-за двери.

– Видимо, та, что живет в этой квартире. Я по просьбе Виталия Яловегина принес тут кое-что. – Разговор через дверь начинал раздражать.

– Что принес?

– Костюм спортивный. Фирма. Продать хочу по спекулятивной цене, – рассердился Алексей. – Вы откроете или нет?

– Открою, – снизошел до ответа невидимый неврастеник и защелкал засовами.

Алексей ждал. Вскоре дверь распахнулась и на пороге появился огромный толстый мужик. Такие обычно излучают море обаяния и добродушия, всегда спокойны, чаще веселы. Но только не этот. Этот дергался, нервно теребил пальцы, а по лицу, как в чехарду играли, прыгали нервные тики. Алексей обратил внимание на то, что если у мужика перестает подергиваться веко, то начинает дергаться щека, а ей на смену приходит уголок рта. «Готовый клиент дурки», – подумал Беляев.

– Значит, ты от Витаса? – переспросил дерганый толстяк.

– Да, – кивнул Алексей. – Могу я, наконец, видеть ту женщину, к которой меня направили?

– Какую женщину? – не понял толстяк.

– Ну, Шныру эту, или как там…

– Чмо. – Толстяк нервно хихикнул. – Шныра – это не баба. Шныра – это я. Проходи.

Алексей прошел в квартиру, и Шныра закрыл за ним дверь. Беляев повернулся и вопросительно посмотрел на хозяина.

– На кухню, – указал направление толстяк.

Леша протопал на кухню, маленькую и замызганную. Не дожидаясь приглашения, присел на табурет. Шныра задернул грязную выгоревшую на солнце занавеску и посмотрел на Беляева:

– Ну?

– Чего ну?

– Где костюм? – Шныра хрустнул пальцами, запихнул правую руку в карман джинсов, левая же метнулась к подергивающемуся рту. Толстяк принялся усердно обгладывать ноготь на большом пальце.

– Здесь. – Алексей протянул пакет. В его голове крутились неприятные мысли: «Это что, игра какая-то? Или этот Шныра больной на всю голову? И вообще, что я принес? Что лежит в пакете завернутое в спортивный костюм? Ведь там точно что-то лежит».

– Точно фирма? – вцепился в пакет толстяк. – Посиди, я проверю.

С этими словами Шныра выскочил из кухни с пакетом в обнимку и заперся в ванной. Через какое-то время, что Беляев убил, изучая скудную кухонную обстановку, толстяк снова появился в дверях. Дергался он точно так же, но, кажется, теперь был весьма доволен.

– Действительно, хорошо, – кивнул он. – Но спекулятивная цена – это чересчур, так Витасу и передай. Хотя я понимаю, что это стоит больше, цены растут, так что я согласен на некоторое повышение цены, но не до спекулятивной. Так Витасу и передай. Впрочем, я сам с ним переговорю. Подожди еще минуту.

Шныра снова исчез из поля зрения, на этот раз удалился куда-то в глубины плохо освещенной квартиры. Чем-то там зашуршал, стукнул. Алексей услышал, как Шныра с кем-то тихо разговаривает. Вскоре он появился, сжимая в руках газетный сверток.

– Держи, передашь Витасу. Там даже больше, но спекулятивно – это ни в какие ворота. Так и скажи. Если будет заламывать, с ним никто не станет работать.

Алексей поднялся с табурета и взял в руки сверток, что-то легкое, завернутое в газету, достал из кармана заранее приготовленный пакет.

– До свидания.

– Счастливо. – Толстяк начал подталкивать гостя к двери. – Поосторожнее там… И не забудь передать Витасу, что я тебе говорил…

Дверь резко хлопнула, защелкали запираемые замки. Алексей задумчиво двинулся вниз по лестнице, заворачивая полученный груз в пакет.

Виталик уже был дома. Алексей прошел на кухню, молча сунул сверток приятелю.

– Вообще-то здорово, Бляев, – поприветствовал Яловегин.

– Привет.

– Как сработал? Все успешно?

– Да. Тебе этот дерганый просил передать, что цены растут и он готов дать больше, но спекулятивная – это грабеж.

– Какая спекулятивная? Ты о чем? Что за бред?

– Не знаю, – честно признался Леша. – Я сдуру брякнул, пошутить хотел, а он, кажется, всерьез воспринял.

– Ладно, разберемся, – чуть помрачнел Виталий. – Только ты в другой раз сдуру не брякай.

– Виталь, что в пакете?

– В этом? – поинтересовался Яловегин и достал сверток. – Ты действительно хочешь это знать?

– Да.

Яловегин развернул газету, и на стол высыпалась пачка денег. Долларов. Виталий подхватил расползшиеся купюры, собрал их в кучу и принялся пересчитывать. Бумажки весело мелькали в его руках. Яловегин закончил считать, посмотрел на деньги удивленно, будто видел в первый раз в жизни, и принялся пересчитывать заново. Когда последняя бумажка вернулась во вновь собранную кучу, Виталик присвистнул и серьезно посмотрел на Беляева:

– Что ты ему наплел?

– Кому? – не понял Беляев.

– Шныре.

– Да ничего, – замялся Леша и пересказал разговор на лестничной клетке и на кухне у дерганого мужика.

– Ну ты даешь! – рассмеялся Яловегин. – Знаешь, на сколько ты ему сдуру брякнул? Считай, что премиальные у тебя в кармане.

– Виталь?

– Ау?

– За что эти деньги? Что было в том пакете, который я передал Шныре?

– А ты не знаешь? – хитро сощурился Виталик. – И в пакет ты не заглядывал?

– Ну, заглядывал. Там спортивный костюм лежал, а в него завернуто что-то было. Что?

– Тебе оно надо? Твое дело пакет передать, денежку получить и отвалить. Куда ты лезешь, Бляев?

– Куда хочу, туда лезу, – довольно грубо отозвался Алексей, чувствуя, что его снова начинает нести, как тогда с родителями. – Я имею право знать, что я сегодня таскал с собой через весь город.

– Имеешь. Ну, хорошо, – кивнул Яловегин. – А сам ты не догадываешься?

– Нет.

– Дурь ты таскал.

– Наркотики?! – Алексей почувствовал, как внутри его все рушится, осыпается куда-то с громким треском. – Ты что, торгуешь наркотиками?

– А что в этом такого? – удивился Виталий. Торговать можно чем угодно. Закон рынка: спрос рождает предложение. А здесь самый спрос. И вещи это не дешевые, так что заработать можно очень даже ничего. Я же не заставляю их жрать это все. Я только даю им такую возможность. А уж выбор человек делает сам.

Беляев вскинулся, подскочил, чувствуя, как краснеет лицо, горят уши, то ли от стыда, то ли от гнева.

– Ты заставил меня принимать участие в торговле наркотиками! Ты…

– Почему заставил? Ты сам пришел и попросил дать тебе работу. Тебе деньги нужны?

– Деньги?! – Алексей полез в карман и вытащил оттуда полученные утром деньги и ключи. – Забирай! Я не буду торговать этим и не желаю иметь с тобой никакого дела.

– Бляев, остынь. Потом приползешь, самому неприятно будет назад проситься.

– Я не буду! – рявкнул Алексей и бросился к двери. – Слышишь, никогда не буду!

Когда Беляев с грохотом захлопнул за собой дверь, Виталик подошел к окну, чтобы посмотреть вслед Алексею.

– Будешь, – произнес он грустно. – Теперь уже будешь, Лешенька. Потому как деваться тебе некуда.

6

Петр Зарубин. Москва. Много лет назад

Дул ветер. Почему-то в этом районе всегда дует ветер. Я шел к метро. Было уже далеко не лето. Ветер тоже особенной теплотой и лаской не отличался, иле-вался холодными колючками, что впивались в лицо и тут же таяли. И несмотря на это, мне было душно.

Именно тогда я понял, что мне все время душно. Душно в этом районе, душно на этой улице. И дело не в местности, когда спущусь в метро и поеду к центру, мне все равно будет душно…

Вагон мерзко покачивало, до тошноты. Я расстегнул куртку, распахнул полы, стянул шарф, что пестрой веревкой обвил шею. Душно. Дернул галстук – ненавижу галстуки! Расстегнул верхнюю пуговицу у сорочки, затем еще одну. Бабка с непомерно огромной сумкой сидит напротив, косится, как на восьмое чудо света.

Душно! Срываю галстук вовсе, сую в карман. Пытаюсь расстегнуть пиджак – не выходит. Я дергаю ткань, с мясом вырываю пуговицу, кругляшок пластмассы отлетает в сторону, падает, катится… Бабка смотрит с злобой, презрением. Я чувствую, что сейчас начнет громогласно вспоминать, какие люди были в ее время и какая нынче молодежь пошла. Ненавижу бабок! От них мне тоже душно. Только теперь понимаю, что душно мне в этом городе.

Он давит, не дает вздохнуть. Он забирается в легкие смогом и гарью, парами бензина и вонью брошенных на асфальт бомжей. Он мозолит глаза бесконечными толпами, качающимися в такт непонятно чему телесами, несущимися в никуда машинами. Он давит мегатоннами рекламы, объявлений, нелепых выкриков. Он норовит испачкать, задушить суетливой ложью, бегущим лицемерием, чехардой грязи бесчеловечных человеческих отношений.

Мне душно! Душно!

Тогда я сбежал в другой город – не помогло. Я пошел пешком по деревням – духота мегаполиса сменилась духотой деревни. Эта не стягивала шею галстуком, а нежно тянула запахом навоза, сена и закономерной безысходности.

Да, безысходность! Тогда с одним мужиком пили. Не помню где. Кажется под Ростовом, совсем рядом с городом. Там даже газ протянут был. И как его звали? Миша? Гриша? Нет, вроде все же Миша. Дядя Миша из Парижа. Почему из Парижа? Видимо, я тогда так шутил.

– Ты, паря, не прав, – сказал он, ткнув пустым стаканом в стол.

– Почему это? – пьяно возмутился я.

– Ты говоришь, что от духоты бежишь, что душит тебя что-то.

– Или кто-то, – кивнул я.

– Не важно, – отмахнулся дядя Миша. – Не важно. Знаю я, от кого ты бежишь. Вот это важно!

– От кого?

– Давай выпьем.

– Давай.

И выпили. Дядя Миша из Парижа замолчал. Надолго замолчал.

– Так от кого? – не выдержал я. – От кого я бегу? Кто меня душит?

– Сам, – грустно произнес он, прикрывая глаза.

– Что?!

– От себя ты бежишь. Сам ты себя душишь. Старая это история, паря. Все бегают. Только вот пока никто не сбежал. Так-то.

В глазах потемнело. Рука сама вцепилась в столешницу.

– Открой окно, – прохрипел я.

– Зачем?

– Мне душно…

А потом я все-таки напился. Дядя Миша… Да, все же его звали Мишей. Так он отрубился довольно быстро, а я, хоть и был пьян, заснуть не смог. Зато я смог встать, пойти на кухню и открыть вентиль у замырзаной газовой плитки. Мне помнится, я кричал что-то:

– Не смог? Ты говоришь, что еще никто не смог убежать? Смотри, я смогу сделать то, чего не смог никто. Я…

Я ждал, что наконец пропадет удушье. Но оно не исчезло, зато в легких навсегда остался запах газовой плиты, вонь газа. А еще в памяти остался образ дяди…иши из Парижа. Как же все-таки его звали? Не важно, он умер раньше меня. Тихо, во сне. Он так и не узнал, что вырвало его из объятий так горячо любимой им жизни.

А я так и не узнал, что такое жизнь без постоянного ощущения духоты. Я очень хотел, чтобы не было душно, я мечтал о глотке свежего воздуха. Я не получил его. Вместо него пришла еще более жуткая, сводящая с ума духота. Духота без конца и края…

7

Алексей Беляев. 23 года. Воспоминания

– А-а-а, Лелик!

Мужика в байкерском прикиде, распахнувшего дверь, звали Гариком. То ли на самом деле, то ли кликуха такая – Беляев не знал, и это его не трогало. Алексей приносил сюда товар и получал за него деньги. Сегодня это был уже седьмой заход, и Гарик вел себя довольно свободно, совсем не так, как в первый приход. Тогда он смотрел на Лешу настороженно, ловил взгляды, движения и недомолвки. Сейчас же Гарик принял его совершенно по-свойски.

– Заходи-заходи, – продолжал радушно гудеть он. – Вон на кухню. Знакомься. Это Вова, это Мана-вар. Вон там в углу… Впрочем, он уже нахрюкался. Это Капрон.

Алексей окинул беглым взглядом сидящих на кухне. Вова выглядел вполне солидным упитанным дядькой лет тридцати. Даже простецкий прикид, черные кожаные штаны и черная футболка с какой-то байкерской картинкой с кучей фенечек, выглядел на нем не дешевым тряпьем, а дорогим костюмом, вылизанным до безупречного состояния. Так мог выглядеть маскарадный костюм какого-нибудь богатея, которому стукнуло бы вырядиться байкером на Новый год, например.

Названный Капроном, напротив, был неряшлив и замызган. Длинные волосы грязными прядями спускались на плечи, на поцарапанной роже цвела недельная щетина. Возраст Капрона Алексей определить не взялся бы, но поведением тот смахивал на безмозглого подростка из серии «пепси-пейджер-МТУ». Ткнувшегося мордой в тарелку Манавара Леша рассмотреть не смог.

Беляев пожал пару липких рук. Кивнул, пробормотал что-то дежурное. Гарик подсуетился, подставил стул, усадил: «Садись, садись!»

– Ну как? – поинтересовался наконец. – Принес?

Алексей чуть заметно вздрогнул и пробежался взглядом по лицам гариковских гостей.

– При них можно, – разрешил Гарик. – Это свои.

– Насколько свои? – заартачился Беляев.

– В доску, – не задумываясь, бросил Гарик.

– Принес, – кивнул Алексей.

– Сколько?

– Как договорились.

– За почем?

– Как обычно, – пожал плечами Беляев. – Если хочешь, можешь пару сотен накинуть.

– За что? – не понял Гарик.

– За глаза мои красивые, – усмехнулся Алексей.

Гарик шумно плюхнулся на табурет, засопел натужно, потом расслабился. Складки сосредоточенности на лице разгладились, появилась кривая ухмылка.

– Все шутишь?

– А чё еще делать?

– Пить, – встрял в разговор мужик, которого Гарик назвал Вовой. Он как раз разливал по стаканам дешевую водку. – Эй, радушный хозяин, подай гостю тару.

Гарик молча протянул руку в сторону шкафчика, выволок оттуда граненую емкость. Водка вялой струйкой потекла в стакан. Дозатор, что стали ставить теперь на каждое горлышко, не хотел делиться сорокаградусной жидкостью.

– Больше поворачивай, – проворчал Гарик.

– Не учи, – скосился на него Вова. – Мне процесс нравится.

Наконец ритуал разлития был закончен, и Гарик поднял стакан «за знакомство».

– Пельмень бери, – посоветовал Капрон. – Пельменем очень хорошо закусывается. Или, если хочешь, заварочки холодненькой крепенькой налью? Ей запивать одно удовольствие. Тебе сахарку кинуть? Правда, не растворится ни хрена, ну да хрен с ним.

– Спасибо, – кивнул Леша, жуя заплывшую жиром пельменину.

– Значит, это ты тот благодетель, который снабжает нас кайфом последние полгода? – возобновил разговор Вова. – На кого работаешь?

– На себя, – довольно резко ответил Беляев, подобная активность со стороны этого непонятного Вовы раздражала.

– Не дурно, – одобрительно кивнул Вова. – А все-таки?

– Это компаньон Витаса, – ответил за Беляева Гарик.

– Этого козла?! – взвился Капрон. – Послушай сюда, Леха, гнилой чувак этот твой Витас. Я смотрю, ты парень ничего, так вот, не стоит тебе с этим гнусом дело иметь.

– Свое отношение к Витасу при себе держи, – порекомендовал Вова. – Все знают, что он тебе не нравится, и все знают, почему он тебе не нравится. Напомнить?

– Отлезь, гнида, – огрызнулся на него Капрон.

– Ого! – восхитился Алексей такому знанию классики со стороны довольно серого на вид Капрона. – Булгакова читал?

– Чего это он? – спросил Капрон, поворачиваясь к Гарику. – Наехал?

– Все в порядке, – поспешил успокоить Гарик и добавил, обращаясь уже к Леше: – Это он кино у меня на днях посмотрел.

– А, ты про ту лажу? – догадался Капрон. – Хренота.

– Что, не понравилось? – заинтересовался Беляев.

– Хренота на постном масле, – выдал приговор Капрон. – На хрена было над собакой издеваться, а потом нормального мужика опять в собаку. И эти – чудаки! Один еще хоть отбрехаться может, а второй так ваще интель сраный.

– Это какой? – Беляев потерял нить рассуждения.

– Этот… как его? Ну, этот… Еврей который. Бар-моглот!

– Борменталь, – поправил Вова, что задумчиво цедил водку маленькими глоточками.

– Один хрен, – махнул рукой Капрон. – Давайте лучше выпьем.

– Пей, – отмахнулся Гарик. – Только по примеру дружка своего мордой в стол не падай. Хватит здесь одного балбеса. Лелик, ты товар-то доставай.

Беляев молча откинул полу куртки, расстегнул спрятавшуюся под ней поясную сумочку и выволок на стол несколько пакетиков с травой. Гарик протянул руку, развернул один, принюхался. Ноздри жадно затрепетали.

– Может, кальянчик раскурим? – подмигнул он Вове.

– Давай, – обрадовался Капрон.

– Глохни, – посоветовал ему Вова с той интонацией, с которой отцы дают советы неразумным отпрыскам.

Гарик достал из-под стола пластиковую пивную бутылку, содрал с нее этикетку. В руке его появилась зажигалка, с помощью которой он принялся прожигать в пивной таре отверстие. Затем Гарик начал химичить с бутылочным горлышком. В ход пошла фольга от сигаретной пачки, в которой тоже появились дырочки, потом туда набилась порция травы. Гарик критически осмотрел устройство и удовлетворенно хмыкнул: «Годится». Он щелкнул зажигалкой и, когда кальяновый наполнитель начал тлеть, присосался к дырке в бутылочном боку.

Затуманившиеся внутренности кальяноподобной конструкции, начавшие было наполняться дымом, просветлели, затем дурман снова заклубился внутри густым туманом. Гарик выдохнул, зажмурился, молча протянул импровизированный кальян Вове. Тот затянулся пару раз, повернулся к Беляеву:

– Будешь?

– Я не курю, – ответил Алексей.

– Да ладно! – не поверил встрепенувшийся Гарик. – Еще скажи, что ни разу не пробовал.

– Ни разу, – кивнул Алексей.

– Свистишь! – вклинился Капрон. – Торгуешь и не пробовал? Так не бывает.

– Попробуй, – протянул бутылку Вова. – Хорошая трава.

– Не хочу, – покачал головой Беляев.

– Боишься! – поддразнил Капрон.

– Заглохни, – цыкнул на него Вова. – Попробуй, с одного разу все равно ничего не будет.

– Ну да, – меланхолично кивнул Алексей. – С одного не будет, зато со второго…

– И со второго не будет, – заверил Гарик. – И с десятого. Это ж не героин. Так, травка – натурпродукт. А потом, кто тебя заставляет второй раз пробовать?

– Ну, например, тот, кто заставляет попробовать первый раз, – пожал плечами Леша.

– А кто тебя заставляет пробовать первый раз? – удивился Вова. – Я не заставляю, я предлагаю. Не хочешь – как хочешь, нам больше достанется.

– Если ты из-за бабок, то не бери в голову, – расщедрился Гарик. – Я угощаю.

Беляев заколебался. Соблазн попробовать возникал не единожды, но мешал заложенный чуть не с детства патологический страх. «А вдруг подсяду и не слезу? А с другой стороны, вон они: Гарик, Вова, этот сопляк Капрон. С ними ж ничего плохого не происходит. Никто не умер, никто не сидит. Живут как жили, и ничего. Правда, покуривают время от времени, ну, так они и водку пьют время от времени. Никто ж не спился. Просто во всем нужно знать меру», – подумал Беляев и принял бутыль.

Дым был горьким и чуточку отдавал паленой пластмассой, вероятно, от бутылки.

– Ну как? – поинтересовался Капрон.

Леша прислушался к ощущениям, затянулся еще раз, снова прислушался.

– Никак, – честно ответил он, протягивая кальян Капрону.

– Ничего, – подбодрил тот, присасываясь к отверстию в баллоне. – Ща торкнет. Первый раз никогда не бывает сразу.

– Точно, – подтвердил Вова с видом знатока. – Это ж не водка. Вообще прислушиваться к себе не надо. Ждать чего-то. Не надо. Придет само. План, он добрый, плавный.

Пивная бутылка еще раз прошла по кругу, затем еще раз. Долго ожидавший чего-то необычного Беляев вдруг понял, что его на самом деле торкнуло. Описать свое состояние он, пожалуй, не взялся бы. Все стало восприниматься как-то иначе, но кайф был совсем не алкогольный. Казалось, что окружающая действительность неожиданно повернулась к Алексею своей ласковой стороной.

– Лелик, ты как? – вторгся в сознание голос Гарика.

– Нормально, – кивнул Беляев. – На самом деле пойду я потихоньку. А то мне еще до дому, до хаты пилить и пилить, а спать на улице неохота.

– Так оставайся, – предложил Вова.

– Не-е, я предпочитаю дома спать, – упрямо протянул Алексей. – Спасибо этому дому, пойду к другому.

Беляев поднялся, все вокруг поплыло куда-то, закачалось, заплескалось мягкими ласковыми волнами. Алексей неторопливо побрел к выходу. У двери повернулся:

– Радушный хозяин, дверь открой, а то в твоих замках сам черт ногу сломит.

– Стой, – напомнил Гарик. – А бабки?

– Ах да. – Беляев сморщился. – Бабки. Бабки-бабки… Гони бабки и открывай ворота.

Гарик суетливо выволок деньги, впихнул Алексею прямо в руки:

– Ты дойдешь?

– А чё мне сделается? – пожал плечами Беляев.

– Ну, смотри.

Когда Гарик закрыл дверь и вернулся за стол, Капрон храпел, уткнувшись рожей в стол. Вова медленно втягивал в себя остатки дурмана, что дымился в пивной бутылке.

– А ведь он, кажется, действительно первый раз попробовал, – задумчиво произнес Гарик.

– Кто? – не понял Вова.

– Леха этот.

– Приятель витасовский? Да бог с ним. Ты мне лучше скажи, где ты этих козлов подцепил? – Вова кивнул в сторону Капрона и Манавара.

– Да так, – задумчиво пробормотал Гарик себе под нос. – Прибились на днях, на горке. Так… Давай-ка лучше водочки. И пельмень свежий запусти варить, а то этот замерз уже.

8

Алексей Беляев. 24 года. Воспоминания

Клуб назывался как-то похабно, чуть ли не «Голубая устрица». И хоть название на самом деле звучало несколько иначе, собирались там именно те самые пресловутые голубки. Витас, когда первый раз отправлял его туда, так и пошутил:

– Бляев, ты там хоть раз был?

– Нет, а что там?

– Увидишь, тебе понравится, – хохотнул Ялове-гин и с пафосом провозгласил: – Летела стая голубей, один другого голубей.

– Чего? – не понял Алексей.

– Гомики там собираются. Как один хмырь написал у нас в лифте, пидарасы.

– Не пидарасы, а пидоразы, – поправил Леша. – А в общем, один хрен. Я когда служил, у нас один такой тоже попался. Написал на заборе про прапора: «Наш Виталик, – вы с ним тезки были, так вот: – Наш Виталик пидарас и еще раз пидарас».

– О том, как его поймали и отметелили, я слушать не хочу, – скривился Витас.

– А его и не метелили. Кто-то стуканул, его поймали и… Прапор у нас с понятием был, не такой дуб, про которых анекдоты травят. Он его за стол посадил, дал тетрадку на сорок восемь листов и велел писать «Наш Виталик педераст и еще раз педераст», и так от первого до последнего листа. Пока тот всю тетрадь не исписал, ни жрать, ни спать ему не давал. А когда этот хмырь закончил, у него уже желания писать на заборе не было. Кроме того, на всю жизнь запомнил, как это словарное слово пишется.

– Садисты, блин, – усмехнулся Виталик. – А еще спрашивают, почему военных не любят. Да вот поэтому и не любят. Короче, кончай базар и давай дуй в клубец. Клубиться будешь.

– С тобой поклубишься, – огрызнулся Беляев. – Добро бы в нормальный бар, ресторан или клуб послал да денег дал. А то к гомикам.

– Тебе, собственно, все эти голуби и не нужны, – одернул Витас. – Найдешь там Сашу. Скажешь, от Витаса. Ну, дальше ты знаешь. По обстоятельствам.

– Саш много.

– Саша там один, не боись, не перепутаешь.

Саша действительно оказался один или одна… В любом случае спутать это существо с кем-то еще было весьма сложно, и знали его здесь все. Саша сидело напротив и представляло собой весьма оригинальное зрелище. Эдакая помесь мужика, корчащего из себя девку, с девкой, корчащей из себя мужика. Определить пол Саши Беляев так и не смог, имя тоже ни о чем не говорило. На вопрос в лоб Саша рассмеялась и выдал: