Сборник рассказов. Избранное. Они действительно начинают воплощаться

Недалеко возилась бригада молдаван, сворачивающих болгарки, заканчивая резать какие-то металлические рамы и уголки.

Крановщик сидя курил на груде бетонных и мраморных плит разного размера, сплевывая себе под ноги. Похоже, они прибыли вовремя: эти уже закончили свою часть работы, расчистив поляну для бульдозера. Несколько гор речного песка были ссыпаны поодаль: это работа для Ивана.

Собственно, халтура так себе: ездишь туда-сюда, разравнивая площадку, трамбуя и разглаживая песок.

Ивану всегда эта часть работы казалась бессмысленной: придут строители и все-равно будут здесь копать. Но то ли для освоения денег, то ли для красоты перед комиссией, кому-то это нужно было сделать, чтобы сдать свою часть цикла.

Хотя, какая разница, есть в этом толк или нет, – он сделает свою работу, получит деньги, принесет их домой, и можно будет протянуть еще пару недель. До следующей работы. Только бы Василич уважил, не забыл.

Бригадир пошел покричать на молдаван.

Иван похлопал себя по карманам, достал пачку. Зажигалка куда-то подевалась. Не страшно. Он направился в сторону крана, – там и прикурить дадут, и поговорить можно. Начинать работу сразу – неправильная традиция, считал Иван.

Подойдя к угрюмому и ленивому от жары крановщику, он взял без слов протянутую зажигалку и стал думать, с чего же начать разговор.

В поисках темы Иван осмотрелся по сторонам, планируя начать беседу с работником о его работе.

И тут, несмотря на жару, ему стало зябко и как-то не по себе.

Плиты, на которых сидел крановщик, были надгробными.

И прямо под ногами сидевшего на них человека на одной из серых поверхностей размыто, но все еще разборчиво, читалось «Беловы».

Наводнение. Оранжевое озеро

дождь шел две недели подряд. непонятно, откуда в небе взялось столько воды.

сначала сухая земля намокла и хорошенько пропиталась. потом выросли лужи. потом лужи превратились в сплошной водяной покров. канализация отказалась справляться в первые дни, и в низких улицах машины проезжали, оставляя огромные крылья воды, постепенно превратившиеся в волны, скрывающие колеса полностью.

сначала официальные каналы говорили о чем-то типа, что все под контролем. потом появились новости о затопленных домах в пригороде. в конце второй недели прибыли МЧС и военные, активно строя дамбы из песочных мешков и расхаживая по домам, раздавая бумажки с предупреждениями и описанием процесса возможной эвакуации.

жизнь в городе не прекращалась. люди продолжали ходить на работу, в гости и по делам. хотя, в итоге, когда сапоги перестали спасать, на некоторых предприятиях объявили каникулы и отправили людей в неоплачиваемые отпуска.

детям, веселящимся в лужах, со временем надоело плескаться и кидать камни в воду, расхаживая по колено в разноцветных резиновых сапожках, и по приказу родителей они засели по домам, читать книжки, сидеть в интернете и играть в игры.

в начале третьей недели к нам в дверь позвонила комиссия из участкового, представителей ЖКХ и МЧС, и сообщила, что начинается эвакуация: уровень воды достиг критических отметок, и скоро начнет реально топить дома.

кто-то протестовал, кто-то остался, объявив о запасах макарон, гречки, тушенки и свечей, ну а мы собрали документы и ценные вещи в пару спортивных сумок и рюкзаков, добавив несколько комплектов белья, в назначенное время вышли к подъезду и, прыгая по деревянным помостам от подтопленной лестницы в подъезде до Икаруса, сели, отправившись в «зону спасения», называемой как-то типа «лагерь эвакуации».

никто не говорил, куда именно нас везут. скорее всего, водитель получал разнарядку по ходу движения от офицера, говорящего по сотовому.

местами мы видели, как автобус просто плывет, оставляя за собой клин большой волны, погружаясь на полметра в сплошной поток темной серой воды.

интересно и забавно было наблюдать за таким непривычным городом. вот центральная площадь, полностью скрытая под метровым слоем воды, волнами омывающей памятник Ленину, вот вокзал, где поезда стоят, уйдя колесами под воду на уровне перрона, вот парк, плавающий в темной бескрайней коричневой луже, как в книжках про разлив. все это выглядело интересно и забавно, потому что казалось не только непривычным, но и каким-то нереальным.

автобус плыл по направлению из города, в сторону пригорья. дорога была однообразной, небо серым, и многие задремали от монотонного шелеста дождя по крыше и от крупных капель, стекавших по окнам, срезаемых усыпляюще однообразным движением и скрипом дворников по лобовому стеклу.

водитель не мог разогнаться. мы ехали более двух часов. пейзаж вокруг был унылым, серым от неба и темнозеленым от смешанного леса по обеим сторонам дороги. давно закончились утопающие по пояс безлюдные деревни. время от времени мы видели мокрых по грудь оленей, вышедших на дорогу из леса, и удивленно наблюдавших за чередой эвакуационной колонны, без надежды на транспортировку, оставленных на произвол судьбы.

я проснулся за полчаса до прибытия. протер рукавом запотевшее окно и стал смотреть, тупо уставившись сквозь дождь. мы никогда не ездили в этом направлении. ни за грибами, ни на рыбалку сюда не было шансов отправиться за все время, потому что куда ни плюнь, – бетонный забор или колючая проволока военных частей и секретных предприятий, то ли химических, то ли бактериологических, то ли ядерных, – слухов много, но, по большому счету, до сих пор никто не знал, что там делали и все такое.

на пару секунд мне бросилась в глаза большая тарелка то ли сотовой связи, то ли космической, то ли радар. потом за высокими соснами мне показалось несколько полосатых высоких труб какого-то завода. несколько раз я видел затопленные съезды с дороги в лес со шлагбаумами и будками, в которых скрывались худенькие сгорбленные солдатики в плащ-палатках. кто-то из них смотрел на нас, кто-то, кому наскучили эвакуационные автобусные колонны, – горбато склонился над книжкой, не обращая внимания на сонных зрителей.

похоже, скоро прибываем. по салону началось движение. офицер, сопровождавший автобус, начал сверяться по телефону и рации с руководством, давая инструкции усталому водителю, молча кивавшему в ответ головой.

насколько я понял, мы прибыли в район холмистой возвышенности в паре десятков километров от пригорья. лагерь размещался в стороне от дороги, метров на 800. возможно, на этих возвышенностях, представлявших собой большие травянистые поляны среди дикого леса, в обычное время устраивали дикие кемпинги и стоянки любители охоты, рыбалки и свежего воздуха.

собственно, лагерь как лагерь: длинные военные палатки, или как они там называются, типа бараки под брезентом, пара полевых кухонь, из которых валил дымок, смешанный с паром, заставивший даже без запаха изойти слюной по гречке с тушенкой и сладкому чаю с серым хлебом.

мы были не первые. народ разгуливал по поляне, кто-то сидел у палатки на свежесрубленных козлах или просто частично отесанных бревенчатых скамейках. местами была суета, местами народ уже обживался, привыкая к обстановке.

нас высадили и выгрузили в дальнем конце, куда автобус, порой буксуя по мокрой траве и глине, покачиваясь задом, медленно доехал в горку.

в отдалении стояла пара гусеничных самоходок со сновавшими вокруг них солдатиками, готовыми зацепить и дернуть застрявшие в жиже автобусы.

нас расселили в палатку номер двадцать один. сложно назвать это палаткой, – это был длинный брезентовый ангар, в которых на сборах селят будущих лейтенантиков на сборах или солдатиков на учениях. внутри было влажно и душно. пахло потом и, почему-то, чем-то женским. палатка была не заселена, наверное, сюда должны привести еще пару автобусов нового пополнения эвакуируемых.

по номерам палаток можно было с точностью определить, что за контингент там проживает. были сильно потные деревенские. были с запахом дешевых дезодорантов городские. большинство людей сидели с зонтиками снаружи на бревнах, играя в шахматы, шашки, домино, прихваченные с собой, или в сыреющие под дождем карты.

обстановка была тихая и мрачная. на части занятых, окруженных чемоданами и рюкзаками раскладушек спали мужчины. женщины, традиционно кучкующиеся с оравами галдящих детей, сидели в несколько групп.

по вечерам перед отбоем включали дизельные и бензиновые душегубки, чтобы прогреть и просушить помещение, привлекающее теплом орды огромных кусачих комаров и мерзких мошек.

спать от их жужжания и попыток укусов было невозможно, но через пару ночей все привыкли, особенно когда закончились репелленты у интеллигентной и предусмотрительной части населения.

жизни, собственно, особой не было. гулять под дождем было мокро. сушилок для одежды на всех не хватало. о стирке не могло быть и речи. оставалось только играть, читать и через силу бродить по окрестностям, чем и занималась наиболее активная часть эвакуированных. телефоны тут не работали, интернета, как и новостей, не было. максимум, что удавалось узнать о ситуации, были новости от угрюмых, усталых солдат, ретранслировавших официальные сводки от своего начальства, да и скудные новости от новых переселенцев, не сообщавших по сути ничего нового, кроме как о и так понятных продолжении дождей, росте наводнения и прибытии эвакуируемого населения.

жизнь стала однообразной, комарино-кусачей, мокрой и потной, несмотря на обещания в скором времени поставить пару бань из свежесрубленного добровольцами местного леса.

тут бы и надо сказать, как голь на выдумки хитра, как голодные и вонючие люди находят способы выкрутиться из ситуации.

все началось с того, как народ начал осваивать территорию. кто в безнадежных попытках собирать грибы в сыром лесу, кто – в поисках ближайших водоемов для искупаться и помыться.

на второй неделе пребывания рост пьяного мужского населения усилился. местные офицеры, понятно, ожидали, что привезенные с собой запасы водки будут опустошены в 2—3 дня, но творилось что-то странное. вечерние базары на повышенных тонах, выяснения отношений начинали волновать большую часть женской половины лагеря. это действительно было странно. никто не мог понять, откуда берется пойло, потому что взяться ему было неоткуда.

и, тем не менее, статистика ошеломляла.

потом по лагерю пошли слухи, что кто-то нашел волшебное озеро неподалеку, и что там происходят крепкие мужские возлияния, причем в массовом, групповом порядке.

через пару дней версия подтвердилась. вместе с тревожными сообщениями об исчезновении людей.

по палаткам и игровым местам начали ходить люди в погонах, вынюхивая и задавая наводящие вопросы.

народ не кололся. и даже те, кого находили на раскладушках в беспамятстве жесткого угара, все, что могли рассказать, так это про купание в пруду и про веселые посиделки у костра.

начальство не на шутку обеспокоилось. начали принимать меры по ограничению территории и по графику покидания лагеря. но это, как понятно, никого не остановило.

однажды вечером мой сосед по раскладушке нашептал мне приглашение присоединиться.

наутро, еще до завтрака он, умываясь водой из канистры, снова задал мне вопрос, не хочу ли я посетить волшебное озеро.

я оглянулся по сторонам, убеждаясь, что моя половина далеко и не слышит, а, заодно, и его мадам тоже. я кивнул, а он, заговорщически мне улыбнувшись, кивнул в сторону, чтобы мы после завтрака были готовы пройтись в неизвестном направлении. все, что нужно было взять с собой, кроме сапог, были плавки и полотенце. при желании, закусь. закуси, понятно, не было. хорошо, что ее не потребовали в виде дополнительной платы на мероприятие.

Волшебное озеро оказалось каскадом разлившихся прудов за тремя полосами колючей проволоки, натянутой по наклонившимся бетонным столбам с запрещающими и предупреждающими табличками в часе ходьбы от лагеря. Внимание сразу привлекал оранжевый цвет воды и несколько утопающих в поднявшейся воде, торчащих из бетонных кубов труб, впадающих в водоем.

По берегам сновали несколько человек с баграми. Некоторые из них будто дежурили посреди водоема на надувных, защитного цвета, лодках. Горели несколько костров, у которых грелись шатающиеся мужики. С десяток плавали на мелкоте или стояли по грудку, сверкая безумными, вращающимися в неадеквате глазами.

Я спросил у соседа, как оказалось, подполковника в отставке, дяди Васи, как его прозывали, здороваясь, шедшие навстречу люди, что это.

Он кратко, отмахнувшись, рассказал мне, что это потаенные места, что тут местные когда-то видели, и не раз, НЛО, и что это сточные водоемы от местных совершенно секретных предприятий. При этом он добавил, что все вполне проверено, безопасно, что сюда берут и пускают только своих, и что я могу, если буду вести себя правильно, получить массу интересных ощущений.

– Каким образом? – спросил я.

– Увидишь, – он отказался от дальнейших подробностей.

все волшебство заключалось в простом. никто не знал достоверно, что это за сток, что тут за предприятия, и откуда эти трубы, сколько этому озеру, в какие советские времена тут что было построено и прочее, но эффект был стопроцентный. ты заходишь в оранжевую воду, пребываешь там несколько минут и чувствуешь, как…

дальше описать люди затруднялись, путались в показаниях и объяснениях. все, что надо было сделать, – это попробовать самому. главное, самое главное, по объяснению самых трезвых, было оставаться на виду, не нырять и не заплывать на глубину.

те, кто нарушают эти предписания, с холодной улыбкой сказал мне один из державших багор, – лежат там, в третьем по каскаду водоеме или закопан в свежей земле ниже по склону.

я сразу понял, где нужно искать исчезнувших из лагеря, и опасливо покосился на дядю Васю. он понял мой взгляд и просто сказал: «давай, не пожалеешь».

мне было страшно, боязливо и волнительно, и даже хотелось скорее отсюда уйти, но интерес превысил страхи, и я начал раздеваться. уже перед спуском к озеру я почувствовал легкое (или даже не легкое) головокружение, но меня подтолкнули в правильном направлении, и я, зайдя по колено в теплую воду, сделал несколько шагов, нащупывая уходящее глиняное дно, поплыл.

никогда еще я не видел так отчетливо солнечную систему и пятна на нашей доброй и теплой звезде. я явно видел кольца Сатурна, мог разглядеть камешки на поясе астероидов, определенно видел весту и поток леонидов, переливающихся в солнечном свете, пролетающих прямо перед моим взором. я видел гейзеры на Европе или каком-то спутнике Юпитера, я долетел до следующей планеты за Плутоном, мгновенно вернувшись обратно, погревшись на орбите Меркурия, чуть не вдохнув серной кислоты облаков Венеры, желавших забраться мне в легкие и рассказать об истории всех цивилизаций, живших на ней и еще на четырех ближайших планетах…

когда я обнаружил себя, сидящим, укрытым вагонным шерстяным одеялом, смотрящим в яркие угли костра и держащим что-то сочное, горячее и неимоверно вкусное, возможно, дичь, пойманную и зажаренную свежайшим образом прямо тут, впиваясь в жирный, брызжущий сок плоти то ли зайца, то ли оленя, я вернулся к реальности, медленно приходя в этот мир и оглядываясь по сторонам.

вокруг костра сидели дядя Вася и еще с десяток человек, а между ним и мной еще кто-то, кого я не стал бы человеком называть, кто говорил, его слушали и понимали, не обращая внимания на его серо-зеленую кожу, огромные глаза и непонятный язык, доходивший в самые глубины мозга в виде образов, схем и правил, объясняющий жизнь в других мирах, систему существования на нашей планете и смысл великого мироздания.

кто-то бережно укутал меня, положив поближе к теплу углей, и я, пару раз испытав вертолеты, вернулся к земному, такому привычному и естественному сну, который не испытывал уже многие годы. там было много цветного, доброго, яркого, мудрого и такого понятного, спокойного и успокаивающего, как объятия мамы в детстве, как ощущение тепла груди любимой женщины, усиленные в сотни раз благодатью и спокойствием, волнами то приходящих и кружащих по спирали, то притормаживающих в необычайном спокойствии сингулярной бесконечности пребывания в абсолютной реальности высшего бытия…

Дядя Вася что-то спокойно объяснял моей почему-то эмоционально кричащей жене. Я стоял рядом и кивал. Кажется, она меня искала. кажется, она волновалась и не находила себе места. кажется, я такой-сякой, о чем она собиралась рассказать коменданту лагеря. Но все это было так далеко и неважно, что я просто шагнул к ней, обнял ее сбоку и склонил лицо, сильно и шумно вдохнув воздух у ее плеча и шеи. Я был новый. Обновленный. Разумный. Такой чужой и такой Свой в этом мире, с этой женщиной, с этим бытием и с таким замечательным дядей Васей, жужжащим ничего не значащими комарами вокруг моей раскладушки в таком теплом ангаре под таким чистым и теплым, умиротворяющим грязно-мокрым бельем.

Я провалился в небытие сна.

И снова я где-то был, где-то гулял и где-то летал. Мир был радужным, блистающим и переливающимся, полным поыватоыкобтоыотмдлоуцекфавй…

несколько дней меня пасла моя верная. потом контроль ослаб, и мы снова пошли туда.

на третий раз я увидел сквозь рыжину воды, как подо мной находится и движется что-то серебристое, круглое и испускающее свет. я не испугался, просто отплыл, как по чьей-то просьбе, и тут из воды вышла метров десять в диаметре, летающая тарелка. она поблагодарила меня мысленно, пару раз сверкнула огнями, и медленно, совершенно сухая и светящаяся, поплыла в воздухе над каскадом прудов в сторону какого-то, не сообщив мне название, яркого созвездия, исчезнув за считанные секунды, не оставив от себя никаких выхлопных газов.

еще несколько раз я ходил туда, уже без дяди Васи, но всегда меня инструктировали местные ребята с баграми. не заплывай далеко. не ныряй. не… и все такое.

как-то даже мне пришлось поучаствовать в вылавливании ушедшего под воду молодого сержанта, пустившегося с разбегу руками и головой вперед. мы выловили его не сразу, пришлось вызывать лодку. мы сделали все, что могли. искусственное дыхание, массаж грудной клетки, рот-в-рот не помогли. он светился кожей с зеленоватым оттенком и улыбался в забытьи, пока совсем не перестал дышать и остыл. мы оттащили его тело на третий по каскаду пруд, куда складировали подобных ему неудачников. впечатление было не из приятных. кого-то вытошнило. запыхавшись, подошел дядя Вася, и сказал, что, похоже, аттракцион закрывается, и шарашку придется на время прикрыть. иначе сюда придет спецназ прочесывать каждый метр. исчезновения штатных военных, – это уже серьезно. В этот момент мне показалось, как голова дяди Васи увеличивается в размерах, будто он гидроцефал с многолетним стажем, и что его глаза-блюдца пронизывают всех каким-то рентгеном насквозь, не предвещая ничего хорошего.

за несколько дней до возвращения из эвакуации дождь закончился. небо было ясным и безоблачным. ночью того вечера мы пошли с моей половинкой в лес. была яркая полная луна. куда-то пропал весь гнус и комары, дул теплый, пахнущий свежим воздухом, ветер. я отчетливо помню ее солено-сладкий, такой родной и близкий запах. я был неимоверно тверд и полон. она была мокрая, горячая и сладкая. я наполнил ее в тишине колышущихся сосен, а она крепко обнимала меня, постанывая сквозь крик от вселенского вожделения.

после наводнения мы продали квартиру и перебрались к ее родственникам в Воронеж. несмотря на опасения и запреты врачей, она родила мальчика.

мне нравится с ним. иногда мне кажется, что его взгляд полон пронизывающей энергии. когда я кормлю его из бутылочки, он смотрит на меня, и мне становится не по себе от этого ясного и полного мудрости взгляда синих глазенок.

через пару лет события того наводнения ушли в далекое прошлое. мы живем хорошо. я работаю на атомной станции. она сидит с ребенком. возможно, нас скоро переселят из-за добычи никелевой руды, но я не против.

особенно потому, что малыш нарисовал оранжевым карандашом какой-то водоем, раскрасил серебряным какой-то сигаро- или тарелко-образный предмет, отправляющийся к далекой пятиконечной звезде, и прошептал мне на ухо, что дядя Вася оттуда передает мне привет.

О спасении

я вышел покурить на лестничную клетку. было холодно, зима в самом разгаре. и неожиданно столкнулся с этим человеком. я мог почувствовать его бомжовский запах еще у лифта, но не придал этому значения, и открыл дверь пожарной лестницы.

да. там был он. сидел на картонке. думал о чем-то своем. в его взгляде перемешались беспокойство, напряжение, капля надежды и подкатывающая агрессия в готовности дать грубый отпор.

я достал пачку, закурил, посмотрел на него и предложил сигарету. молча.

было неприятно, даже противно, но сегодня у меня был интересный разговор с хорошим знакомым о милосердии, о том, как надо поступать с такими людьми, разговаривать ли с ними, гнать ли, вызывать участкового за проникновение в подъезд, давать ли деньги, которые с большой вероятностью будут пущены на выпивку… мне было не по себе, потому что я увидел в этой цепочке событий какой-то знак. мы молча выкурили по одной. он ничего не просил. я не задавал вопросов.

но через пару минут я вернулся с пластиковым стаканчиком водки, и молча протянул ему с вопросительным выражением лица. он посмотрел на стакан. и так же молча принял его от меня, припав парой больших глотков к живительной согревающей влаге, оставляя полстакана на еще.

когда он крякнул и выдохнул, занюхав рукавом грязной куртки, мы выкурили еще по одной.

к нему вернулось выражение жизни, заблестели глаза, и я начал разговор.

мне было сложно начать с великих и отталкивающих тем, я долго выбирал, о чем спросить это человекоподобное существо. однажды мы встретились взглядом, и мне стало страшно от черной глубины его бездонных глаз, и я больше не смотрел туда.

он рассказал мне о том, что зашел погреться, что его выгнали с соседнего подъезда, пригрозив расправой, а когда я вынул из кармана бутылку, отхлебнул хороший глоток, и направил на стакан, он подставил, сказал спасибо, и мы продолжили.

быстро захмелев, он стал намного разговорчивей, хотя продолжал с опаской оглядываться на любой шорох и звуки лифта и шагов за дверью.

да, ему есть где жить, нет, он сам так решил, да, у него проблемы в семье, нет, он ушел сам, да, это уже довольно долго, нет, ничего, он привык…

он сделал паузу, глядя на мой карман с бутылкой, я налил, он выпил, и мы продолжили.

да, когда-то он был человек, у него была интересная работа, он считался талантливым, нет, так просто сложилось, да, гори оно все огнем, нет, он больше не вернется…

мне очень хотелось спросить его о корне проблемы, о том, почему и зачем. видит ли он выход, перспективы и верит ли в шанс.

мне еще больше хотелось спросить у него, понимает ли он, что выход всегда есть, что всегда есть варианты, что можно что-то сделать и что-то изменить.

но приближаясь к этим темам, несмотря на аккуратность в обращении, он напрягался, замыкался и только намекал взглядом, что надо бы еще…

было странно и бессмысленно хотеть спрашивать его о смене трактовок, о переоценке ценностей, о том, что можно предпринять, мне так хотелось все это ему выложить как карты на гадальном столике, но я чувствовал, что это будет как-то не так.

его жизненный опыт, как оказалось, был на порядок длиннее, больше и серьезней моего, и я постеснялся начать разговор о спасении, о стрижке, ванной, переодевании, поиске работы и поиске нового пути.

мы раздавили ноль пять, выкурили полпачки, и я ушел.

а на следующее утро, выходя из подъезда, увидел стоящие перед дверью машины милиции и скорой помощи, куда мощные санитары запихивали тяжелый пластиково-матерчатый пакет.

мне не хотелось связываться и расспрашивать, но что-то кольнуло в животе, я догадался, по ком звонит колокол.

мы больше не виделись, и я не могу гарантировать, что это был он, его тело в мешке, меня быстро оставило чувство причастности к алкогольному отравлению-убийству.

я просто иногда возвращаюсь к тому вечеру и думаю о незаданных вопросах, непредложенных вариантах и о невоплощенных действиях.

моя истеричная и больная на голову подруга опять орет на меня и не дает написать этот текст до конца. три этажа вверх и три вниз давно уже знают мою историю, и перестали вызывать участкового, чтобы поговорил с ней и со мной о скандальном поведении хотя бы в ночное время. я сейчас закрою компьютер, накину найденный на помойке у дома пуховик, и наберу у церкви на чикушку. и какое-то время все будет как-то хорошо. я забуду о тех самых вопросах. от меня отойдут на безопасное расстояние варианты и альтернативы, возможности и шансы на спасение и на изменение. меня опять выставят из теплого храма крепкие ребята, верящие в нашего единого бога, спасителя и все такое. и я снова проскочу, сказав, что живу в этом подъезде, с доброй старушкой в какой-нибудь теплый подъезд.

и люди будут проходить мимо по ступенькам, перешагивая через меня, они не будут задавать вопросов, предлагать сигарет и тем более выпить.