Тиберий

Всегда с раздражением Тиберий реагировал на всякое угодничество и лесть. Но его все глубже затягивали придворные интриги, борьба кланов. Ему приходилось принимать единоличные решения и, в конечном счете, охранять сложившуюся систему управления. В то же время для нового принцепса отношения с Сенатом имели решающее значение.

Созданный по преданию еще самим Ромулом129, Сенат был старейшим римским государственным учреждением и как бы олицетворял собой вечный и нерушимый Рим. Сенат играл видную роль в законодательстве, сенаторами высоких рангов (бывшие преторы, бывшие консулы) были наместники провинций и командиры провинциальных армий, наконец, Сенату принадлежала высшая юрисдикция по делам о вымогательстве (crimen repetundarum) и государственной измене (laesa majestas).

Отношения принцепса с Сенатом в это время часто характеризуют как отношения сотрудничества. Тиберий долго был на вторых ролях и, оказавшись на вершине власти, поначалу испытывал неуверенность, и, по-видимому, очень нуждался в поддержке высшего органа власти. Отсюда понятно его стремление наладить с Сенатом эффективный диалог.

В первые годы правления, Тиберий считал Сенат верховным сувереном130 римского государства, а принцепс являлся лишь исполнителем его воли. Сенат он намеревался поставить во главе государственно-административного аппарата. В одном из первых заседаний Сената Тиберий предложил выбрать коллегию из 20 знаменитых мужей – консуларов (principes civitatis) для управления государством. «Коллегия, – говорил он по этому поводу, – конечно, гораздо лучше справится с ответственной задачей управления, нежели один человек, ограниченный в своих силах и возможностях. Ведь только колоссальный ум божественного Августа был способен охватить всю громадность Римской империи (magnitudo Imperii) и поднять всю тяжесть власти»131. Но коллективного руководства не случилось, Тиберий не сумел воплотить свое намерение в жизнь из-за отказа сенаторов разделять ответственность с принцепсом.

И все же компетенция Сената при новом принцепсе значительно расширялась. Сенат был признан высшим судебным органом Римской империи, решения которого распространялись на самого принцепса и его агентов. Даже вынесение окончательного приговора по делам об оскорблении величия принадлежало Сенату132.

Кроме судебных функций в компетенцию Сената входили: прием посольств иностранных государств, организация продовольственного дела, установление и сбор податей, набор и увольнение солдат, назначение на командные посты, вручение чрезвычайных полномочий магистратам, сооружение и ремонт общественных зданий, прокладка дорог, постройка мостов и т. д.

Высшие посты в войске и администрации – консулы, преторы, квесторы133 и т. д. – замещались теперь лицами благородного, то есть сенаторского, звания. Выборы магистратов от комиций134 тоже перешли теперь к Сенату, а сами комиции прекратили свое существование.

Коротко говоря, все функции государственного управления переходили в ведение Сената, а сам Сенат превращался в высший административный орган Римской империи, в маховое колесо государственной машины. Но расширение функций Сената отнюдь не означало восстановления республиканских традиций. Власть Сената имела своим источником волю императора, и расширение сферы компетенции Сената означало, в сущности, усиление власти императора. Первым лицом Сената, а тем самым, следовательно, и главой всего государственно-административного аппарата, был сам принцепс. От него исходила инициатива законов, ему же принадлежали редакция декретов и составление обширных докладных записок и ответов Сенату. Разнообразные и многочисленные законодательные мероприятия Тиберия преследовали одну главную цель: создание сильной государственной власти, необходимой для сохранения гегемонии Рима над массой рабов и провинциалов.

Поэтому все, что так или иначе нарушало и подрывало государственную власть, каралось им с беспощадной жестокостью.

Для обеспечения общественного покоя и защиты граждан от покушения на их собственность по всей Италии были расставлены военные патрули (stationes militum), на обязанности которых лежали преследование разбойников и прекращение всякого рода уличных бесчинств, драк, оскорблений, ночных нападений и т. д. Выполнение полицейских функций возлагалось на преторианские когорты, сначала расквартированные в Риме, по домам отдельных граждан, а затем сконцентрированные в особом преторианском лагере. Полицейские мероприятия распространялись не только на разбойников и нарушителей внешнего порядка, но также и вообще на всех заподозренных в подрыве государственных основ, в особенности, конечно, на мятежников всех категорий – как рабов, так и свободных.

«Народные волнения (populares tumultus), – говорит Светоний, – он обуздывал строжайшими мерами, когда таковые уже возникли, и всячески старался не допускать возникновения таковых»135.

Государственно-административная деятельность Тиберия не ограничивалась одними только мероприятиями полицейского характера. В его правление была издана масса декретов и проведено много реформ, касавшихся различных сторон общественной жизни. Большая часть этих мер вызывалась действительными потребностями жизни и проводилась после тщательного обсуждения в Сенате при ближайшем участии самого принцепса, с присущим ему педантизмом вникавшего во все детали административно-законодательной работы. Он советовался с Сенатом, опирался на республиканские обычаи, намеревался сенаторское сословие сделать господствующим сословием Римской империи, подняв его во всех отношениях на должную высоту.

Принцепс неукоснительно соблюдал принятый в отношениях с Сенатом и магистратами декорум136: входил в курию без охраны, вставал при консулах и т. д. Такую же умеренность Тиберий проявлял во всем, что касалось внешнего блеска его высокого положения.

Однако все эти условности не стоит преувеличивать. Тиберий имел дело не с полновластным правительством республики, а с имперским Сенатом. Кроме того, многие представители сенаторского сословия зависели от принцепса в финансовом отношении, и все без исключения – по службе: значительная часть карьеры сенатора проходила в армии и императорских провинциях.

Один эпизод, имевший место вскоре после вступления Тиберия на престол, прекрасно иллюстрирует показной характер умеренности принцепса и его истинные отношения с Сенатом. Однажды, во время прений в курии, Тиберий попросил прощения у своего оппонента, если, возражая против его предложения, он позволил себе слишком резкие высказывания. Между тем, его оппонентом был не кто иной, как сенатор Квинт Гатерий, чуть ли не накануне вечером валявшийся у императора в ногах и едва не заколотый при этом германскими телохранителями принцепса.

Итак, в начале своего правления Тиберий стремился сочетать принципат с приоритетом Сената, но эта попытка потерпела неудачу из-за враждебности нобилитета137. Уже из начальных обстоятельств процесса принятия верховной власти выявилась неспособность нового принцепса найти общий язык с римской элитой, богатыми семьями, постепенно терявшими былое влияние ещё во время правления Августа и низведёнными до уровня придворных, но всё ещё способными интриговать и добиваться своего. Из двух сил – римских семей и римской армии – к концу правления Тиберия первая будет окончательно разгромлена и унижена. Центурионы преторианской гвардии через двадцать лет окажутся влиятельнее родовитых сенаторов, а постепенно, с годами, власть военных ввергнет Рим в столетний хаос «солдатских императоров».

Так почему же новый государь (будем честны, это был уже монарх) и старые влиятельные кланы не смогли найти общий язык? Наверное, потому, что они очень мало общались. Быть правой рукой Октавиана Августа Тиберию было не только почётно, но и очень хлопотно, наследник всё время был занят делом, ему не до сенаторов. Все их политические союзы, клики и свары проходят мимо него, и, в итоге, когда власть официально передаётся ему, новый принцепс оказывается для собственной элиты совершенно чужим.

Из этого начального изъяна (родовой травмы), кажется, и происходят все последующие болезни правления Тиберия. Каждый его шаг толковался сенаторами превратно, что и было сохранено для потомства в чеканной прозе историков (Светония, Тацита, Диона Кассия). Император тоже не понимал сенаторов, подозрительность его росла, заговоры, а, соответственно, и казни со временем стали мрачной обыденностью.

Мы уделили образу действий Тиберия в момент перехода власти столь большое внимание, так как на наш взгляд не только форма ее принятия, но и вся политика либерального периода, продолжающая традиции предыдущего принципата, имела целью – приобретение авторитета путем создания Тиберию имиджа верного последователя Божественного Августа в глазах римского общества.

Глава III.

Истоки официальной политической игры на Форуме или власть женщин в Римской империи

О, горе! Женщинам дарована богами

Столь пагубная власть над

лучшими мужами!

И жены слабые, бессмертных

теша взгляд,

Над сильными, увы, и смелыми царят!138

Пьер Корнель.

Без женщины заря и вечер жизни

были бы беспомощны, а её полдень

– без радости.139

Пьер Буаст.

Жены римских плебеев, также как жены аристократов сначала были полностью ограничены семейными обязанностями и во всех отношениях зависели от мужа, хотя их уважали как хозяек дома и управительниц всем домашним хозяйством. Но в римском частном праве не могло быть и речи о равноправии женщин. Содержание и формы жизни «молчаливых римских женщин», как их по праву называли, известны не столько по литературе, сколько по эпитафиям140. Например, эпитафия Амимоны, жены некоего Марка, гласит: «Она была самой лучшей и самой красивой, пряла шерсть, была благочестивой, скромной, доброй, чистой и домовитой». Эпитафия Постумии Матронеллы: «Несравненная супруга, хорошая мать, благочестивая бабушка, скромная, работящая, энергичная, внимательная, чуткая, принадлежавшая только одному мужчине, настоящая матрона по усердию и верности». Это были типичные женские качества, которые римляне идеализировали.

Женщины никогда не управляли Римом. В Древнем Риме не было цариц, а в более поздние времена — императриц, которые правили бы самостоятельно. Трон передавался только по мужской линии. Римские женщины никогда не были представлены в Сенате или на народных собраниях и они не могли оказывать непосредственного политического влияния.

Женщины древних времен, такие, как похищенные сабинянки, Лукреция, Ветурия, мать Кориолана и другие, упомянутые в старинных преданиях, были всего лишь пассивными героинями.

Тем не менее нужно отметить, что в эпоху поздней Римской республики начинается процесс, который с некоторыми оговорками можно назвать процессом эмансипации женщин римского правящего слоя. Общественные и экономические изменения привели к новым нормам брака, к так называемому браку без власти мужа над женой, когда муж не мог единолично управлять имуществом жены.

Кроме того, в правящем слое Рима преобладали политические браки. Цезарь для этих целей использовал свою дочь, Октавиан – свою сестру. За распадом политических союзов следовали разводы и заключение новых политических браков. Одновременно увеличивалось политическое влияние женщин на деятельность их мужей. Например, из переписки Цицерона видно, какое впечатление произвело на него то, что жены убийц Юлия Цезаря летом 44 г. до н.э. принимали участие в совещаниях своих мужей и делали это совершенно открыто.

Примером увеличивающегося влияния женщин правящего слоя на римскую политику являются три знаменитые римлянки поздней Республики: Корнелия, Клодия и Фульвия.

Корнелия, мать Гракхов, – первая выдающаяся женщина римской истории. Корнелия отличалась политическим чутьем и пониманием целей своих сыновей. Особенно ее влияние распространялось на младшего сына, однако это влияние не выходило за рамки традиционных семейных норм. Именно потому ее уважали, идеализировали и даже воздвигли ей статую.

Клодия известна по переписке и речам Цицерона и по знаменитым стихотворениям Катулла к Лесбии. Эта женщина, будучи богатой вдовой, добилась полной независимости и играла ведущую роль в общественной жизни. В моральном и сексуальном смысле она пользовалась большой свободой, за что была облита грязью Цицероном с помощью всех средств ораторского искусства в его речи в защиту Целия141:

Фульвия, жена Антония, приобрела известность благодаря гражданской войне. Если даже учесть, что ее образ в античных источниках был чрезмерно демонизирован, нельзя не признать, что Фульвия преданно поддерживала политику мужа и разделяла его интересы. Тревожной зимой 44—43 гг. до н.э. она в Риме представляла интересы Антония, Позже, ее имя было связано с проскрипциями и с осквернением трупа Цицерона. Она решительно отказалась вступиться перед мужем за богатых дам города Рима, когда триумвир142 обложил их имущество чрезвычайно высокими налогами. В течение первых двух лет пребывания Антония на Востоке, она фактически управляла Италией. Из-за этого она стала жертвой непристойных анекдотов и всяких поношений. Жена триумвира впервые использовала те возможности, которые позже будут предоставлены женщинам из дома принцепса. Она проложила путь Ливии и двум Агриппинам, из которых Агриппина Старшая (жена Германика) даже жила в военных лагерях, что для римлян было неслыханным скандалом. Не стоит удивляться, что после Фульвии Антоний считал Клеопатру143 равной себе по положению.

Всё это означает, что женщины время от времени приобретали огромную власть в республике, а позже участвовали в управлении империей, а также в формировании имперской политики.

Как отмечалось выше, влияние женщин в Древнем Риме распространялось естественным образом через материнство и брак. К примеру, матери Юлия Цезаря и Гракхов144 считались в римском обществе образцовыми женщинами, поскольку они способствовали правильному воспитанию и блестящей карьере сыновей. Они пользовались политической властью, их изображения чеканились на монетах и становились образцами красоты в искусстве. Жена Марка Антония, римлянка Фульвия, осуществляла командование во время военных кампаний, наводя порядок среди гражданского населения. Ее профиль украшал римские монеты того времени.

В правление своего сына вдова Августа – Ливия Августа (Ливия Друзилла) обладала большим влиянием, и была окружена всеобщим уважением и почетом. Косвенным свидетельством прочности позиций Августы в императорской семье могут служить посвятительные надписи с ее именем. В них вдовствующая императрица именуется дочерью божественного Августа, матерью мира (genetrix orbis) и новой Церерой145 (Cerera nova). Это заключение подтверждается и данными нумизматики: имя и изображение Ливии несколько раз встречается на относящихся ко времени Тиберия монетах, выпущенных провинциальными городами Римской империи. В частности, реверс бронзовой монеты из Гиспалиса (Бетика) украшает надпись «LIVIA AVGVSTA GENETRIX ORBIS» («Ливия Августа – матерь мира»), а монеты африканского города Лептиса показывают, что граждане провинциальных общин почитали вдову Августа как «мать отечества» (mater patriae), хотя официально этот титул и не был ей присвоен146.

Появление на римской политической сцене знатных дам, пользующихся большим влиянием, таких как Ливия Августа, Агриппина Старшая, Антония, Агриппина Младшая, было важной новацией эпохи принципата.

Октавиан под именем Августа сделался первым гражданином Вечного города, и дом Цезарей оказался, таким образом, во главе римской аристократии. Отношения внутри императорской фамилии, в которых далеко не последнюю роль играли женщины, естественно, самым непосредственным образом влияли и на большую политику.

Первое место среди женщин императорского дома после смерти матери Тиберия (Ливии Друзиллы) прочно заняла Антония, жена брата Тиберия; соответственно своему положению она, по примеру Ливии, стремилась играть роль охранительницы семьи и династических интересов Юлиев-Клавдиев, взяв под свое покровительство юного Калигулу и его сестру Друзиллу.

Недаром бытует пословица, что два лучших дара, которые Бог посылает человеку, – это хорошая мать и хорошая жена. Римская религия высоко поставила женщину: благоденствие государства находилось в руках девственниц-весталок, охранявших вечный огонь на алтаре Весты. Никому в Риме не оказывали столько почета, сколько им: консул со своими ликторами сходил перед ними с дороги; если преступник, которого везут на казнь, встретил весталку, его освобождали.

Культ Ларов, богов-покровителей дома и семьи, находился на попечении женщин; в доме отца девушка следила за тем, чтобы не потух огонь в очаге, и собирала цветы, которыми ее мать во все праздничные дни украшала сам очаг; первая жертва, которую новобрачная приносила в доме мужа, – эта жертва Ларам ее новой семьи.

В то же время, развитие римского частного права, которое являлось предельным выражением индивидуализма и наибольшей свободы правового самоопределения имущих слоев свободного населения, сводилось ко все большему правовому равенству женщины с мужчиной, которое в последний век республики было осуществлено за счет трех сил, до этого повелевавших женщиной: «patria potestas, manus и tutela mulierum».

Все три названных правовых института, которым на протяжении всей своей жизни была подчинена римлянка, со времен поздней республики претерпели определенные модификации. В принципе, у отца была patria potestas (отцовская власть) над дочерью, у мужа — manus (супружеская власть) над женой, а по смерти этих носителей власти каждая римлянка находилась под tutela mulierum — опекой ближайшего родственника по мужской линии — агната147.

А теперь, послушайте, юноши, старика, которого юношей слушали старики! – Он расскажет как на самом деле обстояло дело уже в республике, а затем в империи:

– Во все времена женщины, при всём их бесправии, отличались одним свойством – умением интриговать, строить козни и делать пакости руками других, а также необычайным умением приспосабливаться к обстоятельствам.

– В 195 году до н.э. консул Марк Порций Катон, при обсуждении возможности отмены Оппиева закона148, заявлял: «Предки наши не дозволяли женщинам решать какие-либо дела, даже и частные, без особого на то разрешения; они установили, что женщина находится во власти отца, братьев, мужа. Мы же попущением богов терпим, что женщины руководят государством, приходят на форум, появляются на сходках и в народных собраниях. Ведь, что они сейчас делают на улицах и площадях, как не убеждают всех поддержать предложение трибунов, как не настаивают на отмене Оппиева закона. И не надейтесь, что они сами положат предел своей распущенности; обуздайте же их безрассудную природу, их неукротимые страсти»149.

А римский писатель и философ Клавдий Элиан добавлял: «Каких только нарядов в погоне за роскошью не придумывали себе женщины в древности. На голову надевали высокий венок, на ноги – сандалии, уши украшали большими серьгами, хитон от плеч до рук не сшивался, а застегивался множеством золотых и серебряных булавок. Так одевались в глубокой древности, а про аттических модниц пусть рассказывает Аристофан150».

– Цезарь Август, рациональный и здравомыслящий, как лед холодный государственный муж, однажды стал добычей любви, и любовь к Ливии, прекрасной женщине, навлекла на его государство большое несчастье, причина которого – господство женщин151;

– Его наследника – Тиберия, «самого мужественного из всех римских мужей», постоянно осаждали женщины, капризные, своевольные и не самые приятные. Каждая из них была снедаема жаждой власти и в вечной игре интриг стремилась превзойти самое себя и оттеснить других, – в такой атмосфере и простому смертному было бы не по себе, не говоря уж о властителе!152

Тацит сообщает в «Анналах», о женах других римских императоров ведущих себя подобным образом: Валерия Мессалина153 per lasciviam, «своенравно» вела свою игру с римским государством154; Агриппина старшая155, внучка Августа, была властолюбива156, а ее дочь, носившая то же имя (Ю́лия Августа Агриппи́на, проще – Агриппина Младшая), не только «соблазнила» на брак императора Клавдия, своего дядю (это была последняя жена императора Клавдия, мать императора Нерона157), но и целенаправленно использовала свое «бесстыдство» и супружеские измены для достижения и укрепления своего господства158. Всем этим женщинам была присуща редкая порочность ума («Mira pravitate animi»).

Усвоив эту информацию, мы с легкой грустью замечаем, что на империи лежит печать женской безнравственности, коренящейся в безграничной женской жажде власти. На смену образу «нравственной» матроны времен республики приходит исчезновение строгих норм отношений в период поздней республики и всеобщая «безнравственность» времен империи, которая приравнивается к «эмансипации римских женщин».

Слово «эмансипация» означает, таким образом, уничтожение четкого общественного порядка в Римской империи и содержит негативный оттенок. Результатом этого процесса упадка представляется приобщение женщин к власти или даже «господство женщин».

Происходившие из аристократических семей, состоятельные, очаровательные, одаренные женщины, женщины без всяких моральных оков, исполненные жажды животного наслаждения, или жажды власти, или того и другого вместе, оказались на публичной сцене позднереспубликанского общества, которая открыла им широкий простор для деятельности. С установлением империи возможность развернуться на широкой сцене оказалась для них ограничена, однако она существовала, если они по рождению принадлежали к императорской семье или были в нее приняты. И в этом случае перед ними открывались еще большие возможности, чем прежде159.

Среди жен и матерей первых пяти Цезарей наибольшее влияние приписывается Ливии Друзилле. Ливия (родившаяся в 58 г. до н.э. и дожившая до преклонного восьмидесятисемилетнего возраста) уже родила одного сына, Тиберия, и была беременна вторым ребенком, когда ее муж, Тиберий Клавдий Нерон (Старший), «уступил» ее Августу160. Фактически этот развод стал законной и официальной формой прелюбодеяния.

Как сообщает Тацит, Август домогался ее «из страсти к ее красоте». В качестве важнейшего результата влияния Ливии на Августа называют то, что она добилась от мужа усыновления своего сына Тиберия и назначения его наследником престола161. Римские авторы сообщают при этом – впрочем, как слух, – что после смерти Августа она обеспечила успешное наследование власти, отдав приказ убить последнего возможного соперника – Агриппу Постума162. Помимо таких намеков историк Дион Кассий, писавший примерно через двести лет после этих событий, воспроизводит длинный монолог Ливии (как будто он присутствовал при разговоре!?), обращенный к ее мужу Августу, в котором она предпринимает попытку убедить его, что милосердие и кротость в отношении подданных – лучшее средство против опасностей, угрожающих монарху163. А Светоний в жизнеописании Августа считает нужным сообщить, что император всегда делал письменные заметки (боясь оскандалиться), готовясь к важным беседам со своей женой164.

Ливия Друзилла в период после смерти Августа характеризуется в исторических текстах нелестным определением muliebris inpotentia, «женской необузданности». Тиберию даже приходилось обороняться от властолюбия своей матери165. Мать Тиберия попрекала его, согласно Тациту, тем, что власть он получил от нее в подарок166. Этим обосновывается все более враждебное отношение Тиберия к Ливии167. Помимо таких высказываний и суждений о необузданности Ливии, из античных текстов нельзя извлечь каких-либо указаний на конкретное могущество матери императора. Помимо утверждений о влиянии Ливии, античные тексты сообщают лишь о её просьбах к Тиберию взять на себя защиту, попавшей под обвинение её подруги или проявить милосердие к сенатору, по неловкости навлекшему на себя гнев императора168.

Как же могут женщины влиять на государство, если они не обладают властью?

Противоречие здесь заключено в определении понятия «власть». При помощи данного Максом Вебером169 классического определения власти как «шанса осуществить собственную волю внутри социальных отношений даже вопреки сопротивлению, независимо от того, на чем этот шанс основан» мы не можем понять, что имеют в виду римские авторы с их жалобами на женщин из императорского дома. И потому главный вопрос должен звучать так: чем же обладали римлянки, которые не имели власти и тем не менее были «могущественны»?

На роль женщин как орудия в мужской игре за политическую власть уже было указано: дочь выходит замуж, потому что ее отец хочет закрепить политическую дружбу или союз родственной связью; за изменением этих политических отношений могут последовать развод («A mensa et toro» – «От стола и ложа» (отлучить170) и новый брак. На жену возложена важнейшая задача родить законных детей, и производство законного потомства ни в коей мере не является «частным» делом; для римского аристократа это двойной долг, который ему надлежит исполнить как гражданину по отношению к государству, а как отпрыску большой семьи – по отношению к своим предкам, род и имя которых он обязан продолжить. Из этих инструментальных функций может вырасти общественное уважение к женщинам, имеющее политический характер: как дочь важного отца она переносит его престиж на своего супруга и детей; она может также выступать в римском обществе как мать многочисленных детей, «надменная своей плодовитостью», как это сказано в «Анналах» Тацита171.