Безумный корабль

– А ты попробуй, – с мрачной решимостью предложил капитан Тенира.

Капитан галеры протянул руку, и его старпом тотчас вложил в нее пачку каких-то бумаг. Калсидиец потряс свитками в воздухе, предъявляя Тенире. Их связывала красная ленточка, отягощенная порядочной блямбой – печатью, выдавленной на металле.

– Вот наше право! Вот оно! Мы взойдем к вам на борт и покажем бумаги, чтобы вы могли их прочесть. Если вы честные купцы, то бояться вам нечего. Государь-сатрап заключил союз с Калсидой, дабы искоренить из Внутреннего прохода пиратов. А потому нам дадено право останавливать всякое подозрительное судно и проверять, не везет ли оно краденые товары или еще что, имеющее отношение к пиратскому промыслу!

Пока он говорил, несколько вооруженных людей выступили вперед с мотками веревки и абордажными крючьями наготове.

– Я – добропорядочный торговец из Удачного, – прозвучал голос Тениры. – У вас нет повода меня останавливать, и я не потерплю обыска. С дороги!

Абордажные крючья уже вращались, готовясь к полету, и, как только Тенира сказал свое слово, три из них просвистели в воздухе, целясь «Офелии» в борт. Один не долетел, ибо живой корабль умудрился отпрянуть. Второй полновесно громыхнул о палубу, но вцепиться не успел: команда корабля тотчас подхватила его и вышвырнула вон.

А третий крюк поймала сама Офелия. Быстрым и точным движением сцапала его прямо в полете и, с возмущенным криком схватив тянувшуюся за ним веревку, рванула ее на себя. Калсидиец, метнувший крюк, взлетел в воздух, вопя и испуганно матерясь. Офелия презрительно отшвырнула крюк, веревку и моряка подальше в воду и подбоченилась, уперев кулаки туда, где у настоящей женщины могли быть бедра.

– Вот только еще раз попробуйте! – грозно предупредила она калсидийцев. – А ну прочь, пока я вас не утопила!

С галеры раздались беспорядочные крики изумления и суеверного ужаса. Хотя, вне всякого сомнения, о живых кораблях Удачного слышали очень многие, мало кто из моряков Калсиды видал «живьем» хотя бы один. А уж разгневанным – и подавно! Живые корабли редко посещали калсидийские гавани. Их обычные торговые пути пролегали много южнее…

С галеры бросили спасательный конец моряку, барахтавшемуся в воде.

– Офелия, не вмешивайся! – во весь голос прокричал капитан Тенира.

А калсидийский капитан, придя в ярость, потребовал приготовить к бою метательные горшки с огнем.

Офелия пропустила мимо ушей приказ своего капитана. Услышав упоминание об огненных горшках, она сперва ахнула, а потом, увидев дымящиеся глиняные сосуды со смолой, завизжала от ярости. Она понимала: раз уж они появились по первому слову и уже разогретыми – значит их собирались применить с самого начала!

– Во имя Са!.. Нет!.. – закричала Альтия, видя, что горшки вот-вот будут пущены в ход. В них уже совали наконечники стрел со свисающими фитильками; перед тем как спускать тетивы, эти фитильки подожгут и дадут время смоле разгореться как следует. Стрелы полетят, унося с собой каждая по горшочку, и, когда они будут ударяться о корпус «Офелии», горшки разобьются и липкий горючий состав вспыхнет жарко и страшно. От каких-то из них «Офелия» увернется, но не от всех, а огонь – одно из немногих бедствий, которых по-настоящему боится живой корабль. При этом Альтия страшилась не за палубу или снасти, а за саму Офелию. Она знала: единственный живой корабль, который по-настоящему умер, сгинул в огне…

«Офелия» была когом, судном, сугубо предназначенным для перевозки товаров, а не для каких-либо боевых действий. Ей ведь не приходилось опасаться даже пиратского нападения. Пираты, люди весьма практичные, редко беспокоили живые корабли. Им было отлично известно: живой корабль, если захочет, всегда уйдет от обычного. Альтия весьма сомневалась, что «Офелии» когда-либо раньше загораживали дорогу, тем более угрожали высадкой и досмотром! У нее на борту не было никакого боевого оружия, да и команда не имела ни малейшего опыта по части отражения нападений…

Капитан Тенира тотчас начал выкрикивать команды, долженствовавшие увести «Офелию» в сторону, матросы со всех ног ринулись исполнять…

– Ничего не получится, – вполголоса заметила Альтия Грэйгу, по-прежнему державшемуся с нею рядом. – Они нас подожгут…

– Принести масло из трюма! Мы и сами метательные горшки можем устроить! – распорядился Грэйг гневно.

– И приготовить воду – пожар тушить! – приказала Альтия. – И еще, Грэйг! Пусть Офелии дадут что угодно – запасной рей[14] или хоть весло, чтобы ей было чем от них отбиваться! – И закричала: – Смотри! Она не намерена отступать!..

Офелия, на палубах которой происходила лихорадочная суета, снова принялась действовать самостоятельно. Все усилия штурвального пропали впустую – нос корабля покатился не прочь от калсидийской галеры, а прямехонько на нее. Она протянула вперед обе руки… и, как раз когда смоляные горшочки были уже подожжены, а луки натянуты, тут-то Офелия принялась колошматить по галере, точно взбеленившаяся школьница.

– Ах вы, свинтусы калсидийские! – вот самое пристойное, что она выкрикивала при этом. – Вы что это себе вообразили? Останавливать нас вздумали в наших же водах? Я вам покажу, шлюхины вы дети! Вы и есть пираты самые настоящие! Ах вы, работорговцы вонючие, паразиты бесстыжие…

Одна из ее размашистых оплеух попала точно в цель: огромная ладонь, сработанная из твердого диводрева, угодила по деревянной конской голове на носу галеры. Пальцы Офелии тотчас сомкнулись, и она навалилась на врага всем своим весом – движение, резко накренившее оба корабля разом. И тут и там закричали сбитые с ног матросы, но галера была меньше и оттого пострадала сильнее. Так же внезапно, как схватила, Офелия выпустила ее – и галера буквально встала на дыбы, точно детская лошадка-качалка, запрокинутая слишком смелым наездником. Понятное дело, все натянутые тетивы были спущены во время переполоха, пылающие горшки полетели какой куда. Один разлетелся и жадно вспыхнул на палубе самой же галеры. Еще два пересекли палубу «Офелии» и шлепнулись в воду, чтобы загаснуть в жирных облаках дыма и пара…

Но последний все-таки ударил живой корабль в правую скулу[15]. Мгновенным движением Офелия прихлопнула обожженное место… Отдернула руку – и прилипшая смола тотчас же вновь запылала. Офелия завизжала опять – ее пальцы охватил огонь.

– Сбивай огонь!!! – закричала Альтия что было мочи, между тем как моряки уже вовсю поливали водой борт. Но Офелия вряд ли даже услышала девушку. Вновь, игнорируя действие собственного руля, она навалилась на вражескую галеру и горящими руками ухватила ее за бока! Встряхнула ее, точно наскучившую игрушку, а потом презрительно отшвырнула прочь! При этом бо́льшая часть горючей смолы осталась на обшивке галеры. Выпустив ее, Офелия стиснула руки одну в другой. Яростно оскалила зубы и как можно плотней сжала огромные кулаки, удушая огонь, посмевший ее обжечь. А потом – ни дать ни взять оскорбленная дама, стремительно удаляющаяся, подхватив юбки, из комнаты, – Офелия внезапно подчинилась требованию парусов и руля, и полоса воды между нею и калсидийской галерой стала быстро расти. Офелия лишь волосами тряхнула, проходя мимо…

Калсидийцам же было отнюдь не до преследования. От их корабля валил густой черный дым, на палубе ревел огонь и слышались вопли вояк, которым особо некуда было деться с горящего корабля. У кого-то там еще хватало духу и сил выкрикивать вслед «Офелии» проклятия и угрозы, но ветер и треск огня заглушали все голоса.

«Офелия» шла прочь прежним курсом…

Глава 6

Сатрап Касго

Мне скучно. У меня болит голова. Отвлеки меня от боли! Развлеки меня!

Серилла даже не отложила пера, которым писала.

– Государь-сатрап, это не входит в мои обязанности, – заметила она негромко. – Ты вызвал меня сюда, чтобы посоветоваться, что делать с Удачным. – И она указала на стол, заваленный свитками и раскрытыми книгами. – И, как видишь, именно этим я и собиралась заняться.

– Могу ли я обращать какое следует внимание на твои советы, когда у меня голова от боли раскалывается? И глаза не смотрят…

Серилла неохотно отложила страницу, которую просматривала. И обернулась к молодому человеку, распростертому лицом вниз на мягком диване. Его было почти не видать за ворохом шелковых подушек. Серилла с трудом удержалась от раздраженного ответа.

– А я, – сказала она, – не могу обещать, что тебя так уж развлечет мой совет. Впрочем, если ты сядешь к столу рядом со мной, я с удовольствием введу тебя во все тонкости тяжбы, затеянной торговцами Удачного.

Сатрап застонал:

– Серилла, ты усугубляешь мою головную боль… Да еще и получаешь от этого удовольствие. Я вижу, в тебе нет ни капли сочувствия. Поди прочь и пришли сюда Вери… Или эту новую Подругу, приехавшую с острова Клячи… Как бишь ее звали? Имя такое… вроде как название пряности напоминало… мак, не мак… а-а. Мег! Да, пришли сюда Мег!

– Слушаю и радостно повинуюсь, государь-сатрап.

Серилла отпихнула бумаги и собралась подняться из-за стола. Она была оскорблена и даже не пыталась этого скрыть.

Юноша перекатился в подушках и протянул бледную руку:

– Нет! Я передумал. Я знаю, я должен выслушать твое премудрое мнение об Удачном. Ибо все мои советники говорят, что положение дел грозит немалой бедой. Но… как я могу размышлять, если боль сводит меня с ума? Ну пожалуйста, помассируй мне голову, Серилла. Хоть немножко…

Она выбралась из-за стола, сделав еще одно усилие, и ее лицо приняло выражение безмятежной приятности. «Дело торговцев Удачного должно быть разрешено», – напомнила она себе. Решение, кстати, могло оказаться таким, что и она сама не осталась бы внакладе.

– Государь Касго, я отнюдь не намеревалась тебе досаждать… Если у тебя болит голова, я сейчас изгоню боль массажем… А потом мы поговорим об Удачном. Как ты совершенно верно заметил, положение дел угрожающее. И если желаешь знать мое мнение, нынешней позиции сатрапу не удержать.

Серилла пересекла комнату, стащила на пол груду подушек и устроилась на них возле дивана. Касго тотчас подполз ближе и уложил голову ей на колени. Закрыл глаза и потерся щекой о ее бедро. Ну ни дать ни взять ягненок при мамке – тычется носом в поисках молока… Серилла только стиснула зубы.

– Не иначе это проклятие… – застонал Касго. – Эти бесконечные головные боли… расслабление желудка… скопление газов… Какая-нибудь ведьма напустила на меня порчу… Что еще может быть причиной подобных страданий?

И одна его ладонь оказалась у женщины на бедре.

Она между тем коснулась пальцами основания его черепа и стала осторожно разминать все места, где чувствовала напряжение. Похоже, он и в самом деле ощущал боль. Некоторую.

– Немного свежего воздуха пошло бы тебе на пользу, мой государь. Да и для слабого желудка нет ничего лучше физических упражнений. В садах с южной стороны храма сейчас чудо как хорошо… Если бы мы подошли к зарослям тимьяна, его аромат мигом унес бы всю твою боль…

– Гораздо проще послать слугу, чтобы он срезал ветки и принес прямо сюда. Не люблю солнечных дней вроде сегодняшнего! Яркое солнце так болезненно режет глаза… Да и как ты можешь говорить о прогулке, когда я так измучен? – Его пальцы как бы случайно приподняли краешек ее юбки. Стали изучать гладкую кожу… – И потом, – продолжал он, – когда последний раз я посещал храмовые сады, дорожка оказалась неровно вымощена и я споткнулся! Я упал! Прямо на колени, словно какой-нибудь раб!.. Мои руки перепачкались в земле… А тебе хорошо известно, как я ненавижу всяческую грязь, – довершил он капризно.

Серилла взялась за мышцы возле основания его шеи и принялась основательно разминать их – так, что он то и дело вздрагивал от глубоких щипков.

– Ты в тот день был пьян, государь, – напомнила она ему. – Поэтому и упал. А грязь на руках была твоей собственной блевотиной… в которой ты и поскользнулся.

Он вывернул шею, чтобы посмотреть на нее.

– Хочешь сказать, что я сам был во всем виноват? – осведомился он язвительно. – Я-то думал, дорожки мостят не с какой иной целью, а только затем, чтобы по ним было удобно и безопасно ходить. А это падение так встряхнуло мое несчастное больное нутро, что оно до сих пор еще не прошло! Вот я и не смог удержать внутри то, что съел перед прогулкой. Три лекаря согласились со мной в этом. Но, конечно, моя Сердечная Подруга, как всегда, все знает лучше, нежели государь-сатрап Касго и его лекари…

Тут Серилла резко вскочила, нимало не обеспокоясь тем, что сбросила с колен его голову. Перехватив его руку, забравшуюся слишком уж далеко, она с негодованием сунула ее в пах ему самому.

– Довольно! Я ухожу. Я – Сердечная Подруга сатрапа, а это значит, что меня никто не принудит терпеть столь пошлые вольности!

Касго сел на диване:

– Не забывайся! Никто вот так не поворачивается спиной к государю-сатрапу! Вернись! Уйдешь, когда я позволю!

Серилла выпрямилась во весь рост – на голову с лишком повыше этого бледного изнеженного юнца. Она смерила его взглядом, зеленые глаза метали молнии.

– Нет, это ты забываешься, Касго. Забываешь, кто ты такой! Ты – не так называемый калсидийский вельможа, окруженный целым гаремом шлюх, готовых с головы до пяток облизать тебя по первому слову! Ты – джамелийский сатрап! А я – Сердечная Подруга. Не какая-нибудь расфуфыренная и напомаженная подстилка для удовлетворения прихотей тела! Верно, ты можешь разрешить мне уйти. Но и я не обязана оставаться, если ты внушаешь мне отвращение! – Это она произносила уже через плечо, идя к двери. – Когда надумаешь выяснить, каких именно бед тебе следует ждать от торговцев Удачного, дай мне знать. Ибо я неплохо разбираюсь именно в этой области. А если у тебя между ног чешется – ищи других знатоков!

– Серилла!.. – воззвал он в отчаянии. – Неужели ты вот так уйдешь и бросишь меня наедине с ужасными болями!.. Ты же знаешь, я именно от боли забылся… Неужели ты рассердилась?

Она помедлила возле двери. Ее брови хмуро сошлись, на лбу залегла складка.

– Сержусь, и еще как! – сказала она. – Твой отец – вот кто в самом деле страдал, когда у него под старость опухли суставы. Но он никогда не унижал меня неподобающим обращением. И даже пальцем не касался меня без приглашения!

– Мой отец, мой отец… – заныл Касго. – Только и знаешь, что талдычишь мне об отце и о том, что я в подметки ему не гожусь. А меня тошнит от одной мысли о том, как этот сморщенный старикан к тебе прикасался! Не понимаю, как твои родители могли отдать юную красавицу старому пердуну! Отвратительно…

Она медленно пошла на него, сжав кулаки:

– Отвратителен ты сам и то, что ты себе напридумывал! Мои родители вовсе не отдавали меня. Я сама приехала в Джамелию, дабы продолжать обучение. Твой отец однажды посетил Книгохранилище Северных Стран и случайно услышал, как я читаю наизусть своему наставнику. Мои знания произвели впечатление на государя, и он пригласил меня стать его Сердечной Подругой, советницей по всему, что касается вышеозначенных стран! И я целых три дня размышляла над его предложением и только потом дала согласие и приняла его кольцо! Я дала обет всегда быть рядом с сатрапом и помогать ему советом и делом. Там ничего не было сказано насчет его ложа. Твой отец был благороднейшим из мужчин! Он предоставил мне возможность и далее совершенствовать мои знания и всегда прислушивался к советам, которые я давала ему. Бывало, мы расходились во мнениях, но он никогда не ссылался на головную боль! – И Серилла добавила тоном пониже: – Я до сих пор оплакиваю его.

Открыла дверь и вышла из комнаты. Снаружи стояли двое каменнолицых охранников, притворявшихся, будто слыхом не слыхали яростной перепалки в сатрапских покоях. Серилла прошла между ними и направилась прочь по широкому коридору. Но не успела удалиться и на дюжину шагов, когда дверь у нее за спиной вновь распахнулась.

– Серилла! Вернись!

Она пропустила его повелительный тон мимо ушей.

– Пожалуйста! – через силу выдавил Касго.

Она продолжала идти, только сандалии тихонько шуршали по мрамору пола.

– Государь-сатрап Касго почтительно просит свою Подругу Сериллу вернуться в его чертоги и дать совет по делу Удачного!..

Это он уже прокричал изо всех сил – коридор был длинный. Серилла замедлила шаг, потом обернулась. Выражение ее лица было заученно-вежливым. Вот это входило в ее обеты. Она не имела права отказывать ему в своем обществе, если он испрашивал ее помощи в той области, где она числилась знатоком.

Совет – вот и все, что она ему обязывалась давать.

– Почту за честь, государь.

И она повернула обратно. Касго стоял в дверях, прислонясь к косяку, обычно бледные щеки раскраснелись. Темные волосы в беспорядке падали на глаза, все в кровяных прожилках от слишком обильной выпивки. Оставалось лишь восхищаться невозмутимостью стражников… Серилла вновь вошла в покои сатрапа и не вздрогнула, когда он с треском захлопнул дверь у нее за спиной. Пройдя на другой конец комнаты, она отдернула тяжелые занавеси, так что помещение залил щедрый свет предвечернего солнца. Серилла уселась за стол, потянулась вперед и задула лампу, которой перед тем пользовалась: стоило открыть окно, и оказалось, что света более чем достаточно. Касго неохотно подошел и сел рядом с нею. Серилла нарочно пошире отвела локоть, чтобы не дать ему прижаться вплотную. Касго сел так, чтобы оказаться как можно ближе к ней – впрочем, не прикасаясь. Его темные глаза были полны упрека.

Она выбрала одну из бумаг, разложенных на столе:

– Вот список[16] с первоначальной Удачнинской хартии. А это – перечень жалоб, который они нам предъявляют. К хартии прилагается целая пачка списков с грамот о новых земельных пожалованиях, сделанных тобой в окрестностях города. – И она повернулась к Касго. – В отношении самой первой и главной их жалобы я нахожу, что положения первоначальной хартии нарушены нами самым недвусмысленным образом. Все эти новые пожалования сделаны наперекор старой договоренности. Ты не имел никакого права раздавать земли рядом с Удачным, даже не посоветовавшись для начала с тамошними торговцами. А их воля в первоначальной хартии прописана четко и однозначно.

Молодой сатрап нахмурился, но промолчал. Палец Сериллы быстро пробежал сверху вниз по свитку.

– Далее они протестуют против введения новых поборов, равно как и против повышения старых. Этот пункт, я думаю, удастся отстоять, хотя притязания, вероятно, придется уменьшить – проценты, я имею в виду… – Она продолжала просматривать перечень жалоб. – Еще они недовольны так называемыми «новыми купчиками», которые вовсю торгуют рабами и применяют их труд… А в конце вот еще что. Они не хотят ни бесплатно снабжать калсидийские сторожевики, ни пускать их на стоянку в гавань Удачного. Как мне представляется, в этом плане переговоры позволят нам достичь компромисса…

– Компромисса! – едва не плюнул Касго. – Да сатрап я или не сатрап? Почему это я должен идти с кем-то на компромисс?

Она подперла рукой подбородок и задумчиво уставилась в сад:

– Потому, что ты переступил через слово, данное твоим пращуром. Удачный же – далекая провинция, и с этим приходится считаться. Там у людей мозги устроены иначе, чем в столице. Провинциалы очень консервативны. Они еще придерживаются многих старых традиций. Заключив сделку, они будут до последней буквы ее выполнять, а если кто дает слово, то его не отменяет даже смерть: обязательства переходят к наследникам. И от других они ждут такого же отношения… Их представители прибыли сюда очень рассерженными. Они проделали долгое путешествие, по ходу которого делились друг с дружкой своими горестями, высказывали и поддерживали мнения – и пришли к убеждению, что дело их правое и законным образом подкопаться к их позиции невозможно. И уж конечно, за тридевять земель отправились только те, кого хуже прочих достали наши последние постановления. Эти люди были настроены непримиримо… Но, полагаю, их удалось бы кое в чем отчасти смягчить, если бы ты согласился принять их лично…

Он обиженно поджал губы:

– Всю ту неделю я проболел. У меня сил еле-еле хватило только на то, чтобы встретиться с торговыми посланниками из Калсиды. Да еще на рукоположении жрецов пришлось торчать, ты разве не помнишь?

– Помню. Отлично помню, что бо́льшую часть недели ты провалялся бревно бревном, не в состоянии оторваться от новых одурманивающих зелий, которые привезли тебе калсидийцы. Ты дважды обещал мне, что вот-вот встретишься с посланниками Удачного. И оба раза ты заставлял их ждать несколько часов и только потом извещал, что неважно себя чувствуешь. Я должна была как-то разговаривать с ними, заглаживая неловкость… В итоге они уехали, глубоко оскорбленные таким пренебрежительным отношением. И уж конечно, теперь они еще больше, чем раньше, убеждены в своей правоте.

Добавлять, что лично она была полностью с ними согласна, Серилла не стала. Ее обязанностью было предоставлять сатрапу факты, а не свои чувства по тому или иному поводу… Во всяком случае – ее нынешней обязанностью. Если все пойдет как надо, этих самых обязанностей у нее скоро должно было прибавиться.

– Уж эти мне чопорные потомки каторжников и ссыльных! – фыркнул сатрап. – Надо бы поступить с ними так, как мой друг герцог Йадфин давеча присоветовал. Взять да назначить его губернатором Удачного, и пусть правит от моего имени. Разогнать к такой-то матери все их Советы, дерзающие выдвигать какие-то дурацкие требования. Старинные семейства, «новые купчики»… да в гробу я их всех видел! Ввести калсидийскую дисциплину – и небось вся эта шваль живо уймется!

У Сериллы так и отвисла челюсть, и она ничего не могла с собою поделать, глядя, как юный сатрап небрежно потирает нос.

– Не можешь же ты в самом деле всерьез предлагать такое! – выговорила она наконец. И даже приготовилась посмеяться шутке, хотя та была безвкусной. Калсидийского вельможу? Губернатором Удачного? Вот уж воистину глупее ничего не придумаешь!

– А что? – ответствовал Касго. – Калсида – мой добрый союзник. Эти, из Удачного, возвели было на них гнусную клевету, но она оказалась несостоятельной… И потом, Удачный гораздо ближе к Калсиде, чем к нашей столице. Губернатору-калсидийцу легче будет управлять тамошним народом. И пока я получаю свои налоги оттуда, какая мне разница, кто именно…

– Но тогда будь готов, что в Удачном вспыхнет восстание против тебя. Они и без того уже поговаривают о том, чтобы с оружием в руках выйти из-под твоей власти. Они ни в коем случае не потерпят над собой калсидийца – скорее уж отпадут от Джамелии и установят собственное правление!

– Отпадут от Джамелии? Да без Джамелии – кто они такие? Удачный – захолустный торговый городишко, пограничное поселение без всякого будущего, кроме того что моя столица ему обеспечит! Они никогда не посмеют выйти из подчинения мне!

– Боюсь, – сказала Серилла, – что ты, государь, сильно недооцениваешь нравы тамошнего люда. Этот народ слишком долго сам пробивал себе дорогу. Им не доставалось от тебя никакого внимания. И теперь они начали задаваться вопросом: с какой стати платить весьма ощутимые налоги за «защиту и поддержку», которой они на самом деле в глаза не видели вот уже пять лет?

– Ну да. Конечно. Со времени кончины моего отца, ты хотела сказать. На сей раз ты обвиняешь меня в мятежных настроениях этой черни, не так ли?

– Нет. Не вполне. – Она говорила ровным голосом, подчеркнуто бесстрастно. – Еще до смерти твой отец начал… утрачивать остроту разума. Он… перестал так дотошно вникать во все мелочи своей деятельности, как было присуще ему в дни молодости. Он начал до некоторой степени пренебрегать делами Удачного. А ты – ты просто ничего не сделал, чтобы это поправить, и теперь все грозит зайти слишком далеко.

– Тем больше причин поставить там губернатора. Вот видишь? Все твои умствования только подтверждают правильность моей мысли.

И он откинулся в кресле, с довольным видом обмахиваясь веером.

Серилла молчала до тех пор, пока не уверилась, что сможет говорить, не срываясь на крик.

– Мысль эта принадлежит не тебе, государь. Эта затея – часть большого плана герцога Йадфина ободрать тебя как липку, пока ты бездумно улыбаешься, наслаждаясь дымком его зелий, дарующих удовольствие. Согласно закону, ты не можешь поставить в Удачном своего губернатора… не говоря уже о калсидийце на этом посту. Краеугольный камень Удачного – его изначальная хартия, а этого не потерпела бы ни буква ее, ни сам дух.

– Так разорвать к шутам собачьим эту идиотскую хартию! – рявкнул сатрап Касго. – И с какой стати я без конца слышу: я им должен то, я им должен это? Они сами сбежали на Проклятые берега – преступники, изгнанники и непокорные молодые вельможи! А потом годами жили там в свое удовольствие, наслаждаясь всеми выгодами джамелийского гражданства и в то же время не делая ничего ради укрепления наших границ…

– Они отсылают тебе ровно пятьдесят процентов от всех своих доходов, мой государь. Какое еще сообщество твоих граждан платит тебе столько же? Прислушайся к их требованиям, они справедливы. Их привилегии и так немногочисленны, да и те ты намерен отнять. Они сами платят за все усовершенствования в своем порту. А между тем пиратов во Внутреннем проходе расплодилось не в пример больше, нежели во времена…