Последний занавес

– Ну и как, уживаются? – рассеянно спросила Трой. Она посматривала на Седрика и мисс Орринкурт. Он явно взял на вооружение тактику ухаживания, и на глазах у Трой развивался легкий, но совершенно искусственный флирт. Оба говорили шепотом.

– Да нет, – говорила Миллимент. – Все время цапаются. – И неожиданно добавила: – Как хозяин и работник, так, кажется, говорят? – Трой посмотрела на нее. Миллимент улыбалась, широко и безучастно… «Эти люди, – подумала Трой, – все время отпускают замечания, на которые нечего ответить».

В зал вошла Полин Анкред, она присоединилась к своему сыну и Фенелле. Сделала она это с некоторым вызовом, а улыбка, посланная Фенелле, означала, что та может быть свободна.

– А я ищу тебя, дорогой, – сказала она Полу. Фенелла сразу пересела. Полин подняла к глазам лорнетку, движением, которое было бы совершенно уместно в спектакле по пьесе Конгрива, и посмотрела на мисс Орринкурт, раскинувшуюся на кушетке. Седрик примостился возле ее ног на подлокотнике.

– Сейчас стул принесу, мама, – поспешно сказал Пол.

– Спасибо, дорогой. – Полин обменялась взглядом с золовкой. – Я и впрямь не прочь посидеть. Нет, нет, миссис Аллейн, пожалуйста, не беспокойтесь. Очень любезно с вашей стороны. Спасибо, Пол.

– Мы с Нодди, – защебетала мисс Орринкурт, – здорово проводим время. Старые драгоценности разглядываем. – Она закинула руки за голову и незаметно зевнула.

«Нодди? – подумала Трой. – Это еще кто такой?» За репликой мисс Орринкурт последовало краткое, но довольно угрюмое молчание.

– Он сам не свой из-за этой картины, – добавила мисс Орринкурт. – Потрясающе, верно?

Полин Анкред с достоинством переменила позу, так чтобы увидеть свою золовку.

– Ты сегодня днем папу видела, Миллимент? – спросила она не так чтобы слишком приветливо, но явно приглашая сомкнуть ряды против общего противника.

– Поднялась наверх, как обычно, в четыре, – ответила Миллимент, – посмотреть, не нужно ли ему чего. – Она перевела взгляд на мисс Орринкурт. – Но он был занят.

– Тью-ю, – пропела Полин, сплетая и расплетая пальцы. Миллимент мимолетно, но многозначительно усмехнулась и повернулась к Трой.

– Не знаю, – бодро заговорила она, – все ли вам Томас объяснил насчет портрета моего свекра. Он хочет, чтобы вы писали его в его собственном здешнем театре. Повесят задник, а насчет освещения Пол знает, что к чему. Папа́ хотел бы начать завтра в одиннадцать утра, и если все будет в порядке, работать по часу утром и днем.

– Мне тут пришло в голову, – сказала мисс Орринкурт, – здорово было бы изобразить Нодди на коне.

– Не сомневаюсь, – сказала, не глядя на нее, Миллимент, – что сэр Генри сам все решит насчет позы.

– Однако же, тетя Милли, – заговорил Пол, сильно покраснев, – миссис Аллейн может… то есть… не кажется ли тебе…

– Да, да, тетя Милли, – поддержала его Фенелла.

– Ну да, Милли, право, – подхватил Седрик. – Я совершенно согласен. Пожалуйста, ну пожалуйста, Милли, и ты, тетя Полин, и ты, Соня, ангел мой, пожалуйста, подумайте, что это уж мисс Аллейн решать… О Господи, – умоляюще продолжал Седрик, – прошу вас, подумайте об этом.

– Да нет, – возразила Трой, – мне было бы очень интересно узнать мнение сэра Генри.

– Ну вот и прекрасно, – сказала Полин. – Да, Миллимент, Десси написала, что она приезжает на день рождения.

– Хорошо, что ты мне сказала, – без всякого воодушевления заметила Миллимент.

– И мама тоже, тетя Милли, – сказала Фенелла. – Забыла предупредить.

– Так-так, – усмехнулась Миллимент, – и всето я узнаю последней.

– Что? Дженетта приезжает? Интересно! – воскликнула Полин. – По-моему, ее уж года два как в Анкретоне не было. Надеюсь, с суровыми нравами нашей берлоги она сумеет примириться.

– Учитывая, что живет она в двухкомнатной квартире, – порывисто заговорила Фенелла и тут же осеклась. – Она надеется, что никого не стеснит.

– Я переберусь из «Бернар»[18] в «Брейсгердл»[19], – предложила Полин. – Это уж само собой.

– Вот уж это точно нет, – запротестовала Миллимент. – В «Брейсгердл» холодно, как на северном полюсе, течет потолок и ко всему прочему крысы. Дездемона в последний раз, как была здесь, сильно жаловалась на крыс. Я попросила Баркера, чтобы он отраву рассыпал, но она потерялась. Пока не найдется, «Брейсгердл» – нежилое помещение.

– Мама может остановиться в «Дузе»[20], вместе со мной, – поспешно предложила Фенелла. – Нам там вдвоем будет удобно, да и на дровах сэкономим.

– Ну, это вообще самое лучшее, – в один голос сказали Полин и Миллимент.

– Миссис Аллейн, – громко сказала Фенелла, – я иду переодеться. Хотите посмотреть свою комнату?

– Спасибо. – Трой постаралась не выказать радости. – Спасибо, с удовольствием.

IV

Поднявшись по лестнице и пройдя за Фенеллой, ни разу за все это время не открывшей рта, через бесконечную галерею и два длинных коридора, а затем взобравшись по крутой винтовой лестнице, Трой очутилась перед дверью, на которой висела деревянная табличка с названием «Сиддонс». Фенелла открыла дверь, и Трой сразу порадовали языки пламени, отражение которых трепетало на белой стене. Бледно-розовые занавески с небольшими гирляндами, овечья шкура на полу, низкая кровать. Над умывальником, естественно, портрет миссис Сиддонс. Мольберт, краски и все остальное, что привезла с собой Трой, было свалено в углу.

– Славная комнатка, – сказала Трой.

– Рада, что вам понравилось, – сдавленным голосом сказала Фенелла. Трой с удивлением обнаружила, что она едва сдерживает ярость. – Извините, – Фенелла даже запнулась, – извините за весь этот зверинец.

– Да ну, о чем тут говорить.

– Они что, не понимают, как им повезло с вами! Не понимают, что им повезло, даже если бы вы решили изобразить дедушку стоящим на голове с чесноком, растущим из подошв ботинок. Нет, что за наглость! Даже этому жуткому типу Седрику стыдно стало.

– Да бросьте вы, – отмахнулась Трой. – Все нормально. Вы и представления не имеете, какие фокусы выкидывают люди, когда речь заходит о портретах.

– Ненавижу! А видели, как они когти выпустили, когда услышали, что мама приезжает? Нет, я действительно считаю, что старухи – это настоящие вонючки. А эта сучка Соня? Лежит, понимаешь, и упивается всем происходящим. Как они могут, у нее на глазах?! Нам с Полом было так совестно.

Фенелла пристукнула каблуком, опустилась на колени перед камином и залилась слезами.

– Извините, – всхлипывала она, – я еще хуже остальных, но меня уже просто тошнит от всего этого. Напрасно я приехала в Анкретон. Ненавижу Анкретон. Знали бы, что это такое.

– Слушайте, – мягко заметила Трой, – вы уверены, что хотите говорить на эту тему именно со мной?

– Я знаю, это ужасно, но ничего не могу с собой поделать. Вот что бы вы ощутили, если бы ваш дед привел домой какую-нибудь гнусную блондинку? А? Что бы сказали на это?

Перед глазами Трой мелькнул ее дед, ныне покойный. Это был суровый и несколько педантичный профессор.

– Он в посмешище превратился, – рыдала Фенелла. – А я ведь, я так любила его. Теперь это просто глупец. Глупый влюбчивый старик. И сам себя так ведет, но мало того, когда я… когда я… ладно, не важно. Извините меня, ради Бога. Это ужасно, что я себе позволяю.

Трой присела на низкий стул подле камина и задумчиво посмотрела на Фенеллу. Девочке и впрямь плохо, подумала она, отметив попутно, что уже подвергает сомнению истинность переживаний Анкредов.

– Да не терзайте себя, ничего ужасного и ничего такого особенного вы себе не позволяете. Только не надо говорить то, за что вы сами себя клясть будете, когда мы снова столкнемся.

– Ладно. – Фенелла разогнулась.

«У нее счастливая способность, – подумала Трой, – выглядеть такой симпатичной, когда плачет». Фенелла откинула голову, прикусила губу и взяла себя в руки. «Хорошей актрисой будет, – подумала Трой и тут же одернула себя. – Если девочка умеет так славно огорчаться, с чего это я взяла, что она играет, а не подавлена на самом деле? Что, мне не хватает сочувствия?» Она прикоснулась к ладони Фенеллы, хотя ей это было совершенно несвойственно. Та сразу откликнулась на порывистое рукопожатие.

– А ведь вы вроде сказали сегодня, – заговорила Трой, – что молодое поколение Анкредов твердо, как железо.

– Стараемся. Просто вы такая славная, вот я и распустилась. Больше не буду.

«Дай-то Бог», – подумала Трой, а вслух сказала:

– Не важно, потому что, боюсь, толку от меня мало. Мой муж говорит, я бегу от любых переживаний как черт от ладана. Но если угодно, можете и впредь выпускать пар.

– Да нет, довольно, пока, во всяком случае, – серьезно сказала Фенелла. – Вы ангел. Ужин в половине девятого. Вы услышите гонг. – Она направилась к двери. – Понимаете, сейчас в Анкретоне происходит нечто ужасное. Сами увидите. – И Фенелла аккуратно прикрыла за собой дверь, подчиняясь привычке уходить вежливо.

Глава 4

Сэр Генри

I

Фенелла была слишком возбуждена и забыла познакомить гостью с расположением комнат. Вот Трой и пришлось гадать, где найти ближайшую ванную комнату, – наверху другой башни или в конце одного из бесконечных коридоров. Не будешь же дергать расшитый шнур звонка и заставлять карабкаться наверх кого-нибудь из престарелых служанок. Трой решила отказаться от ванны в пользу миссис Сиддонс с ее умывальником и стоящим рядом с ним викторианским бачком с теплой водой.

До ужина оставался еще час. Приятно было после строго ограниченного топливного рациона Тэтлер-Энда неторопливо переодеться перед щедрым пламенем камина. Трой длила удовольствие, перебирая в уме события минувшего дня и приводя в порядок впечатления от Анкредов. Самый славный во всей компании, решила она, чудак Томас, хотя и двое молодых довольно приятны. Понимают ли они друг друга, и как к этому относится сэр Генри? И если относится плохо, не этим ли объясняется эмоциональный взрыв Фенеллы? Что касается остальных, то Полин, кажется, все пренебрегают, Миллимент – личность непонятная, а ее Седрик просто ужасен. Ну и, наконец, Соня. Трой даже захихикала. Соня несколько глуповата.

Где-то снаружи, на холоде, часы глухо пробили восемь. Камин догорел. Можно отправляться в зал. Трой пошла вниз по витой лестнице, гадая, кто живет в комнате на площадке. Ориентировку она потеряла сразу. Дойдя до первого же из длинных коридоров, она решительно не могла выбрать направление, куда идти – налево или направо. В обе стороны расстилался темно-красный ковер, на который, через равные промежутки, падал свет канделябров, выполненных под старину. «Ну ладно», – подумала Трой и повернула направо. Она миновала четыре двери, каждую с обозначением: «Дузе» (здесь жила Фенелла), «Бернар» (Полин), «Терри»[21], «Леди Банкрофт» и, ближе к концу коридора, несчастная «Брейсгердл». Трой не помнила, чтобы эти названия попадались ей на пути в башню. «Черт! – подумала она. – Сбилась-таки». Но неуверенно пошла вперед. В каком-то месте коридор обрывался поворотом под прямым углом, и в дальнем конце этого нового коридора Трой увидела подножие лестницы – такой же, как и у нее в башне. Бедняга Трой была убеждена, что точно такая же перспектива открывалась перед ней на прямом пути. «А что, если, – подумала она, – я попала на противоположную сторону? Снаружи этот чертов замок походит на четырехугольник с башней посредине в конце каждого крыла. В таком случае, если я буду идти все время налево, должна попасть назад, в картинную галерею».

Пока она рассуждала таким образом, дверь у подножия лестницы приоткрылась и в коридор выплыл роскошный кот.

Белый, пушистый, с полосой поперек спины и янтарными глазами, он остановился и внимательно посмотрел на Трой. Затем, слегка помахивая хвостом, неторопливо двинулся в ее сторону. Она наклонилась и протянула руку. Поразмыслив немного, кот приблизился, изучающе оглядел ее ладонь, ткнулся в нее своим холодным носом и продолжил путь, ступая посредине красного ковра и по-прежнему элегантно помахивая хвостом.

– И еще одно, – послышался резкий голос из-за открытой двери. – Если ты думаешь, что я собираюсь болтаться здесь, как какая-нибудь жалкая актрисуля из массовки, а семья пусть считает меня подстилкой, то ты глубоко ошибаешься.

В ответ что-то пробасили, слов Трой не разобрала.

– Да, знаю, но это ничего не меняет. Никому не позволено считать меня ниже себя. Со мной обращаются так, словно я в стриптизе всякие штуки проделывала. Я терплю это просто потому, что не хочу, чтобы думали, будто это меня задевает. Да кем они себя воображают? Господи, неужели им кажется, что это такое уж счастье – жить в мавзолее вместе с парой старух и детьми, которых надо бы назвать «бандой сумасшедших»?

Снова чьи-то невнятные увещевания.

– Знаю я, знаю, знаю. В этой мусорной куче так светло и весело, что удивительно еще, как все мы со смеха не умерли. Если ты такой же полоумный, как все тут, то отправь меня куда-нибудь, где я могла бы уважать себя… Ты должен… После всего того, что я для тебя сделала… Мне плохо, очень плохо… И не надо доводить меня, Нодди, предупреждаю. – Дверь открылась чуть шире.

Трой, застывшая словно статуя, приподняла юбки и почти побежала по длинному коридору в противоположную сторону.

II

На сей раз она благополучно добралась до галереи и спустилась вниз. В зале она столкнулась с Баркером, который проводил ее в необъятную гостиную, показавшуюся Трой театральной сценой, где разыгрывается эпизод из «Виктории Регины». Из цветов преобладали алый, белый и золотой, из тканей – дамаст и бархат. На стенах – гигантские полотна Лидера и Макуайтера. На столах и на застекленных шкафчиках, беспорядочно расставленных по всей комнате, – обрамленные серебром фотографии королей сцены. На трех изображен сэр Генри в различные периоды своей театральной биографии, на четвертой он же – в придворном платье. В такой одежде люди обычно чувствуют себя довольно глупо, но сэр Генри был полон уверенности и достоинства, на мгновение Трой даже показалось, что он изображен в одной из своих ролей. Но, приглядевшись к бесспорно виндзорскому по своему происхождению костюму, она поняла, что ошибается. «Ничего себе, – подумала Трой, вглядываясь в фотографию, – какие формы, и все без обмана».

Она начала обход гостиной и обнаружила немало интересного. Под стеклянной крышкой антикварного столика были разложены грамоты, миниатюры, награды, несколько дорогих безделушек, подписанная программа театральной премьеры и, как ни странно, небольшая книга, по виду старинная, переплетенная в телячью кожу, с четким тиснением. Трой была из тех, кто, увидев отдельно лежащее печатное издание, непременно должен прикоснуться к нему. Крышка была не заперта. Она подняла ее и открыла книгу. Буквы изрядно выцвели, и Трой пришлось наклониться, чтобы разобрать название (на староанглийском). «Старинное искусство бальзамирования трупов, – читала она. – С приложением рассуждения об изготовлении жидкостей, позволяющих консервировать тела усопших».

Автор – Уильям Херсл, профессор физики, Лондон.

Отпечатано Робертом Уайтом по заказу Джона Крэмпа в 1678 году. Жутковатый текст. В первой же главе предлагались различные способы «овладения искусством консервации усопших в максимально живом виде. Далее, – продолжал автор, – будет отмечено, что разновидности мышьяка, отличаясь некоторыми химическими различиями, производят одинаковое воздействие на всех». Самый устрашающий пассаж касался «использования косметических средств для сокрытия отталкивающей бледности смерти».

«Каким складом ума должен обладать человек, – думала Трой, – который с таким хладнокровием, даже удовольствием, рассуждает о манипуляциях над мертвым телом, не задумываясь, что и его ждет смерть – может быть, совсем скоро. Интересно, читал ли эту книгу сэр Генри Анкред? Страдает ли он избытком воображения или, наоборот, его недостатком? А впрочем, я-то зачем читаю эту жуткую книжонку?»

Трой услышала доносящиеся из зала голоса и с инстинктивным ощущением вины поспешно захлопнула книгу, а за ней и крышку стола. Вошла Миллимент. На ней было удобное неброское вечернее платье.

– Я тут исследованиями занималась, – сказала Трой.

– Исследованиями? – неопределенно усмехнулась Миллимент.

– Я говорю об этой страшной книжке, там в ящике. Как увижу книгу, удержаться не могу, вот и сейчас, извините, открыла крышку. Надеюсь, это не возбраняется?

– Ах вон оно что, – кивнула Миллимент. – Да нет, пожалуйста. А что за книга?

– О бальзамировании трупов и все остальное в этом роде. Книга очень старая и довольно ценная, наверное.

– Скорее всего поэтому мисс Орринкурт и проявила к ней такой интерес. – Миллимент с высокомерно-пренебрежительным видом направилась к камину.

– Мисс Орринкурт? – повторила Трой.

– На днях я застала ее читающей книгу. Когда я вошла, она положила ее на место и захлопнула крышку. С диким грохотом. Странно еще, что стекло не разбилось. Наверное, та самая книга и была.

– Ну да, – сказала Трой, поспешно пытаясь привести в систему свои довольно беспорядочные мысли о мисс Соне Орринкурт. – Скорее всего так.

– Папа́ нынче вечером не в лучшей форме, – продолжала Миллимент, – но он спустится. Обычно, когда он чувствует себя неважно, он ужинает в своих покоях.

– Надеюсь, сеансы не слишком утомят его, – сказала Трой.

– Ему так не терпелось начать работу, что, уверена, он приложит все силы, чтобы все было в порядке. В последнее время ему намного лучше, лишь иногда, – как-то двусмысленно добавила Миллимент, – он впадает в некоторую депрессию. Вообще-то, знаете ли, он человек взвинченный и ранимый. По-моему, все Анкреды таковы. За исключением Томаса. К сожалению, и мой бедный Седрик унаследовал фамильный характер.

На это Трой было нечего сказать, и она почувствовала облегчение, когда в комнату вошли Пол Кентиш с матерью, а вскоре следом за ними и Фенелла. Баркер принес херес, и тут же в зале как-то особенно зловеще прозвучал гонг.

– Седрика никто не видел? – осведомилась его мать. – От души надеюсь, что он не опоздает.

– Когда десять минут назад я постучал к нему, он все еще принимал ванну, – сказал Пол.

– О Боже, – вздохнула Миллимент.

В комнату вплыла мисс Орринкурт. Одета она была экстравагантно и выглядела одновременно угрюмо, победительно и вызывающе. Трой услышала за спиной сдавленное восклицание и повернулась, перехватив общий взгляд Анкредов, прикованный к груди мисс Орринкурт.

На ней сверкала большая бриллиантовая звезда.

– Милли, – выдохнула Полин.

– Меня не обманывают глаза? – слабо прошипела в ответ Миллимент.

Мисс Орринкурт подошла к камину и оперлась рукой о решетку.

– Надеюсь, Нодди будет вовремя, – сказала она, – а то я с голоду умираю. – Она критически осмотрела свои покрытые алым лаком ногти и поправила на груди звезду. – Да и выпить бы неплохо.

На это предложение никто не откликнулся, лишь Пол смущенно откашлялся. Из зала донесся стук палки.

– Ну вот и папа́, – нервно сказала Полин, и все слегка зашевелились. Честное слово, подумала Трой, они будто собираются ужинать с каким-нибудь членом королевской семьи. Та же характерная атмосфера напряженного ожидания.

Баркер открыл дверь, и, сопровождаемый белым котом, в гостиную вошел оригинал расставленных повсюду фотографий.

III

Первое, что следовало бы сказать о сэре Генри Анкреде, что исполнял он свою роль с почти неправдоподобной виртуозностью. У него были серебристые волосы, пронзительно-голубые, под тяжелыми бровями, глаза, аристократический крупный нос, под которым пушились роскошные белоснежные усы, расчесанные таким образом, чтобы подчеркнуть линию рта артиста. Подбородок квадратно выдавался вперед и был украшен посольской бородкой. В целом выглядел сэр Генри так, словно его приготовили специально для выставки. На нем был бархатный смокинг, старомодный воротничок, широкий галстук и монокль на широкой ленте. «И не поверишь, – подумалось Трой, – что это живой человек». Вошел он медленно, постукивая по полу – но не слишком опираясь на нее – черной палкой с серебряным набалдашником. Она ему в общем-то не нужна, подумала Трой, так, декорация. Он был очень высок и все еще держался прямо.

– Папа, это миссис Аллейн, – сказала Полин.

– Ах вот как, – откликнулся сэр Генри.

Трой поднялась ему навстречу. «Удерживаясь, – как она впоследствии говорила Аллейну, – хотя и не без труда, от реверанса».

– Итак, это наша знаменитая художница, – сказал сэр Генри, беря ее за руку. – Очень рад.

Удерживая руку Трой, он смотрел на нее с высоты своего роста. Ей же вдруг почудился за его спиной молодой Генри Анкред, от одного взгляда которого женщины млели и теряли голову.

– Рад, – повторил он, искусно подчеркивая голосом, что удовольствие он испытывает не только от ее приезда, но и от внешности.

«Придержите коней, ребята», – подумала Трой и высвободила руку.

– Надеюсь, это чувство вас не оставит, – сказала она.

– Думаю, нет, – поклонился сэр Генри. – Думаю, нет. – Трой потом поймет, что у него есть привычка повторять сказанное.

Пол придвинул стул. Сэр Генри сел перед камином, остальные двумя полукружиями расположились по обе стороны от него.

Он скрестил ноги и положил левую руку на подлокотник, оставив другую свободно и небрежно покачиваться в воздухе. Что-то вроде позы короля Карла II, а на месте традиционного спаниеля – кот, который грациозно вспрыгнул ему на колени, слегка потерся о них и удобно растянулся.

– Ах ты, Карабас, – проговорил сэр Генри, погладил кота и снисходительно обвел взглядом присутствующих.

– Ну вот и славно, – сказал он, плавно поводя рукой. На мгновение взгляд его остановился на груди мисс Орринкурт. – Очаровательно, – сценическая реплика. – Ага, вот и херес.

Пол и Фенелла разнесли херес – лучшего, как выяснилось, качества. Затеялась довольно оживленная беседа, которую сэр Генри вел так, словно пригласил актеров на прослушивание.

– Мне казалось, – в какой-то момент заметил он, – что Седрик тоже должен быть с нами. Миллимент, разве ты не говорила мне…

– Извини, папа, но он опаздывает, – остановила его Миллимент. – Насколько я знаю, он должен был написать какое- то важное письмо. А гонга, наверное, не услышал.

– Ах вот как? А куда ты его поместила?

– К «Гаррику», папа.

– В таком случае он должен был услышать гонг.

Вошел Баркер и сказал, что ужин подан.

– Полагаю, мы не будем ждать Седрика. – Сэр Генри мягко сбросил кота Карабаса на пол и поднялся. Семейство последовало его примеру. – Миссис Аллейн, позвольте предложить вам руку?

«Жаль, – подумала Трой, принимая протянутую руку, – жаль, что тут нет оркестра». И, словно изображая персонажа какой-нибудь салонной комедии былых времен, завела светский разговор со своим спутником. Но не успели они дойти до двери, как в зале послышались торопливые шаги. В гостиную, раскрасневшись от напряжения, с белым цветком в петлице смокинга, влетел Седрик.

– Дедушка, дорогой, – заговорил он, размахивая руками, – я на колени готов стать, ниц падаю, извини меня, ради Бога. Каюсь. Найдите мне кто-нибудь власяницу и пепел голову посыпать, живо.

– Добрый вечер, Седрик, – ледяным тоном проговорил сэр Генри. – Извиняться тебе следует перед миссис Аллейн, у которой, возможно, хватит милосердия простить тебя.

Трой послала Седрику улыбку герцогини, а про себя ухмыльнулась, как Чеширский кот.

– Вы – сама доброта, – быстро проговорил Седрик и скользнул им за спину. Это несколько нарушило изначальный порядок процессии. Седрик оказался лицом к лицу с мисс Орринкурт. Трой услышала, как он издал какое-то удивленное восклицание. Прозвучало оно совершенно невольно и искренне. На Седрика это было так не похоже, что Трой оглянулась. У него открылся изящно очерченный рот, а светлые глаза не отрывались от бриллиантовой звезды на груди мисс Орринкурт. Затем Седрик недоверчиво оглядел родичей.

– Однако же… – запинаясь, начал он, – слушайте… нет, доложу я вам…

– Седрик, – прошептала его мать.

– Седрик, – повелительно повторил дед.

Но Седрик, продолжая говорить необычно естественным голосом и указывая белым пальцем на бриллиантовую звезду, громко выдохнул:

– Господи, но ведь это же Солнечный диск, из коллекции прапрапрабабушки Анкред!

– Славная вещица, верно? – так же громко откликнулась мисс Орринкурт. – Меня прямо в дрожь бросает.

– Увы, в наши трудные времена, – мягко проговорил сэр Генри, помогая Трой переступить через порог, – не всегда получается встретить почетного гостя так, как хотелось бы. Небольшой скромный банкет, сказал бы старик Капулетти. Ну что, пойдем?

IV

«Небольшой скромный банкет» свидетельствовал, что поклонники таланта сэра Генри в английских доминионах и Соединенных Штатах Америки никогда не забывали своего кумира. Ничего подобного Трой не видела уже много лет. Сам он, заметила она, ел какое-то месиво, пропущенное предварительно через сито. Беседа шла общая, ни о чем и звучала так, словно текст был выучен заранее. На драгоценности мисс Орринкурт не смотреть было трудно. Трой заметила, что и сами Анкреды все время бросают на них взгляды исподтишка. Сэр Генри вел себя, как и прежде, обходительно, по-светски и, на взгляд Трой, изысканно. Комплименты его, в высшей степени искусные, отклонить было трудно. Он заговорил о ее работах, спросил, не писала ли она автопортретов.