Стяжавшая любовь. Том 3

Матушка очень радовалась, если я для нее на Пасху пекла кулич. Это был для нее такой подарок! Она так радовалась!

Матушка легко разрешала любые житейские вопросы и сомнения, давала нужный совет как лучше поступить, потому что не всегда наши добрые намерения угодны Богу и ведут к добрым последствиям. Когда я сомневалась, нужно ли кого-то принимать на квартиру, Матушка уверенно сказала, чтобы я этого не делала. Это было важное в моей жизни благословение.

Перед самым взрывом Чернобыльской атомной станции пришли люди к Матушке помочь сажать картошку. Но старица не разрешила: «Нет, пойдет дым – не надо садить картошку». Что же это за дым? Какой дым? Все недоумевали. А через три дня объявили, что произошла авария.

Незадолго до взрыва матушка Алипия обходила весь Киев с молитвой, положив на плечи мешок с камнями, чтобы увеличить тяжесть подвига. Молитвами блаженной старицы последствия аварии, которые могли быть гораздо сильнее, были ослаблены. Киев не опустел, Киев живет, многомиллионный мегаполис не стал городом-призраком, каким стала тридцатикилометровая зона и город Чернобыль. После аварии ветер унес радиационное облако в сторону от Киева.

Матушка Алипия очень любила преподобного Алексия (Шепелева). Когда бы народ ни приходил к его могиле, всегда там теплилась лампада. Она горела даже ночью. Все знали, что матушка Алипия является хранительницей этого святого места – следит за могилкой, зажигает лампаду. Как-то она послала меня отнести туда свежих огурчиков и положить на могилку. Зимой кладбище и окрестности Голосеевской пустыни были пустынными, часто занесенными снегом, но приходя к преподобному зимой, я видела, что даже зимой старица неотступно ухаживала за могилкой. Она всегда старалась, чтобы память о преподобном жила, и всех своих посетителей благословляла поклониться ему и просить его молитв. Она благословляла людей сначала побыть на службе, потом мы приходили к ней, она кормила народ, голодным она никого не отпускала, и потом часто посылала идти на могилку к преподобному Алексею.

Как-то сын сестры поломал палец, и сестра привела его к Матушке. Старица спрашивает меня:

– А ты Варвару знаешь?

– Нет… – не поняла я, о какой Варваре она говорит.

– Наверх, к Варваре!

Сразу мы не поняли смысла сказанного, а потом поняли, что старица посылает сестру с сыном к мощам

святой великомученицы Варвары, которую Матушка очень почитала. Палец быстро исцелился. Таким образом она всех приводила к вере и почитанию святых.

А в это время у сестры была неприятность, связанная с этим сыном. Он дружил с парнями, которые поймались на краже – в Доме офицеров украли магнитофон. Племянника также взяли под следствие за соучастие в деле, в котором он не участвовал, просто его имя назвали друзья.

Сидим мы у Матушки, а она поворачивается к иконам и спрашивает: «Вор?! – и сама отвечает. – Не-е-т! Не в-о-р!» И так три раза. Мы были поражены. Молитвами Матушки парня оставили в покое. И действительно, парень был честный, нитки не возьмет, а попал в такую беду.

Сын сестры иногда помогал Матушке, и она молилась за него.

Позже случилась с ним еще одна беда – он познакомился с замужней женщиной, которая затянула парня в сети, из которых он не мог вырваться. Я была у Матушки, ей ничего не говорю об этом. Разговариваем. И тут Матушка начинает разговор:

– Котик! Такой хороший котик! А залез в дырку, но вылезти оттуда не может!

Я понимаю, что у Матушки в потолке нет никакой дырки, и начинаю особо прислушиваться к этим словам – смысл их становится мне понятен. Дальше она подчеркивает:

– А бабушка полезла, достала его, и вытянула! А был бы там – умер.

Юродивых часто трудно понять, с ними нужно долго находиться, чтобы распознать смысл сказанного. Я поняла, что речь идет о моем племяннике, пришла домой и рассказала сестре. Мы тут же наняли такси и поехали спасать парня, так как знали, что матушка Алипия помолилась, и он будет спасен. Враг отступит от него ее молитвами. Так и получилось. С трудом мы его забрали, а потом он сам сказал: «Я больше туда не пойду».

Матушка творила многие подвиги и добрые дела, о которых мы даже не знаем. Она никогда не старалась о том, чтобы ее добродетели стали всем известны. Если нужно было – она открывала, а вообще она все держала в тайне. Что мы могли подметить, и что не могло укрыться – то мы замечали.

Я дружила с одной женщиной, брат которой был священник. И вот эта женщина умерла – так видно было Господу угодно. И матушка Алипия лично за нее носила панихиду. Я знаю, что на сороковой день после ее смерти, старица взяла сорок яиц, другие продукты и отнесла в храм. Матушка носила очень большие панихиды, а какой же это был неблизкий путь! Эти тяжелые ноши она несла на своих хрупких плечах несколько километров. Жизнь Матушки всегда была направлена на подвиг, направлена на угождение Богу, она жила с Богом, и Бог был с ней.

Все посетители Матушки относились к ней с большим уважением и благоговением, никто не смел спорить с ней. Только однажды я была свидетелем плохого к ней отношения. Оно исходило от милиционера, который приехал выгонять Матушку из домика. Никого не было у нее в этот момент – только она и я. Вдруг приходит милиционер. Я начала его успокаивать: «Чего вы с ней ругаетесь? Она старенький человек». А Матушка сказала ему: «Старший знает, что я тут живу, и без паспорта, а вы меня гоните!?» Милиционер сразу же ушел, повинуясь как бы какому-то повелению.

Много людей приходило к старице, всем она помогала. Принимала она всех – и верующих, и неверующих, и благочестивых, и грешных. Многие, кто до этого сомневался в вере в Бога, становились верующими, грешные исправлялись и каялись, бедствующие получали помощь в бедах, больные исцелялись. Все были перед ней равны. Приезжали к ней и высокие люди, но тайно. Как-то однажды я пришла к ней уже ближе к вечеру и увидела автомобиль, который свидетельствовал, что непростые люди ездят на нем. Это было в советское время, и такие автомобили были не у простых людей. Кто приезжал, так я и не узнала, потому что постеснялась любопытствовать.

В день кончины Матушки я пришла к ней с утра, почувствовав скорую разлуку. Народа было много. Не смотря на тяжелое состояние, Матушка все равно по своему неизменному обычаю пригласила всех к столу, а сама лежала. Скорбной была эта трапеза, все притихли, понимали, что прощаются с ней. После этого Матушка благословила всем нам идти в Лавру и помолиться о ней. Мы тут же поехали, наняли молебен о здравии, отслужили его, и вернулись обратно, но в келию нас уже не пустила бывшая там при Матушке женщина. В скорби мы стояли во дворе и все время молились. В это время начал падать крупный снег, поднялась буря, а потом все затихло. Попрощавшись мысленно с Матушкой, скорбные, мы пошли домой. Вечером мы узнали, что матушка Алипия отошла.

Я присутствовала на первой литии, отслуженной отцом Романом из Печор, также на отпевании, на кладбище. Страха смерти не было в душе, но чувствовалась скорбь от того, что нет ее уже с нами. Теперь я всегда поминаю ее в молитвах, живу ее благословением и радуюсь, что имела честь знать такого великого светильника нашей земли.

Школа мужества – Киево-Печерская ЛавраПотоцкая Инна Александровнаг. Киев

ое знакомство с матушкой Алипией началось с самого моего детства, когда родители переехали в Киев из Москвы. Особенно мама была духовно близка достаточно еще молодой будущей старице. Мама по возрасту была значительно старше Матушки и поэтому, а также и по личным качествам, пользовалась ее уважением. И еще один фактор – это были люди одного времени, одной эпохи. Эта эпоха объединяла людей – это была эпоха революций, сталинских времен, войны, послевоенного голода. Это были люди, готовые к испытаниям. Это очень интересное для нас время в плане того, что оно безвозвратно уходит, приводя на смену совершенно новое осознание жизненных ценностей. В связи с этим хочется немного рассказать о том, что я знала и видела.

Мама моя происходила из простой поволжской семьи, а папа был дворянского рода. В Горьковской области семья моей мамы умирала от голода, когда бабушка забрала семерых детей, а мама была вторая, и бежала с ними в Ашхабад, в Среднюю Азию, потому что стояла задача – выжить, не дать детям умереть с голода. Там не было такого голода, как на Поволжье. Мои прадедушка и прабабушка залезли на печь и там умерли – их даже не снимали с печи, да и некому было снимать, бабушке уже было не до этого, она, в чем была, забрала детей и молила Бога о том, чтобы только доехать живыми. Другие уже потом приезжали и сгружали мертвых.

В Ашхабаде они устроились, мама выросла и вышла замуж. Папу я своего спрашивала: «Папа, если ты дворянин – почему ты женился на бедной крестьянке?» Папа воскликнул на такой вопрос: «Доця! Нужно было сохранить себе жизнь! Нужно было жениться на простонародье – тогда можно было в живых остаться». Семья папы также поехала в Среднюю Азию, спасаясь от голода. Там они смогли найти себе работу, поскольку у всех было образование, построили дом. Папа работал бухгалтером на конфетной фабрике. Я родилась там же в 1937 году. Родители потом смогли сами построить себе дом в Ашхабаде. Вскоре началась война, папа ушел на фронт. Бог пожалел нас, потому что время было голодное, и мама устроилась работать в военную юридическую академию, которая была эвакуирована из Москвы по случаю войны. В этой военной академии нужны были работники. Это была академия, в которой работали референты Сталина. Когда опасность миновала, Сталин дал приказ перевести академию снова в Москву и мы вместе со всеми уехали из Ашхабада. Этот переезд был спасительным, так как после этого в Ашхабаде было страшное мощное землетрясение, и наш дом весь ушел под землю.

Ехали мы в основном по ночам, поезд был замаскирован так, чтобы не распознали, что это поезд. Мама забрала с собой свою младшую сестру, которая была ей как дочь, потому что разница в возрасте была колоссальной.

Москва меня поразила тем, что все небо над Москвой, особенно над Кремлем, было в аэростатах. Они были продолговатые, не круглой формы, и между ними вились веревки, чтобы самолеты не могли пролететь. Кремль был замаскирован, потому что было такое время, когда к Москве близко подошел враг. Я еще видела, как копали траншеи, и очень тоненькие и хрупкие девушки устанавливали в них металлические крестовины. Меня очень поразил их вид, и я спросила маму: «А почему они такие тоненькие?» А она ответила: «Это балерины. Больше некому уже копать». Весь народ работал над тем, чтобы не допустить врага в Москву.

До конца войны мы оставались в Москве. Мне довелось даже побывать на знаменитом параде 1945 года на Красной площади и салюте в честь победы над фашистами.

В 1947 году мы переехали в Киев, хотя мама, как работник Кремля, имела в Москве квартиру и дачу в Валентиновке. Ей даже хотели дать медаль, но мама отказалась, сказав: «Если на ней изображен Ленин, то я не возьму». На удивление, маме все прощалось, потому что она работала за троих. Решение о переезде было вызвано тяжелым состоянием моего здоровья – у меня была открытая форма туберкулеза. В Ашхабаде до тех пор, пока мама не нашла работу, нам было очень голодно и уже там у меня была туберкулезная стадия. В Москве меня подлечили, но врачи определили, что московский климат мне не подходит и нужно переехать – хотя бы в Киев. В то время климат в Киеве был мягче – не было водохранилища, а вместе с ним – сырости, которая наблюдается сейчас.

Мама продала в Валентиновке дачу, квартиру она не могла продать, так как она была государственная, и купила в Киеве домик, но маленький, потому что как раз в это время произошла реформа. Помню, я была в третьем классе, мама хваталась за голову: «Что же делать – столько денег пропадет!» Но Господь помог, мы купили маленький домик. Уже в Киеве вернулся из Германии папа и нашел нас. Мама всю войну молилась о нем и Господь его спас. Сначала он был в концлагере, а потом немцы из концлагеря забрали его работать в хозяйстве какого-то барона. Потом ему удалось бежать и уже с Дрогобыча он возратился в Киев.

Мама устроилась работать на мясокомбинате, в жировой цех – топили жир. В то время погибали от туберкулеза обезьяны в зоопарке – и вот для них топили жир. То, что люди погибали – это было не так важно, а обезьян спасали. Во время войны их не кормили – немцам было не до этого. Город почти три года был под немцами. Мама подбирала на мясокобинате обрезки и остатки, и кормила не только нас, но и еще одну вдову с двумя дочками, погибающими от голода. Картошку мама могла достать в малом количестве, поэтому даже очистки от картошки голодающие согласны были принять как бесценный дар.

Время, в которое нам довелось переселиться в Киев, было нелегким, но Лавра нас воодушевляла. Родители были верующими с детства, мама очень часто ходила в Лавру, папа также ходил и причащался, но реже. Мама в посты, можно сказать, жила в Лавре. Приготовит кушать, и в Лавру. Она успевала и работать, и ходить в храм, и вести хозяйство. Бывало, папа высказывал недовольство, что мама каждый день была в храме, и они спорили между собой:

– Шура, ну разве можно так, тебя никогда нет дома, – говорил отец маме, которую также звали Шура, как и его.

– Но, Шура, сейчас Великий Пост – нужно быть каждый день в храме.

– Я понимаю, что сейчас Великий Пост, и нужно быть в храме, но не каждый же день, – возражал папа, однако смирялся.

Несмотря на трудности, это время было удивительным и благодатным. Господь дал нам милости, которые я тогда еще полностью не могла осознать, но детская впечатлительность и любознательность навсегда оставили в моем сердце эти необыкновенные дни. Господь даровал мне увидеть многих подвижников и угодников Божиих, целая плеяда которых собралась в духовном светоче Православия – Киево-Печерской Лавре, сиявшей среди разоренной безбожием и войной русской земли. После войны Лавра оставалась открытой и туда, в тихое пристанище и благодатное прибежище, стекался жаждущий благочестия народ. Преподобный Кукша Одесский был в то время в Лавре, старцы Кронид и Дамиан, матушка Алипия. Это были люди, прошедшие огонь страданий и гонений за веру, глубоко отличные уже от нашего поколения. Мы уже не можем сравниться с ними. Это были люди, любовь которых поражала. Они умели безгранично глубоко сочувствовать. Например, такая деталь. Отец Кронид так говорил одной нашей знакомой: «Меня можешь ни в чем не стесняться. Мы уже прошли все, можем все понять». Эти священники прошли концлагеря и тюрьмы, где они всей душой постигли цену страдания и сострадания. Мама как-то спросила отца Кронида: «Батюшка, как вы выжили, как вы вынесли все это?» А он ответил: «Самое тяжелое было, Александра, доехать туда! Нас же не кормили, давали тухлую селедку, а воды ни грамма!» Это были люди, которые всех ценили, они были рады всем, всем сочувствовали. У них не было такого: «А, ты пришел… Ты грешник…» Нет. Преподобный Кукша вообще говорил: «Все, кто грешные – ко мне! Я тоже – очень грешный». Люди тянулись к ним, они их не боялись, они имели их за друзей своих. Они буквально всех себя отдавали людям. И они каждого спасали, как могли.

Необыкновенным старцем был также отец Дамиан – это был великий прозорливец, вершина, это был старец на весь Союз, он видел духом тайны Божии. К нему ехали со всей страны. Моя мама была его духовной дочерью. После литургии он приглашал нас к себе на обед. Я трепетала перед его прозорливостью, потому что он всегда говорил у себя в келии то, что я говорила маме дома, тем самым открывая мои плохие слова и мысли. Я боялась дома говорить что-то плохое или не слушаться. Я знала, что это все будет сказано вслух.

А отец Кронид был очень ярким проповедником, организатором, все слушали его, раскрыв рот. Этот батюшка также был водим Духом Святым. Он наставлял монахов относиться к прихожанам с особенной любовью, запрещал ругать их. Он говорил: «Эти люди – пришли к Богу и работают Ему, имея семьи и многие заботы, трудясь в миру. Вы недостойны этих людей, поэтому не обижайте их, не толкайте». Сам батюшка был очень больным человеком. Как у него хватало сил совершать свое нелегкое служение!

Однажды был такой случай. Отец Кронид послал послушника в храм: «Иди в храм, там возле клироса стоит человек и плачет. Позови его ко мне». Нужно сказать, что сам отец Кронид лежал больной и никуда не выходил. У него была сильная астма, и он задыхался. Послушник пошел в храм и действительно там стоял человек и сильно плакал. «Мужчина, вас зовет наместник к себе в келью», – обратился послушник. Тот, по-видимому, не знал, кто такой наместник и где он находится, так как был человеком нецерковным, но пошел.

– Ну, что? Плачешь? – встретил его отец Кронид с вопросом.

– Плачу!

– Ну, рассказывай – что с тобой было?

– Ой, отец! Не знаю, как и рассказывать. Лежу я на постели, курю. Вдруг заходит женщина – высокая, красивая, берет у меня сигарету из рук, выкидывает в форточку и говорит: «Больше так не делай! Иди в церковь». Я настолько ее испугался! Пришел сюда, стою и плачу!

Отец Кронид наставил этого мужчину, убедил его ходить в храм, утешил.

Вот такие, водимые Духом Святым, старцы наставляли матушку Алипию, она была у них на глазах, и всё они замечали, весь ее духовный путь, и видели в ней подвижницу, человека необычного, неординарного, в тайне хранящего свой внутренний подвиг, хотя в Лавре было много прихожан, масса трудников, обращающихся в монастырь за помощью. Их принимали даже как беженцев после войны, расселяли, устраивали, выделяли жилье и питание, они работали при Лавре и этим выживали. В основном приезжали из России. Многих просившихся в монастырь приезжих женщин отправляли в Золотоношу, так как в Киеве получить прописку было очень трудно, а по областям легче. Это был самый ближний монастырь, который мог принять. В киевских монастырях милиция не разрешала прописывать.

Матушку Алипию я знаю с пятнадцати лет, когда я была еще подростком. Ее звали все просто – Липа. Одна только она никуда не просилась, всегда была при храме в Лавре. Все привыкли к ней, она и дорожки носила, и убирала, трусила ковры. Была как бы дежурной по храму. Конечно, она всем стала заметной. Тот же отец Кронид понял, с кем он имеет дело. Он ей помогал, но не явно.

Где она ночевала – мы не брали себе в голову. Но мама узнала об этом. Мы когда-то бежали в Лавру на раннюю литургию. Мы всегда ходили на раннюю в Аннозачатьевскую церковь, которая тогда называлась Иоакима и Анны. С Телички мы шли в Лавру по самому короткому пути, но путь этот проходил через разваленные заборы и камни. Однажды мы, опаздывая, спешили, проходили мимо глухого рва. Мама говорит мне: «В этом яру подвизается Липа». Я удивилась. Что мама такое говорит? Что – под открытым небом? В своем детском возрасте я не могла дать отчет этим словам – что за ужас такой жить в этом яру! А мама ответила мне: «Нет, в дупле». Что примечательно, матушка Алипия была всегда аккуратно и чисто одета. Я удивлялась – если Липа подвизается в дупле, живет на улице, то, как же она может быть так чисто и аккуратно одетой. Если падал с нее платочек – это доказывало ее возраст. Тогда модно было заплетать волосы корзиночкой, и такая аккуратная прическа виднелась под платком Матушки.

Моя мама была значительно старше Матушки, старица уважала и даже как-то считалась с ней. Мама жалела матушку Алипию, понимала ее, уважала, старалась чем-то угостить. Все тогда старались делиться, все знали, что эти люди на положении птиц небесных – им нужно помогать. И мама иногда какую-то крупу возьмет, или что-то спечет. Матушка Алипия знала, как она любит добрые дела, и уважала ее.

Но Матушка не показывала, что может что-то знать, видеть, или у нее присутствует Дух Святой, что она видит людей насквозь. Видели мы матушку Алипию в Лавре почти каждый день, так как моя мама водила меня в Лавру очень часто. По виду Матушка не отличалась от остальных трудниц, нельзя было назвать ее бомжем, или странницей,

одета она была опрятно – летом я видела ее в кофточке, юбочке, зимней одежды не запомнила. Тогда все мы одевались скромно – у мамы тоже было одно платье. В храме я не стояла с Матушкой бок о бок, но знала, что она где-то здесь, в храме, она никогда не уходила из Лавры. Позже Матушка стала одеваться в черную одежду, но монахиня она или нет – никто не знал. Тогда многие монахи подвизались тайно, никто не удивлялся, если узнавал, что тот или иной человек пострижен тайно. Когда мы стали ходить в Лавру, Матушка уже носила имя Алипия и о том, что в крещении она Агафия – не знали. Липой ее называли все, даже монахи.

Как-то мы пришли к отцу Дамиану. Его келья находилась над ближними пещерами. И мы увидели, что у него в коридоре матушка Алипия стелет тряпочку – размером 50х50. Мы думаем: «Что это Липа такое тут придумала?» Отец Дамиан вышел нас встретить.

– Благословите, отец Дамиан, можно мне у вас тут ночевать? – обратилась матушка Алипия к батюшке.

Я была поражена: «Ну, все! Караул! Липе уже совсем негде ночевать!» Отец Дамиан стал на нее смотреть. Это была немая сцена. Он на нее, а она на него. И вот теперь я уже понимаю – он молился о ней. Это был немой разговор, который они, духоносные старцы, только понимали. Отец Дамиан прервал молчание:

– Ну, хорошо, располагайся напротив келии отца Андрея.

Мне стало легче, непонимающей духовной сути происходившего – все-таки тепло! Истинные причины такого поступка матушки Алипии нам неведомы. Господь повелел ей это, что подтвердил отец Дамиан, благословив ее. Старице, мужественно прошедшей подвиг столпничества, уже были по силам любые испытания.

Она стала останавливаться на ночь напротив келии отца Андрея. Это был священник, который всегда исполнял все требы – он и вычитывал, и исповедывал, ездил по просьбам. Всегда был при служении. Как мы знаем впоследствии – матушка Алипия никогда не спала лежа. Как птица, она навыкла всегда быть в молитвенном состоянии, не знала глубокого сна и отдыха телу.

Нас очень заинтересовала происшедшая встреча отца Дамиана и матушки Алипии, и я думала: «Почему он так долго на нее смотрел?» Но потом поняла – он разговаривал с ней. Впоследствии так разговаривала матушка Алипия – она отверзала уста только для того, чтобы дать ответ на мои мысли. Я мысленно ее спрашивала, а она отвечала.

Когда матушке Алипии после закрытия Лавры пришлось жить в миру, вначале, как мы все знаем, она жила на Демиевке, в полуразвалившемся домике, недалеко от бань, а потом она переехала на улицу Затевахина в Голосеево. Перед этим мама приходила к Матушке, и она ей сказала: «Меня скоро отсюда уберут».

Вскоре после этого мама пришла к Матушке, нашла ее в храме.

– Липа, я пришла, а тебя уже там нет!

– Да!

Вначале нашего знакомства с матушкой Алипией, анализируя отношение моей мамы к Матушке, понимаешь, что тогда мы все недооценивали ее, нам не приходило в голову, что она может быть прозорливая, что мы можем чем-то от нее пользоваться: советами, наставлениями, предупреждениями – настолько она скрывала это, настолько она замаскировывала свое подвижничество и дары, которые ей Бог дал! Мы жалели ее, хотели помочь, мы думали, что ее нужно спасать – от нужды, от голода, помогать ей выжить, но не понимали, что она выше этого, не прибегали в полной мере к ее духовной помощи и молитве. Не понимали, что не она нуждается в нас, а мы нуждаемся в ее помощи. И вот однажды, когда мама встретила Матушку в Демиевском храме, сидевшую возле иконы, и она стала маме что-то говорить – мама вдруг стала с ней советоваться, рассказала ей свои обстоятельства. Матушка приоткрыла для нее завесу своей души, она прозорливо указала ей, как нужно выйти из создавшегося положения. Были в то время недоразумения и проблемы – множество. Мы строили дом. Мама была потрясена. Я помню ее слова:

– Это уже не Липа!

– А кто? – простодушно спросила я, удивляясь.

– Это матушка Липа!

– Мама, почему? Она же и раньше была монахиня.

– Нет, она больше, чем простая монахиня!

– Как это?!

– Она уже прозорливая! Ей уже Бог дал эту благодать. И она про всех все знает, она все знает, что кого ожидает. Она взяла и мне все рассказала – что у нас в семье, к чему все идет.

Я была также потрясена. Потом уже, когда я подходила к матушке Алипии, относилась к ней по-иному, и сама убедилась в словах матери.

Время шло, я вышла замуж, родила сына. Матушка Алипия всегда оставалась в моей жизни молитвенницей и помощницей.

Было как-то такое обстоятельство с моим сыном. Он купил мотоцикл. И вместо того, чтобы самому откатать, попросил товарища. Тот разогнался на улице Киквидзе, ударил в какой-то автомобиль, который был припаркован и стал скрываться. Милиция его поймала, и он дал все данные моего сына. Потом мотоцикл забрали, а нам прислали повестку. Я ничего не знала.

– Сыночек, чего тебя вызывают в милицию?

– А товарищ разбил машину моим мотоциклом.

– Ничего себе! И что? Делать ремонт машины надо?