Русская философия. Анализ истории. Том 4

Так как мы всегда были страной много конфессиональной, то эта крайность в сторону Божественной отрешённости православного монаха от мира сего, от его суеты, наделяет всё общество в целом единящим влиянием на всех. Ведь каждая конфессия специализируется на некотором уникально способе приобщение к Божественному через какое-то свойство или грань Его и этот путь ко Творцу более стимулирован сообществом, причастным к Богу таким вот уникальным способом. Но все эти свойства Божественного всегда стоят в определённой структуре субординации Божественного, на самой вершине которой стоит жертвенная любовь, испытанная на Голгофе, приобщаясь к которой православный монах приобщался автоматически ко всем остальным Божественным свойствам в лице религиозных конфессий, гармонично вписывающихся в общий организм многонационального государства. Поэтому, прежде чем начинать экспансию, запускают вирус в умы, в святая святых, и если русское духовенство не в силах противостоять (по нерадению или ещё по какой-нибудь причине), так сразу же шаткая гармония нарушается, ибо обретают значимость различия в образе приобщения к Богу, а потому неизбежно активируются силы, ведущие к неизбежности войн. На русских иконах сие изображено очень точно. Если вы заметили, как изображена твердь земная, то вероятно догадались, что ходить по такой тонкой кромке, не провалившись в бездну, можно лишь в одном случае – быть такими, как те, кто на этой хрупкой тверди изображён, то есть святыми. В России после того, как был переведён на русский язык трактат «Протоколов сионских мудрецов», так сразу начало слаживаться недоверие у всего окружения к лицам этой национальности. А ведь евреи, жившие в России в то время, видели уровень нравов в Европе (если Гегель в своих лекциях призывал студентов к религиозности, то его русский современник-мыслитель Николай Карамзин в 1812 году в работе «Письмо сельского жителя» кратко говорит о нравах во Франции, как о сильно развращённых) и понимали, насколько велика роль русской державы не только для мира, но и для их детей, и будущих потомков. Таким образом, государь явно выражал интересы русских иудеев, хотя формы этого выражения не всегда были лицеприятными. Не надо смотреть на Европу, ведь это зверь, высвобожденный католической ересью и, пока он сытый, благодаря многочисленным колониям в Африке, Азии, выглядит очень привлекательно, похож на человека с точки зрения культуры поведения и жизни в бытовых излишествах с произведениями искусства. Но посмотрите, что говорят русские той поры, переехавшие в Европу на постоянное место жительства. Высказываний множество и нет смысла выделять кого-то особенно. Иудею нет значимости стоять у власти, но есть жесткая жизненная линия, следуя которой народ не может выродиться, благодаря которой обретается спасительное трезвение в людях. Иудаизм привязан к чувственной природе, а потому жизненно важным оказывается соблюдение законов естества той среды, в которой чувственная природа пребывает. Соблюдай закон правильно и будешь жить. То есть, строгость к своему народу – вот высшая добродетель и проявление любви к своим единокровным. Это то самое качество нравственности, которое создаёт иудаизм для своего народа. Иудаизм возник в особых природных условиях. И это качество мышления и образа приобщения к Богу, возникшее в этих особых условиях, в русской реальности наделяет общество устойчивостью, ибо какими бы мы не были, пусть даже самыми святыми, наделены плотью, то есть неизбежно включаются аспекты, нуждающиеся в упорядочении во имя мира и созидания. Об этом замечательно пишет Н.М. Карамзин в соей «Истории Государства Российского» ( ISBN: 5-17-021894-x, 978-5-17-021894-3, год издания 2004, стр. 29)

«Если два народа, обитающие под влиянием одного неба, представляют нам великое различие в своей наружности и в физических свойствах, то можем смело заключить, что они не всегда жили сопредельно. Климат умеренный, не жаркий, даже холодный, способствует долголетию, как замечают Медики, благоприятствует и крепости состава и действию сил телесных. Обитатель южного Пояса, томимый зноем, отдыхает более, нежели трудится, – слабеет в неге и в праздности. Но житель полунощных земель любит движение, согревая им кровь свою; любит деятельность; привыкает сносить частые перемены воздуха и терпением укрепляется. Таковы были древние Славяне по описанию современных Историков, которые согласно изображают их бодрыми, сильными, неутомимыми. Презирая непогоды, свойственные климату северному, они сносили голод и всякую нужду; питались самою грубою, сырою пищею; удивляли Греков своею быстротою; с чрезвычайною легкостию всходили на крутизны, спускались в расселины; смело бросались в опасные болота и в глубокие реки. Думая, без сомнения, что главная красота мужа есть крепость в теле, сила в руках и легкость в движениях, Славяне мало пеклися о своей наружности: в грязи, в пыли, без всякой опрятности в одежде являлись во многочисленном собрании людей. Греки, осуждая сию нечистоту, хвалят их стройность, высокий рост и мужественную приятность лица. Загорая от жарких лучей солнца, они казались смуглыми и все без исключения были русые, подобно другим коренным Европейцам. – Сие изображение Славян и Антов основано на свидетельстве Прокопия и Маврикия, которые знали их в VI веке.»

Бытие тоже определяет сознание, точнее имеет влияние на него. Движение, о коем говорит Н.М. Карамзин, всегда нудится, а понуждение есть степень приобщения к страданию. Следовательно, жизнь с постоянным приобщением к тяготам неизбежно требует приобщения к духовной работе ума для молитвенного единения с Богом. Просто физиология требует приобщения к радости – так мы устроены. (Об этом уже говорено в первом томе). И наоборот, степень отчужденности от физических нагрузок и понуждения делает человека в той же степени податливым к влиянию преисподних. Точнее, люди приобщаются к бездне даже без экспансии оной и даже не прибегая к культам. И даже при таком положении дел, как видим, жизнь торжествует, находит свои пути выживания, обретает свои специфические формы приобщения к радости бытия. Тут рождается своё уникальное мировосприятие, которое, как открылось нам в истории, не всегда оказывается не востребованным.

Представьте себе жизнь среди обилия ядовитых змей и пауков. Каждый шаг таит в себе смертельную опасность. Таким образом, для древнего жителя этих мест важно было знать, откуда исходит опасность, что стало фундаментом религиозного культа. В то время как православному не надо знать, откуда исходит опасность, ведь смерти уже нет, а важно знать, что делать во имя единения с Богом. Диаметральный подход к решению проблемы предопределяет различные пути достижения безопасности. Отсюда это стремление к знанию всего происходящего вокруг, в то время как северный человек хочет знать лишь только то, что ему важно для дальнейшего шага вперёд. Можно много говорить о мифологии народа, но специфика проявления опасностей для жизни стимулирует образ мышления народа. Если древний насельник Месопотамии опасался смертельной опасности от рептилий и насекомых (зато изобилие в продуктах), то северному народу смертельная опасность шла только от голода в неурожайный год. Так как южане не видят опасность (ядовитые змеи, пауки), а северному очевидна холодная зима, то люди Севера сформировались именно в таком качестве – от природы сильные, и трудолюбивые до умопомрачения, выносливые и уверенные в себе. Национальный характер слаживается от степени приобщения к физическим нагрузкам и ограниченности свободного времени. Молитва в этом случае утверждает настрой на этот подвиг. Свободное время всегда предполагает некоторое блуждание в мыслях, перемещениях (речь идёт о людях не обременённых аскетическими подвигами, ибо именно в этом пласте населения, имеющем способность к размножению, в неизбежном естественном отборе со временем формируются уникальные характерные особенности организма. Если южный использует свободное время в самоограничении, что вызвано инстинктом самосохранения, то северянин, если не работает, если не привязан долгом, то и не воздержан по природе, ибо сие не было востребованным. Так как невоздержанность самого человека является опасностью для жизни и так как воздержание в безделье не было востребованным жизнью (надо было постоянно работать), то и не сформировалась самозащита от такой опасности для жизни. Степень приобщения к труду в суровых условиях всегда имеет влияние на физиологию и на формирование психики человека, его специфичное отношение к Богу и взаимодействие с Ним. Именно отсутствие свободного времени – естественное состояние русских людей. Это первое. Второе, обширные территории формируют и другое качество, а именно человек не боится перебраться на свободное место жительство – нужна только сила духа. Чего нет у побережья Средиземного моря и в долинах рек Тигра и Евфрата. Там густая населённость формирует диаметральные законы выживания, а именно сила духа перестаёт быть жизнеутверждающей ценностью в городской цивилизации, то есть автоматически родится порядок матриархата. (Прошу обратить внимание, что речь идёт не о мифологиях, а об одной из множества граней мышления в мифе. Поэтому споры о религиозных системах тут не могут быть уместными.) Отсюда столь различный взгляд на Евангелие с южными народами, но в обоих случаях на Кресте происходит единение этих двух полярностей. То есть для обоих мировоззрений Голгофа становится местом единства и спасения. Именно в этом величайший смысл того, что на Голгофе из трёх распятых выжил только Тот, который всю жизнь отдал служению Любви, выжил Тот, кто объединил бессмертие души и бессмертие плоти. (Хотелось бы сказать, что два пути имеют значимость и оба они несут в себе приобщение к Божественному разными способами, которые также востребованы в разных жизненных ситуациях. То есть Голгофа только их единит. Иными словами, Кощей бессмертный враг всему живому и бабе Яге в том же числе. Умилостивлять её – важное действо в вечной борьбе со злом. Нельзя разделять эти народы между собой – вот в чём вопрос).

Потому монарх всегда на Голгофе должен быть и жить, а российские законы потворствовали этой строгости, что автоматически утверждало жизненное пространство для обоих диаметральных воззрений (вопреки разлагающейся Европе без всякой искусственности). То есть, в России не было людей, потерявших свою религиозность, как в среде иудеев, так в среде православных. Единственное, надо сделать акцент на важном. На Голгофе не может пребывать человек с развитой чувствительной природой, семейный. Там может жить только монах с высоким уровнем аскетического делания.

Есть высказывание у Владимира Соловьёва: «Они (евреи) иудеи, потому что мы плохие христиане. А мы христиане, потому что они плохие иудеи». Надо сказать, что высказывание сделано после тщательного изучения иудейских священных книг. Следовательно, при Православном культе слабости обеих сторон становятся как раз тем объединяющим началом, которое обуславливает живучесть государства, ибо Православие своим влиянием оттягивает дух и душу ортодоксального иудея к аскетизму в том направлении, в котором находится Бог, в котором этот аскетизм имеет единственное оправдание своего бытия – это когда он творится во Имя Бога. И в то же время православный подвижник в аскетике оказывается под влиянием культа чувственной природы, без которого земная жизнь утрачивает свою многогранную полноту. Важно сказать, что слово о Боге в обоих случаях здесь дано только природе, а не уму человека. Ум уничижается как подвижником-аскетом, так и самой природой естества человека. Точнее надо сказать, что слово Божье, как Слово Творца сказано через природу, через Его творение, это тоже не рукотворный Образ Бога, явленный только через плоть человека, а потому ничто не чуждо в нём для Вселенной и вечности. То есть в данном случае природа становится проводником Божественного Замысла о человеке. Тут нет мысли от человеков, но строгое следование Божественному. Никакого извращения природы, исходящего от князя мысли, ни на йоту. Потому русский иудей не такой, как где-то в иной стране мира.

Надо сказать, что слабость – неизбежное состояние жизни, ибо оное обусловлено детьми малыми, для коих нужна нежность, чуткость. Сила должна быть нежной и чувственной к детям, что является естественным и жизнеутверждающим. То есть в данном случае сила, какой бы оная великой не была, реализуется в области чувственного в жизненно важном направлении (этих направлений множество и лишь это имеет спасительную значимость), становится наделённой чуткостью. В то же время, нежность, как крайне слабое звено жизни, не должна нести нагрузки более дозволенного. Это означает, что русская православная аскеза стимулировала в ортодоксальном иудее желанную трезвость духа. То есть, так как иудей тоже стремился к воздержанию, то рядом с высоким православным аскетом делание сие на много облегчается. (И наоборот, в распущенности Европы воздержание даётся с огромными нагрузками.) Монаху приходится брать на себя эти нагрузки иудея опосредовано тех православных, с которыми имеет место неизбежное общение в миру. Таким образом, мы живём благодаря тому, что несём тяготы друг друга, живём благодаря тому, что снимаем друг с друга проклятье – мы друг другу рабы. Лучше брать на себя проклятье самому, чем быть проклятым Богом. Тут либо так, либо так – третьего не существует в природе вещей.

Поэтому мы и в дальнейшем не сможем выталкивать друг друга из жизненного пространства. Почему не сможем? Потому что жизнь обуславливается только любовью в Божественном проявлении оной, только лишь разных гранях, то есть, остаются в этом бытии лишь те личности, которые стоят на этих позициях взаимной любви (где нет ни малейшего заигрывания с силами бездны). А о других нет смысла говорить. Тут не причём миллиарды финансовых империй, вложенных в нестроение русской государственности, которые лишь в этом случае дают постоянную пробуксовку. Поэтому известное письмо с угрозами Якова Шиффа Государю Николаю Второму, а равно деятельность Парвуса, а равно английская и германская шпионские сети и даже явно враждебные всему русскому укладу петровские реформы никакой значимости не имели для России. Иными словами, евреи стояли за монарха, а равно и за этот порядок вещей при нем. Самое важное для еврея – Сущность, а форма приобщения к ней не имеет никакой значимости.

На примере конкретного исторического момента рассмотрим национальный вопрос в событиях начала двадцатого века. Для начала следует сделать пояснение. При стимуляции Божественной Природы в человеке, многое оказывается просто не востребованным и потому остаётся слаборазвитым или точнее вовсе без всякого развития, ибо имеет место достижения той цели, ради достижения коей активированы все грани природы людей. В то же время те, кто не имеет причастия к Божественному, те как раз, автоматически, стимулируют все остальные грани человеческой природы и потому сильны. Понятно, что в случае противостояния видимость победы имеют не причастные к Богу люди, но это только видимость. На самом деле красота пленяет всех и достоинства, благодаря коим была одержана видимость победы в противостоянии, на самом деле становится ещё одной новой гранью побеждённого, утверждающей прежний Божественный порядок вещей в государстве претерпевающем вторжение зловещих сил, но уже с новым достоинством от тех, кто начал эту экспансию. «Враг» занимает своё место в Божественном порядке вещей государственности. В противном случае, он сам по иному жить не сможет. В противном случае, оно так и останется инородным телом и будет изгнано из пределов земель и вообще бытия. Да вторжение было в русские земли, но оное изначально было предрешено на поражение.

(Интересен и другой момент, германские воротилы в конце концов отказались от сотрудничества с Парвусом А.Л. (Гельфанд Израиль Лазаревич) в деле подрывной деятельности в России и вошли в прямое общение с окружением русского царя. Что их не устроило – один Бог весть.)

Но есть некая грань, за которой процессы разложения и погибели становятся необратимыми. И если в высоконравственном сообществе одно событие имеет сплачивающее действо между народами, то за данной гранью это же самое событие стимулирует уже разлад во всех сферах общественной жизни. В обоих случаях достигается мир только с Божественным порядком, но разными путями, как необходимое важное качество. То есть, если нравы высоки, то решение жизненных вопросов (они всегда имеют некоторую степень конфликтности) достигается взаимопониманием, чтобы при этом самопроизвольно далее следовать жизненному пути без признаков вырождения. Если мораль низкая, то жизненная линия без признаков вырождения утрачена, появляется устремление вернуться к ней не естественно, искусственно, то есть начинается уже тщетная борьба за единство, которое, в случае достижения, всегда временное. И так как любовь утратила Божественную Сущность, то монархия, легко выстоявшая в самые трудные кровавые годы, подвергавшаяся постоянной бомбардировке со всех сторон одновременно, при Временном Правительстве лишилась своего пограничья везде, в том же числе(!) на еврейском участке. Через него пошла поддержка всяким нестроениям не только в еврейском общежитии. Через неё хлынул поток инвестиций в революцию.

Любовь поменяла свою полярность по причине изменения полярности культа в среде мыслящей части русского населения. Именно так и только так могло произойти зловещее смешение с силами бездны, а именно: их вторжение в те слои общества, в которых по самому их высокому положению в государственной структуре власти естественным может быть только Божественное присутствие, так устроена сама Богом откровенная иерархия. Сие и есть измена Родине. Ведь даже сама мысль несет в себе культовую ориентацию в ущерб долгу и служению, не говоря уже о сатанинских приношениях, ставшие в высших эшелонах власти сначала экзотикой, а потом одним из многих вариантов мировых религий. Всё же бытие тоже определяет сознание, то есть зловещие сатанинские культы имеют вместилище в сообществе в соответствии со степенью причастности к физическому труду. Ну никак невозможно творить эти культы будучи пребывая в постоянных трудностях жизни – это несовместимо в физиологии человека.

Почему акцентирую на этом внимание читателя? Дело в том, повторюсь снова, что в определённой ситуации, столь важной для жизни государства, велико значение того, что видит человек, что ему в этот момент открыто в окружающей реальности, что попало в его поле обозрения в соответствии с возможностями человека, оказавшегося в такой ситуации (бегут те, кто не видит пути в вечность). Открытыми могут быть два пути: к торжеству или к низложению. Путь жертвенного служения – естественный для победы над смертью ведёт к торжеству. Путь низложения всегда предполагает бегство от самопожертвования, трусость и обман. То есть один ищет и видит одно, как себя принести в жертву, а другой в окружающей реальности смотрит и видит иное – то, что выгодно ему для своего эго. Первый – это Божественный культ, а второй сатанинский, стимулирующий падшую природу в человеке. Понятно, что пребывая в верхних эшелонах власти очень тяжело сохранить Божий Образ людям, ведущим светский образ жизни, купающихся в роскоши и попросту страдающих от безделья, тем более бывает так, что жизнь в государственных структурах ничему не обязывает. Поэтому окружение государя Николая Второго, ввиду своей распущенности, было уже готово к такому преступлению, в поле обозрения их могло оказаться лишь тот путь победы над смертью, по которому они пошли в 1916-1917 годах, совершив злодеяние против Родины, как впрочем и те состоявшие в семибоярщине.

Но это один из примеров, коих множество в нашей истории. Также, к примеру, царь Иван Грозный поплатился своим наследием из-за простого недостатка любви. Ведь любовь – самый тяжёлый подвиг. Ведь для государственности лучше поверить своему предателю, чем не поверить брату. Ибо когда подставляешь под удар самого себя, то спасаешь общее дело, оное живёт и вместе с ним твои дети и жёны. То есть, будет кому подхватить это знамя жизни, если даже в результате измены придётся погибнуть. Если не веришь брату, подозревая его, то ради самого себя губишь само общее дело, а предатель всегда сумеет скрыться в нужный момент (ибо знает о том, кто он есть и держит это под контролем в своей голове каждую секунду). Таким образом, естественный, Богом откровенный порядок вещей в государстве – святая святых, ради которого нельзя щадить живота своего ни царю, ни простолюдину.

Другой пример проявления любви к народу, над которым был поставлен Богом, мы видим в очень ответственном подходе к нуждам общества премьер-министра Петра Аркадиевича Столыпина. Не тяп-ляп – и быдло разберётся, как сие было до этого момента, а испросив послушания у трудового самого дееспособного(!) землепашества, на ком держится Держава (это действо является одной из важных граней государственной божественной литургии, выраженной в писаниях различных мифологических систем древности).

Представим себе начало 20 века. В деревне народилось много народу. Так как на единице земли можно собирать лишь какое-то определённое количество урожая вне зависимости от того, сколько людей на ней кормится, то, чем больше людей сидит на этой единице земли, тем большую часть они съедают не оставляя ничего для остальных, то есть ничего не оставляя для города с его второстепенными для жизни продуктами (без хлеба не прожить, а без гвоздей и одежды можно, хотя трудно) и более того самый малый перепад в урожайности приводит к голоду (к взрывоопасной ситуации). Город давал второстепенные продукты, но они тоже нужны. Например, одежда, обувь, инструмент, мирное существование благодаря армии и исполнительным органам. А как его приобрести, если весь урожай остаётся в семье и нечего везти на рынок для продажи и дальнейшей покупки столь необходимого инвентаря и одежды. Понятно, востребовано переселение на новые земли, ибо это, во-первых, разряжает перенаселённость, то есть много хлеба остаётся городу; во-вторых, новые освоенные земли начинают давать хлеб стране. Так удваивалась мощь государства повышением ВВП. Но что в те годы нес для многодетного крестьянина такой переезд – смерть детей и иногда всей семьи. Крестьянин боится идти на такой риск. Это приводит к тому, что зверь всё сильнее и сильнее набирает силу и его надо как можно раньше нейтрализовать. «Разделяй и властвуй» тут работает животворно и для государственности и для самого народа. Ведь в любом случае, Божественное не может быть разделённым, поэтому так и остаётся вне области досягаемости для сил зла. То есть злое делится, а Божественное нет – в этом наше спасение. Просто так мир был сотворен, в котором Бог не меняет Своей Сущности, но является нам во множественных производных Своих. Вселенная – просто деградация, которая не способна пребывать в единстве вне Бога, но только во множественных проявлениях, в многогранности окружающей нас реальности, во множественности разделённых субъектах. То есть «разделяй и властвуй» – принцип Божественного Творчества. (Также разделять и властвовать можно только над зверем. Людей с высокой нравственностью разделить нельзя. Тут нет смысла опасаться). Наше спасение ещё и в том, что Творчество Бога, а точнее разделять и властвовать присуще только Ему и никто более на это не способен. Великий Пётр Аркадиевич Столыпин (вечная ему слава и память), дал деньги крестьянам и помог переехать на новые земли, то есть не дал им сплотиться и самоорганизоваться против Царя и тем самым спас Русь ещё и в Великой Отечественной Войне.

Мученическая смерть Петра Аркадиевича и то, как она происходила – доказательство сказанному. В последнюю минуту, истекая кровью, повернулся лицом к Государю и благословил его со словами «Счастлив умереть за царя России», то есть до конца он думал и переживал за Россию и погиб как настоящий солдат её. Думается мне, что Церковь обязана рассмотреть этот факт с особенной прилежностью. Пётр Аркадиевич еврей, женившийся на русской правнучке Александра Васильевича Суворова.

Итак вывод по этой главе.

Фашизм – это попытка принести в жертву других ради себя. Православие – это самопожертвование ради других, выраженное в послушании.

Послушание превыше поста и молитвы – что-то иное является ересью и формой вырождения. Понятно, что в рамках послушания оказываются даже крестные страдания на Голгофе, а не только помощь всем нуждающимся в исцелении. Именно это и есть тот самый важный аспект человечности, когда не теряется любовь к тем, кто распинает и это то самое, к чему мы все православные стремимся приобщиться всей своей жизнью. От сюда следуют многие выводы о сектантах. Сектанты – это все те, кто приобщается ко Христу в чем угодно, но не в тяжести Голгофы, не в жертвенности ради других. Одни уподобляются Сыну Божьему в молитве алкогольном напитке вине, другие ездят на дорогих авто и так далее. А ведь все это есть в Евангелии. Послушание превыше поста и молитвы, но пост и молитва сильно облегчают бытие, которое при послушании обретает только лишь какие-то формы молитвенного стояния. Просто послушание в этом случае становится радостью. То есть под сектантами можно понимать даже православно говорящих и крестящихся. Иудаизм в соседстве с разными религиозными течениями имеет разные оттенки. Когда в обществе стимулирован фашиствующий эгоизм (при общей видимости мира он явлен в умеренной терпимой форме) иудаизм несёт в себе оттенки воинствующего сионизма, но в Православной среде иудаизм становился воинствующим заступником за этот порядок вещей. Иудаизм и Православие в России были мощным конгломератом в противостоянии всем нестроениям против России и всем экспансиям. То же самое следовало бы сказать и о мусульманах. Без этого конгломерата наций не может быть будущего ни у какого самого цивилизованного сообщества.