Я жил в стране, где секса не было. Невыдуманная история жизни. Часть I

Ботинок в больнице разрезали, пришлось его выбросить, вместо него мне соорудили тяжелый гипсовый, так и скакал по дому в нем весь больничный срок. Пока ждал, когда на ноге все срастется, времени зря не терял, занимался очень нужными и полезными для себя вещами. Лепил танки Т-34 и самолеты разных моделей из пластилина, глазел на улицу, снова надеясь увидеть что-нибудь интересное, или смотрел телевизор. В общем, провел время с такой пользой, что потом в учебе пришлось догонять. Учеба в первом классе – сложный период, ко всему приходилось привыкать, многому учиться, трудно, так и хотелось, чтобы быстрее закончился учебный год, и наступило время отдыха. Но я понимал, что нужно набраться терпения, и продолжать учение, и только тогда придет облегчение. И оно пришло, учебный год закончился, наступило лето.

Каникулы – это так здорово: в школу идти не надо, такое облегчение. Правда, почти сразу немного огорчил отец, он взял путевку в пионерский лагерь, мне это очень даже не понравилось, он хоть и пионерский, но все же лагерь, но с родителями не поспоришь.

В назначенный день высылаемых в лагеря собрали на площади перед вокзалом, погрузили в автобусы, и повезли на принудительный отдых. Ехали мы долго, сначала городом, потом извилистой лесной дорогой. Теплый ветер, врывающийся через открытые окна, трепал немного выросшие за зиму волосы, и доносил до нас какие-то крики, немного похожие на пение, из передних автобусов, везших детей постарше. Нас подвезли к воротам огороженной территории, была она большой, на 11 отрядов. Место красивое, на опушке леса, но меня это не очень радовало. Мне было всего семь лет, но у меня уже вызывали внутренний протест забор, контрольно-пропускной пункт и распорядок дня. Но куда деваться? Работники связи и транспорта ссылали своих детей на некоторое время в пионерлагерь «40 лет Октября», наверное, чтобы отдохнуть от своих чад. А рядом, за забором, томились ссыльные дети работников завода РТИ, а еще дальше – детишки работников аэропорта. Наш лагерь был самый лучший, но все равно он мне не нравился.

На одном из построений я потерял сознание. То ли оттого, что меня ограничивали в свободе, то ли от яркого, жаркого солнца я упал в обморок на глазах у всех, и наверное еще и поэтому, невзлюбил это учреждение. А, казалось бы, еда отменная, распорядок дня шел на пользу, ребятня набирала вес. Всякие разные кружки по интересам, помогали увлеченным организовывать свой досуг, каждый вечер кино или танцы, вроде бы интересно, но все равно меня тянуло за забор, на волю. Мальчишки наши нашли пролаз на задворках лагеря, рядом с длинными рядами умывальников и туалетов, и мы иногда убегали в самоволку. Бегали на берег Казанки, речки не широкой, но с быстрым течением и очень холодной водой, из-за бьющих из-под земли родников. Играли в «войнушку» с пистолетами, сделанными из сухих коряжек в зарослях кукурузы, казалось, растущей повсюду, срывали недозревшие плоды, используя их в качестве гранат, лазили на черемуху за ягодами, пытались поймать ужей, в общем, полноценно отдыхали. И хорошо, что ни разу не попались пионервожатым, а то бы здорово нам досталось. Тем более, наша вожатая была очень строгой и сильно на нас обиженной, за то, что мы случайно увидели ее раздетой в душе, с пионервожатым из второго отряда, тоже почему-то полностью обнаженным. Что уж они там делали голые, мы не знали, да нам это и не интересно было, но гнев у них мы вызвали нешуточный.

Каким-то образом я дотерпел до родительского дня. Вот уж праздник был. Папочки и мамочки, чтобы откупиться и ублажить своих детишек, на месяц отлученных от дома, привозили столько всего вкусного, что слюнки текли. Все ребята с нетерпением ждали окончания торжественной линейки, чтобы устроиться где-нибудь на берегу реки, и провести пару часов, в обществе вкусной еды, и родителей. Торжественная часть закончилась, все разбрелись по окрестностям. Мои родители выбрали место на пригорке с видом на сосновый бор, разложили еду и стали угощать меня всякими вкусностями. Трапеза наша подошла к концу, мы начали собираться, я представил, как вернусь за забор, и не в силах сдержаться, закатил истерику, это мне всегда хорошо удавалось, реветь долго, и без остановки. И родителям ничего не оставалось кроме как забрать меня домой досрочно, по половине срока. От лагеря до станции Высокая Гора шла песчаная дорога сосновым бором, я шел все эти несколько километров даже не пешком, а вприпрыжку. Вот что значит свобода!

На оставшиеся дни каникул я уехал к своей любимой бабушке, в поселок Старые Горки. Место изумительное. Настоящие Горки. На одной горе Архиерейские дачи, с дендрарием из редких деревьев, на другой – стрельбище, где охотники тренировались, стреляя по летающим тарелочкам. Средняя Горка была наша. Домик бабушки стоял на самом краю узенького холма, постепенно расширяющегося к середине. Два маленьких окна небольшой комнатки выходили в сад, из которого открывался красивейший вид. Внизу проходила дорога, идущая из центра города, в пригород. Между дорогой и озером средний Кабан, параллельно берегу, было несколько улиц того поселка, где жили мамины родственники и мой прадед. Правее – наше легендарное танковое училище, а впереди, за озером и промышленной зоной, был виден высокий берег Волги.

Справа и слева от нашей горки были овраги, заселенные вынужденными переселенцами из затопленных районов Волги и Камы. Люди облагородили склоны оврага, посадив фруктовые деревья, соорудив уступами грядки для овощей и построив свои дома так, что они красиво вписывались в ландшафт. Широкий овраг назывался танковым, и неспроста, по нему из училища на учения и обратно, проезжала грозная техника, за которой я любил наблюдать с крыши бабушкиного сарая. Другой овраг, хоть и был намного уже, но был более живописным, там дома так же стояли на склонах в окружении садов-огородов, но в нем было намного уютнее. На нашей горке было всего девять домов, все как один добротные деревянные пятистенки, и только у моей бабушки был небольшой домик.

Маленькая светелка отделялась от кухни настоящей русской печкой. В комнатке этой была кровать для гостей, платяной шкаф и стол у окон, с маленьким телевизором. На кухне у окна, выходящего во двор, по которому всегда бегали куры, стоял стол; за печкой у стены – бабушкина кровать, в углу над ней полочка с иконами и лампадкой, под столом три табуретки, у входа, в углу, вешалка и умывальник, и все. Вроде бы тесновато, но бабуля не жаловалась, ей места хватало. Дворик у дома тоже был небольшой, с курятником и сараем для дров. А вот сад был внушительный. В середине стоял деревянный стол со скамейками, за которым летом мы любили устраивать чаепитие. Маленькая бабушкина избушка и большой, с красивой светлой верандой дом соседей, стояли на отшибе, и чтобы попасть на улочку к остальным домам, нужно было пройти по тропинке через небольшой участок земли, используемый для выращивания картошки. За двумя домами, стоящими слева, был крутой подъем из танкового оврага, по которому жители этой горки машинами подвозили дрова и все другое, необходимое для жизни. Справа, прямо напротив этого проулка, возле углового дома, был глубокий колодец с ведром на длиннющей цепи, и нужно было долго крутить ворот, чтобы набрать воды. Но была и другая возможность добыть воду. Можно было спуститься в живописный овраг по деревянным ступенькам, шедшим вниз между высокими заборами, набрать воды в колодце в низине, и подняться с ведрами на гору. И так и эдак нелегко.

Напротив последних трех домов была небольшая площадка с лежащими на ней несколькими бревнами, любимое место перекуров местных мужичков. В среднем из этих домов жил с родителями мой троюродный брат Вовка, а за последним был фруктовый сад, принадлежащий, вроде бы, какому-то детдому, – постоянный объект наших набегов. Вот вроде бы и своих яблок в саду у бабушки, да и в садах приятелей достаточно, но собирать яблоки, не оглядываясь по сторонам, это же не так интересно и волнительно, да и чужие, они почему-то всегда вкуснее.

Каникулы в деревне это благодать! Никакого распорядка, никаких тебе ограничений. Прибежишь домой, схватишь кусок ржаного хлеба, политый постным маслом, посыпанный сверху сахарным песком или солью, и опять на улицу. А вечером, набегавшись, с аппетитом уплетаешь гречневую кашу с молоком, приготовленную бабушкой в печке, в чугунке, которая еще и «доходила», завернутая в телогрейку. Такая вкуснятина. Ум отъешь! В один из дней мы с Вовкой решили набрать золотых ранеток, которые в наших садах не росли. Перелезли через высоченный забор, и только набили майки сорванными плодами, как сторож, которого мы не заметили, начал стрелять в нас из ружья, патронами с солью, и надо же, попал, правда, не в меня. Мне досталось от забора, я повис на нем, на самом острие. И вот Вовка друг получив заряд в причинное место долго не мог сидеть, а я поранив внутреннюю часть ноги, почти у самого сливного отростка, долго не мог быстро ходить. Нам досталось хорошо и мы решили больше туда не соваться, пришлось срочно менять дислокацию. Видимо, этого и добивался тот злой и жадный охранник.

Сразу за нашим поселком начинались поля учебного и семенного хозяйств, на которых росли и горох, и клубника, там такой страшной охраны не было, туда мы и перенесли свою деятельность. Для разнообразия как-то решили съездить на рыбалку. Встали ни свет ни заря, захватили снасти, оседлали велосипеды и поехали на озеро дальний Кабан. Утро, рань, тишина, и птицы еще не поют, спят. Природа в состоянии покоя, даже листья на деревьях не шелохнутся, будто и ветер прилег отдохнуть. На дороге ни машин, ни людей, необычно, непривычно. Солнышко встает, становится светлее. Я, честно говоря, больше любовался природой, чем занимался рыбной ловлей, интересно было наблюдать, как все оживает, просыпаясь. Вот чирикнула птичка, ей отозвалась другая, они начали тихонько переговариваться, квакнула лягушка, вдалеке послышался гул первой машины, прокукарекал петух на другом берегу озера, стало совсем светло. Я сидел, закидывал в воду крючок с оплеванным червяком, вытаскивал, снова на него плевал, опять закидывал, делал все как Вовка, но так ничего и не поймал, удовольствия не получил, только озяб немножко. Скучновато как-то. Не понравилась рыбалка, уж очень спокойное занятие, похоже, что это не для меня, уж лучше с риском лазить в сад, чем вот так сидеть на берегу и ждать у озера поклевки. Больше я на рыбалку не ездил, было и кроме нее немало интересных занятий. В делах и заботах, пролетели каникулы, наступал новый учебный год.

Время опять стало изменчивым: шесть учебных дней тянулись как резина, а воскресенье пролетало как пуля. По выходным мы с родителями часто приезжали в гости бабушке. Погостив у нее, мы спускались в поселок, где жил мой прадед с моей двоюродной бабушкой, сестрой бабули. Там же жили и мои двоюродные дядьки, старший из которых был моим крестным. Улица, где они жили, состояла сплошь из крепких деревянных домов, с резными наличниками на окнах, с палисадниками, в которых росли красивые цветы, была она хоть и не заасфальтированная, но очень чистая.

Дом прадедушки был крепкий, добротно сработанный, а сам он был похож на статного купца начала века, носил большую окладистую бороду, и даже писал старинным шрифтом, через «ъ». Всю жизнь он проработал плотником, не пил, не курил, занимался пчеловодством и прожил достойных девяносто семь лет. За его домом был небольшой сад, где летом всегда стояли ульи, а сам дом был с высоким подпольем, с омшаником – помещением, где зимовали пчелы в своих домиках. Сады были за каждым двором и разделялись они не высокими заборами, а неширокими дорожками, заборы были только на задах и стояли параллельно улицам. По соседству с домом прадеда, стоял дом той самой девочки Лиды, которая мне очень нравилась, а за ним был дом родственников, с большим двором и сараем. Отец дядек, хромой дядя Коля, был отличным строителем деревянных лодок, и во дворе у него почти всегда стояла собираемая посудина, а на чердаке рядами висели сушеные рыбешки всех видов, которые только водились в наших реках. Вся родня со стороны матери была с берегов Камы. Было там такое село – Манцурово, по рассказам моей бабушки, большое, богатое, окруженное заливными лугами, на которых всегда паслись огромные стада. Село это, к сожалению, было затоплено после строительства Куйбышевской ГЭС. И по сей день, бывает еще иногда видна макушка церковной колокольни, напоминающей о великом изгнании людей с насиженных мест.

Мои родители любили бывать у этих родственников в гостях. Как правило, приезжали к ним к полудню. Взрослые садились за накрытый всякой снедью стол, в основном, это были пироги со всевозможной начинкой, выпивали, закусывали, распевали песни, до танцев доходило редко, но иногда и такое бывало. Так они отдыхали от трудов праведных, пили, ели, веселились, но всегда и во всем знали меру. Нам, молодым – это мне и брату Вовке – было не интересно со взрослыми и, покушав, мы убегали на улицу, или лезли на чердак, таскать воблу, за что нам сильно доставалось, от наших жадных сородичей. После таких посиделок мы вечером возвращались домой: родители довольные и веселые, а я грустный и задумчивый, оттого что предстояло целую неделю что-то учить и чего-то зубрить.

И вот в один из таких для меня грустных вечеров, мне сообщили, что желают завести для меня сестренку, даже не спросив, нужна ли мне она. Вот это была новость! И так настроение не очень, а тут и совсем его испортили. Я насупился, и призадумался. Им что, меня одного мало. Я протестовал, но, несмотря на мое недовольство, в доме появилась маленькая бесовка, которой теперь доставалась львиная доля заботы и внимания. Поначалу меня это очень раздражало, но со временем я начал свыкаться с этой ситуацией, даже иногда, хотя и нехотя, стал помогать маме в уходе за малюткой. А это чудо, как только первый раз встало на ноги в своей кроватке, дотянулось до будильника и скинуло мне его на голову, когда я спал возле ее лежбища, видимо, в отместку за мою ревность и неприятие. Но что странно: через некоторое время я по-братски полюбил это создание и стал гулять с ней во дворе, катать на игрушечной коляске, усадив ее вместо куклы, и играть в песочнице; в общем, стал ее старшим братом.

Перед новым, 1968 годом, папа взял меня с собой посмотреть квартиру, которую ему выделили от завода. Мы приехали в район колхозного рынка, где стоял новый пятиэтажный дом из белого кирпича, зашли в подъезд, пахнущий свежей краской, и поднялись на третий этаж. Папа открыл дверь, и мы вошли в сказку. Две светлые комнаты, солнечная сторона, с балкона немного видно Волгу. Внизу улица с купеческими особняками, по большей части двухэтажными, с дворами, огороженными высокими заборами, вымощенными булыжником, с сараями, бывшими когда-то конюшнями, и с фруктовыми садами. Эти старинные дома были превращены в коммуналки, но от этого они не потеряли своей индивидуальности и очарования: основательные, с красивыми наличниками на окнах, с резными балясинами на балконах и перилах были они ухоженными и непохожими один на другой. И в этом историческом районе города наша пятиэтажка и еще одна, на улице Ямской, выделялись своей высотой и непривычным для этого места видом. Но нам этот вид очень понравился.

Немного полюбовавшись окрестностями, мы пошли на кухню пить чай из термоса. Он и две кружки стояли на подоконнике, мебели, кроме одной табуретки, в комнатах не было. Уже стемнело, и мы остались ночевать, папа лег на полу, на матрасе, а меня положил на раскладушку. Блаженно засыпал я в нашей новой шикарной квартире. Мы перебрались в нее под Новый год. Дом наш был ведомственный, от завода ГАРО, стоял он на соседней от завода улице, в пяти минутах ходьбы от него, это было так удобно для папы. На этом заводе он работал токарем с 14 лет, точил снаряды для фронта. Не любил он рассказывать о том времени, только иногда вспоминал, как работали мальчишки по 14–16 часов, и ели и спали, там же, в цеху. Тяжелое было время, здорово им досталось.

Всю семью отца эвакуировали из города Бежецка Калининской области в самом начале войны. Война закончилась, а они – мой дед, мой отец, и сестра его Соня – обзавелись семьями и остались здесь жить. Тетя Соня тоже получила квартиру в этом доме, так что были мы теперь не только родственниками, но и соседями. А дед мой, отец папы, проживал на ул. Чистопольской в частном секторе, рядом с церковью, переделанной в кинотеатр. Жил он с неродной мне бабушкой, в полуподвале двухэтажного дома, в небольшой квартире. Мне, почему-то, врезались в память большая белая печка, белоснежные кружева на окнах и запах чистоты и свежести, так у них было опрятно и уютно. Я не знаю, почему, но в гостях у них мы бывали очень редко, да и к нам, на моей памяти, дед приезжал всего один раз, когда мы жили на Сибирском тракте. В тот день я катался на велосипеде около дома, он подошел, поинтересовался как дела, дал мне пакет с пряниками и побрел на остановку трамвая, даже не поинтересовавшись о родителях. Для меня это было очень странно. Я думал, что он приедет посмотреть на нашу новую квартиру, но он почему-то не приехал.

Новоселье справили вместе со встречей Нового года. Тогда, в новогодние праздники, взрослые отдыхали максимум два дня, сильно не разгуляешься, ну а мне можно было, у меня были зимние каникулы. Но вот, по их окончании, мне предстояло переводиться в новую, 85-ую школу, привыкать к новой обстановке, и к новым одноклассникам. За время каникул я облазил все окрестности, подружился с местными ребятами и стал настраиваться на трудности, ждавшие меня впереди. Первые дни в новом классе было неуютно, было не очень приятно ощущать на себе любопытные и оценивающие взгляды, отвечать на каверзные вопросы, но постепенно я познакомился со всеми и более-менее освоился. Не все меня приняли в этот новый коллектив, нашелся один, решивший испытать меня на прочность. Сначала он толкнул меня так, что я ударился о стенку, во второй раз стукнул по шее, а в третий раз, при попытке ударить, получив от меня в глаз, ударил меня в солнечное сплетение так, что я чуть не задохнулся. На следующий день после уроков, я пошел записываться в секцию бокса, в спортклуб «Локомотив». Находился тот клуб на острове с одноименным названием, окруженный стоянками катеров и моторных лодок, в здании бывшей фабрики. Слух о том, что я стал заниматься боксом, охладил пыл этого паренька, он потерял ко мне интерес и переключился на других, более слабых. А я упорно ходил на уроки драки до лета, хотя мне это не очень нравилось. Но как только наступили каникулы, я бросил это занятие, надоело все время получать по голове, я сделал вывод, что голова – это мое слабое место и ее нужно беречь. Но я не зря потратил время, как-никак, приобрел первоначальные навыки боя, которые могли пригодиться в дальнейшем.

К лету я уже был своим в школе. Обзавелся друзьями-товарищами, практически со всеми у меня сложились хорошие отношения, правда, только один охламон, по имени Вова, сидевший за задней партой, иногда доставлял неудобства, внезапно наклоняясь и пытаясь пощекотать меня под мышками. Знал, подлец, что я щекотки боюсь, правда, получал за это тем, что попадалось под руку, но и приходил в дикий восторг от того, что мне за поведение ставили неуд. Но это были единичные случаи, а в основном школьные будни не отличались разнообразием, и только в выходные и праздничные зимние дни мы отрывались по полной, катаясь на санках с дамбы возле речного порта, играя в снежки и строя ледяные крепости, а ранней весной – плавая в заливе на отколовшихся льдинах. Ну а когда от снега очищался асфальт, предпочтение отдавалось велосипедам.

Закончился очередной учебный год, наступило долгожданное лето с жаркими солнечными днями. Как-то пошли мы купаться на небольшой дикий пляж с названием «Пожарка», который был на маленьком островке. Он назывался так потому, что у берега, со стороны пролива, отделяющего этот клочок земли от большого острова «Локомотив», куда я ходил в секцию бокса, стоял дебаркадер, с пришвартованным к нему пожарным катером «Зоркий». И вот там выяснилось, что я совсем не умею плавать, даже по-собачьи. Я как-то об этом не задумывался, ведь на озеро Кабан, я с друзьями всегда ходил с накаченной автомобильной шиной и купался, никогда не выпуская из рук этот спасательный круг. Учиться плаванию на речке я как-то побоялся, так и ходил все лето барахтаться около берега, на мелководье. Стыдно, но на глубину страшно.

Лето, как всегда, быстро пролетело. Новый учебный год начался с того, что я записался в бассейн, находившийся на ул. Сафьяна, в секцию плавания, с целью плавать научиться. Спорт красивый, никого по голове бить не надо, да и ездить недалеко, всего две остановки на трамвае. Позанимался полгода, научился всем видам, кроль, брас, баттерфляй, и на спине легко, так что к следующему лету я стал неплохим пловцом и уже купался весь сезон, без страха утонуть. А осенью, где-то в конце сентября, на наше занятие, пришло несколько посторонних. Нас всех по очереди попросили попрыгать в воду, с так называемых тумбочек, а после тренировки некоторым, в том числе и мне, предложили немного поменять вид спорта – заняться прыжками в воду. Я согласился, не раздумывая, разве я мог отказаться, это же так любопытно, заманчиво и увлекательно. Единственный бассейн с вышкой был тогда только в нашем танковом училище. Конечно, далековато от дома, минут 20 езды на троллейбусе, но зато дом бабули рядом. Мне выписали пропуск на свободный вход, и я стал ходить, прыгать. Мне очень понравился этот вид спорта, я был в восторге от него, особенно от тренировок на батуте в спортзале. Подлетать под самый потолок, ощущать чувство полета и радость от владения своим худеньким телом, это было здорово. Я так увлекся прыжками, что стал меньше уделять внимания учебе. А тогда тренеры каждую неделю проверяли дневники, и если появлялись двойки, тебя отстраняли от занятий, так что это было огромным стимулом к учебе. Я быстро подтянулся и продолжил посещать бассейн. После тренировок я обязательно забегал в гости к бабушке, но теперь не только для того, чтобы увидеться с ней, но еще и для общения со своей радостью.

Осенью я подобрал брошенную овчарку, мы соорудили ей будку в огороде около дома и посадили на цепь. Назвали собаку Ладой. Уж такая у нас была с ней любовь, так она меня ждала. Я не столько спешил к бабушке, сколько к этой большой, злой, но ласковой для меня собаке. Я всегда приносил ей какую-нибудь вкуснятину, котлетку, пирожок, все то, что не съедал в школьной столовой, приберегая для нее. Особенно ей нравились, как и мне, пирожки с ливером, которые выпекали в столовой, где работала моя матушка. Они продавались с мобильных лотков на Колхозном рынке по 4 копейки, и я частенько приобретал их по пять штук на деньги, выделенные мне на обед; три съедал, а два нес своей любимой, лохматой, хотя и был у меня очень большой соблазн проглотить эти горячие, очень вкусные кулинарные изделия.

Той зимой я впервые понял, какая бывает привязанность, преданность и дружба. Сколько было радости у Лады при моем появлении. Прыжки, тихое подвывание, бешеная круговерть хвоста, и, под конец, сильные объятия с последующим лобзанием. Но, к сожалению, недолго продлилась наша дружба. Невзлюбила Лада ни соседей, ни письмоносицу, и бабуля настояла на том, чтобы определить эту злобную для других, но добрую для меня собаку в охрану на мясокомбинат, где работал сосед наш, дядя Петя. Был я очень расстроен, и это еще слабо сказано, но понимал, что расставание неизбежно. А еще я начинал понимать, что не всегда человек может делать то, что хочет, как хочет, и когда хочет, и нужно иногда смириться с обстоятельствами, которые сильнее тебя. Утешал я себя только тем, что Ладушка моя будет иметь крышу над головой и всегда будет сыта. Но все равно расставание было для меня тяжелым, я очень долго переживал и старался чем-нибудь отвлечься от грустных мыслей, иногда это удавалось.

Зима в тот год была студеной, и поэтому нам временами удавалось прогуливать школу, до которой, в принципе, можно было добежать за пять минут. Но какая была радость услышать по радиоприемнику о том, что занятия в школах отменены из-за сильных морозов. Это же можно было поиграть в хоккей во дворе, или с друзьями в догонялки в подъезде, убегая от преследователей, перепрыгивая через перила. Вот так я тогда и добегался, и допрыгался. В очередной раз, приземляясь на площадку нижнего этажа, я подвернул ногу и снова повредил щиколотку, и именно ту, которую когда-то раздробил бетонной плитой. Опять моя глупость и опять нога в гипсе. Хорошо еще, что произошло это за неделю до Нового года, накануне каникул, и из тренировок я выбывал ненадолго, как мне тогда казалось.

Доскакав до квартиры, я позвонил по телефону матушке на работу, благо, работала она рядом, и рассказал о случившемся, естественно, утаив настоящую причину травмы. Маман быстро примчалась, взяла в сарае санки, посадила в них великовозрастного малыша, ученика седьмого класса, и повезла по скрипящему от мороза снегу в травмпункт. Мне снова приделали, как и тогда, в первом классе, гипсовый сапог, и я в санях, на маменькиной тяге, отправился домой. Как назло на широком перекрестке, прямо посередине, санки одним полозом наехали на рельс, накренились, и меня уронило на проезжую часть. И смех и грех. Транспорт встал, и я встал, на колени, перевернул санки, уселся в них и дал команду ехать, выставив вперед, как указующую направление, загипсованную и укутанную в толстое одеяло ногу.