Я повернулся на голос, Орсег сидел на краю борта и смотрел на меня, как и в прошлый раз почти голый, тёмный, блестящий, как дельфин, посверкивая зёлёными глазами и белозубой улыбкой.

– Домой плывёшь? Токмо смотрю, загогулинами, – сказал он. – Приветсвую, Арий.

– И ты бывай здрав. Скажешь хорошего?

– Без следов пока, Арий, не обессудь, где-то по земле твоя Аяя идёт, совсем далеко от морей даже от рек больших.

Я промолчал, отвернулся, вот куда можно было так схорониться, что даже вездесущий повелитель земных вод не может отыскать столько времени.

– Появится, не кручинься.

Я промолчал, что и говорить, кому я могу поведать бездну своей назолы, кто поймёт её? Даже Эрик не понимает до конца…

– Мне сказали, на Байкале беда, знаешь что-то об этом?

– Беда? – удивлённо переспросил Орсег. – Не знаю ничего, но если хочешь…

– Не хочу, – сказал я. – Не хочу знать, что там беда. Но если беда, Орсег, скажи мне.

Я смотрел в его глубокие, светящиеся морской зеленью глаза, Орсег улыбнулся, но весёлых искорок не появилось в уголках его глаз.

– Будь по-твоему, Арий, если узнаю что-то, сообщу тебе. Но ты ведь и так домой собрался.

– Мои концы долги, как бы я не спешил. Но если надо ринуться немедля…

– Если надо немедля, я скажу тебе немедля, – сказал Орсег и прыгнул вниз в воду.

Прошло ещё много дней, прежде чем вернулся Орсег и сказал, что он не знал доподлинно, каков был Байкал прежде, но ему сказали, что воды переполнили Великое Море, и они затопили земли вокруг, что погибли города и сёла.

– А люди… Все? Все погибли?

– То было сто лет назад, Арий. Ваша страна погибла, но люди ушли. Крупицы остались на берегах, из тех, кто не решился на переход в неизвестные дали. Твой брат спас всех, увёл. Да они на берегах Кеми теперь.

– Это я как раз знаю, а вот о том, что столкнуло их с родных берегов, узнал только ныне.

– Знаешь… Тогда чего ты ещё хочешь от меня? Кроме того, что я пообещал о твоей прекрасной возлюбленной? Ежли найду её, где искать тебя, Арий?

– На Байкале ищи, полечу туда.

– Полетишь? – удивился Орсег. – Как это? Сам? До самого Байкала?

Я улыбнулся, глядя на него:

– Не пугайся так-то, есть у меня способность летать, но сам я, конечно, до Байкала не долечу, вот и придумал сделать птицу из дерева. Так что… вот так и летаю над землёй.

– Выдумщик ты, однако ж, на редкость… – покачал головой Орсег, удивлённо и даже как-то обескуражено усмехаясь. – Удивляться устал. Если ты с воздуха не увидел свою потерю… думаешь, я смогу сыскать? Но… – он поглядел вопросительно. – Ежли так хорошо схоронилась, может быть, стоит отпустить её, коли не хочет, чтобы нашли? Ведь не для мести ищешь, можно и отпустить.

Не для мести… не уверен я уже, что в моей страсти не подмешана даже и месть…

Я посмотрел на него, я не был уверен, что Аяя прячется от меня, что вообще предполагает, что я ищу её. Я не уверен, что она знает, что я жив. Но этого я вслух не сказал. Мне уже надоело, что все взяли за правило копаться во мне, удивляясь, пытаться разбирать по косточкам мою душу, чтобы им было проще и понятней, что же я за явление такое…

– Ладно, Арий, я всё понял, продолжу искать для тебя, потому что обещал Мировасору, он не просит напрасно, хотя в твоём случае, мне кажется, он хочет увидеть её сам и понять, что такого в ней особенного. Поразил ты его.

Я почти разозлился, «поразил его», кто бы знал, до чего мне безразлично ваше отношение, ваш ко мне досужий интерес. Удивительно всё же, искал предвечных многие годы, нашёл и кроме раздражения и скуки ничего они во мне не вызывают. Но это потому что беды моей разрешить оказались неспособны, я надеялся на них сильнее, чем полагалось, предвечные всё же люди, не Боги. А если разобраться обычные люди куда ценнее нас, полубогов. Вот Гор обычный смертный юноша намного живее и интереснее. Мы распрощались с Орсегом на сегодня.

Проходили дни и дни, седмицы, плечо к плечу мы с Гором сразились со штормом, который вытряс из нас всех всю душу, и мы, привязанные к мачтам, болтались по палубе, с которой убрали всё, что могло быть смыто в море, и нас бросало из стороны в сторону и поливало волнами, накрывавшими вновь и вновь наш большой прекрасный корабль, который стал казаться крошечной ореховой скорлупкой, вроде тех, из которых мы с Эриком и друзьями делали кораблики в детстве. Мы отплевывались, барахтаясь, и едва проморгав глазами сквозь залившую их воду, видели новый гигантский вал, надвигающийся на корабль, и снова накрывало нас, опрокидывало в бездну, чтобы опять задрать, подкидывая к небу, как соринку…

Едва мы просохли и перестали трястись от слабости, оценив урон, нанесенный бурей, настал неожиданный штиль, когда паруса обвисли тряпками, а гребцы, измученные непреодолимым в безветрие зноем, начали заболевать, страдая, и отказывались грести. И это стало чуть ли не хуже бури, потому что буря сколь ни была сильна всё же длилась около суток, а проклятое затишье после растянулось на много дней…

Но и это мы преодолели, к счастью, рачительно распределённой воды хватило, чтобы мы не начали гибнуть. Надо сказать в эти дни я не одну сотню раз вспомнил наше Великое Море и понял, насколько оно добро было к нам, ни таких безмерных расстояний, ни злобных капризов погоды не бывало ни разу на нём, чтобы корабли оказывались на грани гибели, как наш…

После того как я узнал, что люди ушли с Байкала, что Эрик оказался один вынужден вести всех, спасать, и он же после подвергся гонению за это спасение от потомков, которые уже не помнили ужаса исхода, я всё чаще думал о нём. Так всегда бывает с вождями и пророками, вместо почитания и восхищения они становятся отверженными и изгнанными своими же детьми, хорошо, если удаётся избежать гибели… Я ушёл, оставив его дома, считая, что он в безопасности, в отличие от меня. Но дом неожиданно перевернулся вверх дном и придавил моего брата, который ни разу за всё время не упрекнул меня за то, что я бросаю его, ни ревности больше не выказал, хотя я видел тоскливую зелень, проступавшую в его глазах, и никогда не обмолвился, чем пришлось ему поступиться за Завесой, чтобы вызволить меня оттуда. Я же был и теперь ослеплён одним – стремлением найти Аяю и воссоединиться с ней навеки и никогда больше не выпускать, что бы ни происходило вокруг, это будет вне, а не между нами, я ничего не хочу и ничего не замечаю кроме этого. Тогда я буду способен спасать, думать, рассуждать, создавать, я стану лучшим человеком на свете, лучше смертных…

Но что, если Орсег прав, что, если она не хочет, чтобы я нашёл её?.. Нет! Нет и нет, я убеждён, что это не так, что она ушла с Байкала, потому что думала, что я мёртв. Ведь я и был мёртв. Если бы я знал, что она не хочет, чтобы я её нашёл, я не дал бы Эрику вывести меня из-за Завесы, тогда мне нечего было бы делать на земле… А потому я искал и найду, чего бы мне это не стоило.

Но вот мы были в ночи пути от финикийского берега, и сидели с Гором на нашей верхней палубе, вкушали вечернюю трапезу, весьма простую, конечно, в виде солонины, которую, впрочем, полили обильно соусом с бобами, и запивали всё это вином, душистым и сладким, плещущемся золотом в великолепных кубках синего стекла, и сидели под звёздами в окружении немых рабов, понимающих нас с полумысли, не то, что с полуслова, в колеблющемся свете факелов.

– Арий, я всё хочу спросить, и… – немного смущённо проговорил Гор. – За всё время не решался, вот только теперь, когда мы расстаёмся, я признаюсь… Я подслушал однажды ваш разговор с Мировасором, ты, правда, ищешь потерянную возлюбленную?

Я с удивлением взглянул на него, он смотрел на меня, блестя глазами, должно быть, думал об этом давно и, наконец, решился спросить.

– Это не очень интересно, Гор. Может быть, лучше расскажешь, почему ты до сих пор не женат? Это необычно для будущего царя. Или ты… не любишь женщин? Я знаю, есть такие, кто… ну…

Гор неожиданно и громко расхохотался.

– Да нет, Арий… Ой, не могу, ну ты насмешил! – задыхаясь от смеха, проговорил Гор, вытирая слёзы. – Я не женат, потому что царицей будет моя сестра, я должен жениться одной из моих на сестёр, а самой старшей, десять лет, вот поэтому пока я не женат…

– Какие дикие у вас обычаи, Боги… – проговорил я.

– Ну… я думаю, это только числиться царицей будет моя сестра, дети родятся от любой наложницы.

– Твоя мать тоже была сестрой отца?

– Нет, с этого всё и началось вообще-то, – Гор перестал смеяться, и подался вперёд немного. – Моя мать была последней из прежнего царского рода, того, что угас до пришествия на трон моего отца. Так вот, всевозможные родичи моего деда по материнской линии затеяли заговор против моего отца, сына чужака, как они называли деда, притом, что фараон Птах был великим царём, первым, кто объединил Кеми, первым правителем всего Кеми. Заговор раскрыли, и с тех пор решено было женить царей только на сёстрах, чтобы не было соблазна у родичей царицы объявить себя достойными трона.

– Всегда найдётся из чего зародить заговор, незачем заниматься кровосмешением, – пробормотал я, на моих глазах столько заварилось всевозможных заговоров на пустом месте, как казалось, что пытаться предотвратить их таким спорным способом, способным испортить кровь всех последующих поколений, было, по меньшей мере, недальновидно.

– Но у меня достаточно наложниц, если ты это хотел узнать. Правда, с ними ужасно скучно, – проговорил Гор, прихлебнув вина. – Не будь необходимо время от времени быть с женщинами, я вовсе не приближался бы к ним.

Теперь пришла моя очередь смеяться.

– Так станешь царём, прикажи учить девочек наравне с мальчиками и будет не так скучно, – сказал я.

Но Гор с сомнением посмотрел на меня:

– Думаешь в этом дело? По-моему женщины просто красивые, ну… мягкие, податливые, с тёплыми руками, а больше толку от них нет.

– Влюбишься, увидишь толк, – сказал я.

– Значит, в любви есть толк, кроме сладости и рождения детей? Какой, Арий? – заинтересованно спросил он, вновь внимательно вглядываясь в моё лицо.

Я пожал плечами, как я могу объяснить это юноше, который никогда не дрожал от любви, что это такое. Даже слепому легче рассказать, каково солнце, он хотя бы чувствует тепло его лучей на своей коже…

– Я не верю в то, что ты говоришь. Все эти поэмы, эти сказки, всё это люди, по-моему, придумывают, – после долгого молчания сказал Гор, глядя в черноту ночи.

– Зачем? – удивился я.

– Что зачем? – не понял Гор.

– Зачем выдумывать то, чего нет? – спросил я.

Он озадачился этим вопросом, потом, отхлебнув вина, посмотрел на меня.

– А ты как думаешь? – спросил он.

– Я думаю, что люди не выдумывают так много о том, чего нет, чего никто не знал. Твоё вожделение, это семя из которого вырастает любовь, просто ты ни разу не бросил его в плодородную землю, рассеивал по холодным камням, вот и не прижилось ни разу.

– Странно то, что ты говоришь… – проговорил Гор. – Со мной так никто не говорит. Отец… он редко снисходил до меня. А прочие только соглашались. Только мудрец Викол ещё рассказывал разные небывалые истории о дальних странах. Книг у него тьма! Да ты бывал у него с этим противным Мировасором.

Я захохотал, вино начало действовать, пожалуй, выпил я лишнего, пора было уже и завершать наш затянувшийся ужин.

– Почему противным?! – спросил я, хохоча.

А Гор посмотрел на меня с усмешкой:

– А тебе будто бы нравится этот высокомерный губошлёп!

– Не-е-ет! – вытирая уже слёзы, выступившие у меня на веках от душившего меня смеха.

– Чего ж спрашиваешь?

– Ох, Гор, с тобой не соскучишься!

– Спасибо, ты тоже парень ничего!..

Вот так мы и просмеялись половину последней ночи, а утром пришли в Арвад, огромный город-порт на берегу. Выходили мы в Мировасором в Кеми из Сидона, расположенного южнее. Здесь мы простились со славным юным Гором, сыном фараона Кратона, будущего царя Кемета, возможно потомка Эрбина или даже моего, кто теперь знал это…

…Да, Арий уехал куда-то, и жёлтая пыль скрыла его от моих глаз на дороге к Сидону. Мне жаль было прощаться, до сих пор ни один человек не говорил со мной на равных, все, кроме отца, который, понятно, говорил свысока, потому что только так пристало говорить представителю Бога на Земле даже с собственным сыном. Остальные же едва глядеть смели на меня. Мировасор не удостаивал меня своими многоумными речами, Викол слишком подобострастничал, хоть и был моим учителем и это, кажется, не должно было быть так, но он слишком старался выказывать своё почтение сыну царя, хитрил и перебирал с этим так, что я стал подозревать его в лицемерии. Но Арий отличался от всех во всём. Так легко, так захватывающе интересно мне ещё не было ни с кем. И вот он покинул меня, отправившись на родину, как он сказал, а я думаю, что всего он мне рассказать не захотел. И про самолёт всё же отшутился, думал я не пойму? Или решил, что сочту его чародеем и стану бояться. Но не в моём характере бояться хоть кого-нибудь… Прощай, Арий, жаль, что ты не захотел остаться со мной.

Глава 8. Пробуждение и море

Чтобы достичь Финикии, как я пообещала Орсегу, нам пришлось преодолеть множество морей и даже океанов. Но мне было безразлично, куда направить нос корабля, а Финикия была прекрасной манящей страной из рассказов Орсега, в чём-то похожей на Байкал, там тоже вся жизнь принадлежала морю. Но их море не было только их, много стран больших и сильных стояли своими берегами на этом Срединном море, но они были главными мореходами.

А пока мы шли вдоль удивительных берегов, не отдаляясь слишком далеко, потому что, во-первых, никуда не спешили, а во-вторых: я хотела рассмотреть и берега, увидеть то, чего никогда ещё не видала.

Оказалось, что я вообще ничего не видела до сих пор. Я помнила один Байкал, по которому мы путешествовали с Огником, тот путь, что мы прошли, покинув родину, я почти не помнила, словно в полусне, без зрения и слуха преодолела его, и что я там записала и зарисовала, не хотелось даже смотреть.

Теперь же я не спала душой, нет-нет, теперь моя душа вновь стала восприимчива к миру. Благодаря чему? Может быть, морю, словно живому, дышащему в лицо, то мощным теплом, то солёными брызгами, то пронизывающими ветрами. Оно приняло меня в объятия, как старый друг и качало в них, защищая. Его тёмно-синие глаза были теплы, они завораживали и не пугали, я не боялась его бездн, потому что знала, там нет страшного, эти бездны полны жизни и у них имеется добрый покровитель. Я не задумывалась, впрочем, что, возможно он добр только ко мне…

Да, Орсег являлся едва ли не каждый день, не уставая, рассказывал о своём чудесном царстве, больше не настаивая на немедленном моём решении. А в один из тёплых и тихих вечеров предложил:

– Ты ведь можешь под водой как я, идём теперь же ко мне в гости, тут, у этих берегов удивительные есть подводные горы, я покажу тебе, они курятся дымом и огнём, ты не поверишь, пока не увидишь своими глазами. А? – он засверкал улыбкой. – Говорить, как обычно под водой мы не сможем, но ты ведь можешь читать мысли, ты всё услышишь в моей голове.

Его яркие зелёные глаза засветились в полумраке неверного света светильников и факелов на палубе.

– Сейчас? – растерялась я.

– А чего же медлить? – он повёл бровями, шрам на одной из них порозовел немного, так, через смуглоту его было вовсе не видно, как он краснеет. – Посмотришь, какие чудеса в моих руках есть. Корону лишь сними с чела, волною собьёт.

…и она унырнула с ним в пучину. Я видел всё, хотел было остановить, уж и рот раскрыл, но Гумир, капитан нашего корабля-дворца, тронул меня за локоть.

– Не утруждайся, господин Дамэ, не остановить Повелителя. Он влюбился в царицу вашу, непременно в жёны её хочет, вот и повёл свои чудесные владения показать. А как же, её-то приданое всё при ней, а его несметных богатств она не видала. Не волнуйся, под водой ничего не сделается с ней, она может в воде, как на суше жить.

– Богатствами обольстить её хочет? – усмехнулся я. – Её этим не возьмёшь.

Гумир лишь усмехнулся:

– Ну, Повелитель Орсег разберётся, чем обольщать невесту. А ты что же, господин Дамэ, виды имеешь на Селенгу-царицу?

Я лишь нахмурился:

– Всяк имеет на неё виды.

– Я не имею.

– Ты старик.

Он засмеялся:

– Не так я стар, как тебе хочется думать, но я умён, и знаю, где ловить рыбку, а где с берега поглядеть.

Я скривился: тоже мне рыбак выискался! Но блестел он молодыми глазами, несмотря на морщины.

– Вот, взгляни туда, – он вытянул руку, указывая куда-то на воду, ещё хорошо видную сейчас же после заката.

И я вдруг увидел, как из воды показалась огромная гора, чёрная и гладкая спина какого-то громадного животного перекатилась над водой, брызнув вверх фонтанчиком, словно выдохнуло, махнула гигантским хвостом с лопастью на окончании, и исчезла, качнув наш корабль.

– Вот такого зверя не станешь ведь ловить простым неводом, господин Дамэ, вот и для Селенги-царицы не всякий невод, не всякий человек.

– Хорошо живётся тем, кто так мудр? – спросил я, сдерживая злость.

– Спокойно, – улыбнулся Гумир. – Ты поймал же Арит, она обожает тебя, что ж ты в сторону глядишь? Не стоит отвергать побед истинных перед мнимыми.

Я больше не стал спорить с ним, таким уверенным и самодовольным в его счастливом спокойствии мудрости и отправился в отведённые мне покои. Арит уже ожидала меня, но, несмотря на все её старания на всю её красоту и прелесть, сегодня мне было тоскливо и тошно. Я не мог перестать думать, что там, под водой, под той водой, где водятся вот эти огромные дышащие спины, теперь делает Аяя, способная дышать там легче рыб…

Утром же за трапезой, куда Аяя вышла с опозданием, я не мог не сказать:

– Успела просохнуть-то?

Но Аяя предпочла не заметить желчи в моих словах и сказала воодушевлённо:

– Да нет ещё, до сих пор косы сырые, – она улыбалась, потрогав себя под затылком, где на спину струились распущенные волосы, медленными волнами. – Тут недалеко целая горная долина под водой и там… – восторг загорелся в её глазах. Что ей моя желчь, она до сих пор ещё во власти своих впечатлений. – Вообразите, Рыбочка, Дамэ, настоящие горы! Но это что, из жерл, что внутри их, широко клубясь, выходит дым! А в самом сердце горит огонь!

– Как же горит-от, Аяя, не пойму, под водой?! – переспросила непонятливая Рыба. Вот на что ей, спрашивается, тот огонь?

– Он не сам горит, как на дровах, он из земли выбивается, как в кузнице.

– Так што ж там за кузница под водой?

– Она под землёй, похоже… Вот говорят, за грехи станешь гореть вечно в адском пламени, это, наверное, примерно такое вечное пламя, что плавит эти горы изнутри.

От этих слов я поёжился, упоминание Ада всегда обескураживают меня, напоминая, кто я такой… Вот умрут они, уйдут за Завесу, может быть, смогут опять родиться, ежли Боги повелят снова жизненные испытания пройти. А я?.. Просто исчезну? Эта мысль не испугала меня, она не впервые пришла мне в голову, но зато вышибла сегодняшнюю утреннюю злость из моей головы.

…Дамэ побледнел, я сразу поняла, что за причина, мы никогда не говорим о том, кто он и откуда, и лишь упоминание, и то вскользь, уже подействовало на него, как удар наотмашь. Он ревновал немного к Орсегу, как брат ревнует сестру, у которой появился ухажёр. И теперь, и впредь он высказывал подобные мелкие шпильки об Орсеге, который, не ленясь, являлся всё чаще.

Это путешествие к огненным подводным горам было только первым, мы плыли с ним, он держал меня за руку, потому что иначе мне за ним было никак не поспеть в упругих волнах его синих владений. Вначале меня поразила громадная глубина, простиравшаяся под нашим кораблём, сколь я могла видеть вниз, дна не было видно, и его не скрывал донный ил, нет, высота, с которой я смотрела, была подобна той, что открывалась при полётах, но больше, так высоко я не поднималась. На нашем Байкале я никогда не плавала по глубинам и не знаю, каковы они.

Недолгое время мы плыли молча, не слишком углубляясь, а потом Орсег потянул вниз, мне стало давить на уши и пощёлкивать в голове и я сжала его ладонь, приостанавливаясь. Он обернулся вопросительно, я прочла его мысль и ответила на неё. Он улыбнулся: «Сейчас, я совсем забыл» и, приблизился. Положил большие ладони мне на голову по бокам, прикрыв уши, большими пальцами зажал нос, потом убрал их и коснулся век, а когда убрал руки, я стала и видеть ясно под водой и давление исчезло.

– Лучше? – безмолвно спросил Орсег.

Я радостно кивнула, он тоже улыбнулся, и мы продолжили путь, теперь стало совсем легко и даже приятно, хотя вода была холодна, но через горячую руку Орсега ко мне перетекало тепло, и я не мёрзла. Теперь подводное путешествие приносило мне только удовольствие, я перестала думать, что я под водой, я словно летела, как могла когда-то летать над землёй.

Мы вместе подплывали к темневшим вдали громадам, вначале неясным, а чем ближе, тем яснее проступили горы. Настоящие горы, как на суше. Только их склоны не покрывали ни деревья, ни снег, они были голыми, водорослей тоже не было.

– Водоросли пока не успели покрыть их, – сказал Орсег. – Эти горы только что выросли здесь и растут с каждым днём, доберутся до поверхности, станут островами. Гляди, они сами себя строят.

Из вершин гор поднимался тот самый, обещанный Орсегом дым, чёрный, белый, перемежающийся, жёлтый. Он клубился, как клубится и на земле, но чем ближе мы подлетали, тем теплее становилась вода, а внутри гор я увидела горячее свечение.

«Там огонь?» – воскликнула я.

«Да, подземный огонь. Он разорвал здесь земную твердь и выходит наружу, плавит камни, они остывают, вываливаясь и вытекая из жерл, и горы поднимаются всё выше».

«Так там, под землёй огонь?!» – изумилась я.

«Конечно. Ты не знала этого?»

Я лишь покачала головой, он улыбнулся очень довольный:

«Много ещё того, чего ты не знаешь, и что я могу открыть тебе», – похоже, он был особенно рад этому обстоятельству.

И оказалось, что таких гор на земле многое множество, что под земной твердью, представлявшейся монолитом, оказывается, кипит непрестанная работа…

«Всё, что на земле, было когда-то в её недрах, но выварилось наружу», – сказал Орсег.

«Так уж и всё…» – усомнилась я.

«Ладно, не всё, но многое. Земля живая, как живой океан, что омывает и покрывает землю. В ней текут реки лавы, а на поверхности мы чувствуем тепло. Она сотрясается, когда лавы становится много и она ищет выхода наружу, разрывает кору там, где может. Тогда нам кажется, что происходит землетрясение».

«А я думала, это Боги гневаются и потрясают кулаками или топочут ногами, вот и дрожит земля. Ещё у нас на Байкале происходили сотрясения, когда…» – дальше я не смогла говорить, мой внутренний голос пресёкся, и перехватило горло, говорить об Арии и Эрбине, рассказывать спокойно я не могла.

«Ещё сильные предвечные могут трясти землю», – сказал Орсег.

«Я не могу», – сказала я, опуская глаза.

«Я тоже не могу, но есть такие, кто может, ты знала?» – он посмотрел на меня. Я не ответила, мне казалось, что в его взгляде не просто вопрос, а какое-то испытание, как если бы он знал об Арии и Эрбине и том, как сотрясалась земля, когда они вздорили между собой… некому больше сотрясать наш Байкал… даже думать об этом мне больно.

Но Орсег не стал продолжать разговор об этом, он вообще не пытался выведать, что было со мной раньше, будто всё знал или ждал, что я сама захочу рассказать, но прямых вопросов больше не задавал.

После этого путешествия к подводным горам, мы совершали ещё множество, он показывал мне невероятных животных, каких я не только не видела никогда раньше, но о которых даже не читала: громадных, как горы, но при этом дышащих как наземные жители, и других, мягкотелых с множеством щупалец, способных менять цвет и выпускать чёрные облака, прячась за ними, крабов, каких-то невероятных улиток, ползущих по дну звёзд мыслимых и немыслимых расцветок с пятью и с тысячью лучами, а сколько рыб огромных и мелких, разноцветных, светящихся и просто серебристых, быстрых и медленных… Разноцветье подводного мира становилось всё ярче и разнообразнее, чем дальше мы продвигались в тёплые воды, вода светлее, появилось много отмелей, где можно было купаться, наслаждаясь белым песком. Рыб было такое бесконечное разнообразие, что даже сам Орсег не знал их все.

– Да ты что, можно ли такое запомнить, всё равно, что песчинки на берегу сосчитать! – смеясь, сказал Орсег, когда я спросила об этом.

Он показал мне и тех страшных хищников, с которыми бился некогда, и которые наградили его таким множеством шрамов. Теперь он ладил с ними.

– Они давно признали меня, после того, как я, поумнев после сотни-другой таких битв, решил обратиться к ним с речами. Выяснилось, они не говорили сами, но они услышали меня, когда я сказал: «Я с уважением отношусь к вашей древней силе и не стану вторгаться в устройство вашей жизни, но и вас прошу не трогать людей».

<1...7 8 9 10 >

На страницу:

Перейти

9 из 10