Полная версия
Любовь Онегина к бабушке Кларе
Я сидел рядом с ним. Он пытался говорить со мной. У него был смешной иврит. Я сказал ему, что бабушка с дедушкой ждали его и всё время говорили о нем, и что мне не терпелось узнать, кто он такой, этот дядя Гарик, такой дорогой друг дедушки и бабушки ещё со студенческих лет, когда даже мамы ещё не было на свете. Бабушка Клара рассказывала мне, что они ходили вместе в походы по реке и что дядя Гарик был капитаном, а она – матросом. Поэтому она иногда зовёт его Капитан, и мне казалось, что таким образом она показывает ему, как она его любит и ценит. Ведь бабушка Клара не выносит лишних нежностей, ласковых слов и сентиментальностей. Их парусная лодка качалась на волнах. Волны были серого цвета, ведь в России солнце не светит так ярко, как у нас, и речная вода не сине-зелёная, как в нашем море. А когда ветер вдруг меняет своё направление и корабль кренится, надо перебросить большой парус под названием «грот» или маленький под названием «стаксель» с правого борта на левый, чтобы лодка не перевернулась. За это отвечала бабушка Клара. Вечером они высаживались на сушу, разжигали костёр и готовили ужин. После еды они пели песни и ночевали в палатке. Когда они просыпались утром, было холодно. Трава вокруг была росистой. Однако они вставали, выходили из палатки и шли купаться в речке – вода была ледяной – при свете ранних солнечных лучей, сквозивших через утренний туман.
Мне было трудно представить большую и грузную бабушкину фигуру, ноги которой напоминают две скривившиеся колонны большого полуразрушенного здания, как будто между ними, где-то на уровне коленок, стоит маленький человечек на каменном балкончике и своими могучими ручонками раздвигает колонны подальше друг от друга, так что между ними образуется округлое пространство.
Я спросил у дяди Гарика, правда ли всё это, но он только засмеялся. Рюмка, стоявшая у его тарелки, наполнялась и опорожнялась очень быстро. Он напряжённо жевал Кирин знаменитый салат с крабами и тыкал свою вилку в серебристо-розовую селёдку, которая всегда на столе, когда за столом говорят по-русски, но селёдка всё время скользила и увиливала от него.
Светлая улыбка изумления исчезла с лица Гарика. Теперь казалось, что он немножко косит. Тонкие жилки на его лице покраснели и расширились, и все оно как-то обмякло и казалось размытым и потускневшим, как старая подкладка поношенного пальто. Вдруг я отчётливо увидел, что он немолодой, хоть и прыгал через забор. Сейчас его пустые глаза скакали от одного из сидящих за столом к другому, а сам он глубоко сидел на своём стуле, как чрезвычайно усталый человек, которому трудно сдвинуться с места.
Он слышал мой вопрос. Он сказал: «Да, Кларочка вставала первой, потому что она любила купаться в речке голышом. Чтобы никто её не видел, она незаметно покидала палатку, когда все мы ещё сладко храпели. Она находила в воде пень и устраивала себе из него гардеробную: привязывала к нему свой купальник и плыла в глубь в чём мать родила. Проснувшись, мы лицезрели, как наша русалка выходит из воды. – Он прервался, напряжённо жуя белое кольцо лука, которое то и дело вылезало у него изо рта сбоку. – Однако не каждое место ночёвки на берегу реки предоставляет гардеробные услуги на высоком уровне. Поэтому иногда, если кому приспичило… – О! Сюрприз! – он мог застичь нашу Кларочку в облачении Евы…»
Гарик проговорил все это преувеличенно громко и разразился диким хохотом. Теперь он был совсем не похож на того человека, которого мы встретили внизу. Его взгляд потеряно блуждал, широкие жесты рук, которые он был не в силах контролировать, то и дело грозили опрокинуть стакан или бутылку, стоящие на столе. Все повернулись в его сторону. Поскольку никто не слышал моего вопроса, его слова звучали, по меньшей мере, не к месту. Все смущённо рассмеялись.
Бабушка Клара покраснела и замахала на Гарика руками, словно хотела, чтобы его слова исчезли, будто бы он их и не говорил: «Глупости! Глупости!» – воскликнула она и переглянулась с Кирой. Бабушка опустила глаза в тарелку, будто бы сосредотачиваясь на еде, а потом торопливо встала из-за стола, как будто чтобы принести что-то из кухни.
Под конец, когда мы встали, чтобы ехать домой, Гарик обнял меня. Я не успел отвернуться, и он поцеловал меня в губы. От него исходил неприятный запах, кисловатый и острый. Он пытался сказать мне что-то бессвязное. Кира сказала: «Ладно, хватит!» – и кто-то из гостей взял его за плечи и повёл в комнату, в которой для него уже была постелена постель.
Мы поехали домой. По дороге бабушка ничего не говорила. Я смотрел из окна на иерусалимские огни. Они плавно лились по горизонту длинными округлыми линиями, как морские волны. Я думал о бабушке Кларе в качестве морской девы, выходящей из пучины. Длинные чёрные волосы обступали всю её фигуру, как платье, и лицо тоже было скрыто. В сиреневатом блеске была видна только линия бёдер, а вместо двух колонн в форме дуги у неё был огромный рыбий хвост. Ещё почти темно, и на берегу тишина. Восход озаряет её фигуру сзади. Медленными шагами она приближается к берегу, и я слышу звук прибрежной волны – она разбивается мощным ударом о сушу. Мне хочется пойти ей навстречу и помахать рукой, но тут я вспоминаю, что бабушка Клара рассказывала мне, что в реках России не такие высокие волны, как у нас на море, и что они бьются о берег ласково и неслышно.
10. На том берегу
Не потому, что на пляже в Ашдоде много русских, мама любит ездить туда, а потому что это пляж большой и просторный. Город находится далеко, не слышен гул машин, как в Тель-Авиве, и совсем не чувствуется, что находишься в городе.
Как только мы подъехали, дядя Гарик вышел из машины и замер: море открылось перед ним во всю ширину горизонта. Гарик замолчал, как будто вдруг оказался один, а нас рядом нет. Его взгляд удалялся дальше и дальше. Он смотрел, будто пил глубокую синеву своими большими глазами, которые были сейчас широко открыты, и не мог напиться до конца.
А море и в самом деле было красивым. Оно было сине-зелёным и блестело, а волны пенились и бились о берег, как юноша, который трясёт своими кудрями, буйно играя. Мы все остановились и перевели взгляд на дядю Гарика. Я хотел поторопить его и сказать: «Мы идём вот туда!» – чтобы он шёл вместе с нами на наше обычное место. Мы и так задержались из-за его купальных плавок. Но папин взгляд остановил меня. Я замялся и стал ждать вместе со всеми, хотя мне уже не терпелось прыгнуть в воду, ощутить её прохладу, соль и удары волн. Они выглядели такими весёлыми, и казалось, звали меня поиграть.
Бабушка Клара предложила взять дядю Гарика с нами на море в Ашдод. «Он не так часто приезжает из Иерусалима и не всегда представляется случай», – сказала она.
Мама тут же согласилась: «Но что будем делать? У него нет купальных плавок».
«Это не страшно, – сказала бабушка, – что-нибудь придумаем».
В нашей семье все большие и крупные, а дядя Гарик – скромных габаритов. Папины плавки ему не подойдут. Впрочем, у папы и нет запасных плавок, потому что он редко ходит на море. Дедушкины плавки тоже не в счёт: дедушка высокий и толстый, а мои – конечно же, слишком маленькие! В конце концов, мама с бабушкой поехали в магазин при бассейне, там продают купальники и плавки даже по субботам.
Когда дядя Гарик прошёл в ванную переодеться, я заметил, что он носит носки с сандалиями.
«Он, видимо, не привык к жаре, – сказал я маме. – Надо объяснить ему, что без носков летом намного менее жарко». Однако мама возразила, что сандалии дяди Гарика советского производства, то есть низкого качества, и они натирают ему ноги до крови. Поэтому он вынужден носить носки, чтобы не пораниться. «Надо бы купить ему новые сандалии», – добавила мама задумчиво и тихо, чтобы дядя Гарик не услышал из ванной. Но как купить человеку новые сандалии без его ведома?
«Я дам ему померить твои, – обратилась мама к папе, – как будто они тебе уже не годны, и если они ему подойдут, купим тебе новые…»
«Нет, как же! – Папа был недоволен. – Ты всё хочешь отдать своим родственникам!» Папа забыл, что Гарик совсем даже не родственник, а только дедушкин и бабушкин друг. «Я люблю мои сандалии! – провозгласил папа. – Я не хочу новых! Купи ему новые, если тебе так хочется, я не против, но оставь мои сандалии в покое!»
Мама вздохнула, но не успела ответить, потому что тут дядя Гарик вышел из ванной в новых плавках. Было видно, как мышцы его ног двигались и играли при каждом шаге.
Плавки были тёмно-синие. Такой цвет, без рисунка и орнамента, был в самый раз, потому что в России мужчины тоже не любят носить разноцветную и яркую одежду, считая её слишком женственной.
По дороге в Ашдод дядя Гарик рассказал мне, что он любит плавать и нырять, что у него была лодка, которую он построил сам, и серфер. Я спросил у него, почему он не привёз свой серфер с собой в Израиль, если он так его любил. Но дядя Гарик только рассмеялся. Кроме того, я не понял, как можно ходить на серфере в России, ведь там нет моря! Но дядя Гарик объяснил мне, что в России есть большие и широкие реки, что они почти как море – противоположный берег даже не видно.
Когда мы проходили пункт аренды оборудования для ныряния, Гарик замедлил шаг. Он шёл, повернув голову назад, будто что-то упустил. Мама сейчас же сообразила и произнесла ясно и безапелляционно, что серфер на море – дело опасное, особенно для тех, кто не привык. «Тут тебе не Чёрное море, – заявила она, – наше Средиземное – непредсказуемо, и волны в нем высокие, – произнесла она, не обращаясь ни к кому конкретно. – Вот нырять – это другое дело, – сменив тон, продолжала мама. – Кто нырять умеет – это везде одно и то же».
Мама указала рукой на станцию. «Бобик пойдёт с тобой», – без колебаний добавила она. Мама достала из кошелька купюру и быстрым и решительным жестом протянула мне. «Не беспокойся, это недорого стоит», – бросила она в сторону дяди Гарика и подтолкнула меня тихонько в спину, чтобы я пошёл первым.
Я ещё не умею нырять, но, когда мама возвращается с ныряния, она со всеми приветлива, у неё замечательное настроение и от неё исходит солёный и свежий запах моря. Мама в восторге от рыбок и от растительности в воде, один раз даже привезла фотографии, которые кто-то снимал под водой. На снимках рыбы устроили вечеринку. Они водили хороводы, весёлые и жизнерадостные, а их плавники беззаботно развевались в воде, как разноцветные бальные платья.
Дядя Гарик коротко кивнул. Он не терял времени. «Так ты идёшь со мной?» – он тут же обратился ко мне, будто ища поддержки, и я подумал, что он, наверное, не уверен, что разберётся там на иврите с ребятами на станции. «Я недолго», – добавил он.
«Да, конечно», – ответил я. Мне тоже хотелось поддержать дядю Гарика. Кроме того, я люблю море, а остальное мне не важно. Я плаваю и плещусь в воде. Солнечные лучи преломляются в волнах так, что пена становится белой-белой. Волны брызжут и играют со мной: они подбираются к берегу и тут же убегают, их и не поймаешь.
Парни, которые работали на станции ныряния, были не израильтянами и даже не говорили на иврите. Судя по цвету волос, они приехали из Скандинавии или из Шотландии. Они были молодыми, стройными, с красивой осанкой, и сразу бросалась в глаза гибкость и выносливость их тел. Загар у них был такой, каким израильтяне не загорают: загар светлой белёсой кожи, которая сначала розовеет, краснеет на солнце, потом становится бордовой и только потом принимает бархатный коричневый оттенок. Их волосы побелели настолько, что были похожи на люффу, которую папа покупает на рынке в качестве мочалки для душа.
«Спортивные ребята!» – произнёс дядя Гарик восхищённо. Он тоже заметил, но цвет загара он различить не мог – он ещё слишком мало времени в Израиле.
Парень у стойки с оборудованием обратился к Гарику по-английски, и Гарик посмотрел на меня. Но я тоже не понял, из-за акцента. Однако не это было важно. Парень повернулся к нам спиной, чтобы взять ласты, которые лежали за ним, и повернул к Гарику голову. Он посмотрел вниз, Гарику на ноги, и произнёс по-английски почти про себя: «Тридцать девять – сорок или сорок один – сорок два…» Гарик ничего не ответил, только посмотрел на свои ноги. Я тоже опустил глаза и увидел, что ступни у него маленькие, но словно выточенные из камня, жилистые и с выпуклыми мышцами.
Гарик не успел ничего сказать, как парень протянул ему небольшие ласты, которые, видимо, были предназначены для женщин. Он напоминал продавщицу в магазине, которая знает на глаз, какой размер брюк нужен покупателю.
Гарик осторожно натянул ласты и сказал: «Они должны сидеть точно, иначе пропускают воду и нога становится тяжёлой». Я не понял, как же это точно, если такой интервал между размерами, но промолчал. Гарик тоже молчал. Это было для него событием, и он был взволнован.
Он приладил маску и зашёл в воду, задом, так, как всегда заходят в ластах. Я помахал ему рукой, и он исчез в воде.
Все вокруг громко говорили и смеялись, и никто не обращал на меня внимания. Небо было очень синим, ясным и большим. Облака тихонько плыли по нему и, как старые приятели, махали мне сверху. Далеко-далеко на краю пляжа был виден порт. Расплывчатый, он возникал из утреннего тумана – индустриальное чудовище, огромное и таинственное.
Сейчас мне не хотелось заходить в воду. Я сидел на песке и смотрел, как море движется и над его поверхностью нет никакого намёка на дядю Гарика. Таким образом я тоже путешествовал там под водой вместе с дядей Гариком. Я смотрел на разные растения и на живые существа, которых нет даже в самых глубоких реках России. Солнце нежно гладило поверхность воды, укачивая и успокаивая её, и как бы охраняло дядю Гарика сверху.
Я подумал, что, может быть, мама преувеличивает насчёт опасности серфинга в море, если дядя Гарик так это любит: море сегодня было спокойным. Принято считать, что лето кончается к праздникам, но как раз в праздники, когда жара спадает, море – самое лучшее. Оно спокойно и приветливо, волна пенится, но не бьёт больно и жестоко, как летом, так, что кажется, что море – существо живое, сильное и властное, а я против него тщедушен и слаб. Пляж пустеет, уже нет огромных семейств, которые едят арбузы и бросают корки и полиэтиленовые пакеты вокруг, так что потом они всплывают в воде, как мёртвые медузы.
Я подумал о лодке и о серфере дяди Гарика, которые он сам построил. Он чинил их и следил, чтобы не испортились, лёжа на антресолях в течение длинных зимних месяцев, ведь лето в России такое короткое!
Стало жарко, и я не заметил, как прошло время. Дядя Гарик вышел на берег, мокрый и гладкий от воды, он весь блестел от моря и солнца. Его лицо светилось точно как мамино, когда она возвращается из заплыва. Он довольно вздохнул, наклонился ко мне – прохладная вода приятно потекла на меня – и поцеловал меня, не знаю, от наслаждения или чтобы поблагодарить меня, будто я сделал для него что-то важное.
Мы сдали маску и ласты и отошли от станции. По дороге, издалека, я увидел папу. Он лежал на подстилке и читал свою книгу по философии искусства.
«А где Тина?» – спросил дядя Гарик, когда мы подошли.
Папа оторвал голову от книги и указал далеко в глубь синевы. Через некоторое время я разглядел там маленькое белое пятнышко.
«Вот она! Вот она!» – указал я по направлению так, чтобы дядя Гарик тоже увидел. Я же знал, что он не различит маму в огромном синем пространстве, но когда мама плывёт, всё её тело прыгает вверх и вниз, и белый кусочек попки выглядывает из-под купальника, поблёскивая на синем, как капелька пены, которая оторвалась от волны и играет в одиночку.
11. Горбушка
Гарик указал на дно своей сумки. Я посмотрел вовнутрь, но ещё перед тем, как что-нибудь увидеть, почувствовал запах хлеба. На пляже, у воды, запах моря и ветер затмевают всё, но всё-таки я почувствовал запах, сильный, насыщенный. Горбушка чёрного хлеба, лежавшая на дне сумки дяди Гарика, была того же сорта, который бабушка Клара покупает в магазине у Олега, недалеко от дома. Плотный хлеб темно-серого цвета, и каждый ломоть в несколько раз тяжелее того воздушного, который мама приносит из супермаркета.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
По-русски в оригинале.
2
По-русски в оригинале.
3
Сабра – еврей, родившийся на территории государства Израиль.
4
По-русски в оригинале.
5
По-русски в оригинале.
6
Ульпан – учебное учреждение для изучения иврита.
7
По-русски в оригинале.
8
По-русски в оригинале.