Война на Свалке

– Так ты это, того… – Биал замялся. – Боишься?

– Да, боюсь! – с вызовом признался Шалфей. – Угораздило аборигенов именно сейчас объявить о своей треклятой независимости. Не могли годика три подождать.

– И что же было бы через три года? – машинально спросил Биал.

– Через три года у меня истёк бы двадцатипятилетний срок службы, – Шалфей поднял голову. – Я бы имел полное право уйти в отставку или в обслугу перевестись, ну или в Адаун сержантом-инструктором устроиться. Да мало ли чего ещё мог. А тут угораздило: аборигены и вправду воевать собираются.

Шалфей спрыгнул в окоп. Жаль, из-за тёмного забрала невозможно разглядеть лицо напарника, но судя по интонации, он не шутит. Да и какие тут могут быть шутки. Биал подобрал сапёрную лопатку.

Окоп быстро обретал прописанные в боевом уставе очертания. Хлопая лопаткой, Биал уплотнял песок на бруствере. Ещё, наверно, придётся пенобетоном заливать. А то ведь до ближайшего дождя… Господи! Ну и дела!

Неужели и он сам лет через двадцать превратится в заводного солдатика, в дорогую игрушку для генералов? Как бы ни лютовало командование, как бы ни гоняло солдат на бесконечных учениях, но долгий, чересчур долгий мир портит армию. Среди тех, кто выбрал судьбу профессионального солдата, хватает карьеристов и желающих хорошо устроиться. Об этом не принято вспоминать, но, едва в систему Геполы с побитой мордой вернулся Первый крейсерский, около сотни рядовых и сержантов тут же уволились из десанта. А когда объявили о походе Первого ударного, ещё с десяток подали в отставку. Как говорится, крысы удрали с корабля. Неужели Шалфей жалеет, что не последовал позорному примеру самых трусливых. Или – Биал изо всех сил хлопнул сапёрной лопаткой по рыхлому песку – самых умных? Остаётся надеяться, что тревога была напрасной.

Над Изумрудной долиной с вселенским грохотом вновь прошло звено такшипов, но Биал даже не стал поднимать голову. Признание напарника породило ещё больше сомнений. Сапёрной лопаткой Биал подрезал неровность на стенке окопа. А ведь Шалфей прав: когда за спиной маячит офицер-посредник, а в поле рвутся учебные взрывпакеты, «воевать» и в самом деле легко и приятно. Остаётся надеяться, что аборигены не доведут дело до греха, а послушно разбегутся по родным хатам.

Глава 6

Неизвестность

В забое, где-то в глубинах Свалки, маленькие лампочки едва разгоняют пыльную темноту. Заключённые с носилками и лопатами передвигаются молча, понурив головы, словно привидения. Каменная пыль кружится в воздухе над подорванной породой и оседает чёрной маской на потных лицах подневольных работников. Да и не нужно слов: за полгода каторжных работ Ланал с напарником довели одни и те же движения до полного автоматизма.

Прокладка туннелей ведётся дедовским способом. Местный инженер по кличке Прораб указывает куда копать. Двое заключённых пробивают пневматическими бурами в забое кучу дырок, аборигены наполняют их взрывчаткой и подрывают. После, когда пыль худо-бедно осядет, заключённым остаётся самая «квалифицированная» работа – с помощью лопат, кирок и носилок перетаскать извлечённый грунт в широкий туннель и высыпать его в длинные металлические тележки.

Ланал с напарником остановились в конце забоя возле кучи вывернутого взрывом грунта. Пластиковые носилки плавно коснулись земли. Не большая ценность, но бить их ни к чему, только хуже будет. Заключённый по кличке Шлак, орудуя совковой лопатой, принялся нагружать носилки подорванной породой.

Точно четырнадцать с половиной секунд и носилки вновь полные. От рывка колотый камешек скатился с наваленной горочки. Ланал равнодушно проводил его глазами. Ну и чёрт с ним. На этот раз очередь Пылесоса идти впереди. Стараясь не задевать товарищей по несчастью, Ланал с напарником двинулись к выходу. Бесконечный цикл пошёл на очередной круг.

Сразу же после подъёма из анабиоза заключённых отправили на самую тяжёлую и тупую работу – копать туннели. По десять часов в день Ланал с напарником таскают носилки из забоя в широкий туннель и обратно. А где они находятся, зачем копают – ни малейшего представления. Несколько раз их перебрасывали с места на место, но каждый раз повторялась одна и та же картина: от одного широкого туннеля прокопать несколько мелких.

Полгода Ланал таскает носилки на пару с Пылесосом, но как звучит его настоящее имя – только Создатель ведает. Да и ни к чему знать. Ещё на Миреме Пылесос пытался закосить под психа, чтобы хоть так остаться в благодатных объятиях метрополии. Выл на Итагу, бросался на прутья решётки и лизал пыль под кроватью. Не помогло: его всё равно признали вменяемым и отправили на Свалку. Только дурную кличку заработал.

Пылесос фатально молчалив. Раз в месяц слово скажет, и то, если ему на ногу кувалду уронить. Впрочем, оно и к лучшему: от безысходности и полного отсутствия хоть каких-то перспектив Ланал и сам почти разучился говорить. Не о чем.

Обращение так себе. Аборигены могли бы быть и повнимательней, но спасибо и на этом. На отдых дают ровно столько, чтобы не падать от усталости. Кормят хорошо, если «похлёбку» можно назвать хорошей едой. Раз в неделю предоставляют возможность ополоснуться водой. Индюк, местный тюремщик по фамилии Индан, сволочь порядочная. Власть проявлять очень любит. Ходит, смотрит, орёт почем зря. Впрочем, ко всему можно привыкнуть. Главное, не давать Индюку повода, ну а если дал, то стоять со смиренным видом и ничего не говорить, пока тюремщик не спустит пар.

Широкий туннель освещён не в пример лучше маленького забоя. У противоположной стены, на длинной скамейке, расселись охранники. Всего четверо аборигенов с пороховыми автоматами стерегут пятьдесят шесть заключённых. Но и этих мающихся бездельем лбов более чем предостаточно – бежать всё равно некуда. Ланал с напарником, подойдя к длинной стальной тележке, опрокинули в неё носилки. Ланал зажмурил глаза. Проклятье! Как ни старался, но всё же зацепил взглядом стенку налево от входа в забой.

Бунт на Свалке обрушил мечты о будущем. Вместо надежд на освобождение и какого-никакого обустройства на воле пришла пустота, абсолютная бессмысленная пустота. Словно робот с топорной программой, Ланал не живёт, а существует в промежутке между спальным вагоном и забоем.

Но!

Недели две назад бог знает каким образом просочилась невероятная новость. Если верить слухам, над Свалкой завис Первый ударный флот. А значит, бунту скоро конец.

Невероятное известие, щедро замешенное на самых причудливых домыслах, словно разбудило подневольных работников. Дошло до того, что заключённые отказались работать и потребовали разрешения создать профсоюз. Индюк, на удивление, сразу же пошёл на попятную. На первом же собрании официально избрали председателя профсоюза, двух заместителей и даже казначея. Но! В тот же день четверых активистов поставили к стенке и публично расстреляли из пороховых автоматов.

Ланала аж передёрнуло от свежих воспоминаний. Длинные очереди дважды перечеркнули тела активистов. На красных полинявших робах большими яркими пятнами выступила кровь. Активисты рухнули на пол и ещё какое время тихо стонали и слабо шевелились. Однако аборигены цинично дали тяжелораненым истечь кровью и умереть. После этого страшного события на стене налево от входа в забой остались маленькие воронки от пуль, а на полу большие бурые пятна.

После расправы над активистами пришёл страх перед будущим. Пусть аборигены обращаются с заключёнными относительно неплохо, но упорно отказываются отвечать на какие-либо вопросы. Индюк либо орёт, либо смотрит на подневольных работников как на пустое место, либо сразу тычет дубинкой в живот. Плакаты по ТБ и то больше внимания получают. Пятьдесят шесть заключённых зависли между небом и землёй. Мирема отказалась от них, а Свалка так и не приняла.

Последние мелкие камешки нехотя высыпались в наполовину полную тележку. Ланал с напарником двинулись в обратный путь. Между забоем и тележкой, между работой и пустым, без сновидений, сном. Бесконечность, это движение по кругу… Никто и ничто не в силах разрушить существующий порядок.

– Внимание!!! – в глубине забоя заорал Индюк. – Работу прекратить! Инструменты сложить! Всем выйти в большой туннель, построиться!

А вот и сам Индюк, как обычно безукоризненно выглажен, постиран, побрит и воняет дешёвым одеколоном. На фоне красных полинявших роб наряд тюремщика выделяется, словно золотая ложка среди алюминиевых товарок. Ох и любит же Индюк орать почём зря. Ланал, шагая впереди напарника, обогнул местного надзирателя. Главное не задеть его, не толкнуть ненароком, тогда вонять не будет.

– Вы что?! Охренели!!! – истошный вопль тюремщика, словно хлыст, ударил в спину. – Я сказал, работу прекратить! Инструменты сложить! В туннель, большой, строиться!!!

Ланал так и замер посреди дороги. Заключённые, кто где был, остановились и с удивлением уставились друг на друга и на тюремщика. Приказ Индюка свернуть работу раньше времени из ряда вон. Ланал обернулся. До конца рабочего дня ещё далеко. Никто и никогда не получал от Индюка ни малейшей поблажки. А тут…

– Чего уставились? – пухлые щёчки Индюка покраснели от ярости. – Живо, говорю, на выход!

Ланал испуганно разжал руки, носилки гулко брякнулись на землю. Он… Он не шутит? Заключённые, побросав лопаты и кирки, молча потянулись к выходу. Неужели Первый ударный и в самом деле завис над Свалкой? Ланал, едва сдерживая нетерпение, торопливо вышел из забоя. Других причин свернуть работу нет и быть не может. Вот только… Ланал едва не споткнулся о рельсы… радоваться или бояться? Разум тревожно бьёт в набат и упорно кричит – бойся! Ничего хорошего не будет. А душа тихо шепчет – надейся.

В большом туннеле, вопреки заведённому порядку, целых десять аборигенов в красных боргах с пороховыми автоматами наизготовку. Но на этом чудеса не закончились. Едва заключённые выстроились в кривой прямоугольник, как Индюк приказал начать приём пищи.

Действительно пищи, не еды. Да и трудно назвать «похлёбку» хотя бы пищей: противная на вкус синтетика, но, правда, весьма питательная. Ланал, подчиняясь внутреннему импульсу, через силу влил в себя больше двух литров противной маслянистой жижи. Под конец заключённых загнали в большой спальный вагон. Гулко брякнула стальная дверь, а толстый засов с наружной стороны со скрежетом встал на место.

– Что это было? – не обращаясь ни к кому конкретно, произнёс Пылесос.

От удивления Ланал аж отшатнулся от напарника. Пылесос заговорил! Не иначе Великий Создатель обратил внимание на эту грешную планету.

– Понятия не имею, – честно признался Ланал.

Что произошло, неизвестно, спрашивать аборигенов бесполезно. Да никто и не стал барабанить кулаками в дверь и требовать ответа. Ланал с любопытством оглянулся. Товарищи по несчастью словно очнулись от долгого сна. Привычные унылость и полное безразличие разом исчезли.

– Так это, может быть… Того? – тощий зек с глазами навыкате выразительно ткнул пальцем в потолок.

– Ты это, поаккуратней, – предупредил чей-то голос.

– Да что они сделают? – разгорячился тощий зек. – Хана аборигенам! Наши прилетели!

Заключённые разом заговорили. Ланал протиснулся на своё место и улёгся на тонкий матрас. Долго гонимая надежда разом выплеснулась наружу, словно бурный поток прорвал железобетонную дамбу. Подневольные работники принялись городить одно невероятное предположение за другим. Дошло до того, что какой-то мутный тип с безумными глазами принялся уверять, будто не сегодня завтра Свалку разбомбят ядерными бомбами, а их, ровно пятьдесят шесть избранных, спасут и вернут домой в Мирему.

Версий много, версий разных, но все они так или иначе сводятся к одному: очень скоро бравые космические пехотинцы накостыляют аборигенам по шее, а подневольных работников освободят. А как там на самом деле, что их ждёт в ближайшем будущем, никто не в курсе.

Постепенно возбуждённая говорильня сошла на нет. Запертый вагон по-прежнему стоит в большом туннеле без малейшего движения. Снаружи не доносится ни звука. Разговоры окончательно стихли. Ланал незаметно задремал.

Грубый толчок едва не сбросил на пол. Ланал инстинктивно схватился за край узкой лежанки. Вагон ещё раз сильно качнулся и успокоился.

– Сейчас поедем, – пояснил Пылесос.

Напарник сидит на соседней лежанке и напряжённо слушает тишину.

– Они это, тепловоз прицепили.

– Понятно, – Ланал спустил ноги на пол. – А куда едем?

– Индюка спроси, – без малейшего признака злобы ответил Пылесос.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец вагон дёрнулся ещё раз, и путешествие в неизвестность началось.

Куда, в каком направлении и зачем – ни малейшего представления. Часов пять-шесть вагон стучал колёсами по стальным рельсам и качался на поворотах, чтобы в конце концов снова остановиться бог знает где. Наконец грохнул толстый засов, а входная дверь широко распахнулась.

– Живо на выход! – гаркнул Индюк. – Можете прихватить свои матрасы.

Ланал послушно скрутил тонкий матрас и поспешил на выход. Заключённые высыпали наружу. Опять туннель, какие-то проходы, переходы и снова туннели. Индюк в сопровождении двух вооружённых аборигенов в красных боргах шагает впереди и нервно поглядывает через плечо. Ещё шесть вооружённых аборигенов подпирают заключённых сзади.

За очередными воротами относительно неширокий проход неожиданно разошёлся в просторный туннель. Но удивляет другое, Ланал едва не споткнулся о высокий порог. Просторный туннель разделён многочисленными стальными решётками на некое подобие камер. Возле самой дальней из них Индюк остановился.

– Живо! По одному! – тюремщик открыл сваренную из стальных прутьев дверь.

На миг Ланал поймал взгляд Индюка. Господи! Тюремщик, всегда такой самоуверенный и напыщенный, едва держится. А если и орёт, то по глубоко въевшейся привычке. Если бы не парочка аборигенов с пороховыми автоматами за его спиной, то непременно наложил бы от страха в штаны.

Наспех сваренная дверь захлопнулась за последним заключённым. Вместо замка или засова один из аборигенов с помощью портативного сварочного аппарата намертво заварил её. Зато Индюк разом повеселел. Тюремщика распирает дикое желание сказать что-то очень гадкое, противное, как в первый день злосчастного знакомства. Но… Индюк просто развернулся на каблуках и ушёл вдаль по проходу между импровизированными камерами.

Да-а-а… Похоже они здесь надолго. Ланал пробился в дальний угол и возле внешней решётки прямо на каменном полу расстелил тонкий матрас. Вот зачем разрешили их взять.

– Это что за хрень? – какой-то заключённый, словно не веря собственным глазам, осторожно дотронулся до горячих прутьев решётки.

– Нас заперли, дубина, – ответил кто-то.

– А зачем?

– Чтобы ты не сбежал.

На риторический вопрос последовал риторический ответ. Ланал прилёг на матрас. А действительно, зачем?

Озадаченные заключённые разбрелись по импровизированной камере. Что задумали аборигены? Зачем загнали бог знает куда и заперли бог знает где? Что им помешало просто поставить подневольных работников к стенке и перестрелять, раз уж на то пошло? Одно радует – убивать не собираются. Пока. По крайней мере.

Ланал, повернув голову набок, выглянул наружу. Напротив, через проход, точно такая же импровизированная камера. Толстые прутья вставлены в каменный пол и потолок небрежно, криво, без какой-либо предварительной разметки, но на совесть. Всё указывает на то, что аборигены соорудили эту тюрьму на скорую руку, причём совсем недавно. Ланал пощупал сварочный шов. Корочка шлака, прикрывающая сварочный шов, до сих пор покрыта серой пылью. Стальные прутья слегка влажные и пачкают подушечки пальцев.

А это что-то особенное? Ланал запрокинул голову и вытянул шею. Сразу не обратил внимания: просторный туннель перегорожен сплошной стеной. Точнее, не совсем сплошной. Посередине малозаметная дверца с высоким порогом, закруглёнными углами и штурвалом запорной системы. Не иначе герметичная.

Туннель наполнился топотом многочисленных ног. Ланал присел на матрасе. В центральном проходе показались ещё двое аборигенов в красных боргах с пороховыми автоматами. За ними ещё один в таком же, как у Индюка, зелёном кителе с кучей карманов, в заправленных в ботинки штанах и с широким рёмнем на талии. И – от удивления Ланал даже привстал – целая толпа заключённых в знакомых красных комбинезонах, полинявших от времени и тяжёлой работы, с унизительными штрих-кодами на спинах.

– По одному. Живо! – скомандовал тип в зелёной форме.

Да это же, Ланал прижался лицом к решётке, двойник Индюка! Точнее, его коллега. Такой же тюремщик при группе заключённых.

Группу подневольных работников точно так же загнали в импровизированную камеру напротив. Тот же абориген со сварочным аппаратом старательно заварил дверь. Дальше – больше.

Вдали показалась третья группа заключённых в сопровождении очередного Индюка в зелёной форме и вооруженных аборигенов. А потом четвёртая, пятая, ещё и ещё. Импровизированные камеры быстро наполняются подневольными работниками в красных комбинезонах.

– Эй! – крикнул Ланал коротышке с коротко стриженными рыжими волосами. – Вы кто?

– Эмигранты третьей категории, – ответил стриженый.

– С Мирема, – удивлённо выдохнул Ланал.

Эмигранты третьей категории – именно так называют тех, кого высылают с Мирема по приговору суда на Свалку или подобные ей дыры. Те, кто иммигрирует добровольно, предпочитают более дружелюбные миры, типа Акатуны.

– А вы кем будете? – спросил стриженый.

– Да как и вы – работяги подневольные, – ответил Ланал. – Вас того, тоже туннели копать заставили?

– Ага, по десять часов в день без продыха, – стриженый тяжело вздохнул.

Стриженый представился Молотком. Как его настоящее имя, Ланал спрашивать не стал. Хватило пяти минут, чтобы обменяться схожей до мелочей судьбой товарищей по несчастью. Их так же подняли из анабиоза где-то полгода назад и так же отправили копать туннели чёрт знает где и чёрт знает зачем. Свой Индюк по кличке Додо так же гонял их на работу и так же усердно отказывался отвечать на вопросы. Ланал, глядя на заполняющиеся камеры, только подивился. Как-то не думал, что на Свалке таких же бедолаг может быть очень и очень много.

Ланал прикинул в уме. Если в каждой камере человек по шестьдесят, то… Учитывая, сколько в просторном туннеле камер… Ланал, насколько позволили прутья решётки, скосил глаза вдоль центрального прохода. То… Будет где-то от полутора до двух с половиной тысяч заключённых. Ну дела!

Разговор с Молотком быстро наскучил. Как и товарищи по отряду, рыжий знает ничуть не больше. В его отряде также циркулируют самые разные слухи и домыслы. Самый главный вопрос: зачем, с какой целью аборигены согнали их в этот туннель, так и остался без ответа.

Ланал снова прилёг на тонкий матрас. Товарищи по несчастью продолжают делиться слухами и домыслами. Туннель гудит, словно растревоженный улей. Толку-то. Жаль, дальний конец туннеля не просматривается, но, очевидно, аборигены загнали последнюю партию заключенных и ушли. Просто так взяли и ушли. За последний час мимо камеры не прошёл ни один абориген хоть в красном борге, хоть в зелёной форме, хоть с пороховым автоматом, хоть с чёрной дубинкой. Вообще никого. Ланал с тоской посмотрел на живот. Прошло много часов с последней кормёжки, а новой никак не намечается. Как хорошо, что вовремя сообразил влить в себя аж целых два литра жидкой гадости. Кто его знает, что там у аборигенов на уме?

За полгода каторжных работ выработалась привычка: если в вертикальном положении – значит, работать, если в горизонтальном – значит, спать. Ланал задремал. Как-никак, а впервые за время жизни на Свалке появился выходной.

Пол под тонким матрасом ощутимо дрогнул. Ланал тут же открыл глаза. Сна как не бывало. Вроде тихо. Или показалось? Со стороны стены с герметичной дверью долетел тихий, приглушённый толстым металлом, но совершенно отчётливый гул.

Минута… Другая… И снова пол под матрасом ощутимо дрогнул. С небольшим запозданием просторный туннель вновь наполнился приглушённым гулом. Заключённые тревожно притихли. Что за хрень?

– Братцы! – во всеобщей тишине незнакомый взволнованный голос рванул, словно бомба. – Да это же бомбёжка! Наши лупят по Свалке!

Секундное замешательство сменилось всеобщим ликованием.

– Да-а-а-а!!! Ура-а-а-а!!!

Просторный туннель взорвался от оглушительных воплей. Вне себя от радости Ланал вскочил на ноги, схватился за решётку и заорал ещё громче:

– Да-а-а-а!!! Вмажьте им! Вмажьте! Да-а-а-а!!!

Толчки и приглушённый гул пошли чередой. Не иначе на поверхность Свалки падают ну очень хорошие бомбочки. А значит, Первый ударный действительно прилетел. А значит, аборигенов очень скоро поставят раком и заставят освободить заключённых.

– Да здравствует свобода!!! – Ланал что есть силы затряс стальную решётку.

Всё новые и новые толчки под ногами и гул со стороны сплошной стены с герметичной дверью вселяют надежду. В диком возбуждении заключённые орут, скачут. Кажется, ещё немного и стальные решётки падут. Но нет, аборигены сварили их грубо, второпях, но на совесть.

Глава 7

Разгром Щитовой горы

Дежурить на наблюдательном пункте Чагу нравится больше всего. Это тебе не караул, когда словно зомби неприкаянный бродишь глубокой ночью перед наглухо запечатанными воротами партизанской базы. От такого бесполезного занятия противно втройне: ну неужели найдётся хотя бы один идиот, что попытается проникнуть на базу, когда снаружи рвёт и мечет шторм? В такую непогоду даже самые вредные проверяющие в кабинетах сидят, чаи гоняют. То ли дело наблюдательный пункт.

«Тридцать восьмой», или строго по-военному НП-38, находится в каких-то пяти километрах южнее Щитовой горы. Относительно просторная яма накрыта сверху широкой каменной плитой. Для наблюдения за окрестностями оставлено несколько щелей, но через них мало что видно. Главные глаза «тридцать восьмого» – десять видеокамер. Обзор на все 360 градусов. Чаг сидит перед повешенным на стену плоским экраном на ровном камне. Пульт управления так себе, всего одна большая кнопка, зато не нужно ломать глаза и пялиться на окрестности через бинокль.

С утра было скучно. Что поделаешь, разнообразием «телевидение НП» не отличается. Одни и те же картинки Щитовой горы и каменистой пустыни Северного плоскогорья быстро надоели. Но когда рассвело, авиация метрополии устроила грандиозное шоу.

Аэрокосмические истребители Первого ударного основательно взялись за кратер Финдос. Вот уже несколько часов, как в разных частях Северного плоскогорья то и дело взвиваются ввысь огромные столбы красной пыли, под ногами дрожит земля, а через щели внутрь НП вливается грохот мощных взрывов.

Впрочем, Чаг зевнул, за два часа даже грандиозное шоу авиации метрополии успело наскучить. Хотя… минут двадцать назад противник взялся за Щитовую гору, причём взялся основательно. Чаг бросил взгляд влево, молодой напарник по кличке Хан прилип к смотровой щели и не спускает с горы глаз.

Самое главное представление притягивает своей грандиозностью. Время от времени треугольная гора целиком скрывается под султанами взрывов и клубами пыли. Ангары и административное здание разнесли на куски в первую очередь. Космопорт имени Пилага, главные и единственные ворота Дайзен-2, расколошматили к чёртовой матери.

Стыдно признавать, но противник пуляет отменно, даже красиво. Многочисленные ракеты и планирующие бомбы в прямом смысле залетают в многочисленные амбразуры и орудийные башни Щитовой горы.

Свежий пример. Очередной взрыв сорвал маскировочную сетку на восточном склоне горы. И тут же в тёмную щель амбразуры залетел дымовой след. Ещё миг. Наружу выплеснулись сноп пламени и клубы чёрного дыма. Бетонная громада артиллерийского дота развалилась на куски. Толстый ствол крупнокалиберной пушки скатился к подножию горы, словно недоваренная макаронина. Красиво, чёрт побери.

Чаг глянул на часы в правом нижнем углу экрана. Пора меняться, а иначе можно отупеть от чрезмерного разглядывания одних и тех же картинок.

– Хан! – бросил Чаг через плечо. – Твоя очередь.

Но рядовой Хандор никак не отреагировал.

– Хан!!! – ещё громче позвал Чаг. – Нечего там глядеть. Давай. Садись. Твоя смена. Дай мне посмотреть.

Хан с трудом, словно намагниченный, оторвался от щели.

– Да неужели ты не понимаешь? Они же… Они… – Хан, подбирая слова повыразительней, защёлкал пальцами. – Разносят в пух и перья наш самый главный, самый мощный форт! А он ведь не успел сделать ни одного выстрела!

От волнения армейская субординация начисто вылетела из головы рядового Хандора. В ответ Чаг улыбнулся. Через затемнённое забрало лиц не видно, но постоянное ношение борга научило угадывать эмоциональное состояние собеседника без мимики, по одним только словам и жестам.

– Да как же мы от врага отбиваться будем? – разошёлся Хан. – Ещё немного, и от Щитовой горы камня на камне не останется! В прямом смысле не останется! А ведь у них БМП, танки, артиллерия, вертолеты, наконец.