Варвар: Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови

– Да и чего сторожить по пути? – Истр тоже ускорил шаг и нагнал их. – Куда они тут, посреди степи, денутся? Да и лучников вон сколько кругом: вздумает кто убежать, возьмут на стрелу, мяукнуть не успеешь!

– Да, лучники у них знатные! – усмехнулся Родион. – Особенно вчерашний Тужиров дружок… как его? Миусс, что ли? Это не он там, в конце обоза, скачет?

– Он самый! – Тужир вгляделся и помахал.

И узкоглазый сын древних хунну, к большому удивлению Радомира, махнул в ответ и даже вроде улыбнулся. И мясом вчера вкусным угощал. По всему видно, неплохой парень, хоть и неразговорчивый.

Кстати сказать, сам Радомир уже начал создавать себе репутацию любителя вести беседы – с кем угодно и о чем угодно. Даже на ходу, с трудом вытягивая ноги из снега, не упускал случая перекинуться словечком с тем, кто рядом – с братьями, с готами, с Хлотарем или Варимбертом. Ведь чем дальше, тем острее он ощущал, как уходит невесть откуда взявшееся знание языков. Во всех своих приключениях он видел много загадочного. Как он связан с древним вождем Радомиром, в честь которого взял себе имя? Зачем и откуда приходили те сны? И почему в них была Хильда? А еще, если обратиться к более земным материям, куда делась его одежда, в которой он вошел в болото? Духи болотные сперли, что ли? Кстати о болотных духах – навия Влекумера необходимо потрясти как следует. Откуда у старого черта автомобильный номер, где нашел? И нет ли в закромах еще чего-нибудь этакого?

Но возвращаться к знакомой трясине имело смысл только летом, а пока Родион понимал – те силы, которые перенесли его сюда и помогли выжить на первых порах, потихоньку отступают в свое неведомое далеко, словно намекая: теперь, дружок, справляйся сам! Жить здесь предстоит не древнему Радомиру, а ему, Родиону. Одного имени мало – и он изо всех сил старался вжиться в свою новую среду, полагаясь на собственные силы.

К вечеру показалась какая-то широкая река с высокими обрывистыми берегами – скорее всего, это и был Данапр. Обоз перешел его безостановочно, по заснеженному льду, потом поднялся к селению за рекой – судя по утопавшим в снегу хижинам, здесь жили словены. Хоть и небольшой, поселок был защищен частоколом, но гуннам открыли ворота сразу, старейшины с поклонами поднесли хлеб-соль. Гостей встречали седые старики с посохами, мужики, заросшие бородами до самых глаз, были парни, подростки – а вот женщин Родион не приметил, видать, не слишком доверяли пришельцам. Впрочем, местные понимали, что жизнь и смерть их в руках гуннов, потому кланялись низко, приговаривая:

– Да, славный Варимберт, мы приготовили дань: беличьи и куньи шкуры, мед, воск – все, как договаривались. Увы, все твои воины у нас не поместятся, сам видишь – слишком уж тесно живем, но тебя и приближенных просим не побрезговать нашим угощеньем и нашими девками…

– Кстати о девках, – перебил хитрых стариков вождь. – Мне нужен свободный дом с печью для моих невольниц. Пусть хоть одну ночь поспят в тепле.

– Будет им дом с печью! – Старики быстро переглянулись. – Не беспокойся, о славный херцог.

Выделенная для готских девок изба напоминала скорее огромный сугроб, из-под которого валил густой дым топившейся печи. А охранять ее приказали троим словенам. Варимберт, отправляясь на пир, лично погрозил пальцем:

– Никого не допускать, кроме Ашира.

Радомира передернуло: чего этому уроду там может понадобиться? В гарем Аттилы новые наложницы должны попасть невинными – так ведь принято. Девушек, взятых из готского поселка, оказалось три, и все они были закутаны в меховые плащи до самых глаз – рассмотреть лиц и узнать Хильду Радомир не смог, как ни старался. Дверь избы захлопнулась. Хорошо бы как-нибудь проникнуть внутрь… Не сейчас, конечно, а когда стемнеет. Да, это запрещено, но кто увидит? Свои парни не выдадут, разве что сами девицы. Ну как две подруги Хильды по несчастью пожалуются утром, что, мол, ходят тут всякие, спать не дают! А у херцога разговор короткий – мигнет палачу, а тот и рад головенку оттяпать. Опять сработает любимая Варимбертом латинская мудрость: разделяй и властвуй.

Расчистив место, дозорные развели костер, наломали за частоколом еловых лап, постелили возле огня, чтобы спать по очереди. Оно конечно, один бок греется, другой мерзнет, да иначе никак: туристских переносных печек да примусов еще не изобрели. Хорошо хоть ночи теплые для зимы – градусов пять ниже нуля.

Смеркалось, в небе висели широкие фиолетовые и желтые полосы, будто намалеванные гигантской кистью. Но вот яркие цвета сожрала тьма, высыпали звезды, узкий серп месяца засиял над крышами. Затихла скотина и домашняя птица, лишь где-то рядом залаял пес, ему ответили другие. Потявкали, убедились, что все в порядке, – и вновь тишина, лишь из дома старейшины, что с другой стороны селения, доносится песня.

Нам земли чужой не надо,Горы злата, серебра,Цезарь нам сулит проклятый,Только это он все зря.Вечным Рим, возможно, будет,Даже если победим!Только вряд ли кто забудетВечный наш триумф над ним![6]

– Опять эти готы глотки дерут, – обронил Родион.

– Эх, а я давненько песен не пел, – зевнув, завистливо протянул Тужир. – А хочется!

– Хочется, так пой, – ухмыльнулся Истр. – Коли душа желает, верно, брате?

Молодой человек отмахнулся:

– Нас с вами не петь, а сторожить поставили, – как старший, напомнил Радомир. – Правда, я бы лучше тебя, Тужирушко, послушал, чем этих готских петухов. Поешь ты не в пример лучше.

– А то! – Тужир приосанился. – Ну, братцы, может, и вправду споем? Потихонечку!

– Часовому запрещается… – по привычке начал цитировать Родион, но осекся и сплюнул. – А и правда, спой, братец! Только не очень громко.

Внезапно ему пришла в голову неплохая мысль: ведь Хильда знает, что он, Радомир, из словен. А как еще подать ей знак, что здесь, совсем рядом, есть словены?

Тужир подумал, глядя на веселое желтое пламя, да и затянул:

Ой, береза, береза-а-а,Что стоишь ты, березонька?

Хорошая песня оказалась. Правда, Истр заснул, вытянувшись на лапнике, пока слушал, но Родиону понравилась.

– А ты, брат, почему с нами никогда не поешь? – спросил Тужир, с довольным видом выслушав похвалу. – Неужели ни одной песни не знаешь?

Родион чертыхнулся про себя: ишь ты, заметил!

– Давно хочу спросить: в твоем прежнем роду какие песни пели? – подбросив в костер хвороста, заинтересовался подросток. – Похожие на наши или нет?

– Да не так чтобы похожие, – ухмыльнулся Рад, вспомнив обычный репертуар товарищей-туристов. – Умел бы я петь, то исполнил бы что-нибудь.

– Ну, спой! Никто ведь не слышит, кроме меня, Истрище, вон, спит давно. А мне так любопытно!

– Отстань!

– Ты тихонечко! Я же спел, когда ты попросил! А тебе для брата родного и песенки жалко? Одни ведь мы теперь друг у друга остались на всем свете белом! – Тужир чуть слезу не пустил и даже поднял было рукав кожуха – утираться.

– Ладно, не реви! Уговорил.

Самому вдруг захотелось вспомнить свое недавнее прошлое. И запел Родион первое, что на ум взбрело: «Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно…» Увы, после первого куплета слова кончились, пришлось перескочить на «Солнышко лесное», которое вскоре плавно перетекло в «Над Канадой небо сине, меж берез дожди косые…». А где березы, там и баобабы, поэтому закончилось все куплетом про жену французского посла, там где «баобабы-бабы-бабы» – эту последнюю песню особенно любил Валентиныч. Тужир, впрочем, оказался публикой благодарной, на путаницу не жаловался, а слушал да восхищался.

– Ой, какая веселенькая! Жаль, много слов непонятных. Да, совсем другие у вас песни, не наши. Ну, еще какую-нибудь!

– Да хватит петь, а то горло застудим. Иди-ка лучше спи, братец, скоро твой черед сторожить.

– Не хочу я спать. Спой еще, а?

– Нет, не он, – вдруг сказал совсем рядом чей-то чужой голос. – Пусть ты! Да, ты пусть петь еще. Про березу, как прежде.

Парни изумленно обернулись. Приоткрыв дверь, из хаты выглядывала круглолицая девчонка с косами – одна из готских пленниц.

– Ты хочешь, чтоб мы спели? – в изумлении переспросил Родион.

– Не ты! Он, – девчонка кивнула на Тужира. – Он лучше. А ты не умеешь.

– Вот видишь? – Молодой человек ткнул братца в бок. – Что я говорил? Публика тебя желает услышать. Исполни что-нибудь по заявке… как тебя зовут-то, краса?

– Эрмендрада… Зачем тебе мое имя?

Радомир усмехнулся: сначала ляпнет, потом подумает, зачем. Одно слово – девка.

– Красивое имя, но длинное! – заявил он. – У вас у всех такие? Попроще нет?

– Есть и короткие. Одна вот – Хильда.

– Хорошо хоть не Фредегонда!

– Фредегонда дома осталась. – Девушка вдруг вздохнула с такой грустью, что Родиону стало ее жалко.

Вороша угли в костре, он тихонько двинул локтем Тужира:

– Ну, что ты там – уснул? Давай уж пой, видишь, девушки просят.

Тужир покладисто затянул про березу с самого начала. Слушательниц прибавилось – еще чье-то лицо белело в полутьме за плечом Эрмендрады. Дверь не закрывали, хотя наверняка снаружи тянуло холодом. А Родион втайне ликовал: Хильда здесь, рядом!

Береза высокая…Ой, береза-березонька…

– выводил Тужир, звонко, но негромко и душевно. И впрямь талант у парня – не хочешь, а заслушаешься. Но главное – Хильда… Может, позвать ее? Теперь-то девчонки не станут жаловаться, сами ведь вышли.

Едва дождавшись, когда закончится песня – не хотелось прерывать, Родион встал, приложил к губам палец… Но не успел двинуться с места, как услышал за спиною чьи-то шаги – твердые, уверенные, наглые даже. Так ходит тот, кто имеет право.

– Смотрите-ка – эти словенские тюфяки не спят! Чего встали – пропустите!

Палач Ашир! Тот самый, которого единственного разрешено пропустить к пленницам. Вот только не хочется совсем…

– Эй, просыпайтесь! – ударом ноги распахнув дверь, закричал палач. – Дайте-ка мне головню, парни, темно, как в заднице! Ты и ты… – доносилось из хаты, куда гунн вошел, вооружившись горящей головней. – Нет, не ты, только вы две. Одевайтесь – наш великий вождь в милости своей приглашает вас на пир.

– А ее почему не зовут?

– Говорят, она недостойна сидеть за столом с приличными людьми. А вы две из хороших семей, с которыми не зазорно породниться и самому знатному воину. Счастье вам привалило, девки! Поторапливайтесь, может, сегодня присмотрите себе достойного мужа… ха-ха-ха!

Неприятный был тип этот палач. Все так же хохоча и глумливо подмигивая, он увел двух девок, и те шли с ним охотно. Неужели поверили обещаниям, дуры?

Впрочем, кто его знает? Может, он не сильно и обманул. Сегодня – наложницы, завтра – законные жены, послезавтра – обеспеченные молодые вдовы. И так ведь бывает, дай бог, и этим повезет…

Ага! Вот уже и визг раздался – видать, «женихи» времени даром не теряют.

– А понравилась им моя песня, – смущенно улыбнулся Тужир.

– Само собой! Если еще попросят – не отказывайся. А сейчас разбудим Истра, да ложись спать.

– А ты?

– Посижу еще… Истр! Вставай, брате, солнце уже высоко.

– Какое еще солнце? – не понял спросонья юноша.

– Шучу я. Где уж тут солнце…

– Ох, чем это пахнет? Там не мясо у вас пригорело?

– Откуда мясо?

– Миусс обещался на огонек заглянуть.

– Ага, на огонек… Отпустили его, как же!

– А он и спрашивать никого не станет, куда захочет, там и будет, такой уж парень.

– Ладно. Слышь, Истр, ты, если что свисти…

– Зачем?

– Я тут пройдусь… недолго.

Как бы так сделать, чтобы братья не видели, как он заходит в избу? Тужир, слава богу, спит уже, утомился, певун. А вот второй…

– Где у них тут отхожее место?

– На углу через два квартала… – ответил обрадованный Родион. – Тьфу… во-он у плетня, за хлевом.

– Птичник это, а не хлев.

– Ну, значит, за птичником. Так мы договорились? Если что – свистнешь?

– Да свистну, свистну. Ты только не очень долго, брат.

Поспешно пробравшись по узкой тропке между высокими сугробами, Родион осторожно нажал на дверь.

– Кто здесь? – послышался изнутри девичий голос.

– Я, Радомир.

– Рад?! – Девушка шагнула в сени и подняла лучину, освещая лицо незваного гостя. – Господи Иисусе… Я знала, знала что мы встретимся. Господи… милый…

Никто еще целовал Родиона так горячо и нежно, куда там Катерине или Вальке. Да разве он мог хотя бы вспоминать о других, когда в его объятиях была эта трепетная дева, прекрасная, как тысячи солнц, с губами жаркими как пламя, с темно-голубыми, словно бушующее море, очами… А эти брови, как спинка соболя? А ресницы, длинные и пушистые, а эти локоны, словно расплавленное белое золото, а шелковистая кожа?

Руки юноши скользнули по ее плечам… ах, эта кожа…

Хильда, чуть застонав, неожиданно отстранилась:

– Да, да, Радомир, милый… Я желала бы стать твоей прямо здесь и сейчас, в этой мерзкой хижине, но увы, девственность – ныне моя единственная защита и надежда. Конечно, кроме тебя – ведь ты меня не оставишь?

– Нет! Нет, никогда! Клянусь всеми богами.

Их губы снова слились в поцелуе, и юноша очень надеялся, что он не станет для них последним.

Но времени уже не было – снаружи раздавался свист. Истр заливался, будто Соловей-разбойник, и Родион едва успел покинуть избу, как почти нос к носу столкнулся с готом Эрмольдом. С тем было еще трое, все незнакомые. Похожий на рок-звезду Фротберт не пришел – понятное дело, слишком мало они с Эрмольдом друг друга любят, чтобы разгуливать вместе.

– Куда? – Радомир загородил готам дорогу, положив руку на меч.

– Твое какое дело, пес? – Эрмольд произнес это намеренно громко, чтобы как можно больше людей услышали оскорбление. – Ой, а это кто здесь спит? Не тот ли трус, что удрал от нас этим летом? Все вы, анты – трусы!

Парни-словены схватились за копья – ясно было, что стычки не избежать. А вожак молодых готов именно на это и рассчитывал. Проснувшийся Истр первым делом подкинул дровишек в костер, и при свете пламени Родион заметил, как Эрмольд бросил в сторону избы похотливый взгляд. А ведь там сейчас только Хильда! Понятно, что задумал этот черт! Привел троих товарищей, чтобы затеяли драку с дозорными, а он тем временем…

Но не много ли шуму выйдет? У Эрмольда, как видно, тоже хватило ума это понять. Что-то крикнув своим, величественным жестом он убрал извлеченный было меч обратно в ножны.

– Потом с вами разберемся, сейчас некогда. Да и не годится тревожить ночной покой. Нас послал Ашир… за девкой!

– Да что ты говоришь? – недоверчиво ухмыльнулся Истр.

– Ты мне не веришь! – возмутился предводитель молодых готов. – Вы все слышали?

– А что ты на них оглядываешься-то? – вмешался Радомир, не желая видеть, как Эрмольд вызовет на бой Истра, который не имел бы никаких шансов против него выстоять. – Что пристал к отроку, свинья ты подлая?

– Кого ты назвал свиньей?

– К тому же ты еще и глухой! – Родион вытащил скрамасакс. – Давай решим меж собой, как подобает мужчинам!

– С тобой? Прекрасно! – Эрмольд выхватил меч и бросился в драку.

Первым же ударом гот едва не выбил у Радомира меч; клинки скрестились, высекая искры. И тут Родион с ужасом обнаружил, что совсем не умеет сражаться! Все чудом полученное мастерство разом исчезло, он не знал даже, как парировать удар или делать выпад. Все произошло в точности как со знанием языков – чем дальше от родного болота, тем меньше умений. Но делать-то что? Биться, что же еще? Назвался груздем, теперь хоть как рыба об лед!

Раз уж умение его покинуло, Родион решил понадеяться на свою выносливость и ринулся в атаку. Лучшая защита – это нападение! Однако соперник вынослив был не менее, а к тому же Родионовой дерзости мог противопоставить выучку и опыт. Первый натиск он отразил с осторожностью, но вот тонкие губы изогнулись в улыбке, и Родиону стало ясно, что его враг все понял! Во взгляде Эрмольда отразилось торжество, движения стали небрежными – он уже не бился по-настоящему, а лишь играл с неумелым соперником, будто кошка с мышью. То нанесет удар, то отпрыгнет, лениво отобьет выпад, пойдет по кругу. Выжидает подходящий момент, чтобы унизить, растоптать.

У Родиона было такое чувство, будто он поднялся на легоньком самолетике высоко-высоко в небо, стремился к самому солнцу, вот наконец пронзил облака, взмыл над сияющим золотистым морем – и в этот момент вдруг отвалились крылья.

Удар… снова удар… Нет! Одним натиском не пробьешь защиту. А гот, сволочуга гнусная, кружит словно ворон, выжидает… Нужно срочно что-то придумать. Но сперва отбить вот это удар… Черт, что это?

Эрмольд ударил коварно – обвил клинок Радомира своим, дернул… Описав в воздухе кривую дугу, скрамасакс воткнулся в сугроб шагах в десяти. Родион метнулся туда же, и тут вдруг что-то просвистело над головой, а потом кто-то завыл, обиженно и злобно.

Выхватив из сугроба меч, Родион быстро обернулся – выл Эрмольд, вцепившись одной рукой в другую, а из ладони его торчала стрела.

– Гуннская раскосая тварь! – ругался он сквозь зубы, шипя от боли.

Другие готы ринулись было навстречу новому врагу, но тот – это оказался Миусс – выпустил в их сторону сразу несколько стрел. Тяжелые боевые стрелы с черными перьями воткнулись точно у ног готов, словно спрашивая – и что дальше? Было ясно, что следующие вонзятся в глаз или сердце.

– Поганый гунн!

– Ашир искал вас, – произнес узкоглазый. – Ждет у ворот. Позвать?

– Не надо, не надо, – выдернув из ладони наконечник, Эрмольд зашипел, зажимая рукой рану. – Сами к нему придем… А с вами мы еще встретимся.

– Можно и встретиться, – улыбнулся гунн. – У меня еще есть стрелы в запасе.

– Идем, ребята, – взбешенный Эрмольд махнул своим. – Наступит наше время, и гораздо быстрее, нежели кому-то кажется.

Гнусно ругаясь, готы убрались. Их возбужденные голоса постепенно отдалялись, пока не затихли у ворот.

– Как ты тут оказался, друг? – негромко спросил Тужир.

В ответ гунн невозмутимо пожал плечами:

– Пора мясо жарить.

Глава 16

Зима 450–451 года. Приднестровье

Тяжело в учении – легко в бою

На протяжении всего пути, от Данапра до Данастра и дальше, готам так и не представилось возможности отомстить. Гунн Миусс пользовался покровительством самого херцога – может, благодаря своему искусству в обращении с луком, а может, потому что был настоящим гунном? Так или иначе, но трогать его Эрмольд побоялся. При всей своей любви к философии Варимберт был скор на расправу, в чем новички уже убедились наглядно. Заснувших на привале часовых по приказу вождя раздетыми распяли на крестах и оставили умирать от холода. Не желая заслужить ничего подобного, Эрмольд вел себя смирно. Ему хватало ума не нарываться и выжидать удобного случая для мести. Родион, в свою очередь, тоже не искал новых ссор. Теперь он точно знал, что надеяться на мистическим образом приходящие знания и опыт больше не стоит, отныне в его распоряжении только то, что знает и умеет он сам.

Выучиться языкам было проще всего – в процессе живого общения. Не боясь прослыть болтуном, Родион без устали упражнялся в разговорах со всеми подряд и в результате довольно скоро стал неплохо понимать готский и латынь. Но гораздо важнее был навык обращения с оружием, без чего здесь не выжить, а вот с этим дело обстояло не так просто. К тому же с некоторых пор Эрмольд следил за каждым его шагом. Не подставляясь сам, злобный гот уже не раз науськивал на Радомира людей, пытаясь втянуть его в ссору, в драку и показать всем, что этот ант – плохой воин, недостойный носить оружие. Но пока удавалось как-то выйти из положения: Истр с Тужиром были начеку, Миусс тоже не замедлял прийти на выручку, да и сам Радомир на протяжении всего пути общался с такими людьми, на глазах которых даже самый мстительный гот превращался в смущенного зайчика. С херцогом Варимбертом шутки были плохи, как и с Хлотарем. Седой сигамбр запросто мог огреть кого угодно своей знаменитой секирой, и хорошо еще, если плашмя. А Миусса готы вообще считали дикарем, хотя латынь он знал, может быть, и получше их самих.

Все эти удачные для себя обстоятельства Родион и старался использовать. Первым, к кому он при посредстве Тужира обратился, был Миусс – мол, стреляю плоховато, вот бы знающий и опытный человек поучил. Несмотря на свою воинственность и коварство, все эти дети варварской эпохи – гунны, готы, словены – легко поддавались на лесть. Вот и Миусс, услышав, как его величают, сразу же приосанился и дал согласие. Удобного случая тоже не приходилось долго искать: время от времени херцог посылал часть воинов по окрестностям, на разведку или на охоту, и вот там-то, вдали от глаз, Родион и брал уроки. Кстати, доставлявшие удовольствие – оказалось очень интересно тщательно выбирать стрелу, цель, рассчитывать расстояние, ветер. Да и успехи кое-какие не заставили себя ждать.

– Смотри – метиться как! – смешно выговаривая и путая слова, учил юный гунн. – Полста шагов до метки той – видишь, на сосне, я повесил.

– Да, вижу.

– Куда целить надо, попасть чтоб?

– Прямо в нее и целиться – в метку.

– Правильно – стреляй… Видишь – мимо! А почему? Ветер не учел боковой, да.

Тоже мне, магистр Йода выискался! Своей манерой говорить Миусс напоминал Родиону мудрого старца-джедая из «Звездных войн».

– Ветер учти. Стреляй… Видишь – попал, да. А теперь – еще на полста шагов отойди-ка. Так… как теперь целить? Чуть выше мишени – в ту ветку!

– А если бы мы ближе стояли?

– Тогда – ниже мишени прицел.

– А почему?

– Больше ста шагов стрела летит если – звать к себе ее мать-земля начинает. Целиться выше надо потому. Ну, ждешь чего? Стреляй.

– Слушаюсь, досточтимый учитель Миусс…

– Хорошо! – проводив взглядом стрелу, одобрил гунн. – Так и делай. Еще один выстрел тебе покажу – навесом. Стреляешь как будто в небо – стрела круто кверху идет, затем круто книзу – мать-земля ее притягивает. С силой вонзается, да. Прошибет кольчугу ромейскую – запросто. Это умение большое – так стрелять. Но ты сможешь, у тебя получится. Вот, попробуй сейчас.

– Та-ак… – примериваясь, бормотал юноша себе под нос. – Это дерево, туда стрелять. Прикинуть расстояние, ветер… Так?

– Нет! Не так! Ты не рассуждать должен, а действовать, да. Стрелы сами собой летают, как у меня. И у тебя будет так.

– Надеюсь…

Радомир пустил стрелу – и промазал.

– А почему ты во мне так уверен, Миусс? – Он повернулся к наставнику. – Давно хотел спросить, почему ты тогда, с готами, вступился за меня? И еще как вовремя успел!

– Я не спешу никогда и всегда вовремя успеваю. Не будешь спешить и ты – будешь везде успевать. Ты такой же, как я. У меня здесь в войске родичей нет, они далеко в степях остались. Боятся меня многие: если что, мстить можно только мне, некому больше, а я – опасный! Мы с тобой одного леса малина.

– Надо говорить: одного поля ягода, – с улыбкой поправил молодой человек. – Ты хороший учитель, Миусс. Если вдруг что… можешь считать нас троих своим родом.

Не просто так сказал: Радомир искренне уважал этого немногословного узкоглазого парня с невозмутимым желтоватым лицом и длинными черными патлами. В стрельбе Родион быстро делал успехи, но с мечом и секирой получалось не так гладко, а здесь Миусс помочь не мог: сам умея сносно пользоваться клинковым оружием, обучать этому отказывался. Кто же оставался? Истр разве что – все-таки лучше такой учитель, чем совсем никакого. Эх, Хлотаря бы уговорить, мечтал порой Родион. Даже искал понемногу подходы к ветерану, заводил разговоры словно невзначай: мол, у них в лесах сражаются совсем по-иному, больше дубинами да рогатинами, чем мечами, хотелось бы сравнить… А еще расспрашивал сигамбра о его родине, о военных походах, о чужих странах и городах. И труды не пропали зря – матерому воину, не склонному к пустой болтовне, было приятно вспомнить молодость, родные леса и реки, поверженные города Северной Галлии. Радомир внимал, раскрыв рот и не перебивая – о, этот юный хитрец обладал умением слушать, как выяснилось, не менее драгоценным и редким, чем самое виртуозное владение оружием.

– Народ мой жил раньше по реке Шельде. Там встречались селения, даже города, построенные римлянами, и обитали в них многие родственные племена – сигамбры, хамавы, тенктеры, бруктеры, салии… Римляне называли нас всех общим именем – франки. О, сколько дерзких набегов мы совершили на богатые галльские города! Сколько одержали славных побед! Много, много врагов терзало богатую Галлию… Мы захватили ее северную часть, везиготы – западную, и даже бургунды, разгромленные не так давно гуннами по просьбе римлянина Аэция, отгрызли себе кусок. Ну и, конечно, сами римляне не остались в стороне.

– Я так понимаю, этот самый Аэций попросил гуннов, чтобы те разгромили бургундов? – сделав заинтересованное лицо, уточнил Радомир.

– Именно так, мой мальчик! – кивнул старый воин. – Потом тот же Аэций нанял гуннов против везиготов, они и их разгромили, только не до конца. А теперь властелин Этцель поселился в Паннонии, не спрашивая на то согласия римлян. Но вот что я тебе скажу, парень: Галлия все еще богатая страна, и сейчас она, по сути, ничья. Наш властелин необычайно умен и такой возможности не упустит – сколько же нам воевать вместо римлян!